На краю света

Audiomachine — I Will Find You

             Нежные пальцы проходились по каштановым волосам, то упоенно перебирая крупные завитки, то плавно погружаясь в их мягкость и слегка почесывая короткими ногтями кожу головы. Полуспящий младенец удовлетворенно шлепнул губками у нагой груди матери и, сжав в маленьких пальчиках ткань ее платья, окончательно провалился в сон. Хината поцеловала дочь в макушку, ласково улыбнувшись, когда она коротко вздрогнула во сне, и поднялась с кресла-качалки, чтобы переложить ее в кроватку.       Рождение младшего ребенка в семье майора Инузуки могло стать одним из самых счастливых событий, не будь этот день омрачен войной — пусть далекой от их мирного бытия, но напрямую вторгшейся в размеренную жизнь этой семьи. Киба был направлен на фронт в качестве командира мотострелкового батальона и, будучи боевым офицером от кончика носа до кончика хвоста, не знавал работы в штабе. Он ушел, когда его старшему сыну исполнилось шесть. А через два месяца — два ужасно тоскливых, проведенных в слезах месяца, — Хината узнала, что беременна. Сегодня сыну было семь лет, дочери — пять месяцев, а майор так и не вернулся домой.       Хана все шутила, мол, «спасибо, братец, оставил подарочек», особенно когда они с Хинатой вдвоем едва справлялись с орущей и днем и ночью дочуркой майора, что была его от курчавой макушки до гладких розовых пяточек. Хината и сама смеялась над этим, хоть и с горечью, но в душе благодарила Господа за возможность снова стать матерью и явить миру еще одно продолжение своего мужа и их безусловной любви. Глядя на дочь, она находила в ней его черты, а встречаясь с ней глазами — утопала в пронзительном, не по возрасту серьезном взгляде знакомых черных глаз. Тогда улыбка бесконтрольно озаряла лицо Хинаты, и счастье захлестывало с головой, ведь частичка майора была с нею рядом, пока он находился так далеко, что от мысли об этом сердце заходилось в удушливой панике, безжалостно рвущей ноющую от тоски грудь.       Хината постоянно писала ему письма. А когда приносили почту поутру, выскакивала во двор в чем есть и дрожащими руками отбрасывала на траву свежие газеты в поисках заветного конверта, до головокружения опасаясь наткнуться на похоронку. Так было каждый день. Каждый день Хината проживала в страхе узнать о гибели мужа, но крайне редко выдавала себя домочадцам. Перед детьми она неизменно держала лицо, даже когда становилось совсем худо, и лишь наедине с Ханой позволяла себе ненадолго опустить руки. К слову, ее золовка подвергалась упадническим настроениям куда чаще, и тогда уже Хината принималась утешать ее, повторяя затертое до дыр «все будет хорошо».       Поначалу Хана просто приезжала время от времени, чтобы помочь невестке с сыном и просто поддержать ее, но когда Хинате на поздних сроках беременности наказали соблюдать покой и практически запретили вставать с постели во избежание преждевременных родов, Хана перевезла в дом брата добрую половину своих вещей. Когда он уходил на войну, она клятвенно обещала заботиться о его семье, что бы ни случилось.       Хината не получала писем от майора уже четыре месяца. В последний раз он писал о том, как сожалеет, что не увидел рождения дочери, и что не может быть рядом с нею сейчас. Киба говорил о нестерпимом желании прикоснуться к комочку любви и нежности, что его огрубевшие пальцы горят при мысли об этом, и сердце трепещет со страшной силой. В предыдущем письме Хината обещала вскоре отправить мужу фотографию их недавно рожденной дочери, поведав о том, как поразительно она на него похожа, но ей так и не удалось дойти с детьми до фотосалона. Хината будто подсознательно не хотела видеть снимок, где запечатлены только она и дети. Где нет его.       Ловя глазами пронизанные любовью строки, написанные рукой майора, Хината улыбалась и смахивала собравшиеся в самых уголках слезы. Свернув лист бумаги в несколько раз, она убрала его в конверт и засунула в выдвижной ящичек туалетного столика к остальным посланиям мужа. Это письмо Хината перечитывала чуть ли не каждый день, мучаясь в ожидании нового. И при мысли о том, что по сей день ей так и не посчастливилось получить от майора весточку, к горлу подкатывала тошнота, и голова кружилась до черных мушек перед глазами. Правда, это занимало лишь миг. Хината неизменно одергивала себя, проговаривая и мысленно, и прямо вслух, что совсем скоро получит письмо от любимого, а потом и увидит его на пороге их дома — живым и невредимым. Потому что иначе быть не может. Потому что он обещал: их не разлучит даже смерть.       Нынче стояла удушливая жара. Такая погода абсолютно всегда напоминала Хинате о долгих месяцах, проведенных в экспедиции профессора Хатаке, что уже виделась такой далекой, почти несуществующей, словно прожитой кем-то другим или просто оставленной в прошлой жизни. Хинате казалось, она знала майора всегда. Они всегда были семьей и у них всегда были дети. Она не помнила жизни «до». Жизни не только до экспедиции, что кардинально изменила разом несколько судеб, но и жизни до брака с Кибой. Порой в самые тяжелые и мрачные дни Хинате хотелось вернуться туда, где единственной проблемой были черные копатели, поиски артефактов и Спессартиновой книги, да спасение этого переменчивого мира. Туда, где она оплакивала Наруто Узумаки, чье фото стояло на каминной полке наряду со снимками семьи и друзей, ведь если Хинате придется так же оплакивать мужа, она не выдержит. Наверняка это сломит ее, точно тоненькую сухую веточку. Раз — и все. Ее самой больше не станет. Это будет не как тогда, когда своей гибелью Наруто даровал надежду. Любые надежды рассыплются в прах, и Хината исчезнет вместе с майором, которого никогда не будет готова отпустить в небытие, чтобы потом искать среди ярких звезд в непроглядно черном небе.       