Тэён уверен: узнай доктор Кан, чем именно он занимается после бесед с нею, то как минимум была бы недовольна. Перечитывать тётин дневник, оказавшись здесь ради восстановления душевного спокойствия, было сродни тому, как в наркологической клинике он принимал бы тяжёлые препараты после дня не менее тяжёлых капельниц: эффект лечения сводился к нулевому, но Тэён ничего не мог поделать с собой, продолжая вновь и вновь с упоительным уничижением перечитывать истории из своего детства. Надо отдать должное — тётя оказалась очень скурупулёзна в описывании каждого прегрешения маленького Тэёна. Благодаря её записям он теперь понимал: шансов вырасти нормальным человеком у него не было. Даже мельчайший проступок с его стороны наказывался. Строки об этом были пропитаны твёрдой уверенностью в необходимости самого строгого воспитания ради благой цели — чтобы Тэён не вырос таким, как его мать. Поначалу мелькали слова о том, что Минхён может поддаться тлетворному влиянию сводного брата, но вскоре они сменились записями о том, что для профилактики женщина начала наказывать и собственного сына, который на деле оказывался ни в чём не виноват. И всё тоже ради светлого будущего мальчика. Тэён читал потрёпанные страницы словно бульварный роман: отстранённо и с лёгкой усмешкой, пока не добрался до подросткового возраста.
Он сидит в удобном кресле, максимально расслабленный, и смотрит на доктора Кан. Она почти одного возраста с его тёткой. Если точнее — одного возраста с матерью. Милая, ухоженная женщина, не то, что его суицидальная алкоголичка. Это он обсудил с ней ещё на первом сеансе, говоря о проекциях и ещё какой-то замудрённой ерунде.
— Как так получается, что я забыл о том, что казалось бы невозможно забыть?
— Наша психика часто оберегает сама себя от травмирующих событий, снижая градус произошедшего, подменяя факты. Ты видел сбитых животных на обочине? — Тэён кивает в ответ, морщась от неприятных воспоминаний. — Распространённый феномен: люди сначала не разбирают в бесформенной груде бывшую собаку или кошку — наша психика нас оберегает, очертания угадываются спустя несколько мгновений, когда мы уже отводим взгляд дальше, или проезжаем мимо.
— Я всегда возвращался взглядом, чтобы убедиться, что это именно они. А потом мне было плохо.
— Это тоже довольно распространенно. Специально смотреть на что-то страшное или неприятное. Всё объяснимо на гормональном уровне, но сейчас не об этом. Так что ты вспомнил и когда? — она никогда ничего не записывала после просьбы Тэёна не конспектировать его так очевидно, но всегда перед приёмом демонстративно включала диктофон.
— Вчера перед сном, — оставалось только добавить
«Я как раз перешёл к периоду первого побега Минхёна, к первым своим шрамам». — Вспомнилось, как тётя застала нас с братом за тем, как мы друг друга трогали. Я вообще забыл, что такое происходило, —
«Я не могу вспомнить этого и сейчас. Помогите. Скажите, что это неправда».
— Трогали? — уточняет доктор Кан с бесстрастным лицом.
— Дрочили друг другу.
Он всем своим видом пытается не выдать отчаяния, раздирающего душу. Замолкает, всё переваривая эту страницу из тётиного дневника. Доктор Кан вздыхает и снова переспрашивает.
— Дрочили?
— Да, — нервно бросает он, сжимая подлокотники. — Вам нужны подробности? — Доктор медленно кивает. — Зачем? Вас это возбуждает?!
Доктор медленно качает головой из стороны в сторону. Кажется, она вообще всё делает медленно.
— Расскажи, что предшествовало этому, что было после.
Тэён не помнит. Ничего. Словно этого и не было. Но опираясь на то, что было записано в чужой тетради, пытается додумать:
— Это были выходные. Каникулы. Шёл дождь и мы изнывали от безделья. Тётя ушла за продуктами. Я… — придумывать дальше становится неприятно, противно, но Тэёну хочется рассказать о том, что узнал накануне. Как со страшным сном — расскажешь кому-то и уже не так жутко, да и не сбудется точно, если верить примете. — В общем, она позвала нас разобрать сумки, но мы не отзывались. Когда тётя вошла в комнату, мы сидели на моей кровати без штанов и… — Тэён не может даже вслух произнести, слова застревают в горле.
Доктор Кан не давит, сидит молча и смотрит, не выражая никаких эмоций. Тэёну было бы легче, скривись она в отвращении — именно им были пропитаны строки чужого дневника.
— Что было после? — мягкий голос возвращает в реальность.
— Она выпорола меня, заставила вымыть руки с отбеливателем. Хотела самого засунуть в ванну с каким-нибудь антисептиком, но пожалела, — голос Тэёна дрожит. Пусть он ничего этого не помнит, читать тоже тяжело было.
— А брат?
