***
Небо сошло с ума. Алекс сошел с ума. Ревущий мотор стремительно сходил с ума. Графитовый корпус мотоцикла сливался с туманом — одно целое с мутным пейзажем. Дождь все хлестал и хлестал, а Алекс продолжал набирать скорость. Тормозные шланги в его душе оборвались. В его мыслях остались только пустая дорога, педаль газа и расплывшееся ничто. Алекс давил и давил на газ. Шины торопливо чертили по мокрому асфальту — дальше и дальше. Словно стараясь ускользнуть от неугомонных каплей, зациклившись на взлете, набирали и набирали обороты. Стоит затормозить — запах паленной резины ударит в нос. Алекс почти взлетал. Слабость, забитая в темный угол, вышла на свет. Хрустнув костяшками, взъерошила помятые перья, толкнула вперед — и он рванул, не оглядываясь. Алекс расправил крылья. Алекс потерял контроль. Разум опустел — спасение от агонии отравления. Пустота белой пеленой застилала глаза наравне с густым туманом. Лишь тошнотворные уколы ярости напоминали о разочаровании. Входили острым кончиком прицельно в грудную клетку, снова и снова впрыскивая яд. Ложь. Боль. Гнев. Токсичный ансамбль кружился над головой, подобно стайке надоедливых воронов. Гнусавое карканье дурманило мозг, и Алекс мчался по окутанной туманом трассе в никуда. Мысли, точно те глупцы, что вздумали построить Вавилонскую башню до самых небес, спорили друг с другом на разных языках. Голоса в сознании перемешались — сплошной хаос. Анархия. Бардак. О чем бы не думал Алекс, разгоняясь до предельной скорости — он наверняка не планировал сегодня умирать. Но пока он убегал от одного яда — его настигал другой. Совершенный. У этого яда еще никогда не бывало осечек… Шины завопили как косяк раненных синих китов. Упругая резина заскользила по лужам — застывшим волнам несуществующего океана. Старуха в черном пролила масло. Мотоцикл повело в бок. Графитовый корпус прочертил по мокрому асфальту. Алекса отшвырнуло в сторону. Тело прокатилось несколько метров, пока его не остановил удар. Тупая боль в затылке заставляла медленно опустить веки. Последнее, что мелькнуло в воспоминаниях — фиолетовый след от помады на губах. Поцелуй на прощание… Алекс ухмыльнулся. Если устраиваешь заезд с самой смертью, нужно учитывать — шансы на победу до смешного малы. Алекс не рассчитал силы. Не справился с управлением. Дыхание опаснейшего яда во вселенной обдавало влажные щеки. Светлые волосы намокли и испачкались в грязи и крови. Над Алексом склонилась Его Величество Смерть. Она вглядывалась в безмятежное лицо, в закрытые веки и видела под дрожащей тонкой кожей с узорами лиловых сосудов чьи-то фиолетовые губы. Говорят, когда человек умирает — перед глазами проносится вся жизнь. Эпизод за эпизодом. У Алекса, напротив, зациклился всего один момент. Дождливый день, зелено-болотный плащ, темная помада и поцелуй, похожий на метку. Может, именно тогда он был по-настоящему счастлив…***
Марго не умирала, но когда раздался телефонный звонок, кадры из жизни посыпались беспрерывным снегом. Пушистые хлопья поочередно отражались в сетчатке глаз, а потом время на миг остановилось. Снег превратился в липкие нити жвачки — началась замедленная съемка. Аромат бергамота, прозрачный чайник, дольки лимона под стеклом — все детали поплыли, растянулись и превратилась в пыль. Только нервы натянулись, как струны — четкие, тонкие, острые. Безостановочно забренчали в висках надоедливым дятлом. Марго увидела входящий от Алекса. Сердце заколотилось. Затрепетало тысячами бабочек. Разноцветные крылья на своих кончиках принесли надежду, но стоило ответить на звонок — внутри все оборвалось. Бабочек парализовало, крылья потеряли цвет. Вместо знакомого голоса она услышала чужой — вежливый и до отвращения официальный. Будто на проводе висел секретарь самой Смерти. Марго неслась по коридорам больницы, не разбирая дороги, позабыв о Маркусе, который не поспевал за ней. Марго