Почти все окна в доме были распахнуты настежь. Легкий, полупрозрачный тюль колыхался в такт порывам спасительного ветра, что помимо прохлады даровал летнюю свежесть и аромат распустившихся в саду цветов. Хана хозяйничала на кухне, раздавая поручения экономке. Ее племянник был занят чтением, которое безумно любил, а его младшая сестренка отбыла к обеденному сну.       В дверь позвонили, следом настойчиво постучали, затем снова позвонили, хотя прошло меньше минуты — очевидно, человек по ту сторону был крайне нетерпеливым. Хана чертыхнулась и двинулась в прихожую наперегонки с экономкой, по пути вытирая руки полотенцем, которое ей же и всучила второпях. Остановившись у двери, куда снова неуемно задолбили, она отмахнулась от экономки и открыла сама.       Два офицера при форме в один голос поприветствовали Хану, обратившись к ней почтительным «госпожа Инузука». Она покачала головой, ведь давно простилась с этой фамилией, когда вышла замуж. Один из офицеров заглянул вглубь дома, нахмурив светлые, выгоревшие на солнце брови в тон ресницам, и спросил, может ли он увидеть госпожу Инузуку.       Хината спешно спускалась с лестницы, а когда увидела на пороге мужчин в форме, невольно остановилась на полпути. Пальцы дрогнули, прошлись по гладкой деревянной поверхности перил и напряглись, хрустнув костяшками.       — Добрый день, — она поравнялась с Ханой, что как-то резко побледнела и растерялась, хотя в таком состоянии Хината редко ее наблюдала. — Что вас сюда привело, господа офицеры?       — Рад приветствовать, госпожа Инузука, — вновь заговорил военный, что был почти на голову выше своего товарища, который смотрел на него с тревогой, заметной всем окружающим. — Капитан Моро. Мы со старшим лейтенантом, — он указал на мужчину рядом, — сослуживцами и боевыми товарищами майора будем. Можно войти?       Хану уже нельзя было назвать просто бледной — она побелела на глазах. Хината же сдержанно улыбнулась, приглашая офицеров войти. Она упрямо противилась всколыхнувшейся тревоге, что уже полностью охватила ее золовку.       — Присаживайтесь сюда, господа, — указывая на цветастый диван в уютной светлой гостиной, учтиво произнесла Хината. Она незаметно оправила складки на платье и украдкой задумалась над тем, как в этот момент выглядит ее прическа. — Я велю подать вам чаю. Черный, зеленый? А может, предпочитаете кофе?       — Нет, благодарю, — синхронно с товарищем опустившись на краешек дивана, возразил капитан Моро. — Мы ненадолго.       — У вас есть новости о моем брате? — вырвалось у Ханы, и Хината невольно посмотрела в ее сторону. — Вы что-нибудь знаете? Он не писал нам несколько месяцев, и мы уже…       — Дорогая, — Хината одним движением руки прервала ее взволнованную, сбивчивую речь и натянуто улыбнулась сослуживцам мужа.       — Вы можете присесть, госпожа Инузука? — опасливо заговорил старший лейтенант, сжимая в руках фуражку.       Хината судорожно сглотнула, не выдавая лишних эмоций.       — Я постою.       Хана же свысока рухнула на стул, что выдернула из-за стола, на котором стояла ваза с букетом свежих цветов. Выдохнула шумно. Она понимала, зачем эти люди сюда явились. Видела, что написано на их лицах, так некстати лишившихся присущей военным непроницаемости.       Капитан Моро переглянулся со старшим лейтенантом, что заметно двинул кадыком, и взглянул на стоящую как по струнке Хинату. Ее лицо было спокойным, как раз таки непроницаемым, и нельзя было понять, о чем сейчас ее мысли. Сослуживец майора хорошо знал его с тех пор, как они познакомились после его возвращения в армию, как знал о том, насколько Киба ценил свою семью и с каким трепетом всегда говорил о жене, если о ней заходила речь. Капитан взволновался об этой женщине, хоть и впервые видел ее вживую, а не на потрепанном фото, что неизменно грелось у груди майора. Однако ей, похоже, тревожиться было не о чем. Или она просто все еще ничего не поняла.       — Вы что-то хотели сказать, капитан? — подала голос Хината, сцепив руки на животе и поочередно оглядывая каждого из офицеров. — Так говорите, прошу вас.       Капитан снова помедлил в надежде, что его товарищ возьмет всю ответственность на себя, но тот еле заметно качнул головой, как бы намекая, что говорить он не намерен. Моро вздохнул, поднялся на ноги и, боязливо подняв глаза на Хинату, на сей раз по-офицерски холодно отчеканил:       — Я должен сообщить, что майор Инузука пал смертью храбрых.       Хана широко распахнула рот, во все глаза уставившись в пустоту. Неконтролируемо затряслась, притянула ладони к лицу. Стул под ней жалобно скрипнул, послышался судорожный всхлип, и рыдания незамедлительно вырвались из ее груди, стремительно превращаясь в тихий собачий скулеж.       Хината поморщилась, сдвинув брови к переносице. Плач Ханы ударил ей по мозгам, и раздражение колко прошлось по рукам и спине. Челюсти крепко сжались и заходили ходуном, оттого что она слишком сильно стиснула зубы. Пальцы сами собой собрались в кулак.       — Где тело моего мужа?       Старший лейтенант снова стал искать поддержки своего товарища, пронзив его умоляющим взглядом, но тот и так принял весь удар на себя. Хуже быть уже не могло: главное сказано и слов назад не воротишь.       — Тела нет, — мертвецки бездушным голосом произнес капитан Моро. — Сейчас невозмож…       — Вы утверждаете, что мой муж погиб, но при этом не видели этого своими глазами?       Капитан поразился тому, какой непоколебимой была Хината в этот роковой момент. Голос ее даже не дрогнул, хотя он сам с трудом говорил, пусть ему и приходилось сообщать такие новости уже не впервые. Его настигло понимание: это просто шок. Она еще ничего не осознает.       — Было найдено кое-что из личных вещей майора, — Моро вытащил что-то из-за пазухи и протянул это Хинате.       Аметист на черном шнурке, что Киба не снимал со времен экспедиции, мягко лег на ее ладонь, насквозь прожигая кожу. Она вздрогнула, пошатнувшись на месте, и прошлась по фиолетовому камню подушечкой большого пальца.       — Это тоже принадлежало майору.       