***
На перроне они встретили Невилла вместе с Ханной Аббот — слухи оказались правдой, и отношения между ними были более теплыми, чем дружеские. Вдвоем они действительно выглядели счастливыми. Так же как и Хагрид, который сжимал каждого их них в своих крепких объятьях. Да и большинство учеников были спокойны и расслаблены, сбиваясь в небольшие группки, смеялись и болтали. Вот только слизеринцев было мало, они держались отстраненно и настороженно. Подходя к каретам, многие школьники останавливались — теперь они могли видеть фестралов. Гермиона сама задержалась рядом с одним, впечатлённая видом мрачного и завораживающего существа. Она пропустила тот момент, когда Рон отделился от их компании и резко влетел в стайку девчонок, почти тараня одну из них плечом. Естественно, девушка упала. — Рон! — возмущённо крикнула Гермиона, помогая девушке подняться. Это Паркинсон и, судя по болезненной гримасе, приземление было жёстким. — Слизеринские подстилки, брось её, Гермиона, — она оборачивается. Рон стоит, довольно ухмыляясь. — Ты спятил? Что она тебе сделала? Ей же больно, — рассержено спрашивает его Гермиона. — Ты в порядке? — обращается она к Панси. Панси не отвечает, отводит взгляд и потирает плечо. — Пусть знают своё место! Эй, Паркинсон, где твой дружок хорёк? Я бы и с ним сейчас разобрался, — всё больше распаляясь, кричит Рон. Гарри наконец-то очнулся и попытался увести разбушевавшегося парня. Вдвоём с Невиллом они затолкнули его в ближайшую карету. Гермиона разозлилась, щеки залились румянцем от смущения, гнева и стыда. Она бормочет извинения и спешит к карете. — Рональд Уизли! Ты с ума сошел? Ты староста и должен вести себя подобающе. Эти девчонки… — Мне плевать на значок, — перебивает её Рон, — это поганые слизеринцы! Не пойму, из-за чего вы все так переполошились? Гермиона, ты все шесть лет терпела от них унижения и оскорбления. Теперь мы можем постоять за себя, ты мне должна быть благодарна. — Когда ты успел стать таким высокомерным и заносчивым? — спрашивает Гермиона, не веря своим ушам. — Рон, но ты, действительно, перегнул. Они же просто смотрели на фестралов и никого не трогали, — поддержал её Невилл. — А вы не знаете, восстановили наши башни? Ходят слухи, что нет, — вступила в разговор Ханна, желая разрядить обстановку и сменить тему разговора. — Если нет, то куда нас поселят? — Надеюсь, что не к слизеринцам, — фыркнув, ответила Джинни. — Меня больше интересует, кто будет преподавателем по защите от темных искусств? Более компетентного, чем Гарри, им не найти, — добавила она, прильнув к плечу Поттера. Постепенно все расслабились и успокоились, и за будничными разговорами инцидент у карет был забыт.***
Столкновение с Уизли было обидным и унизительным. Хотя, возвращаясь в Хогвартс, на большее Панси и не рассчитывала. Все эти напыщенные слова Макгонагалл об объединении после победы над общим врагом в торжественной речи перед ужином звучали ещё большей насмешкой. В глазах всей школы они были детьми Пожирателей, а может, и сами являлись таковыми. Конечно, кого убедят судебные разбирательства, длившиеся, казалось, целую вечность. Её отца посадили за пособничество Пожирателям, и на счета семьи был наложен арест. Панси искренне считала, что он ещё легко отделался. Суды над другими обвиняемыми это ярко показали. Главное — не поцелуй дементора, да и из Азкабана этих отвратительных тварей убрали. Но отсидеть десять лет — это не попрощаться с жизнью вовсе. У неё были сложные отношения с отцом: затруднительно питать тёплые чувства к человеку, который видит в тебе не дочь, а способ увеличить благосостояние и дать чистокровное потомство. Для матери всё это вылилось в настоящую трагедию. Потерять мужа, состояние, положение в обществе. Панси подозревала, что последнее для неё было самым болезненным. Быть аристократкой, чистокровной, белой костью, и в миг оказаться парией магического общества. Теперь, когда все светские приёмы, торжественные ужины канули в небытие, она совсем потерялась. Начала всё чаще прикладываться к бутылке, естественно, скрывая это. Но Панси видела, как быстро истощаются запасы изысканных вин и выдержанного огневиски. Настроение и поведение её матери теперь