***
Они вновь встречаются в коридоре буквально через несколько минут — Габриэль все ещё в своём вечернем наряде, и Маринетт становится несколько совестно за то, что ему приходится носить свою одежду второй день подряд. — Чем быстрее выйдем, тем быстрее все закончится, — в шутку говорит Маринетт, чувствуя, что вновь начинает волноваться, и Габриэль, прежде, чем они выходят из квартиры, подхватывает её руку и касается поцелуем кончиков её пальцев. — Я могу поехать домой. — Ой нет, нет-нет, отдувайся вместе со мной, — перехватывая его руку, произносит Маринетт, и Габриэль улыбается ей в ответ, когда она так и не выпускает его ладонь спустя несколько мгновений. — Извини, что тебе приходится второй день со мной носиться. — Или тебе со мной? — он подмигивает ей, и на короткий миг Маринетт кажется, что он очень хочет притянуть её к себе и обнять — у него чуть дёргаются пальцы, но он останавливается в последний момент, а Маринетт настигает слабый укол разочарования. — Не нужно, Маринетт, я хочу провести с тобой время не меньше, чем ты со мной. — Смотри, я могу и привыкнуть, — усмехается Маринетт. Она тянет Габриэля на себя, спиной вперёд выходя из квартиры, потому что не может выпустить его, ей как будто физически необходимо к нему прикасаться. — Придётся везде ходить со мной. — Прямо везде? — уточняет Габриэль нарочито серьёзно, пока Маринетт закрывает квартиру на ключ и убирает его в сумку. — Ну да. Мы же соулмейты, — она выпрямляется, касаясь свободной ладонью его груди, и, не смотря ему в глаза, чуть разглаживает складки рубашки и незастегнутого пиджака. — Говорят, что у нас половинки душ друг друга. У тебя моя, — она поднимает голову и встречается с ним глазами. Габриэль не улыбается, она тоже почему-то не может. — А у меня твоя. Странно ходить без половинки души куда-то, верно? — В самом деле, — соглашается он спокойно, поправив ей сбившуюся чёлку, и Маринетт, подавляя смущение, наклоняет голову, идя за прикосновением. Вот, как это ощущается. Как обрести что-то, что давно искал, даже не зная, что это, как найти часть себя. Как обрести душу. Как испытать все чувства разом, весь спектр, одновременно, и чувствовать, как рвётся изнутри сердце от восторга, а затем наконец понять, что эмоции упорядочены. Это порядок. Соулмейт — штиль и спокойный ветер, это правильно. — Мы становимся рассеянными. У тех, кто только нашёл друг друга, всегда так? — Возможно, мы же только учимся, — она чуть улыбается, открывая глаза, и Габриэль, погладив её по щеке в последний раз, убирает руку. — Видимо, это что-то вроде эйфории. — Сериала? — отшучивается несмело он, и Маринетт вдруг чуть пихает его в плечо, заставив рассмеяться. — Я понял, что ты имеешь в виду, не дерись, ты итак победила. — Я ещё и кусаться могу, вот, — она широко улыбается, как бы демонстрируя зубы, и они снова начинают смеяться, спускаясь по лестнице. — Наверняка так же талантливо, как делаешь все остальное, — весело говорит Габриэль, перепрыгивает через пару ступеней, внезапно, поворачивается, обхватывает Маринетт за талию и, приподняв и сделав один оборот, опускает назад на пол. — Эй! — запоздало возмущается Маринетт, все еще ощущая прикосновение его пальцев к своей талии, но она скорее смущена, чем на самом деле против таких странных ухаживаний. — За это тоже последуют санкции? — спрашивает Габриэль как можно более серьёзным тоном, но они снова хихикают, и Маринетт приваливается к его плечу почти всем корпусом, прикрывая на мгновение глаза. — Ещё бы, я запишу это в свой блокнот санкций, и потом, когда придёт время расплачиваться, тебе просто так не отделаться, — она тыкает в его плечо пальцем, сдерживая смех, и Габриэль снова довольно улыбается. — Не смейся, это совсем не смешно, разговор, между прочим, очень серьёзный! — Ты тоже смеёшься, — говорит Габриэль. Они