Хината улыбалась со старого черно-белого снимка: совсем молоденькая, счастливая и еще не познавшая всего того, что преподнесла ей судьба во время экспедиции. Киба любил эту фотографию и выбрал именно ее, чтобы держать у своего сердца, в то время как был вдали от любимой супруги. И если уходя майор забирал снимок в совершенно идеальном состоянии, то сейчас он заметно изменился: потертое изображение Хинаты практически не пострадало, но поцелованные пламенем обожженные края фотографии сильно портили ее первоначальный вид.       — Мой милый брат! — возопила Хана и разразилась громкими неудержимыми рыданиями. — Как же так?! Как же так случилось?! О, Господь, почему ты не уберег моего брата?! За что нам это страшное горе?!       Хината рвано выдохнула. Резко обернувшись, она устрашающе пророкотала:       — Немедленно прекрати рыдать, Хана.       Старший лейтенант удивленно вскинул брови. Капитан тоже поразился. Оба не знали, куда деть глаза: смотреть на Хану даже им было невыносимо, а Хината, напротив, пугала своим безразличием, что отодвигала на второй план лишь невесть откуда взятая злость по отношению к сестре мужа.       — Послушайте, Хината, — впервые называя ее по имени, что, естественно, было капитану знакомо, он набрался смелости сделать шаг вперед и заговорил понятным гражданскому лицу языком. — Часть подразделения майора попала в засаду, и шансов выйти живыми не было, поскольку…       — Вы пришли сюда, чтобы поделиться со мной своими догадками, капитан? — Хината и бровью не повела, цепко глядя в серо-зеленые, словно выцветшие от тяжести увиденного глаза напротив.       Моро насупился, стойко принимая укоризну во взгляде супруги почившего майора.       — Услышьте меня, наконец. Киба погиб. Это война, госпожа Инузука, и она забирает даже самых стойких. Я бы хотел ошибаться, но…       — И вы ошибаетесь, — снова обрывая капитана на полуслове, чуть ли не с усмешкой возразила Хината. — Я знаю: мой муж жив.       Старший лейтенант резко подскочил к Хане, когда она опустилась на пол и, согнувшись пополам, припала к светлому ковру. Капитан на пару с Хинатой разом обернулись.       — Вам плохо? — справился молодой военный, пытаясь оторвать Хану от ковра, в который она впивалась ногтями дрожащих одеревенелых пальцев.       Хината в отвращении скривилась, нервным движением руки касаясь собранных волос. Стенания Ханы буквально резали уши. Невозможно было это слышать. Невозможно находиться среди всех этих людей, напрочь лишенных веры. Хината не могла больше этого выносить. А между тем из детской послышался надрывный плач дочери.       — Прекрати, — скрипя зубами, процедила Хината, прожигая Хану беспощадно пустым взглядом. — Лучше пойди к ребенку.       Сестра Кибы замотала головой, упираясь ладонями в ковер. Над ней в растерянности нависал лейтенант.       — Иди к ребенку, Хана!       Она содрогнулась от внезапного крика невестки и, принимая помощь военного, кое-как поднялась на дрожащие ноги.       — Это все, что вы собирались сказать? — поднимая глаза на капитана, вопрошала Хината, когда Хана уже пропала из виду.       — Так точно.       — В таком случае, я попрошу вас уйти.       Капитан помедлил с этим, однако причин задерживаться у него не было. Моро не умел утешать овдовевших женщин, осиротевших детей или лишившихся части себя несчастных матерей. Даже если бы Хината все сейчас осознала и нуждалась в его утешениях, он бы не смог ничем ей помочь.       — Мне очень жаль, — это все, что капитан Моро сумел из себя выдавить.       — Да, мне тоже жаль, что вера покинула вас в столь тяжелое время.       — Хината… — со вздохом начал он, но сию же секунду был прерван.       — Майор жив, — заглядывая в глаза капитана, без тени сомнения проговорила она. — Более спорить я не намерена. Уходите.       Хана захлебывалась рыданиями, прижимая к себе орущую племянницу. Ничего не понимающий мальчишка выглядывал из своей комнаты, согреваемый объятиями всхлипывающей экономки, и не решался разобраться в происходящем. Все в одночасье перевернулось с ног на голову. В доме, где всегда царил покой и уют, вдруг стало холодно и мрачно. Ветер за окном варварски срывал тюль с карниза своими бешеными порывами, разгоняя духоту, но эта прохлада больше не казалась спасительной.       Хината порывалась заткнуть себе уши руками. Было не разобрать, кто звучал громче: Хана или же ее племянница, которую никак не удавалось успокоить. Сбежав от этого безумия в спальню, Хината захлопнула за собой дверь и, привалившись к ней спиной, протяжно выдохнула. В висках больно давило, яростно стучало. Глаза резало даже от неяркого света, и она стремительно подошла к окнам, чтобы рывком задернуть тяжелые шторы и оказаться в темноте комнаты. Хината щелкнула настенным бра, что разлило по спальне приятный теплый свет, и тяжело уселась на кровать, застеленную бархатным покрывалом.       В ночь перед отъездом они с майором мало разговаривали. Но Хината хорошо запомнила то, о чем он ее спросил. «Ты жалеешь, что осталась со мной?» Она не понимала, как Киба мог о таком помыслить. Сказала, что никогда не жалела ни об одном проведенном дне вместе или же врозь. Упомянула, как любит их сына, и как гордится майором, ведь он стал ему достойным отцом: столь же любящим и нежным, как в меру строгим и участливым. Хината могла жалеть лишь об одном: судьба оказалась бы более к ним благосклонна, столкни их многим раньше.       Майор горячо целовал жену, шептал о своей любви и дарил обещания, в которых была заключена главная истина: в этой жизни их ничто не сможет разлучить. Хината ему верила. Безоговорочно верила всему, что он ей говорил, и дала себе зарок никогда об этом не забывать. Даже когда капитан Моро пытался стереть слова майора из ее памяти, она помнила.       