***
Просыпаться удивительно легко. Она чувствует кожей солнечные лучи, отражающиеся от окна, в приоткрытое на форточку окно залетает лёгкий, тёплый ветер, пахнущий ночным дождём, а рука в расслабленном тепле чужих пальцев. Все это похоже на сон, но ощущения говорят о том, что это правда. Маринетт медленно открывает глаза и смотрит на Габриэля, все ещё спящего и до умиления расслабленного и открытого. Вчера он сказал, что они соулмейты. Вчера все прежние её шаги обрели смысл. Она начинает улыбаться — ей хочется петь и плясать от радости, от понимания, что все теперь будет иначе, лучше, правильнее, от чувства к нему, которое не проходит, а становится будто все больше и больше, выходя уже за пределы вселенной. Но вместо этого она просто касается кончиками пальцев его волос и убирает их со лба. — Доброе утро, — бормочет Габриэль, тоже начиная улыбаться, и подставляется под её робкую ласку. — А я думал, мне все это приснилось. — Не-а, — фыркает Маринетт со смущением, убирая руку, потому что это все ещё кажется непривычным, пусть и достаточно правильным, чтобы отбросить сомнения и большую долю смущения. Она садится, запуская руку в волосы и убирая назад чёлку, и вздыхает, свешивая с дивана ноги. Ей снова очень хочется обо всем поговорить и спросить, что это все теперь для них значит, но откладывает это на потом, решив, что наброситься на него прямо с утра с вопросами — не очень гостеприимно. — Ты же пьёшь кофе? — Я пью всё, особенно с утра, — отвечает Габриэль и тоже садится. Он потягивается, будто совсем не чувствует себя неловко, что кажется почти несправедливым, и смотрит на неё из-под ресниц, такой невероятно красивый, что у Маринетт спирает дыхание. — Наверняка ты готовишь потрясающий кофе. — А вдруг нет? — смеется Маринетт и поднимается на ноги. Ей не хочется уходить, не хочется оставлять его даже на миг, но она понимает, что с утра многим людям нужно свободное пространство. — Ты заранее слишком большого мнения о моих талантах. — Для меня любой кофе будет потрясающим, если его сваришь для меня ты, — мурлыкающим тоном произносит Габриэль и внезапно проводит руками по лицу, пряча взгляд. — Боже, прости, я никогда не умел флиртовать. — Боже, это был флирт? — непередаваемо удивлённым тоном спрашивает Маринетт, и спустя мгновение они оба снова начинают смущённо смеяться. Ей пока не совсем понятна концепция соулмейтов, она не думала об этом в романтическом плане настолько глубоко, но эта мысль приятно волнует и будоражит её — она не уверена, что понимает, как это будет выглядеть и чувствоваться. Она бросает взгляд на неловко трущему ладонью шею Габриэля и улыбается ему, переступая порог кухни спиной вперёд. — Нам точно не помешает кофе и завтрак, да? Лично я с утра совсем не соображаю, особенно в первые минуты. Что, если Габриэль поцелует её? Маринетт панически быстро пересекает порог, поворачиваясь спиной к гостиной и даже не слушая, что Габриэль говорит ей в ответ. Просто гипотетически, не прямо сейчас, а в допустимом будущем?.. Маринетт судорожно пытается понять, насколько вообще готова морально к такому шагу, насколько хочет этого и как вообще должны развиваться их отношения, и приходит к выводу, что это очень быстро. То есть, это все ещё естественно, но все же достаточно быстро. Она не боится, но присутствует волнение, которое не даёт ей полностью вдохнуть, и она не думает, что это то, что Габриэль хочет услышать. Но ведь он вряд ли станет на что-то намекать… А что, если он будет ждать этот шаг от неё? Ей сложно даже представить, как она должна себя вести, что ей делать, когда вообще прилично впервые поцеловать человека, с которым её связывает судьба? С Лукой все было как-то само собой, они долго дружили, долго встречались, он ухаживал за ней прежде, чем она обратила на него внимание, но Габриэль… Чувства к нему такие сильные, разрозненные и яркие, и