останавливаются между этажами и смотрят друг на друга. — Не правда, не смеюсь! — Маринетт вздёргивает подбородок, изо всех сил пытаясь держаться. Она прилагает столько усилий, что, ей кажется, начинает краснеть — по крайней мере горло у неё горит от сдерживаемого смеха. Она касается указательным пальцем его груди. — В чем вы меня подозреваете, месье? — Смеёшься, смотри, у тебя уголки губ дрожат, — он опускает ладонь ей на щеку и проводит большим пальцем совсем рядом с губами. Маринетт приоткрывает рот и поднимает глаза, завороженная этим движением. Они оба мгновенно забывают, о чем шла речь. — И в глазах смешинки… — В глазах?.. — переспрашивает Маринетт без капли понимания в голове, и её взгляд падает на его губы, всего на мгновение, потому что она тут же снова смотрит ему в глаза, но они так и продолжают стоять, на шевелясь. Маринетт вытягивается и смущённо поджимает губы, вскидывая брови, и Габриэль вдруг устало усмехается, резко опуская голову. — Прости. — Да нет, ничего, а за что простить? — начинает тараторить она, когда он убирает руку, и поправляет волосы нервным движением, коротко рассмеявшись. — Что не поцеловал или что хотел? — И то, и другое, — они коротко переглядываются и синхронно продолжают спускаться по лестнице. Маринетт ведёт ладонью по перилам, все ещё не зная, что сказать, но и он тоже молчит, не продолжая разговор, и это так смешно, потому что они ведут себя, как подростки, которые впервые влюбляются и совершенно не знают, что делать и что они вообще чувствуют. Но для неё это правда впервые, как и для него. Разве могут они знать, как ведут себя соулмейты? Что они должны чувствовать? Когда стоит переходить черту? У них нет ни понимания, ни знания, лишь чувства, которые бьют через край. Это похоже на волны, ласковые и теплые, но они все равно переливаются за борт, пытаются унести их с собой в открытое море того, что станет очень сильным и очень крепким чувством. И все же Маринетт нравится, что он хочет её поцеловать. Значит, все правильно, как и должно быть — просто нельзя сделать десять шагов за один. Маринетт убеждена, что, хотя они и могли бы — о, она очень этого хочет, — сделав это, они упустят что-то очень важное. А она не хочет ничего потерять из того, что может получить, даже если вряд ли когда-нибудь пожалеет. На улице Маринетт встречает яркое, тёплое солнце, по утреннему свежий ветер и объятия Адриана, который едва не сбивает её с ног. — Сюрприз был в том, что ты меня задушишь? — глухо бормочет Маринетт в грудь Адриана и упирается рукой в его плечо. — Пусти-и, я сейчас Кагами все расскажу! — Нет-нет, не отпущу, я же люблю тебя, а любить надо сильно, как и обниматься, — он стискивает её ещё сильнее и наконец отпускает, делая несколько шагов назад. Маринетт все ещё упирается ладонью в его плечо. — Не настолько сильно, чтобы это закончилось трагично, — говорит Маринетт и сразу замечает, что Адриан смотрит за её плечо довольно непонимающим и от этого комичным взглядом. — Эм, знакомься, Адриан, это твой отец, Габриэль, это твой сын, — Маринетт нашаривает взглядом Кагами и вывернувшись из хватки Адриана, направляется прямиком к ней, чтобы скрыть вновь охватившую её чудовищную неловкость: — О, Кагами, как я рада тебя видеть… — Вы ночевали вместе, — замечает Кагами вместо приветствия довольно странным, пространным тоном, который всегда ей был присущ, и Маринетт замирает рядом с мной. — И спустились вниз тоже вместе. И тут нет твоей машины, значит возвращались вы вместе не трезвыми. — Ты как всегда сама проницательность, — удивлённо лепечет она и все-таки оборачивается на Адриана и Габриэля. — Да, всё так, но мы просто… — она мычит, перехватывая Габриэля за локоть, и, притянув его к себе одним сильным движением, хлопает его по плечу. — Сейчас Габриэль все расскажет, он прирождённый