Нарисованный.

- Ты на меня смотришь, а я тебя во снах постоянно вижу. Ты там живой. Красивый. Не поверишь, какой. Чернявый, будто в копоти искупался и... И лицо у тебя красное-красное, и рога у тебя золотые-золотые... Он был крепок, как тот садовый камень, он был красен, как гнев и тоска, а золото... Не помнил Петруша, видел-ли он когда-то золото, видел-ли он что-то такое солнечное, торжественное, способное выжечь своей святостью глаза и разжечь что-то похожее на горячее копошение в умирающем сердце и чтобы это непременно покоилось на могучей, чёрной, как смола голове и озаряло собой потерянную душу. Петя видел в этом золоте звёзды, он знал, он понимал, как густа ночь, как на самом деле сильны её краски, как она больна и свободолюбива, но как мила и чудотворна, когда свою круглую-круглую голову осыпает звёздами... Мальчонка никогда в своей жизни не видал игрушек, не понимал он, как на собственном полу можно разбить Наполеоновскую армию, возвести величавый Меркурий, который своей манёвренную ловкою силой уложит в синеглазую пучину два неповоротливых турецких фрегата, не понимал, какого это, прижимать к себе что-то ночью и ощущать, как оно греет и родниться с тобой, несмотря на свою плюшевую неодушевлённость... - Я люблю тебя Петруша...- игрался малыш и сам не признавал своего голоса, будто и правда говорил с ним листок, будто правда сильная, горячая рука путалась в его волосах, будто крепкая скальная фигура, вытесняющее детское тело с кровати дышало на детское лицо своим теплом. Петенька слышал его голос, осязал его дыхание, прикасался к его огромадным рукам. - И никогда ты меня не бросишь? И даже, когда я вырасту? - Мой милый малыш, я всегда буду для тебя солнцем, я всегда буду любить тебя. Любить тебя от того, что я такой же, как ты... Фантомные руки баюкали детское, успевшее очерниться жизненной болью тепло, баюкали, как баюкает мама, баюкали так, как никогда не убаюкает тот, кого нет, баюкали так, как не убаюкает Бог... *** - Вы моё солнце, Ставрогин! Моё солнце, а я Ваш червяк!