все происходит так быстро, даже несмотря на то, что он стараются притормозить, что она просто чувствует себя растерянной перед тем, чего не понимает. Что если он поцелует её, а ей не понравится? Или она захочет продолжения, а он не будет готов? Что ей вообще делать, как она может… Маринетт замирает, потому что замечает, что льёт воду мимо турки, и мотает головой, чтобы выбросить все лишнее из головы. Лучше всего на свете она умеет паниковать, а тут столько поводов — ей стоит крепче держать себя в руках. — Ну так что?.. — слышит она позади растерянный голос Габриэля и едва не переворачивает турку от вновь охватившего её странного чувства. — О чем мы? — она бросает на него быстрый, смущенный взгляд. — Прости, я все прослушала. Габриэль тихо смеётся, и Маринетт облегчённо выдыхает, понимая, что он нисколько на нее не обиделся. — Я спрашивал, не хочешь ли ты, чтобы я приготовил нам завтрак? — мягко повторяет Габриэль, подходя ближе, когда Маринетт ставит турку на плиту. — Это будет честно — с тебя кофе, с меня еда. — Да, звучит отлично, — вздыхает она, стараясь не смотреть в его сторону, и рассеянно поправляет пижамную футболку с божьими коровками — Алья и Нино очень долго и упорно убеждали её, что ей невероятно идёт. Габриэль улыбается, когда она все же смотрит на него, и в это мгновение Маринетт теряет все свои страхи и широко улыбается ему в ответ. Она ведь может рассказать ему что угодно, он её соулмейт. — Извини, я немного рассеянная, я просто всё думаю о родственных душах, и метках, и всём таком прочем. Тебе, должно быть, ещё сложнее?.. — Ну, на самом деле, я просто неприлично рад, — произносит он весело, и Маринетт против воли смеётся над довольным выражением его лица. — Не могу это остановить, но стараюсь вести себя адекватно. Как бы то ни было, мы ничем никому не обязаны и можем решать, что с этим делать, как только нам захочется. — А чего тебе хочется? — спрашивает Маринетт, опускаясь на край кухонного дивана. Она теребит в пальцах ткань своих пижамных штанов, чувствуя себя ребёнком на первом утреннике — вроде и радостно, но так волнительно, что ком в горле стоит. — Прости, мы просто вчера совершенно ничего не обсудили, и мне немного… непонятно как и что для нас теперь правильно, как мне себя вести и всё такое. — Мне хочется проводить с тобой время, — говорит Габриэль, глядя ей прямо в глаза и так широко улыбаясь, что у неё в душе расцветает нечто невероятное и прекрасное. — Хочется узнать тебя лучше, хочется понять, какой ты человек, узнать, о чем ты думаешь, что чувствуешь и о чем мечтаешь. Я хочу просто… ну, чтобы тебе было так же хорошо, как мне. — Мне хорошо, — честно отвечает Маринетт, тоже чуть улыбнувшись. — Просто я чувствую себя немного маленькой и неопытной… Мы сначала немного разберёмся с чувствами, а потом будем принимать решения? Потому что пока что я понимаю только то, что хочу быть рядом и тоже узнать тебя лучше. — Да, это замечательная идея, — Габриэль отворачивается, начиная доставать из шкафчиков и холодильников посуду и продукты, и добавляет: — Так и нужно, по правде, метки ведь не обязуют нас делать что-то конкретное. — Ну, просто Лука… — Маринетт проглатывает имя не очень охотно и упирается пяткой в край дивана, сгибая ногу и прижимая к груди колено. Габриэль с интересом смотрит на неё. — Тот парень, с которым я встречалась. Он считал, что соулмейты — родственные души, созданные, ну, для романтической связи. А Нино говорит, что это не обязательно. Габриэль на мгновение замирает со сковородкой в руке, и Маринетт становится неловко от того, что она, возможно, сейчас расстроила его, но в лице он никак не меняется, лишь ставит сковородку на плиту и начинает мешать кофе. — Думаю, Нино прав больше, — говорит он, наконец, когда Маринетт уже собирается что-нибудь добавить. — У нас есть выбор, мы не обязаны слепо следовать судьбе. Дружба