резко менялись: она могла часами сидеть в ворохе их семейных колдографий, со слезами на глазах, нежно перебирая снимки, а через час уже бить тарелки за неподобающую, по её мнению, сервировку (повод мог быть самым незначительным), проклиная всех — министерство, мракоборцев, Поттера и даже самого Тёмного лорда. Самой Панси тоже доставалось. Мать могла причитать о том, как теперь тяжело ей придется в жизни, устраивать истерики о неудавшемся замужестве и, не дай Мерлин, вдруг её дочери придётся работать! И когда Панси, растроганная такой материнской заботой, пыталась успокоить и обнять, всё могло закончиться пощёчиной или жёсткими выговорами — не быть тряпкой и держать лицо. Этот резкий контраст покрасневшего, заплаканного лица и выражения холодной надменности вкупе с речами о необходимости не опозорить фамилию — обескураживали. Она молчала, чтобы не нарваться на новую порцию наказаний и нотаций. В голове крутилось лишь одно: «Мам, мы уже опозорены, падать ниже некуда. Папа ошибся, поставив всё не на того человека». Находиться дома становилось всё труднее, Панси всё чаще сбегала в магическую часть Лондона, но и там было не лучше. Она буквально кожей чувствовала все эти осуждающие взгляды, а бывало, кто понаглее в спину шептал «пожирательница». Поэтому письмо из Хогвартса с предложением окончить обучение Панси приняла с облегчением. Она понимала, что хорошего отношения здесь ждать не придётся, но возможность попасть туда, где не будет её эмоционально нестабильной матери, уже обнадёживала. Так же как и возможность оказаться среди своих, слизеринцев, с такими же или схожими проблемами. Не чувствовать себя так униженно, так ничтожно. И вот, в первый же день, ей указали место в новой иерархии. Она вздрогнула, выходя из глубокой задумчивости, из-за громких криков возмущения раздавшихся в Большом Зале. Рядом побледневший Драко, вцепившись в стол побелевшими пальцами, прошептал: — Это конец. — Что случилось? — Панси не на шутку испугалась, видя, в каком состоянии находится Драко. — Панси, ты всегда не очень быстро соображала, но пропустить такое сообщение — это слишком даже для тебя, — раздался над ухом раздражающий и ехидный голос Милисенты. Задетая очередной издёвкой, Панси гордо вскинув подбородок холодно произнесла: — Я просто задумалась, может, скажешь в чём дело, или будем дальше обсуждать мой интеллект? — Гриффиндорцы будут жить у нас, — ответил Драко, уже взяв себя в руки. — Башни Гриффиндора, Равенкло и Астрономическую не успели восстановить. Макгонагалл сказала, что это временно. — Но им хватит времени, чтобы вдоволь поиздеваться над нами, — снова встряла Милисента. — Понравилось получать тумаки от рыжей образины, Панси? — Смотри, как бы тебе не досталось, — отрезала Панси, переводя взгляд на стол Гриффиндора. Больше всех бесновался Уизли. Не удивительно, в этом году слизеринцы для него как красная тряпка для быка. Панси поймала на себе сочувствующий взгляд Гермионы. Стало ещё гадливее. Известная защитница всех униженных и оскорблённых. Словно Панси домовик, права которого ущемляют, а хозяин несправедливо жесток. Омерзительно. Панси постаралась придать лицу выражение спокойствия и надменности, ей не нужна жалость гриффиндорской заучки. — Прошу всех успокоиться, — голос Макгонагалл, усиленный Сонорусом, прогрохотал над залом. — Повторяю, это временная мера! И пока башни не будут достаточно укреплены, подниматься на них строжайше запрещено. Старосты Равенкло, пароль от гостиной Хаффлпаффа вам сообщит декан Стебель, Гриффиндор обратитесь к декану Слизнорту.***