не чувствовала собственного тела — ржавый робот, бракованный андроид, сломанная марионетка. Ноги передвигались тяжело, хотя и быстро. Белые халаты мельтешили вокруг, от запаха медикаментов мутило. Где-то выли сирены скорой, а у Марго выла душа. Так отчаянно, так надрывно… Но как бы Марго не торопилась — она и тут опоздала. Сегодня Марго не успевала никуда… Врач всего-то развел руками и назвал время смерти. Время, когда у Алекса остановилось сердце. Время, когда заточенное лезвие косы разрубило надежду Марго на куски. Она упала на колени и зарыдала. Прямо в больнице, прямо на хлорированной плитке. Марго не слышала ни Маркуса, ни медсестер — ничего. Сплошной белый шум в цвет белых халатов гулом отзывался в ушах. Марго подхватила музыку больничных аппаратов, сирен и родственников погибших — всхлипывала, всхлипывала, всхлипывала. Смерть не отравляет только одного. Смерть всегда рикошетит. Позже Маркус отправился развеять кокаиновый кошмар — теперь ставший совершенно незначительным. Незначительным стало все. Марго стояла рядом с металлическим столом, рядом с Алексом. Рядом с мертвым Алексом. В абсолютном одиночестве Марго навечно прощалась со своим другом, любовью, половиной души. Покрасневшие глаза скользнули по бледному телу. Марго казалось — Алекс просто спал. Точно так же, как и с утра на диване, пока она готовила панкейки. То же ангельское лицо, те же длинные ресницы, та же полуулыбка… Ядовитые слезы не желали прекращать соленый поток. Марго снова всхлипнула. Холодные стены морга пристально наблюдали за ней. Чудилось, будто даже безразличным стенам хочется зарыдать. Морг повидал многое, но живой человек с размазанной фиолетовой гримасой скорби на губах, напротив мертвого человека с мягкой полуулыбкой — трогали и стены. Стены тоже видели эту улыбку. Марго окаменела. Она стояла и не верила, что больше никогда не услышит смеха Алекса, не почувствует его тепла, не скажет: «Люблю». Она бесповоротно опоздала. Теперь ее соперницей была сама смерть, а за таким противником невозможно угнаться… Проигрыш обеспечен уже на старте. В грудь Марго вонзилось ядовитое жало — паук добил муху. Слезы катились градом. Марго умоляла старуху с косой, чтобы та любила Алекса еще сильнее, чем она. Чтобы разделила с ним одиночество, раз сама она больше не в силах… Чтобы никогда не лгала, как это сделала она. Марго передавала драгоценную душу в костлявые руки. В руки, отнявшие у нее Алекса. Марго померещилось — смерть согласно кивнула. Марго сказала Маркусу, что ей нужно побыть одной. Отмахнулась от всех уговоров. Пообещала не вскрыться, обязательно дожить до утра. Просила его не переживать. В итоге Маркус нехотя сдался. У него не было выбора. Марго робко переступила порог. В доме ее приветствовала глухая тишина. Темнота ложилась непроницаемой повязкой на раздраженные от соли веки. Марго еще пару минут постояла, уставившись в пустоту, затем нажала на выключатель. Свет ударил в глаза — отозвался неприятной резью. Проморгавшись, Марго расшнуровала ботинки. Онемевшие пальцы двигались с трудом. Она медленно прошла в гостиную. Каждый шаг давался тяжело, каждое усилие равнялось подвигу. Марго огляделась вокруг: сложенный диван и такие же сложенные простыни — еще с утра все было иначе. Еще с утра Марго проснулась под боком у Алекса. Осторожно выбралась из теплых объятий, из пут теплых пальцев и рук. Еще с утра она готовила завтрак на двоих. А теперь Алекса больше нет. Марго содрогнулась. Осознание картечью обрушилось на нее откуда-то с потолка. На ватных ногах она доплелась до кухни, подбитая и переломанная, рухнула на стул. На краешке стола все так же лежали манга и старая книга. Все так же, как и с утра. Только не было стопки панкейков. Раны внутри запульсировали в ритм грустной музыке мыслей. Алекс все-таки умер в одиночестве… Зря Марго когда-то обозвала такую смерть лучшим исходом