порой не менее сильна, чем романтические чувства, так что ты можешь не переживать, что я… что я стану на чем-то настаивать. — Я совсем не это хотела сказать, — вдруг улыбается Маринетт довольно искренне, чувствуя внезапно невероятно сильный прилив нежности. — Просто хотела узнать, что это значит для тебя, я совсем не говорила, что не хочу чего-то. — Конечно, просто ты должна знать, что тебе не о чем беспокоиться, если бы тебя это беспокоило, — неловко выводит Габриэль, снова так мило смущаясь, что у неё нет слов, чтобы описать как ей повезло с ним. Нет, она определённо точно не хочет ограничиваться только дружбой, просто не чувствует, что готова к этому прямо сейчас. — Ну, это не так, — уверяет его Маринетт, улыбаясь, и берет со стола телефон, оставленный на нем ещё вчера вечером. Она не включает его, лишь сжимает в руке и смотрит, как Блан, потягиваясь, входит на кухню и принюхивается к запаху кофе, забавно шевеля усами и ушами. — Так, значит, я смогу пригласить тебя на свидание когда-нибудь? — спрашивает Габриэль словно невзначай, бросая на неё взгляд. Маринетт улыбается, опуская взгляд, и он добавляет немного другим тоном, явно сдавая назад: — Как бы ты хотела провести сегодняшний день? — А разве нам не нужно работать? Четверг все-таки… — Ну, я же начальник, — Габриэль поворачивается к ней, неловко взмахивая яйцом, чуть не роняет его, но тут же ловит равновесие и снова выпрямляется — Маринетт очень искренне пытается сдержать смех. — Я попросил Натали перенести встречи, так что ничего важного в офисе нас не ждёт. — Отлично. Выходной. Значит, ты хочешь позвать меня на свидание, — подытоживает Маринетт каким-то непередаваемо мурлыкающим тоном и кладёт подбородок на ладонь — Габриэль забавно вспыхивает. — И ты все ещё спрашиваешь, даже несмотря на то, что мы соулмейты, а я сказала, что не буду против романтики. — Стараюсь поступать так, как мне кажется будет правильно, — говорит Габриэль и откладывает все, что держит в руках, на столешницу позади себя. Он поворачивается к ней, все ещё с неровным румянцем на скулах, и улыбается, складывая руки перед собой. Маринетт невольно смотрит на его пальцы, но заставляет себя поднять взгляд. — Испортить все гораздо проще, чем потом собрать заново. И, знаешь, это так просто — спросить и убедиться, что тебе комфортно. — Ну, ты выражаешь желания, если что-то будет не так, я скажу, — говорит Маринетт, внезапно осознав, что сама как раз и не понимает, что он вообще обо всем об этом думает. Может быть, Габриэль вовсе и не хочет с ней встречаться, но чувствует себя должным из-за того, что она его соулмейт и хочет большего. Но ведь он бы сказал, так?.. От этих мыслей у неё идёт кругом голова. — И ты, я верю, тоже. — Наверное, ещё рано такое обсуждать, извини, — внезапно сдаёт Габриэль, так поразительно быстро, что Маринетт даже не успевает спросить, что не так и почему у него так изменился голос. Если бы он не хотел с ней отношений, он бы сказал, верно? Но они ведь и не встречаются, они просто предположили возможный вариант событий, да и, к тому же, они взрослые люди и понимают, что не все должно быть обусловлено метками… Маринетт сжимает пальцами край телефона, обеспокоенно смотря в его сторону, и уже решается что-нибудь добавить, но не успевает, потому что Габриэль спрашивает: — А где мы вчера оставили букет? Не помню его с конца церемонии. — В машине остался, наверное, — нарочито беспечно бросает Маринетт, откидываясь на спинку дивана и наконец снимая телефон с блокировки. Если он не хочет сейчас об этом говорить, она тоже не станет. — Проверю сегодня, все равно собиралась пройтись за ней. — Я мог бы пойти с тобой, если я тебе ещё не совсем надоел, — отвечает он с растерянной благодарностью в голосе, но Маринетт так и не поднимает головы. — Было бы отлично. Она пролистывает чат, наполненный в основном