оратор. — Я? — застигнутый врасплох, спрашивает Габриэль. — Ну да, ты так хорошо всякие истории рассказываешь, это талант, — говорит Маринетт, чувствуя, как от волнения у неё начинает заплетаться язык, а от попытки держать себя в руках все становится только хуже. — Правду ведь говорят, что талантливый человек талантлив во всем? Так во-от… — Ладно, ладно, — перебивает её Габриэль, рассмеявшись, но почти сразу становится вновь серьёзным и смотрит на Адриана, прямо ему в глаза. — Так вышло, что двадцать пять лет назад у меня появилась метка. И в этот же день впервые посмотрела на мир Маринетт Дюпен-Чен. Конечно, я этого не знал до этой недели, но когда увидел метку, это стало очевидно. Так что… Мы с ней вроде как… Соулмейты? — Габриэль смотрит на Маринетт в поисках поддержки, и она тут же кивает, немного неуверенно и растерянно, потому что в ушах её шумит кровь от непонятного волнения. — Ну, не вроде как, так и есть, — добавляет Маринетт смущённо, и Адриан смотрит на них большими глазами несколько секунд, а затем делает шаг вперёд и крепко обнимает их обоих. — Моя лучшая подруга и мой лучший папа соулмейты, что может быть прекраснее? — умиленно произносит Адриан куда-то в плечо Маринетт и стискивает их ещё крепче. — Боже, я немного пьян и очень рад, так что если я начну плакать, просто киньте меня в Сену. — А какой… какой сюрприз у тебя? — Лучший папа? — перебивает её Габриэль. — А есть какой-то ещё, похуже? — Ой, ну всё, если он шутит в твоей компании, значит, всё серьёзно, — фыркает Адриан, обнимает их ещё раз, целуя в щеки, и наконец отстраняется. — Так, сюрприз, да, — он вздыхает и протягивает Кагами руку, а та, открыв сумку, протягивает ему какую-то маленькую коробочку. — Да это уже не сюрприз совсем, просто я увидел твоё любимое пирожное, и вот, в общем, да… Я назвал его Роджером. — Моё пирожное? — уточняет, давя смех, Маринетт, принимая подарок. — Да, так что когда будешь есть Роджера, помни, что у него есть имя и история, — Адриан все ещё выглядит немного ошарашенным и окрыленным, и Маринетт просто никак не может перестать улыбаться, наблюдая за ним, таким одухотворенным и радостным. Маринетт всегда любила эту черту в нем. Способность искренне радоваться за близкого куда важнее, чем все супергеройские силы вместе взятые. Она так сильно его любит, как брата, которого у неё никогда не было, что понимает, что он имел в виду, когда обнимал её так сильно при встрече. — Это довольно жестоко, — смеется Маринетт и склоняется, касаясь губами его щеки. — Спасибо, Адриан. За все. — Да пожалуйста, — растерянно произносит Адриан, смущённо хихикая, и хватает Маринетт за руку. — Пошли на свидание? — Мы с тобой? — Маринетт приподнимает брови. Адриан так на нее смотрит, что она смущенно замолкает и бросает взгляд на Габриэля, стоящего рядом с лёгкой улыбкой человека, который ничего не понимает, но изо всех сил старается казаться частью происходящего. Маринетт уверена, что сейчас не самое лучшее время, чтобы обозначать что-то до того, как они основательно поговорит, но совсем легонько кивает, и Габриэль делает шаг к ним, вперёд. — Мы могли бы прогуляться, как думаешь, Маринетт? Всё равно сегодня у нас нет работы, — он говорит мягким спокойным тоном, от которого и она тоже как-то неуловимо обретает уверенность. В конце концов, что плохого может быть от прогулки? — Тогда ладно. В самом деле, нам же ничего не мешает, — она согласно кивает, и Адриан довольно улыбается, оборачиваясь к Кагами. Маринетт смотрит на Габриэля снова, чувствуя себя капельку смущенной от того, как он улыбается, и берет его за руку. Сама, первая, потому что чувствует — он этого хочет. И это ощущение, знание, пронзает её насквозь, когда они встречаются взглядами. Они идут по улице следом за болтающим без меры Адрианом, от которого пахнет коньяком и цветами, который