По пути к гостиной Слизерина Драко остановил Гарри, кратко переговорив, догнал Панси: — Как закончишь с первокурсниками, возвращайся в гостиную, — Панси удивлено посмотрела на него, — нужно обсудить сложившуюся ситуацию. Когда они все собрались, напряжение было ощутимым. — Думаю, никто не рад тому, как сложились обстоятельства, — начал Драко. — Я, как и остальные слизеринцы, просто хочу спокойно доучиться. Поэтому, — он помедлил на секунду, — прошу, — Драко сознательно выделил слово, — обойтись без потасовок и взаимных оскорблений. То, что произошло сегодня, — он кивнул на Рона, который тут же сердито засопел, — не должно повториться. Панси была ошеломлена. Драко! Просил! С другой стороны, она понимала, что без такой договорённости они просто изведут друг друга. Это было разумно, но то, что инициатива исходила от порой слишком эмоционального и нервного Драко, было поразительно. — Согласен, — ответил Поттер, — нам тоже не нужны неприятности. Мы с Роном поговорили, он понял, что был неправ. — Да, Паркинсон, — неохотно сказал Рон, — прости, что толкнул. Но учти, — он тут же развернулся к Драко, — если ты или кто-то другой из ваших будет устраивать подлянки, я за себя не отвечаю! — Нам это не нужно, Уизли, — ответил Драко. — Значит, заключаем перемирие.***
На следующий день вместо первого урока Макгонагалл собрала всех семикурсников, повторно проходящих обучение, в Большом Зале. — Большинство из вас будут проходить учебный материал заново. Но в связи с тяжёлой обстановкой в магическом сообществе Хогвартс и Министерство магии разработали совместную программу. Ранее у вас были консультации по выбору профессии, сейчас есть возможность пройти стажировку в крупнейших учреждениях, таких как Министерство, Госпиталь Святого Мунго и прочих. Это поможет вам определиться со своим будущим, и помочь всем в восстановлении привычной жизни. Полный список предлагаемых стажировок, — произнесла она, взмахнув палочкой, и у каждого в руках оказался пергамент с внушительным перечнем. — Если у кого-то, — продолжила Макгонагалл, — уже есть предварительные договоренности по будущей работе, или выбранной профессии нет в списке, впишите эту информацию в дополнительную строку. Прошу хорошо обдумать ваше решение, возможности изменить его не будет. Стажировки согласованы на весь учебный год. Срок для заполнения — неделя. Старосты соберут опросники и отдадут мне. Дальнейшие занятия по расписанию, — информировала она, завершая собрание. — Ну что, Гермиона, — весело сказал Рон, — отдел регулирования магических популяций? Вперёд, за права домовиков! — Не смешно, Рон, — ответила Гермиона. — Нужно всё обдумать. Ты же слышал Макгонагалл, возможности перевыбрать не будет. — Так как же? Домовики останутся беззащитными, — наигранно удивился он. — Есть ещё маглорожденные волшебники, права которых никак не защищены существующим законодательством! — ответила Гермиона. — Это тоже очень важно. — Отстань от неё, Рон, — сказал Гарри, кладя руку на плечо друга, — это и правда серьёзный выбор. — У нас же с тобой без изменений? — обратился к нему Рон. — Мракоборцы? — Наверное, — вяло отреагировал Гарри. — Эй, друг! Что за «наверное»? Кому как не нам стоять на защите магического сообщества! — Да, да. Никто кроме нас. Мне с одиннадцати лет вбивали в голову мысль о спасении мира, — вспылил Гарри. — Может, хватит уже? Может, пора подумать о своей жизни? — зло кинул он напоследок, стремительно удаляясь. — Что с ним? — обескураженно пробормотал Рон, запуская пятерню в волосы. — Не выспался? — Люди меняются, — сказала Гермиона, — если бы ты был чуть внимательнее, то заметил бы, что последние месяцы он сам не свой. — Глупости, — отрезал Рон, — опять эта твоя чушь про эмоциональный диапазон. Это всё из-за спален Слизерина. Холод, жуткий свет, как в гробу лежишь.***
После обеда Гермиону задержала радостно-возбужденная Джинни. — Я думала мальчишки уже никогда не уйдут! Пойдем туда, где нет столько лишних ушей, — заговорщически прошептала она, таща Гермиону в коридор. Когда, по мнению Джинни, они надежно укрылись за одной из колонн, она достала из сумки внушительных размеров журнал. — Смотри, мама сегодня прислала! — Джинни раскрыла его, журнал оказался каталогом свадебных платьев. — Какая красота, правда? На страницах красовались очаровательные ведьмочки, демонстрируя с самых выгодных ракурсов разные фасоны платьев. — Это ещё не всё, здесь и аксессуары есть. Дороговато, конечно, но такое событие раз в жизни! — Джинни торопливо листала страницы, стремясь показать все предлагаемые товары. Она почти светилась от счастья, в то время как Гермиона чувствовала, будто невидимая петля всё туже затягивается у нее на шее. — Красиво, — кисло пробормотала она, ощущая лишь одно желание, скрыться за тысячу миль от Джинни с её журналом. — Ты только