фотографиями, рассеянно пересылает несколько из них Габриэлю и открывает переписку с Нино. Несколько минут она в смешанных чувствах просто смотрит на значок «онлайн» и не может понять, чего именно хочет. Вчера у её лучшего друга была свадьба, а ещё вчера она нашла свою родственную душу. Ей стоит пренебречь правилами и сразу начать со второго или нужно сначала поздравить?.. «Поздравляю со свадьбой, кстати, вчера я нашла своего соулмейта», — пишет Маринетт быстрее, чем успевает окончательно решиться, а в следующее мгновение ей уже приходит сообщение от Нино, которое она может идентифицировать как «Что-о-о-о-о-о» по количеству «о» в наборе всего остального алфавита. Когда он замолкает, она неуверенно добавляет: «Ты упал лицом в клавиатуру и потерял сознание?..». Нино так долго пишет ответ, что она уже и правда грешным делом думает, что так и есть, или что сейчас она услышит лекцию по безопасности — о том, что нельзя никуда уходить с незнакомыми людьми, даже если они соулмейты, и тогда она сможет назвать имя, и тогда… «Офигеть, как это случилось, ты просто сбила его своим мини-купером и вы романтично провели ночь в участке, или что, блин??? Я так счастлив, что сейчас умру.» Маринетт так довольно и радостно улыбается, что даже упирается щекой в ладонь, настолько сильно чувствует себя влюблённой в этот день — Нино всегда радуется за неё больше, чем она сама, и это как будто щелчок — в такие моменты она и сама понимает, что должна быть рада. «Рано умирать, ты ещё не знаешь его имени», — печатает она, сдерживая ехидство и просто очень сильно желая подразнить Нино — в ответ он присылает ей десять сообщений подряд, в которых одна и та же фраза «Кто это?!». Под конец этих десяти сообщений приходит довольно грозное: «Говори немедленно, жук!». Маринетт улыбается ещё шире, довольная его реакцией — он всегда реагирует так, что она чувствует себя самой важной на свете. Должно быть, Алья и вовсе ощущает себя на вершине всего мира, когда он с ней разговаривает — такой он человек. «Ладно, только обещай никому не говорить», — пишет Маринетт и неуверенно смотрит на Габриэля, занятого готовкой, прежде, чем написать и отправить следующее сообщение: «Это Габриэль Агрест, так что никакой ночи в участке не было». «Я так и знал», — вдруг приходит сообщение, и Маринетт удивлённо икает, смотря на эти слова, как на приговор. «В смысле, знал?» — пишет она, чувствуя себя до странного потерянной. Она понимает, что на самом деле он не знал, или, во всяком случае, не был в этом уверен, но ведь он ни разу за все время не сказал, что такой вариант тоже возможен, а она столько ему жаловалась. «Ладно, я не знал.» Маринетт так громко фыркает, что Габриэль удивлённо оборачивается, но она только виновато улыбается и гладит по спине подластившегося Блана, утыкающегося с интересом ей в щеку носом. «Но теперь, когда ты сказала, это становится очевидно! Так что, можно сказать, я знал подсознательно, я же твой лучший друг», — добавляет Нино. «Так и быть, твоя честь восстановлена», — пишет Маринетт и прикусывает губу, глядя на собственное сообщение, тут же прочитанное. Она хочет по привычке спросить у Нино, что ей делать дальше, но это как будто больше не то, что они могут обсуждать, по крайней мере, пока. Да и вряд ли ему хочется решать её проблемы, даже такие волнительные, сейчас, в свой медовый месяц. Маринетт проводит кончиками пальцев по телефону и блокирует его, поднимая взгляд на Габриэля. — Всё в порядке? — спрашивает он, опуская перед Маринетт кофе и тарелку с омлетом. Она благодарно ему улыбается и касается кончиками пальцев его предплечья, потому что чувствует потребность снова увидеть метку, почувствовать его кожу, убедиться, что она все ещё там, и они её не придумали. Хотя Габриэль в футболке кажется ей ещё большей выдумкой, чем то, что они соулмейты. Она так и не убирает руки, когда поднимает