Той ночью Хината не сомкнула глаз. Смотрела на спящего мужа и плакала в подушку до нехватки воздуха. Но утром, когда была вынуждена проводить его на фронт, она не обронила ни слезинки. Хината ободряюще улыбалась майору, просила его заботиться о себе и не переживать за тех, кого он вынужденно оставляет. Они поцеловались нескромно и обменялись взглядами, что дарили лишь друг другу. Напоследок Киба прижался губами к щеке сына, обнял его хрупкие детские плечи и не без ласковой улыбки оставил отцовский наказ беречь свою маму.       Сейчас Хината вспомнила их последнюю ночь и то прощальное утро. Сколько ночей она провела без него? Как много раз встречала новый день без его улыбки? Как долго ей предстоит лишь воображать его рядом? Моро сказал, тому уже не бывать. Но Хината знала: это не так.       Аметист, висящий на тонкой шее, грелся в ее крепком кулаке, покуда шнурок докрасна впивался в кожу под волосами. Старое фото трепыхалось на туалетном столике у открытого окна. Хината остановилась подле него, вглядываясь пристально, и решительно перевернула изображение обратной стороной — все же, она давно не та девушка со снимка.       Опустившись на стул, она взглянула на свое отражение в зеркале. Казалось, Хината мало изменилась за последние годы, но что-то в ней было не так. Она не сразу поняла, какие перемены отражались на ее лице, но чем дольше вглядывалась в собственные черты, тем яснее становились мысли. Все дело во взгляде: он потяжелел, потускнел, сделался почти пустым, хотя пустоты Хината в себе не ощущала благодаря любви к майору и детям. Может, так сталось лишь сейчас? Может, на самом деле она поверила капитану Моро и в этот миг ее заполняла пустота, рожденная невосполнимой утратой? Неужели Хината и сама потеряет веру, в то время как она столь ей необходима?       Отбросив крышку деревянной шкатулки с драгоценностями, Хината отыскала среди украшений маленький серебряный ключик. Сунула в замочную скважину нижнего ящичка в столе, выдвинула его без лишней суеты и замерла, как если бы увидела его содержимое впервые. Она не открывала этот ящик, дай Бог памяти, много лет, и даже замок, казалось, не сразу ей поддался. Столько же Хината не видела давний подарок майора — малыша «Вальтера», с которым было связано немыслимое количество всяческих воспоминаний.       Оружие все еще оставалось миниатюрным, легким и изящным, какой являлась она сама. Хината невольно изогнула губы в улыбке, проходясь пальцами по классическому узору на металлической рамке, холодящей кожу. Проверила пистолет на наличие патронов, осторожно взвесила в руке.       Глаза сильно намокли, и когда Хината это заметила, ей стало отвратительно собственное отражение. Она проглотила слезы, не позволяя вытечь из глаз ни одной, вздернула подбородок, как бы бросая себе вызов, и поджала непривычно бледные губы.       «Вальтер» не сразу нашел точку опоры, но когда уткнулся в мягкое место под подбородком Хинаты, она крепче сжала рукоятку оружия холодными пальцами. Ни один мускул на ее лице не дрогнул, и в широко распахнутых глазах, точно остекленевших, не отражалось абсолютно ничего. Хинату охватила чудовищная решимость, и она знала, что сможет привести в работу «Вальтер» всего одним нажатием.       Вот только в этом не было нужды. Хината достала оружие, только чтобы убедиться: умереть — проще всего, тогда как жить с верой в душе — совсем нет.       «Вы ошибаетесь. Я знаю: мой муж жив».       Отражение Хинаты моргнуло, и из глаз все же выкатились пара слезинок, что быстро сбежали к подбородку, точно стремились замести следы. «Вальтер» тихонько стукнул о белую деревянную поверхность туалетного столика, и Хината уронила на оружие свой усталый, почти безразличный взгляд. Она изучала «Вальтер» какое-то время совершенно бездумно, а потом предельно медленным движением рук убрала его обратно в ящик.       С Ханой они сегодня больше ни словом не обмолвились. Она проплакала до позднего вечера на плече ревущей экономки, а уж что с ней было потом, Хината понятия не имела: Хана закрылась у себя в комнате и с того момента у нее на глазах не появлялась. Это вызывало облегчение, ибо слышать ее неуемный плач было просто невыносимо.       Хината кормила дочку лежа в кровати, а когда малышка уснула, решила не перекладывать ее в колыбель и оставить спать здесь, у своей груди. Опираясь на локте, она рассматривала дочкино личико и улыбалась одними губами. Такая маленькая, красивая девочка… Хината пригладила пальцами ее волосенки и нежно поцеловала в пухлую щечку, пахнущую молоком. Ей нестерпимо хотелось, чтобы она поскорее увидела отца и узнала, какой может быть его любовь; чтобы ощутила на себе прикосновения его сильных, но ласковых рук, и услышала голос, которым бы он поведал ей о своих отцовских чувствах. Киба был так нужен своей семье, что желание видеть его воочию здесь и сейчас становилось болезненным буквально физически.       Когда Хината думала о дочери, невидавшей отца, ей вспоминался ее единственный дедушка. Хиаши Хьюга безмерно уважал своего зятя и всегда твердил строго: «крепись, дочка, майор должен исполнить свой долг, а твое дело — заботиться о семье и во всем его поддерживать». Хината едва ли не впервые в жизни была с ним полностью солидарна, как и благодарна за то, что могла во всем на него опереться, пока супруга не было рядом. Отношения с отцом ладились, и порой она не стеснялась открыто сказать ему о своих чувствах и опасениях. Словом Хиаши не очень умел поддержать, но делом — всегда. И во внуках он души не чаял, отчего дети майора в его отсутствие не могли быть обделены вниманием с мужской стороны.       Однако старшему сыну очень не хватало отца — дедушка и дядя Неджи при всем своем рвении не смогли бы заменить тесной с ним связи. Невзирая на юный возраст, мальчик уже многое понимал, и переменившаяся погода в доме сказалась на нем в первую очередь, пусть он и не так эмоционально реагировал, как сестричка, надрывающая свою крохотную глотку.       Хината обернулась, когда скрипнула дверь в спальню. Сын не осмелился к ней приблизиться, застопорившись на пороге, и она подозвала его к себе, мягко ему улыбнувшись. Мальчишка робко шагнул к кровати, пока Хината осторожно, чтобы не разбудить дочку, перевернулась на другой бок и села.       — Иди ко мне, милый, — раскинув руки в стороны, пролепетала она. — Забирайся.       Он сел на кровать, затем залез туда с ногами и, сведя брови к переносице, низко свесил голову.       — Не спится? — Хината притронулась к его щеке, вместе с тем приподнимая на себя его лицо.       Мальчишка вскинул на мать глаза, и глубина его тревожной печали с ощутимой остротой полоснула ей по сердцу.       — Мой папа… умер, да?       Хината округлила глаза, когда лишенный детской наивности вопрос неожиданно сорвался с уст сына. Сглотнув болезненно, она поджала губы и категорично мотнула головой.       — Вздор. Не говори так. Твой папа…       — Я уже взрослый, — обрывая маму на полуслове, возразил мальчик, — и все понимаю. Тетушка полдня плачет и без конца повторяет: «мой несчастный милый брат!» Я знаю. Папу… его убили на войне.       Хината злобно сцепила зубы. Сегодня ей это уже говорили. Вот только услышать столь чудовищные слова от сына оказалось просто убийственно.       — Это неправда! — громким шепотом возмутилась Хината, коротко обернувшись на спящую дочь. — Твой отец жив, и иначе быть не может. А тетушка плачет, потому что страшно тоскует. Ты помнишь, о чем папа тебе говорил? О чем я твердила тебе с тех пор, как он отправился на фронт?       Сын кивнул. Поджал губы и сморщил нос, где нестерпимо защекотало.       — Наш папа — отважный офицер, что однажды прошел войну. Не забывай об этом, — строго произнесла Хината, но тем не менее взгляд ее смягчился, и она заговорила соответствующе. — Мы не должны сомневаться в том, что он скоро вернется, мой дорогой. Я ни на секунду не сомневаюсь! И ты не смей.       Мальчик снова уронил голову, и короткий тихий всхлип вырвался из его груди.       — Сынок…       — Я так скучаю по нему… — едва слышно промолвил он сквозь слезы.       — Знаю, мой хороший, — притянув сына к себе за плечи, проворковала Хината и чмокнула его в темноволосую макушку. — Я тоже скучаю, просто нестерпимо. Но представь, как сейчас он тоскует без нас? Скоро все пройдет, родной. Папа будет рядом, и все забудется.       Мальчик кивнул на слова матери и бегло утер мокрый нос рукавом ночной рубашки.       — А ты не скажешь ему, что я плакал?       — Отчего же? — с улыбкой спросила Хината, промокнув большим пальцем слезинку на детской щеке.       — Он хотел, чтобы я стал настоящим мужчиной, — вмиг посерьезнел сын, нахмурившись в точности как его отец. — А я веду себя словно маленький плакса.       Она тихо усмехнулась, натянув на него одеяло и бережно оглаживая плечо.       — Это не лишает тебя права быть настоящим мужчиной, сынок. Вот твой папа никогда не стыдился своих слез.       Большие светлые глаза округлились в удивлении. Он знал отца строгим и несколько помешанным на дисциплине, но очень веселым и жизнерадостным человеком, из-за чего казалось, такого рода слабость ему чужда.       — Правда?       — Конечно, правда! — рассмеялась Хината и низко склонилась к сыну. — Я всегда уважала его за это. А знаешь, кто еще не стыдился слез, будучи самым мужественным человеком в мире?       — Кто?       — Герой, что спас человечество от апокалипсиса.       — Наруто Узумаки? — ошарашено выдохнул мальчик.       — Верно, — кивнула Хината. — Наруто Узумаки. Он не стыдился ни слез, ни своих страхов. Этот человек, что ценой жизни подарил нам право на существование, страдал морской болезнью, боялся высоты, темноты и даже ослов, верблюдов и скарабеев!       — Скарабеев?! — искренне поразился ребенок. — Они же самые безобидные существа!       Хината снова издала короткий смешок, мельком припоминая эпизод в Долине Царей, где Наруто до смерти перепугался этого действительно безобидного жука. До сих пор не верилось, что он всерьез решил, будто может оказаться съеден скарабеем!       — Я ему так и сказала.       Мальчик сузил глаза, с наигранным подозрением разглядывая лицо матери.       — А он… точно герой?       — Без сомнений! Никого из нас бы сейчас не существовало, не будь он столь мужественным для того, чтобы в одиночку исполнить свое предназначение и вобрать в себя разрушительную…       — …энергию спессартина. Я помню.       — Да. Поэтому нельзя держать в себе эмоции, особенно перед своими близкими. Твой папа однажды поделился со мной тем, что болело, и так мы сблизились.       Ребенок улыбнулся, почесывая засохшую дорожку слез у подбородка.       — Папа сказал, что влюбился в тебя под звездами. Это правда или одна из его баек?       — Абсолютная правда.       — А ты?       — Не знаю, — Хината зарделась, не единожды за сегодня возвращаясь во времена экспедиции. — Может, это произошло даже раньше.       Он ответил на улыбку мамы, и она потянулась к нему, чтобы поцеловать в волосы. Хината не могла взять в толк, когда ее сын успел так вырасти — вырасти умным и рассудительным ребенком, не лишенным детской непосредственности и унаследованного от нее очарования.       — Я хочу знать про папу всю правду, — он снова сделался серьезным, и глаза его вмиг наполнились былой тоской. — Если с ним что-то случится, я должен знать. Обещай мне это, мама.       — Обещаю, — Хината помогла сыну улечься на одну из подушек, подоткнув с боков одеяло. — Но правда лишь в том, что твой отец в добром здравии и обязательно к нам вернется. Он не может так просто сдаться после того, как Наруто Узумаки дал ему шанс начать новую жизнь, отличную от его прежней — одинокого существования, полного кошмаров. Верь в него. Если мы не будем верить, то кто?       Мальчик молчал. Улыбка Хинаты вселяла в него ту самую веру, коей она единственная еще была полна. Каждый оказался связан обещанием: отец обещал вернуться, мать — быть с сыном честной, а он сам — не терять веры. И все же, кто-то рано или поздно своего обещания не сдержит. Это понять ему было уже под силу.       — Можно сегодня я буду спать здесь?       — Конечно, мой милый. Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, мама.