весь — сама эмоция; он словно парит, не касаясь земли ногами, и восхищенно пританцовывает у каждого светофора, радуясь всему, что видит. Маринетт знает, это эйфория, но и она сама как будто становится её частью, и ей тоже хочется танцевать, а ещё обнимать Габриэля так крепко, как только может, потому что он здесь, рядом с ней, тёплый и смеющийся, и она готова сделать почти все, что угодно, чтобы продлить этот момент. Она не сдерживается и приобнимает его за руку, которую держит, прижимаясь к плечу щекой. Она чувствует необходимость так сделать, огромное, невероятное желание, и приятно жмурится, позволяя вести себя, как бы странно, нелепо или по-детски это ни выглядело — если она счастлива, разве имеет значение что-то ещё? Габриэль смазанно целует её в волосы, и ей хочется потянуться следом за его губами. Габриэль переплетает их пальцы, когда они переходят дорогу, и ей хочется притянуть его руку к себе ближе. Габриэль обнимает её за талию, стоит им переступить порог парка и влиться в огромную толпу людей, и ей неимоверно хочется поцеловать его. Его ладонь ощущается так естественно и правильно, а ещё тепло, и надёжно, и приятно, и очень обжигающе-горячо. Через ткань лёгкой рубашки Маринетт чувствует это прикосновение и понимает, что оно отпечатывается в сознании. Она словно чувствует всё сразу. И это действительно эйфория. — А ты… — начинает неловко Габриэль, когда они медленным шагом проходят мимо разных ларьков, и Маринетт заинтересованно оборачивается к нему, прижимаясь чуть ближе к его боку. — Ты удалила свою фотографию из мессенджера? — Мне больше не нужно ведь искать соулмейта, — улыбается она ласково. — Ты сам нашёл меня. — Хорошо, — говорит Габриэль, улыбаясь ему в ответ. Он едва уловимо касается её волос, нежным жестом обрисовывая линию её челюсти, и Маринетт идёт за его рукой, чуть прикрывая глаза от удовольствия. Эта эйфория наполняет её полностью, каждую клеточку её тела, и ей кажется, будто она готова вот-вот взлететь, если ещё немного побудет в его объятиях. — А почему ты спрашиваешь? Вряд ли у меня есть ещё один соулмейт. Габриэль пожимает плечами и некоторое время молчит, собираясь с мыслями. Маринетт его не тревожит, откуда-то она знает, что это необходимо, и чувство это очень приятно касается её души, словно обнимая изнутри. — Думал о принятии, — тихо говорит он наконец. Он тянется куда-то в сторону, а через мгновение протягивает Маринетт сорванную веточку акации. Она рассеянно принимает её, касаясь его пальцев, и он улыбается, заглядывая ей в глаза. — О том, что тебе может нравиться или не нравиться в сложившейся ситуации. То, что ты удалила фото… говорит для меня лучше всего, что ты принимаешь все таким, какое оно есть. — Было бы странно его оставить, — тихо смеётся она, когда замечает, что Адриан заинтересованно на них оборачивается, и чуть машет ему рукой, снова утягивая Габриэля вперёд, за ними. — Мне кажется, мы самые неловкие родственные души. — Будь кто-то из нас менее неловким, вряд ли мы были бы родственными душами, — философски замечает Габриэль, и Маринетт еле слышно фыркает, утыкаясь носом в его плечо. — И отрицать можно что угодно, даже то, что вода мокрая. — Технически, — замечает Маринетт. — Ведь она состоит из атомов, значит, не такая уж и мокрая, — она тут же замолкает, потому что Габриэль щекотно проводит рукой по её талии, явно намеренно. Маринетт возмущённо вскидывает на него глаза. — Ну ладно, ладно, но тебя бы отрицать я не стала. То, что ты мой соулмейт — мечта, о которой страшно говорить вслух. — Кажется, ты уже сказала, — замечает он как бы между прочим, и Маринетт, желая отомстить, щипает его за плечо. Габриэль смешно фыркает, дернувшись, и смотрит на неё из-под полуопущенных ресниц. Маринетт смотрит ему в глаза и у нее ноги подгибаются от этого потрясающего