голову и они встречаются глазами. — Выглядишь довольной. — Да, утро просто хорошо началось, — произносит Маринетт скромно, убирая пальцы, но Габриэль садится рядом с ней на диванчик, двигая Блана, и Маринетт, не сдержавшись, снова касается его метки, соскальзывает рукой вниз, и Габриэль послушно берет её за руку, чуть улыбнувшись. — Извини. — Всё хорошо, мне приятно держать тебя за руку, — он поднимает их сцепленные пальцы и целует её костяшки. Маринетт смущённо вспыхивает и отворачивается к тарелке. — Давно не готовил, надеюсь, это вкусно. Могу попробовать первый, узнаем на мне, съедобно ли. — Какая поразительная жертвенность, — бормочет Маринетт с улыбкой, и Габриэль тихо фыркает. — Выглядит очень вкусно, так что, возможно, придётся готовить ещё. Я много ем. — Готов вернуть все свои прежние навыки, — говорит Габриэль, едва-едва, будто случайно, касаясь щекой её волос, но Маринетт чувствует это так, словно он прижимается к ней всем телом. — Когда Адриан был маленьким, я целый шведский стол накрывал, потому что он ничего не ел и долго выбирал, что же он хочет. — Ну со мной у тебя точно не будет проблем, — говорит Маринетт и отрезает кусочек омлета вилкой. Она даже прикрывает глаза, когда пробует, потому что с первых же секунд понимает, насколько это вкусно. — Если ты будешь готовить, через месяц я не выйду в дверь. — Сделаем дверь пошире, — глухо смеётся Габриэль, потому что Маринетт начинает очень активно есть, то и дело помуркивая и отпихивая локтем лезущего ей в тарелку Блана. — Ты должна хорошо кушать, чтобы у тебя было больше сил творить. — Ты решил меня окончательно покорить, я раскрыла твой коварный план, — бормочет Маринетт, едва успевая прожевать, и снова отпихивает Блана, которого почти сразу перехватывает Габриэль. Удивительно, но кот тут же успокаивается, лишь изредка бьёт Маринетт, не поделившуюся с ним едой, хвостом по бедру. — А он срабатывает? — Определённо, да, — Маринетт доедает последние крошки и откидывается назад, довольно жмурясь. Если бы она все ещё не смущалась, то давно бы подлезла к Габриэлю, чтобы пообниматься. — Можешь в этом не сомневаться. — А где корм для кота? — спрашивает вдруг Габриэль, и Маринетт вяло машет рукой в сторону шкафчика над раковиной. — У него есть ещё в автоматической кормушке, он просто тоже любит есть, но ему нельзя больше. — Он любит за компанию, — воркующим тоном говорит Габриэль и приподнимает Блана над собой, крепко целуя его в мордочку. Маринетт смотрит на них и улыбается, ощущая себя беспричинно счастливой, будто кто-то изнутри наполнил её светом. Такая жизнь ей очень нравится. В ней больше не остаётся ни одного сожаления и ни одного плохого чувства, только желание узнать, что будет дальше, за следующим поворотом жизни, и вера, что отныне все будет хорошо. — Да, милый, ты такой сладкий, такой белый и пушистый… Я выгляжу как дурак, да? — Нет, — она широко улыбается и чувствует себя такой счастливой, что, не сдержавшись, тянет к себе Габриэля за руку и осторожно целует в щеку, так и не убрав ладони с плеча. Габриэль поворачивается, смотря на неё. — Совсем не выглядишь. Вы милые. — Спасибо, — он чуть улыбается в ответ, когда Маринетт, слишком смущенная своей наглостью, снова увеличивает между ними расстояние, подгибая под себя ноги и притягивая к себе кружку с кофе. Блан, сидящий к Габриэля на руках, любовно трётся ушами о его подбородок, и Маринетт, чтобы снова не начать целовать их обоих, торопливо хватает в руки телефон в надежде отвлечься на что-нибудь. Она почти сразу натыкается на сообщение от Нино: «Я так люблю тебя, сис, будь счастлива (или я тебя укушу)», и отправляет ему в ответ кучу сердечек и благодарность. Несколько минут она просто смотрит на их переписку, сдерживая улыбку, а затем заходит в мессенджер поиска соулмейтов и одним очень лёгким движением удаляет фотографию своей руки. Она