☀️☀️☀️

      Сегодня ничто не могло испортить Хинате настроение. Ни истерика дочки, начавшаяся с рассветом и продлившаяся до полудня, ни затяжное нытье Ханы с утра пораньше или редкие всхлипы экономки, перемежающиеся с жалобным бормотанием, что неизбежно перерастало в плач. Она держалась стоически, покуда все вокруг точно обезумели. Была себе на уме и впускала в голову лишь самые что ни на есть светлые мысли. Однако Хинате очень хотелось сбежать из этого (дур)дома хотя бы на пару часов: подышать свежим воздухом, пока погода располагала, и солнце не палило столь же нещадно, как в Египетской пустыне, развеяться немного да заглянуть в кондитерскую, чтобы порадовать себя и домочадцев свежими пирожными.       Малышка, наконец, уснула, и Хината смогла выдохнуть, следом испустив тихое «ш-ш-ш», едва дочка шевельнулась в колыбели. Она укладывала ее добрых полтора часа и в какой-то момент сама едва не впала в истерику, несмотря на то, что утром выкрутасы дочурки приняла мужественно. У нее уже резались зубы, и она вдоволь кричала при любом удобном случае, хотя и без того была голосистой дамочкой со строптивым характером. Хинате куда проще оказалось справляться со старшим сыном. Он родился крепким, здоровеньким и поразительно спокойным ребенком: в первые месяцы только ел, спал да улыбался счастливым родителям, что были готовы к бессонным ночам, исходя из опыта друзей в лицах Шикамару и Ино. Потом, конечно, за подросшим сынишкой было не угнаться, но это естественно во взрослении ребенка, и приносит только радость: первые шаги, первые слова… Все в новинку! Но с маленькой же… О, после родов Хинате ни минуты покоя не было! И если бы не Хана, что на зависть ловко управлялась с племянницей не без доли юмора, то она бы по-настоящему сошла с ума.       Хана… Хината бы не подумала, что она безоговорочно поверит словам капитана Моро и станет оплакивать брата, как если бы изначально ожидала такого исхода. Неужели у нее нет никакой надежды? Совсем? Ни крупицы? Но на самом деле Хана еще надеялась на ошибку или невиданное чудо, с раннего утра взявшись за трубку домашнего телефона. Однако когда она дозвонилась в военный комиссариат, и спустя долгие минуты выяснений там подтвердили вчерашний доклад капитана Моро, у Ханы не осталось ни надежды, ни веры — ничего, кроме беспредельной скорби по любимому брату.       — Здесь ему всего шесть, — она указала на один из черно-белых снимков из семейного альбома, промакивая натянутым на палец краешком платка мокрые глаза. — Он такой улыбчивый был, светлый мальчик… И только представьте, что со мной и матушкой сталось, когда брат вернулся с войны, и мы впервые увидели его! Пустые глаза у него были, дорогая моя Роза. Пустые — как пить дать! Ой, что тогда творилось…       — До чего хорошенький, наш славный майор, — покачивая головой, пролепетала экономка Роза, что как минимум в матери годилась хозяевам этого дома, за которым тщательно следила вот уже много лет. — А как наша крошка на него похожа! — она прижала ко рту усыпанные старческими пигментными пятнами руки, и выбившиеся из прически пряди, тронутые сединой, запружинили в такт категоричным движениям ее головы. — Какая чудовищная несправедливость! Несчастное дитё так отца родимого и не видало!       — Киба так хотел дочку! — сжимая в руках мокрый насквозь платок, пуще прежнего запричитала Хана. — Брат хотел много детей, большую семью! Кто мог подумать, что он когда-нибудь заимеет такое желание? Он же все один, да один, как перст! А когда жизнь наладилась, тут эта война… Ну зачем? Зачем он вернулся на службу в армию, Роза?! Мой бедный, бедный брат! За что ему столь тяжелая судьба?!       — А как же матушка ваша? — экономка задохнулась при мысли о том, что матери предстоит хоронить сына, чью телесную оболочку даже в последний раз не увидеть. — О, Всемогущий Господь! Горе нам! Горе!       — Роза, обед готов?       Хана резко навалилась грудью на раскрытый фотоальбом, лежащий пред ней на столе. Экономка же крупно вздрогнула, широко распахнутыми глазами обернувшись на Хинату, что неслышно появилась в столовой точно привидение.       — Простите, госпожа, — Роза снова всхлипнула, вцепившись пальцами в оборки фартука, надетого поверх синего платья с кружевной строчкой на высокой горловине. — Я сейчас быстренько накрою на стол.       — На меня не рассчитывайте, я на обед не останусь, — Хината с улыбкой повернулась к Хане. — Проследишь, чтобы твой племянник поел как следует? Малышку я покормила и уложила спать.       Она оглядела свою невестку с головы до ног и поразилась тому, как тщательно та была причесана и безукоризненно одета.       — Ты куда-то уходишь?       Хината кивнула, потянувшись к вазочке с фруктами на столе рядом с фотоальбомом.       — Хочу заказать у портного платье, — она отправила в рот крупную виноградину, намеренно не обратив внимания на детские снимки мужа.       — Платье? — Хана вздернула брови и на сей раз поразилась уже хладнокровному спокойствию Хинаты, что пугало ее не на шутку. — Почему сейчас?       Хината отдернула на себе жилет, что надела поверх атласной рубашки, заправленной в юбку на высокой талии.       — У меня есть потрясающая ткань, до которой все руки не доходили. Хочу сшить новое платье, чтобы надеть его, когда майор вернется. Ему нравится на мне сиреневый, и я буду рада порадовать его взор.       — Какая в этом нужда в такой час? — Хана переглянулась с Розой, и паника засвербела в груди. Она поднялась из-за стола, швырнув мокрый платок на стол, и с нескрываемой тревогой посмотрела на невестку. — Сиреневый?! Да что с тобой?! Пощади! Впору заказывать черное! Хината, прошу, приди в себя! Я сегодня звонила в военный комиссариат, и там подтвердили гибель брата! Я знаю, как тяжело все осознать, как трудно найти в себе силы принять эту непереносимую утрату! Но ты не можешь делать вид, что ничего не случилось, дорогая! Так нельзя!       Хината вдруг посуровела страшно. Шагнув навстречу Хане, высоко задрала голову, пусть и все равно не могла превзойти ее в росте.       — Это ты в себя приди, Хана, — отчеканила она безо всякой осторожности в словах. — Лучше присмотри за детьми, если тебя не затруднит. И Бога побойся живых хоронить.       Хана ошарашено смотрела ей вслед, падая обратно на стул. В ход пошел третий платок, что она выудила из кармана домашнего халата — была не в состоянии даже одеться как следует.       — Что же это… — с новой силой проливая слезы, приговаривала экономка. — Что же это с моей милой госпожой?!       — Беда, Роза, — констатировала Хана, нервно покусывая сухую губу. — Боюсь, как только Хината все осознает… О, ужас. Она не выдержит…       — И как нам быть? — заметавшись глазами по столу, пуще прежнего взволновалась Роза. — Нужно сообщить господину Хьюге! А может, нам обратиться к доктору?       Хана покачала головой, принимаясь кусать уже ногти.       — Врач подождет. Стоит пока поставить в известность близких. Так продолжаться не может.       — Что вы задумали?       Она решительно поднялась на ноги и мотнула подбородком в сторону кухни.       — Займитесь ужином, Роза. Сегодня мы будем ждать гостей.