взгляда, касающегося её души. — А ты? — Я? — он чуть приподнимает брови, но она знает, что он понял её. Это странное ощущение, но ей кажется, что он читает даже её мысли. — Что ты думаешь по этому поводу? Ну, то, что я твой соулмейт, — Маринетт все-таки отводит взгляд. — У тебя было немного больше времени подумать. Каким ты представляешь все… это. — Большую часть времени я потратил на страх, что если скажу, то не оставлю тебе выбора, — осторожно начинает Габриэль, и Маринетт сползает ладонью по его руке, которую обнимала, чтобы взять его ладонь в свою. Габриэль ласково гладит её кожу пальцами и рассеянно и благодарно улыбается, когда смотрит на неё. — Извини, просто ты, кажется, так сильно хотела иметь выбор. Не то чтобы его и сейчас у тебя нет, я всё пойму, просто многие предпочитают не знать, кто их родственная душа, чтобы иметь возможность решать самостоятельно. — Ну, я тоже так думала, — признается не очень охотно Маринетт. — Просто… просто, я не знаю, наверное, это больше от отчаяния. Не хочется разочароваться, что не найдёшь, или что найдёшь кого-то не того, или что тебя не полюбят, поэтому априори настраиваешь себя на что-то ещё. — Это и правда… — Габриэль обрывает себя, молчит пару мгновений, собираясь с мыслями — Маринетт смотрит на него внимательно и осторожно, бережно обнимая пальцами его ладонь — Я хочу сказать, что понимаю тебя, но для меня все как будто иначе. Думаешь, за двадцать пять лет у меня не было соблазнов? Конечно, были, я десятки раз просматривал журналы — тогда еще мессенджеров не было, — мне писали письма, много писем с фотографиями меток, я лишь спустя десять лет научился игнорировать их. Пока ты не появилась… я научился убеждать себя, что мне это не нужно, что я и так найду свою любовь, если захочу. Я говорил себе, что просто не хочу, но ты представляешь, каких размеров была эта ложь? В какой-то момент я решил, что не умею ничего чувствовать, и лучше мне даже не пытаться приблизиться к своему соулмейту, если я его все-таки найду. Точнее, он меня, как ты в итоге и сделала… — У тебя все намного сложнее, чем у меня, — произносит Маринетт со вздохом и крепче обнимает его руку. Она не хотела верить, потому что боялась, а он перестал, потому что прошло слишком много времени, чтобы надежды могли оправдаться. Она просто трусиха, но с ним, с его жизнью, всё намного сложнее… Если бы она могла выразить, как сильно ей жаль, что он прошёл через всё это, она бы это сделала, но пока что она может только переплести пальцы их рук и обнять его крепче. — И это не я нашла тебя. Мы нашли друг друга. — Или вселенная нам помогла, — он улыбается, тепло и светло, так, словно ему не приходилось переживать ужасные сомнения в своей жизни, словно все, через что он прошёл, было легко, но это не так, никогда так не бывает. Маринетт знает, что в уголках его губ до сих пор сохраняется горечь, что каждое его неуверенно движение — следствие сомнений, которые терзали его так долго, что стали почти частью его личности, что его улыбка, его слова и его молчание порой говорят о разном, но всегда о том, какой он в глубине своего существа. Маринетт чувствует, и это ощущение заполняет её новым витком эйфории, даже если чувства эти не самые хорошие. Она никогда не была так глубоко в человеческой душе, даже своей собственной, но это новое ощущение нисколько её не пугает. Она влюблена в него. — Столкнула нас, потому что мы ей надоели, — смеётся Маринетт, поглаживая большим пальцем тыльную сторону его ладони. Ей кажется, что весь мир смотрит на них и улыбается. — Ах, вы сомневаетесь в том, что найдёте своих соулмейтов и не верите мне? Ну сейчас я вам покажу! — Так и знал, что ты с ней на короткой ноге, — улыбается Габриэль. — Иначе я никак не могу объяснить то, насколько ты прекрасна. — Боже, — смущённо смеётся Маринетт, крепче