пишет пост, в котором говорит, что нашла свою родственную душу, и благодарит всех, кто пытался помочь ей, а затем удаляет приложение — Маринетт кидает быстрый взгляд на Габриэля, — потому что оно ей теперь без надобности. Теперь ей знакомо это ощущение, теперь она понимает, почему люди бросаются на поиски родственных душ, почему это так сильно влияет на жизнь — и даже не очень злится на мир за то, что он такой. За то, что выбирали за неё. Маринетт делает глоток кофе и чувствует, как Габриэль снова берет её за руку — она смотрит в его сторону, и оказывается, что он снова опустил Блана на колени. — Вы хорошо смотритесь вместе, — замечает она с лёгкостью и приятным волнением. — Наверное, так теперь будет всегда, — задумчиво произносит Габриэль. Голос его едва заметно подрагивает, он волнуется тоже, ему важно то, что происходит между ними, и, хотя она понимает, что иначе быть не может, ей все равно приятно замечать такие маленькие детали. — О чем ты? Маринетт нежно ему улыбается. Постепенно приходит осознание, что больше ей не придётся убегать вникуда, что больше ей не нужно притворяться, врать самой себе, играть роли, потому что поиск окончен. Она не думала, что этот день наступит, но вот она, в пронизанной солнцем кухне, которую ещё недавно она не переносила на дух, с тем, кто так сильно ей нужен, что у неё спирает дыхание. — Даже не знаю, как сказать, — говорит Габриэль, смущаясь. — Ну, это как когда ты вошла в мою личную мастерскую, и я внезапно понял, чего именно в ней не хватало. Ты недостающий элемент везде в моей жизни, вроде того, поэтому и мы с Бланом, — он чуть склоняется и целует кота в макушку, — хорошо смотримся. — Да, — рассеянно соглашается Маринетт, даже толком не поняв, что он имел в виду, и тут же коротко смеётся, когда все-таки заставляет себя задуматься: — Боже, ведь так и есть. Это даже немного пугает, ну, в плане, что соулмейты имеют такое сильное влияние на жизнь. — К этому нужно привыкнуть, наверное, — отвечает Габриэль. Маринетт смотрит на него, встречается взглядом с его глазами, глубокими, словно туман, словно серое озеро, пронизанное солнцем, и улыбается кончиками губ. Не может не улыбаться, когда смотрит на него, когда он рядом. Эти чувства и правда пугают, ведь она даже представить себе не могла, на что это похоже. Все слова, все книги, все песни о соулмейтах, исследования, статьи, фильмы — ничего из этого даже примерно не описывает то, что чувствуешь на самом деле. Маринетт не уверена, но почему-то ей кажется, что в день, когда она его полюбит по-настоящему, всей душой, она испытает совершенно невероятный новый спектр ощущений. — Я тоже не знал, что так будет. — Должно быть, после стольких лет в одиночестве это ещё более странно, чем мне? — обеспокоенно спрашивает Маринетт, почему-то внутренне боясь, что ему это все может не понравиться. Это не ощущается чужеродно, скорее непривычно, но Маринетт все равно не по себе. — Скорее долгожданно, — фыркает Габриэль смущённо и вдруг кивает на её телефон. — Тебе звонят уже минуты три… — Ой, — обеспокоенно вскидывается Маринетт, в самом деле даже не замечающая, как телефон вибрирует в её руки, и торопливо принимает звонок. — Добриан утарин, то есть доброе утро, Адриан, ты что-то хотел?.. — Подумал, что тебя нужно вытащить из дома, — заявляет Адриан вместо приветствия. На фоне слышен какой-то шум и шуршание, гул машин, голос Кагами, приглушенный и нечеткий, словно она тоже где-то рядом разговаривает по телефону, — у Маринетт от пары секунд разговора ощущение, будто она открыла дверь, стоящую посреди дикого леса, и оказалась на автостраде в Нью-Йорке. — Ты вчера слишком быстро сбежала с праздника. Хватит прятаться, Багибу, божьи коровки любят свет. — А вы, я так понимаю, ещё даже не ложились? — спрашивает Маринетт, даже не пытаясь сопротивляться, и смотрит на Габриэля, внимательно за ней