☀️☀️☀️

      Хината пробыла у портного не больше получаса. Они успели снять мерки и обсудить фасон платья, а когда была внесена предоплата, ей оставалось лишь ждать звонка из ателье.       Она плохо позавтракала, пропустила обед и оттого ощутимо проголодалась. Решив зайти в кондитерскую по обратной дороге домой, Хината направилась в ресторан неподалеку, чтобы выпить чашку кофе и чем-нибудь наскоро перекусить.       В заведении на соседней улице вовсю работала летняя терраса. Погода, может, и испортилась из-за того, что небо заволокло тяжелыми тучами, и солнцу было уже не пробиться, но в целом находиться на воздухе было приятно. В такое время за столиками сидели в основном хорошо одетые женщины, забываясь болтовней, и со стороны нельзя было подумать, что где-то там, за тысячи километров бушует война и без конца гибнут люди. Здесь, с виду, ничего не изменилось. И отчего-то это укололо Хинату глубоко внутри.       — Хината, душенька моя! — послышалось неподалеку, и она обернулась к одному из столиков, где сидела компания женщин. — Скорее идите к нам!       Хината насилу улыбнулась, тихо чертыхнувшись: следовало быть повнимательнее, чтобы загодя заприметить знакомых леди и унестись куда подальше, лишь бы не разделять с ними трапезу.       — Доброго дня! — пробираясь к столику, Хината вскинула ладонь, при этом ослепительно улыбнувшись — все еще не без усилия.       — Как я вам рада! — защебетала одна из женщин и с готовностью расцеловала Хинату в обе щеки. — Давно не виделись! Вы слишком заняты?       — Не слишком, — возразила она и обменялась поцелуями с остальными знакомыми.       Хината знала этих видных дам уже давно, и время от времени они хорошо проводили время вместе: сплетничали, обсуждали мужей, детей, искусство и даже в политику умудрялись соваться. Все они были женами офицеров, и лишь поэтому Хината однажды стала вхожа в их компанию. Сейчас мужья этих леди, как и майор Инузука, служили на фронте, и это было одной из насущных тем, обсуждаемых в этом кругу.       — Мартини, дорогая? — справилась улыбчивая блондинка в шляпке и приталенном платье-пиджаке.       — Ну что за предложение, душенька! — одернула ее темноволосая красавица в жемчугах, что первой увидела Хинату и пригласила за столик. — Вы же еще кормите дочку, моя дорогая?       — Да, — Хината робко улыбнулась, схватившись за нижнюю пуговицу своего жилета, принимаясь беспокойно крутить ее в пальцах правой руки.       — Значит, кофэ̀?       — Не откажусь.       Она сидела над опустевшей чашкой в пустой попытке разглядеть что-то на ее донышке. Женщины рядом трещали, не замолкая ни на миг, а тут уж у любого бы голова кругом пошла, так что Хината исключением не стала. Ей не слишком хотелось вливаться в горячее обсуждение последних сплетен, однако когда к ней обратились с вопросом, отмалчиваться стало негоже.       — Есть новости от майора, детонька?       Хината сглотнула и заставила себя поднять глаза на даму в возрасте, что будто случайно затесалась среди весьма молодых особ — почти всем здесь было немногим за тридцать.       — Нет, — она бы ни за что не стала говорить о визите капитана Моро и его товарища. — Пока, увы, ничего нового.       — Мне мой писал на прошлой неделе, — воодушевленно зачирикала блондинка, с особым изяществом пригубив мартини. — Так о любви сразу запел! Чуть не стихами! — она неприязненно усмехнулась. — А как домой вернется, так снова станет по шлюхам таскаться.       Хината изогнула бровь в неподдельном недоумении. Слухи о том, что дражайший капитан светловолосой красавицы ни в жизнь не упустит ни одной юбки, ходили уже давно. Но Хината каждый раз поражалась тому, с какой легкостью она говорит о грешных пристрастиях мужа. Ей самой бы и в страшном сне не приснилось, что майор поступит подобным образом и ради мимолетного удовольствия предаст их выстраданный союз. Да и мыслей о его желании спать с другой ни разу не возникало.       — А сами-то! — охнула леди в жемчугах. — Мы прекрасно помним того художника, что рисовал вас с натуры полностью обнаженной.       — Будет вам, леди! — возмутилась самая тихая из дамского квартета — коротко стриженная и жутко бледная женщина в синей блузке с бантом на груди. — Что вы такое обсуждаете?!       — И давно майор вам писал? — снова поинтересовалась дама в летах, заставляя Хинату вздрогнуть неконтролируемо.       — Несколько месяцев назад, — сдержанно ответила она.       — Уверена, он скоро напишет, душенька! — спохватилась брюнетка и тронула уголок ярко-красных губ краешком салфетки.       — Я слышала, обстановка на фронте тяжелая, — напустив на себя серьезный вид, стала нагнетать светловолосая леди. — Эта проклятущая война… Помоги нам Бог!       Бледная дамочка откинулась на спинку стула и устало прикрыла глаза, обмахиваясь платком.       — Будь у меня выбор, я ни в жизнь бы не вышла замуж за военного! Но что поделать? — она нарочито тяжело вздохнула. — Отец настоял.       — Понимаю, — кивая, подхватила блондинка. — Такое неспокойное время… А когда ты жена офицера, оно становится еще более беспокойным, — она неожиданно улыбнулась, словно это уместно, и подалась вперед, склоняясь к подругам. — Может, лучше рай в шалаше с молодым безродным художником, а?       — Не гневите судьбу, детонька, — скривилась пожилая дама.       — Надоело уж по ночам вздрагивать… — схватившись за свой бокал, пожаловалась любительница красной помады. — Все снится мне то ворон черный, то рыба выпотрошенная, то еще Бог весть что!       — Побольше мартини, — усмехнулась блондинка, — и здоровый сон обеспечен!       Выпитый кофе встал Хинате поперек горла. Как у них все просто… А ведь никому из этих женщин не приходилось слышать, что их муж мертв. Да что говорить? Им мужья-то постольку поскольку. Это для Хинаты майор мог заменить собой весь мир, что навсегда лишится без него всякого смысла.       — Наша участь незавидна, дамы, — разом притянув к себе внимание каждой за столиком, вкрадчиво произнесла она. — Но стать женой военного было моим осознанным решением. И никогда прежде мне не приходилось жалеть о своем выборе. Кем бы ни был мой муж, я бы пошла за ним хоть на край света.       Леди молчаливо переглянулись меж собой. Им приходилось слышать об истории «На краю света» достопочтенного Жерара де Оморье — любимца женщин с его эротическими любовными романами.       — Вы уникум, душенька, — мягко похлопав Хинату по запунцовевшей щеке, отшутилась женщина с красными губами.       — Не забывайте, что майор Инузука не шатается по борделям, пташки мои, — верно заметила белокурая особа, что полезла в сумочку за своим портсигаром. — Может, не будь мой супруг такой похотливой скотиной, я бы тоже за ним хоть в огонь, хоть в воду!       — А за художником? — поддела ее дама в летах — та еще, оказывается, любительница сыронизировать.       Однако блондинка задумалась всерьез. Подперла подбородок рукой с идеальным маникюром в цвет помады своей приятельницы, поблескивающие от мартини глазки возвела к потолку. А потом выдала безапелляционное:       — Да хоть завтра!       Женщины безудержно расхохотались, и Хината улыбнулась, оставив в покое пуговицу на жилете, что все это время теребила. До чего непосредственная! Может, оно и к лучшему… И ей хорошо, и ее капитану раздолье: проще будет за чужую юбку ухватиться, дай Бог ему здоровья.       Хината просидела с приятельницами не слишком долго. После того, как ее неоднократно заверили в том, что майор обязательно пришлет о себе весточку со дня на день, да наказали не волноваться зазря, она сподобилась засобираться домой. В кондитерской к этому часу уже мало что осталось, но несколько пирожных Хината все же урвала. Прикупила свежих цветов охапку для вазы в гостиной и неспешно зашагала к дому. Прогулка явно пошла ей на пользу. Даже болтовня с леди за некоторыми оговорками пришлась весьма кстати.       Дома ничего за время ее отсутствия не изменилось. Дочка беспокойно похныкивала на руках Ханы, сын отстраненно читал у себя в комнате, а Роза суетливо хлопотала над ужином. Хината переоделась в домашнее платье, что, в общем-то, нельзя было назвать простеньким, и забрала у Ханы малышку, чтобы дать ей грудь, у которой та неизменно находила успокоение.       Ближе к вечеру Хината решила принять ванну, и это само по себе в последнее время становилось событием. Но ни о каком уединении в этом доме речи не было: дочка все с рук не слазила, как назло, и плакала жалобно, не вынимая изо рта пальчики. Она словно чувствовала, что все здесь окутано мрачной, тяжелой скорбью.       В свете торшера Хината бдела над дочкой, обложившись письмами майора. Что-то зачитывала вслух, наблюдая за реакцией крохи, и вовсю улыбалась, поясняя, кому принадлежат озвученные ею строки. Она же смотрела на маму с благоговением, и зубы, казалось, перестали мучить.