представь, как сногсшибательно мы будем выглядеть! Защитники магического мира с их великолепными невестами — это будет главное событие года! — Джинни мечтательно прикрыла глаза. — Мерлин, Джинни! Притормози немного, договаривались же после выпуска, ещё почти год. — Всего десять месяцев. Если мы хотим шикарную свадьбу, готовиться нужно уже сейчас. — Сейчас я хочу не опоздать на занятия, — попыталась уйти от неприятного разговора Гермиона. — У вас сейчас история магии? — Джинни была неудержима. — Могу дать каталог с собой, иначе со скуки с ума сойдешь, только посмотри… — Нет, — оборвала её Гермиона, — не нужно. Мне пора.***
Что может быть тоскливее истории магии? Профессор Бинс что-то бормочет, кажется, что единственная цель его лекции — усыпить школьников. Взгляд Панси лениво скользит по аудитории, задерживаясь на окне, на раму которого падает солнечный свет. А за окном пронзительно голубое небо, маленькие перистые облачка, вдалеке лес… Как же хочется на свободу, на воздух! Пройтись по ещё зеленому, почти летнему лесу. Вдохнуть чистый, чуть смолистый запах деревьев. Ловить руками солнечные лучи и не думать, не быть. Притвориться таким же спокойным и стройным деревом, слушать птиц, а когда придет время, ронять с шорохом пожелтевшие листья. Солнечные лучи в такт мыслям лениво скользили по раме, попадая в кабинет, освещая лица. Среди них была Гермиона, и она не записывала лекцию, а смотрела куда-то перед собой. Что? Заучка Грейнджер просто сидит на уроке? Не задает тонну вопросов, не тянет руку, чтобы ответить на вопрос преподавателя? Хотя профессор Бинс не из тех, кто предпочитает живое общение с аудиторией, его и самого живым-то не назовёшь. Но необычно тихая Гермиона ей даже, хммм, нравилась? А профиль, мягко подсвеченный солнечным светом, почти красив. Загорелая кожа, чуть сдвинутые, нахмуренные брови… Луч скользнул дальше, осветив прядь волос, выбившийся из далеко не идеальной прически, заиграв оттенками золотого и бронзового… — Панс, ты чего, заснула? — резкий толчок в ребра от Милисенты заставил отвести взгляд. — Ты слышала, что говорят про стажировку Харпера?***
Ему семь, и они вместе с отцом идут запускать воздушного змея. Они сделали его сами, потратив несколько дождливых вечеров. — Просыпайся, соня! Сегодня хорошая погода, как раз для запуска змея, — разбудил его отец. Наскоро подкрепившись молоком и свежевыпеченным хлебом, они спускаются к лугу за домом. Отец в приподнятом настроении и, кажется, взволнован не меньше, чем он, семилетний. «Запустится ли эта самодельная штуковина из ткани и реек? — думает он. — Если что, папа обещал «подтолкнуть» его с помощью колдовства». Он крепко держится за отцовскую руку и старается не отстать, на один папин шаг приходится три его. Поднимает глаза на отца — светловолосый гигант с неизменной трубкой в зубах, который, заметив взгляд сына, подмигивает ему, улыбаясь. Смешно, но когда он был совсем маленьким, слушая мамины сказки на ночь, спросил: — Мам, а папа великан? — Конечно, нет, — поправляя ему одеяло, ответила она, — просто высокий. Вырастешь, будешь таким же, у нас в роду все мужчины высокие. Ветер крепкий, свежий, и змей трепещет в руках отца, ему тоже не терпится взлететь поскорее. — Эй, приятель, ты ничего не забыл? — напоминает папа и вытаскивает из кармана пару рукавиц. Он бежит так быстро, как только может, чувствуя, как начинает тянуть из рук трос, понемногу отпускает его. Поднимается, змей поднимается! Восторг переполняет его, вырываясь счастливым, детским смехом. У них получилось! Он оборачивается, видит отца, который машет ему. И вдруг, фигура папы начинает таять, истончаясь. — Нет, папа! — кричит он, бросаясь к отцу. — Не уходи! Но как бы быстро он ни бежал, ноги словно вязнут в густом, как кисель, воздухе. Медленно, слишком медленно, и всё труднее продвигаться вперед. — Папа, пожалуйста! — в отчаянии кричит он, слёзы текут по лицу. В последнюю секунду он успевает коснуться кончиками пальцев протянутой отцовской ладони прежде, чем лицо папы, с грустной улыбкой, истлевает. Он просыпается с дикой головной болью. Снова. Стирая слезы с лица, со злостью думает: «Они заплатят за это. Все. Обязательно заплатят».