обнимая его за руку и пряча лицо в его плече, и слышит, как он смеётся в ответ, тихо и приятно — от этого смеха она ощущает себя счастливой. — Это похоже на свидание… Она приподнимает голову, чтобы хотя бы мельком взглянуть вокруг, чтобы хоть немного отстраниться от своей неловкости, и понимает, что они безнадёжно отстали от Адриана с Кагами — настолько, что Маринетт больше не видит их в поле зрения. Она смотрит на Габриэля, но того, кажется, совсем не волнует этот факт, только её глаза. — Если тебя это смущает, мы можем не думать об определениях, — говорит Габриэль, улыбаясь. — Просто приятно проводить время вместе, как сейчас. — Пусть это будет свидание, — отвечает она, стараясь сдержать довольство. Кажется, ещё утром она хотела, чтобы все было медленно и постепенно, но… По-другому просто не получается. Она не может остановиться. — Если ты не против сходить со мной на него, конечно. — Я хотел пригласить тебя утром, — признается Габриэль и проводит свободной рукой по волосам, на мгновение отводя взгляд. Он тоже так светится, что она сразу понимает, насколько ему нравится то, что между ними происходит в этот момент. Это словно волшебство, рождение чего-то нового и прекрасного, и она уже не может представить саму себя без этого чувства, наполняющего её изнутри. — Но ты казалась этим такой напуганной, что я растерялся. — Я не была напугана, — Маринетт легонько толкает его в плечо головой, и он тут же умудряется повернуться так, чтобы поцеловать её в волосы. — Просто не хотела торопиться. Но не получается иначе… И не хочется. — Я тоже не хотел торопиться, — Габриэль чуть смеётся и, отодвинувшись, обнимает её за талию. Маринетт тут же довольно жмется к его боку и обнимает его в ответ. — Ну, знаешь, хотел по стандартам пригласить тебя, но я просто не могу остановиться, когда думаю обо всём этом… Боюсь спугнуть тебя, — признается он вдруг, неуверенно на неё посмотрев. — Я от тебя никуда не денусь, — нежно говорит Маринетт. Она смотрит ему в глаза и спускается пальцами по его руке к предплечью. Пальцы останавливаются там, где под рубашкой, — она теперь знает каждую ее линию, — вырисовывается на коже метка. Это не намёк, и она не хочет, чтобы он считал, что дело только в этом, но не может устоять. — Максимум буду в два раза более неловкой, чем я есть сейчас, что ещё может тебя очень удивить. Габриэль внезапно останавливается, и Маринетт по наитию замирает тоже, смотря ему прямо в глаза. Она чувствует его ладонь на своей щеке, чувствует нежность прикосновения, когда он гладит её щеку пальцем, и закрывает глаза, когда он наклоняется, медленно целуя её в скулу. Это, наверное, самый ласковый поцелуй в её жизни — она не может понять, потому что практически перестаёт думать от восторга. — Ты всегда будешь меня удивлять, Маринетт. Его дыхание на её коже. Стоит только ей повернуться, совсем немного, и она коснётся его губ поцелуем, но она не делает этого, потому что и того, что есть достаточно много. Это все, чего она хочет в этот миг — его нежности, такой всеобъемлющей, что она не может дышать. Мысли о том, что будет, если он её поцелует, больше не появляются в её голове. Кажется, она хочет этого больше всего на свете. Кажется, она наконец понимает, что чувствуют соулмейты. Кажется, то, что происходит между ними, куда более глубоко, чем она способна осознать — и им необязательно стопориться, чтобы насладиться моментом. С ним она учится. И учит. И начинает любить. — Сходим в парк? — предлагает Маринетт очень тихо, опустив ладони ему на плечи и рассеянно разгладив пиджак. — Поедим мороженого. — Моё лучшее свидание, — искренне говорит Габриэль. Маринетт поглаживает его по плечам, не переставая думать о том поцелуе, что остаётся у неё на коже, поцелуе, который никогда не смоется и никогда не исчезнет из её памяти, как и все