для них. Как же она ошибалась! Теперь уже ничего не изменить. Марго закусила губу — на розовой коже выступила алая капелька крови. Слезы, струйка за струйкой, покатились вновь. Изящные аккорды печали линиями стекали по щекам. Марго клялась себе, что однажды снова встретится с Алексом в их усовершенствованном мире — без бесконечных ошибок, меланхолии и одиночества. Они пройдут все круги перерождения и достигнут идеала. Там-то они больше не расстанутся никогда. Может, Марго бредила от утраты… Или от количества яда в венах. Но она клялась, клялась и клялась. Портрет на поцарапанном корешке, статичный, черно-белый, впитывал горе Марго. Эдгар Аллан По словно сочувствовал утрате, словно верил в новую встречу двоих, разлученных смертью — лишь черный ворон с пожелтевших страниц кричал «Nevermore!».***
Густые облака клубились над кладбищем, будто на небесах кто-то раскуривал трубку. Ни дождя, ни тумана. Только сырая земля, как напоминание о вчерашнем ливне, проминалась под ногами, прикрытая зеленью подстриженного газона. Если бы с неба опять срывались капли, до головокружения похожие на самоубийц — Марго бы не выдержала. Слишком печальное сопровождение для похорон. У нее и без того мир треснул по швам. Каждая клетка в теле ныла, а в области ребер зияла дыра — словно за ночь ворон из стихотворения выклевал сердце. Марго была жива, но тысячи ядов, точно оркестр, наигрывали где-то в глубинах воспаленного рассудка токсичную симфонию, а дирижировала им безжалостная смерть. Виолончель лжи, скрипка одиночества, альт нарушенного обещания, контрабас нелепой случайности слились в едином струнном адажио. Звук, разбивающий на части. На мизерные осколки. Марго чувствовала себя хрустальной вазой, разлетевшейся вдребезги. Она с отвращением сжимала в руках белоснежные цветы. Ее еще никогда не тошнило от вида цветов. Однако все бывает впервые. Сейчас она ненавидела ни в чем неповинные растения. Разбитой вазе сложно любить цветы… Благоухающий аромат, нежные лепестки, хрупкие стебли вызывали рвотные позывы. Кладбище тоже казалось до дурноты гадким. Все превратилось в мусор… Марго чувствовала себя наркоманом, который искал убийственную дозу героина в свалке гниющих отходов. Она проглотила мерзкий ком в горле. Безысходность. Слез не осталось — лишь молчаливая ноющая боль и тошнота. Люди вокруг слились в большое траурное пятно. Знакомые и не знакомые лица смешались в одно — в лицо невосполнимой потери, вылепленное костлявыми пальцами смерти. Черное платье с белыми звездами развевалось на ветру. То самое, в котором Марго не осмелилась раскрыть объятия навстречу скорости. Светлые звезды выделялись на фоне всеобщей тьмы. Немного странно, но Марго знала — Алексу бы понравилось. Марго смотрела на вишневый гроб и представляла себе день, когда они с Алексом снова встретятся в замкнутых кругах перерождений. День, когда такие же звезды будут развеваться на легкой ткани такого же платья под игривым напором майского ветра. Представляла, как мотоцикл будет нестись вперед по ровной дороге, и она все-таки раскинет руки в стороны. Марго поклялась тошнотворным цветам, кладбищу, мертвому Алексу и самой себе — они обязательно найдут друг друга вновь. Горстки земли посыпались на лакированную крышку гроба. Поле срезанных цветов окружило свежую могилу. — Прощай, Алекс, — прошептала Марго и выпустила из ладоней хрупкие стебельки. Вечером Марго и Маркус пришли в бар. Опять знакомые и незнакомые лица пестрили вокруг разноцветной мозаикой. Опечаленный Брэд радушно встречал гостей и сразу же наливал крепкой выпивки. По глотке растекалась приятная теплота. Марго удалось немного забыться — выпустить боль на кратковременную прогулку, точно послушного заключенного. Она слушала неторопливые рассказы о чужих воспоминаниях и грустно улыбалась. Алекса действительно любили. Как бродячего кота, который за время своих