— Она выпорола и Минхёна, потом, когда отвлеклась на меня — сбежал… Впервые.
Тэён смотрит перед собой остекленевшими глазами, а доктор Кан привычно медлительно садится ровнее в своём кресле.
— Тэён… У меня есть несколько вопросов. Парочка о том дне. Несколько о детстве в целом. Отвечай быстро, не задумываясь, это важно, — он кивает. Эта женщина импонирует ему в разы больше того доктора, что общался с ним, когда Тэёна госпитализировали после гибели Минхёна с изрезанными запястьями. — Ты сказал, что всё произошло на твоей кровати. Ты сидел в изголовье или в ногах?
Тэён мечется взглядом, представляя некогда родную комнату.
— Я всегда сидел в подушках.
— Ты всё-таки помог тёте разобрать пакеты?
— Не помню.
— Какого цвета была простыня?
— У нас постельное бельё всегда было белым.
— Кто накрывал на стол, когда вы обедали вместе с братом?
Тэён в непонимании машет головой.
— К чему это?
— Кто? — настойчиво повторяет доктор Кан.
— Я.
— Сколько у вас с братом разница в возрасте?
— Чуть больше полугода.
— У Минхёна были друзья, с которыми ты не общался?
— Да.
— У тебя были друзья, с которыми не общался он?
— Нет.
— Ты заходил в ванную, если там был Минхён?
— Нет.
— А он?
— Н-н-нет, — медлит Тэён, пытаясь вспомнить точно. — То есть да, — гораздо увереннее.
— Хорошо… — доктор Кан хоть записей и не ведёт, но чертит на листке линии, видимо сама пытается так сконцентрироваться.
Что «хорошего» в его ответах, он сам не понимает. Доктор резко вскидывает голову и внимательно всматривается в лицо Тэёна, бегая по нему глазами.
— Чьи это воспоминания, Тэён? — он теряется от неожиданного вопроса. — Всё, что ты рассказал похоже на правду, но в этом нет главного — тебя. Твоего восприятия тех событий.
— Я же говорил, что не помню ничего… — он чувствует себя пойманным с поличным.
— Знаешь, чем стыд схож со страхом? — Тэён мотает головой. — Страх — защитная реакция организма: опасность — беги. Стыд — социальный страх. Кто-то осудит тебя — беги. Исходя из собственной практики и опыта моих коллег, могу сказать, что люди чаще обращаются к нам из-за страхов, чем из-за стыда. — Тэён никак не может взять в толк, к чему клонит доктор Кан. — Но стыда в нас даже больше, чем страхов, просто мы купаемся в нём в одиночестве. Истории, подобные твоей, пациенты рассказывают даже не на первом году терапии, а у нас с тобой только четвёртая беседа.
— И? — Тэёну неловко, что его подловили. На чём именно он сам понять не может, но от неприятных чувств хочется либо сбежать, либо выхватить ручку из пальцев доктора Кан и разрисовать ладони.
— Ты не испытываешь стыда из-за произошедшего или отвращения. Это не твои воспоминания. Кто-то рассказал тебе о произошедшем. Ты, даже забыв о событиях, помнил бы чувства. Они бы возвращались к тебе при наличии определённого триггера снова и снова. Кто? — она смотрит так пристально, что Тэёну физически сложно соврать. Но ведь и правду тоже можно не всю выдать.
— Тётя.
Женщина кивает, удовлетворённая ответом.
— Тогда понятно, почему в этой истории так много её и так мало тебя или брата… — она молчит минуту-другую, после, не дождавшись никакого комментария, продолжает. — Если она винила тебя в произошедшем, то скорее всего была не права: не ты сделал первый шаг.
— Как это не я? — недоумевает Тэён. Он привык, изучая сборник своих прегрешений, считать себя корнем всех бед.
— Из того, что ты рассказал, могу сделать вывод, что в отношениях с Минхёном ты занимал позицию ведомого. Дети в семье занимают оппозитные роли: старший — младший, добряк — хулиган, умный — глупый. В вашем случае ты был ведомым, а он ведущим. Если вы сделали это на твоей кровати, то скорее всего потому, что брат вторгся в твоё пространство, как это случалось, когда ты был в ванной. Но и сделано это было не совсем против твоей воли, насилием не было, как минимум с молчаливого согласия, потому что ты привык к подобной позиции, потому что был привязан к нему. Привык прислуживать ему.
Тэён смотрит на женщину перед собой и едва дышит: она безжалостно топчет то единственное светлое и невинное, что оставалось в его воспоминаниях.
— Нет! — он обрывает её, вскакивая с кресла. — Замолчите! Заткнитесь! — по щекам пробегает что-то горячее. — Вы его не знаете! Вы меня-то не знаете! Не смейте!
Доктор Кан смотрит спокойно, бесстрастно, и от того Тэёну только хуже.