наблюдающего. — Не-а, и мы, кстати, под твоим домом. Ну-ка выгляни в окно. Маринетт с замирающим сердцем смотрит на Габриэля и буквально перестаёт дышать от внезапной волны паники, потому что это слишком быстро — Адриан сын Габриэля, а Габриэль у неё дома, и никто не знает, что они родственные души, кроме Нино, и они ещё даже не обсудили, когда собираются рассказать остальным, и ей неоткуда сбежать, только если через окно в туалете, если превратиться в Ледибаг… — Адриан здесь, — вместо этого еле слышно шепчет она, прикрывая динамик ладонью. Габриэль вскидывает брови. — Зовёт на улицу… Мне… что мне говорить? — Мари, ну выгляни, я хочу тебе помахать! — снова вторит Адриан, и она, не дождавшись ответа Габриэля, послушно приподнимается на диване и распахивает окно над ним, свешиваясь чуть вниз. Оттуда ей тут же начинает махать довольный Адриан, и его голос в телефоне добавляет: — Какая же ты крошечная с двенадцатого этажа! У тебя пятнадцать минут, или я украду тебя из окна. У нас с Кагами есть сюрприз. — Ага, — севшим голосом лепечет Маринетт, когда Адриан бросает трубку, и отодвигает телефон от уха. — У меня тоже. Паника подкатывает к самому горлу, мешая мыслить разумно. Она должна что-то сделать, как-то исправить эту ситуацию, но совсем ничего не понимает. Но они ведь не собирались друг друга скрывать? Просто все так быстро, слишком быстро, вчера она ещё не знала, какой будет её жизнь, а сегодня уже собирается встретится с Адрианом, зная, что его отец — её соулмейт. Она никогда не умела ему лгать, и даже если Габриэль попросит её подождать, она просто не сможет… — Дыши, — слышит она как сквозь вату голос Габриэля. Маринетт поднимает голову. — Что?.. — Дыши, это всего лишь Адриан, — мягким тоном замечает Габриэль и гладит её по руке. — Если ты не хочешь, чтобы он видел меня, могу спрятаться?.. — Что, я?.. — слабо удивляется Маринетт, смотря в его сторону. — Нет, я не… Я наоборот про тебя, он же твой сын… — Ну, мы ведь просто нашли друг друга, мы даже на свидании не были, просто общаемся, — он улыбается ей спокойной, ровной улыбкой, и Маринетт послушно успокаивается, даже сама не понимает, как именно, но ей становится совсем не страшно, что могут подумать люди, если Габриэлю в самом деле нет до этого дела. — Для меня в этом нет ничего такого. — Хорошо, — она даже кивает для верности, показывая, что ей намного лучше. Она и правда реагирует слишком бурно, но просто не может сдержать эмоции, особенно, когда дело касается таких неустойчивых вещей. — Не думай, что я хочу скрываться, наоборот. Просто все ещё не понимаю, как все это будет. — И я не хочу скрываться, — уверяет её Габриэль, поднимается и подаёт ей руку, немного наклоняясь вперёд. Маринетт невольно пунцовеет, вкладывая в его пальцы свою ладонь. — Жить во тьме не самое приятное, что я мог бы тебе предложить. — Ну, мало ли, ты ведь медийная личность, а я ещё нет, да и вообще, — лепечет Маринетт смущённо, поднимаясь на ноги. — Ты ведь ни разу нигде не упоминал, что ищешь соулмейта, да и о метке твоей никто не знал… — Ну, было бы мало приятного, если бы кто-то решил сделать татуировку с моей меткой, и прикинулся бы моей родственной душой ради денег, влияния и популярности или чего-то ещё, что там люди могут придумать, — фыркает он и отводит на мгновение взгляд. — Да, об этом я не подумала, — честно признается она с тихим смехом и поправляет волосы, вздыхая. — Ладно, тогда надо переодеться, иначе Адриан обещал зайти прямо сюда. — Да, не стоит повышать градус неловкости, — отвечает Габриэль с улыбкой. Они расходятся, не сговариваясь, в разные комнаты, и поспешно одеваются — Маринетт почти не может думать ни о чем другом, кроме как о том, что происходит в её жизни сейчас, потому что лучше, наверное, не было никогда. И даже смущение нисколько не портит момент, может, даже наоборот, делает его особенным.***