поцелуи, последующие за ним. Он касается её пальцев, накрывает их ладонью, так, что у неё мурашки бегут по коже, и нежно проводит по костяшкам. Его серые глаза преисполнены благодарностью к ней и чувством, которому Маринетт не может дать определение, потому что для него нет слов. — Слышал, есть городская легенда, что мороженое рассказывает о том, что ты чувствуешь, и тот, кто съест его, никогда не расстанется. — Ну, это определённое мороженое, — смеется Маринетт, умиленная выражением его лица, и сама, не в силах устоять, приподнимается на носочки и касается губами его подбородка. — К тому же, мы ведь и так знаем, что никогда не расстанемся. Ты ведь единственный, кто мне предназначен. — Всегда есть выбор. — Эти слова и делают тебя единственным, — улыбается она с теплотой и, перехватив его руку, утягивает в сторону парка. — Тогда к Андрэ? Ты ведь про него говорил, верно? — Возможно? — он крепче сжимает её пальцы, пока они идут по залитой солнцем улице. Маринетт так хорошо, что она не замечает ничего вокруг и, в то же время, замечает все на свете. Каждый силуэт и звук становится частью её души, и она с радостью все это в себя принимает, как и чувства, охватывающие её с ног до головы. Она точно делает выбор в пользу Габриэль, даже несмотря на то что он обещает ей свободу. — Точно, Андрэ, конечно, я слышал о нем, просто никогда не вдавался в подробности. — Ну это и не нужно, — Маринетт разворачивается и начинает идти спиной вперёд, не выпуская его руки. — Знаешь, а я ведь даже не представляла, что будет после того, как я найду соулмейта. А сейчас все кажется таким кристально ясным, хотя я все ещё не знаю, что нас ждёт. — Я могу подсказать, — Габриэль делает вид, что задумывается, и касается свободной рукой подбородка. — Что-то мне подсказывает, что нас ждёт, м-м… Счастье… А ещё успех… И любовь… — Маринетт смущённо улыбается, крепче сжимая его пальцы. — Ну и мороженое, но это совсем ближайшее будущее. А если тебе нужна конкретика, то мы можем куда-нибудь съездить, это тоже считается за неплохой план на будущее. — Хорошая идея, — смеётся она, всё ещё достаточно смущённая, но в такой же степени влюблённая, чтобы это можно было игнорировать. — Но с тобой можно без конкретики. Мне нравится знать, что единственное, что будет точно предопределено, это то, что ты будешь со мной. Приятно, когда есть константа. — Обещаю, так и будет, — всё ещё достаточно нежно произносит Габриэль, и Маринетт неловко-смущённо обнимает его за руку, прижимаясь щекой к его плечу. Это необъяснимо, но ей хочется постоянно быть с ним рядом, ей хочется обнимать его и никогда не выпускать, всегда чувствовать его руку в своей и знать, что её любят, что они вместе, что даже если мир вокруг них начнёт распадаться на атомы, он всё ещё будет держать её руку. Ей кажется, что она ведёт себя, как маленький ребёнок, которому наконец подарили игрушку, которую он давно хотел, но если она в самом деле счастлива, то почему должна сдерживать себя? Глупые социальные рамки намного менее значительны, когда дело касается любви. Они идут по теплым, солнечным улицам; Габриэль рассказывает ей что-то, и она чувствует его теплую руку в своих пальцах — и этот жест как будто так и говорит ей, что теперь все будет иначе, теперь все будет по-другому. Удивительно, но ей больше совсем не больно, и она не понимает, как могла чего-то бояться, как могла горевать о чем-то, что не было этими воспоминаниями — проблемы кажутся чуть менее значительными на фоне того, что она смогла получить, — и единственное, о чем она думает и что касается ее прошлого, это то, что она желает Луке счастья. — Спасибо тебе, Габриэль, — отвечает она еле слышно наконец, когда, кажется, отвечать уже и не стоит, и он, протягивающий ей мороженое, улыбается ей самой прекрасной улыбкой. Это точно стоило того.***