— Может хватит обличать себя в роль плохого мальчика, Тэён? Или это сложно потому, что тогда будет не за что себя наказывать? — она кивает на его запястья, вновь раздираемые по едва затянувшимся царапинам. — Ты не плохой. Ты не виноват в том, что произошло с твоей матерью. Не виноват в том, что твой брат ушёл тогда из дома. Это был его выбор. Он бежал от собственного стыда, это ведь был не первый случай телесных наказаний в вашей семье, но первый его побег. Не виноват и в том, что он прыгнул с моста. Это его выбор.
— А что, если его заставили?! Что если подтолкнули к этому?! Манипулировали сознанием?! — Тэён стирает с щёк всё бегущие и бегущие слёзы, принимаясь расхаживать по мягкому ковру.
— Возможно, но сейчас спекулировать версиями — плохая затея, нам бы с твоим состоянием разобраться, а после можно подробнее разобрать Минхёна, чтобы понять, мог ли он попасть под чьё-то влияние или был достаточно силён, хоть это и сложно будет сделать, учитывая, что кроме твоих воспоминаний, довольно кривых, — уточняет она, — у нас ничего нет.
— А что… Что если мы разберём другого человека? — Тэён замирает на мгновение, сам сбитый с толку своей идеей.
— Тэён, я — твой доктор. Я говорю о тебе. Если тебе нужен портрет третьего человека — лучше обратись к гадалке. Мне надо с человеком общаться.
— Но Вы же сами предложили сделать подобное с братом! — он прекращает свои метания по кабинету и устраивается обратно в кресле.
— Это были бы твои выводы о нём, твоё восприятие, проекция брата на твою жизнь, но не он, — доктор подталкивает в его сторону коробку с салфетками. — Если хочешь поговорить о месте других людей в твоей жизни, их ролях с твоей точки зрения — пожалуйста, но этим я хотела бы заняться после того, как мы ещё поговорим о тебе.
Тэён всё-таки решается задать вопрос, мучающий его.
— А может ли быть история, рассказанная тётей, ложью? — ему так хочется, чтобы всё это было неправдой.
— Мы можем провести сеанс регрессивного гипноза, вернуть тебя в события тех дней, чтобы ты сам всё вспомнил или избавился от подозрений.
Тэёну хочется просто забыть про этот чёртов дневник, про всё то безумие, в которое он медленно погружается с каждым днём всё глубже, погибая от неведения, обманываемый своим собственным подсознанием.
— Давайте попробуем, — вздыхает он, глядя на часы — его время на сегодня окончено.
Он возвращается в свою палату, чтобы перечитать о событиях тех дней, прочесть ещё несколько страниц и прийти к выводу, что произошедшее — правда, потому что пока он слонялся по улицам в поисках Минхёна, тот вернулся домой, попросив у матери прощения, сказав, что это он во всём виноват, что это Тэён стал жертвой его любопытства. Ли Чжуён ему не поверила, но всё равно попросила найти мальчика и привести домой — ей было стыдно перед ним.
Тэён долго ещё смотрит в потолок, по которому ползут ночные тени, вспоминая, что в записке, найденной при тёте после смерти, говорилось о стыде. Неужели…
После гипноза Тэён уходит от доктора разбитым на сотню осколков: правдой оказывается и её предположение о том, что инициатором произошедшего был Минхён, и то, что он — молчаливая жертва. Он вспоминает и то, как брат успел попросить прощение перед побегом, сказав, что ему было лишь любопытно после рассказов сверстников о таком опыте с девчонками. Но, что ещё хуже, вспоминает, почему резал бёдра сквозь штаны на парковке ночного магазинчика, залитой дождём. Он ненавидел себя в тот момент за то, что для него события того злополучного дня не были результатом мальчишеского любопытства. Тэён хотел этого сам. Готов был и к большему, потому что любил Минхёна. Давно и безответно. Неправильно и ядовито.
В чём доктор Кан оказалась неправа, так в том, что его память стёрла воспоминания из-за стыда. Виной тому была ненависть. Тэён ненавидел себя за недопустимые к брату чувства. Настолько сильно, что не хотел жить с этим.
Сейчас тоже не хочет, но под рукой только маркер, выводящий на запястье
«Извращенец», а на экране сотового входящий вызов от Тэна, на который он не отвечает. Спустя несколько минут экран загорается сообщением:
Выходи, жду тебя внизу. Соскучился по моему котику.
Тэён переходит на предплечье.
Извращенец. Извращенец. Извращенец. Чёртов извращенец.
Я знаю, где твоя палата и могу забраться по козырьку, но вряд ли это понравится охране, тем более, что при мне косяк.
Тэн не сдаётся. Тэён — да.
Возможно, он достоин только таких нездоровых отношений. На другое ему надеяться и не стоит. Он натягивает худи и медленно идёт в вестибюль приёмного покоя, где его ждёт тот, от чьего визита точно легче не станет, но Тэён привык разрушать себя.