путешествий нашел место во многих сердцах. Жаль, этот кот нелепо погиб под колесами своей же слабости. Жизнь несправедлива. Жизнь тоже яд. У Марго закружилась голова. Раскопки памяти в очередной раз просыпали соль на свежую рану. Люди говорили и говорили, вспоминали и вспоминали… Марго стало до невыносимого горько. Она ускользнула от всех и вышла на воздух. Пасмурное небо в тон мрачным мыслям застыло над головой. Марго устало взглянула на серые тучи, закурила сигарету. Выпустив полупрозрачный дым, задумалась о Маркусе. Маркус нравился ей, но Алекса не стало — и золотое сечение кануло в Лету. Марго опять начала возводить стену, что огородит от людей и боли. Кирпичик за кирпичиком. Что-то надломилось, умерло вместе с Алексом. Нужно было время, чтобы прийти в себя. Марго стояла посреди пожара совершенно одна. Окурок почти истлел, а лес продолжал гореть. Деревья трещали изувеченными поленьями в такт тоскливому стуку сердца. Маркус вышел из бара, неспеша приблизился к Марго, посмотрел в синие глаза. — Я все пойму, говори, что должна, — Маркус нежно провел пальцами по прохладной щеке Марго. — Маркус, я… — она умолкла. — Я должна все переварить. Любовь мне сейчас не под силу. Алекс унес с собой часть меня. — Знаю… Я всегда воспринимал вас как одно целое. — Может, когда-нибудь потом… — тихо протянула Марго. — Может. Я подожду. Я всегда рядом, если понадоблюсь. — Спасибо. И запомни, ты ни в чем не виноват! Маркус поцеловал Марго в лоб, следом она едва коснулась его губ. Они стояли, обнявшись, пока сигаретный дым окрашивал силуэты в сизый. Белые звезды на платье растворялись, сливаясь с черным, под никотиновой завесой.***
Галки вопили, как умалишенные, радовались вновь пришедшей весне. Марго потянулась всем телом, откинула помятое одеяло и крепко выругалась: — Твою мать! Гребаные птицы! Босые ступни опустились на пол. Глупые галки воскресили Марго, хотя она этого не просила. Марго не выспалась. Помятое лицо опустилось на ладони. Марго недовольно пробурчала —прямиком в исчерченную линиями кожу: — Хреново утро… Ну хоть теплое хреново утро… Тапочки пошаркали в ванную. Затем тапочки привели Марго на кухню, словно волшебные туфельки Дороти. Привычный кофе, сигареты, два вчерашних куска пиццы — и Марго окончательно проснулась. Позавтракав, посмотрела на часы — пора поторапливаться! Марго, как обычно, похмыкала перед зеркалом, усмиряя непослушные волосы. Нацепила потертую старую джинсовую куртку. Обулась и двинула на выход. Кладбище для Марго превратилось в родное место. Слишком уж часто она его посещала. Марго стояла перед надгробием. В руках две белых лилии, запястье обвивает серебряная змея с синими кристаллами глаз в цвет радужки Марго. Радужки с океаном печали внутри. Теплый ветерок щекотал щеки и портил прическу. Марго присела на траву, положила лилии на каменную плиту. Посмотрела на резные буквы, что складывали любимое имя. «Алекс Холл» культурно представлялось надгробие. Марго не удержала скупую слезу, та вырвалась на волю, точно монахиня, нарушившая обеты. Марго вспомнила тот проклятый день, когда смерть задула на своем праздничном торте свечи и забрала себе в подарок самое дорогое из жизни. Тяжелый вздох растворился в безмолвии кладбища. Змея на запястье ходила ходуном под нервными пальцами. Память и символ отравления. Марго просидела так с полчаса. Потом поднялась, отряхнулась и еще раз взглянула на надгробие. Она попрощалась с Алексом коротким «До встречи». Надела наушники и направилась к живым. Пока Эми Уайнхаус пела о возвращении к черному, Марго торопилась в кофейню — возвращалась к тем, кто ее ждал. Люси отчитает за какую-нибудь мелочь. Лу приветливо бросится на шею, Кери улыбнется, а Маркус обнимет. Жизнь продолжалась дальше. Только боль никак не утихала. Время шло, но рана в сердце по-прежнему ныла. К сожалению, время не лечит. Время — всего лишь очередной яд.