       …и ни на минуту не забыть лик нежный женщины любимой,

что освещал мне путь во времена тяжелых дней.

И взгляд родной ловил я, несравнимый,

И сладость алых губ мерещилась во тьме.

Чего же хочешь ты, солдат мой бравый?

Не видишь, я мечтою окружен?

Вступаем в бой? Ну что ж, так надо.

И пусть кажусь тебе я так смешон,

Моей была единственной отрадой

Та, кто ждет вдали смиренною моею госпожой.

      Малышка заинтересованно слушала тихий материнский голос, и крошечные слюнявые пальчики потянулись к ее волосам, чтобы сжать в кулаке. Улыбка дочки, пока еще беззубая, лишила Хинату тянущей под ребрами грусти, и на сердце сделалось хорошо, словно никаких дурных вестей стены этого дома и не слыхивали за эти беспокойные дни.       — Радость моя, — проворковала она, чмокнув дочь в нос, отчего та зажмурилась и забавно приоткрыла ротик. Хината чуть слышно рассмеялась от умиления. Вот бы Киба поскорее увидел, какая славная девочка у них родилась.       — Прошу прощения, — безо всякого стука втиснув голову в небольшой проем между дверью и косяком, сбивчиво проговорила запыхавшаяся Роза. — К вам гости прибыли с визитом. Где мне накрыть на стол?       — Гости? — Хината поднялась с кровати, подхватив дочку на руки. — Я не ждала гостей.       — Семья Нара и профессор Хатаке с супругой приехали вас навестить, — боязливо объяснилась экономка, не решаясь пройти в комнату, — так и заглядывала туда через узенький дверной проем.       Она хмуро взглянула на дочь, и малышка ответила ей не менее настороженным отцовским взглядом. Хината незамедлительно почуяла неладное: друзья без звонка и предупреждения всей оравой никогда не заявлялись. Но что ей оставалось, кроме как встретить незваных гостей, коих при всей своей глубочайшей любви сейчас видеть не желала?       — В таком случае накройте в гостиной, — распорядилась она и, бросив мимолетный взор в зеркало туалетного столика, поспешила спуститься вниз.       Ино Яманака, что после замужества принципиально оставила при себе свою знаменитую фамилию, безудержно рыдала, остановившись напротив портрета майора Инузуки в его гостиной. О, как она плакала! Так надрывно и совершенно безутешно, что у Шикамару Нара, который успокаивающе оглаживал ее вздрагивающие плечи, нестерпимо разболелись виски и затылок. Он не мог вспомнить, когда в последний раз видел супругу в таком состоянии. Да и самочувствие Шикамару было не лучше: охарактеризовать его как «отвратительное» все равно что сравнить это состояние с головной болью наутро после посиделок в питейной с профессором Хатаке. По ощущениям, Шикамару несколько раз переехало поездом, и вместо того, чтобы помереть спокойно, ему через боль приходилось собирать себя по костям, натягивая на них соскребенное с рельсов мясо.       — Как ты мог! — захлебываясь слезами, причитала Ино, глядя на изображение майора с фотографии, что смотрел на нее непроницаемо, без тени улыбки. — Как ты посмел так с нами поступить?!              — Тише, Ино, — прижавшись грудью к спине супруги, шепнул ей Шикамару. — Пожалуйста, постарайся успокоиться. Мы должны поддержать Хинату, а слезами ты ей уж точно не поможешь.       — Бездушный ты, Шикамару! — развернувшись к мужу, яростно прокричала Яманака. — Бе-зду-шный! — и несколько раз ткнула его пальцем в грудь. — Я раздавлена, чтоб ты знал! И буду плакать столько, сколько посчитаю нужным!       Нара встретился глазами с Какаши, когда Ино вновь обратилась к портрету майора и завыла раненой собакой. Хатаке качнул головой, мол, оставь ее, пусть скорбит, если так будет легче. Он и сам был на грани того, чтобы расплакаться, но сейчас это казалось ему более чем неуместным. Однако его дражайшая супруга этим, в свою очередь, не преминула.       — Поверить не могу, — шумно высморкавшись в платочек с цветочной вышивкой, пролепетала Сакура. — Просто отказываюсь верить.       — Я тоже, дорогая, — приобнимая ее за плечи, отозвался профессор. — Нелегко будет это принять. У меня голова кругом.       Она вскинула на него лицо и, сжимая в пальцах платок, едва не сломила выдержку мужа жалостным взглядом своих зеленых глаз.       — Неужели его и вправду больше нет, Какаши?       Он позволил Сакуре прильнуть к своей груди и вцепиться руками в ткань рубашки под расстегнутым пиджаком. Она почти беспрестанно с разной интенсивностью плакала с того момента, как узнала о гибели Кибы, и Хатаке просто не мог позволить себе в полной мере поддаться отчаянию, оставаясь ее крохотным утешением.       В последний раз друзья собирались всей компанией незадолго до отбытия майора на фронт. Тогда он шутил громогласно, травил армейские байки и время от времени напоминал Какаши покойного Наруто. Он часто видел мимолетное сходство между ними, и ему не раз приходило в голову, что эти двое были бы гораздо больше похожи, не окажись майор на фронте в свои восемнадцать. Профессор позволял себе тешиться мыслью, что смерть Наруто действительно обернулась для человечества благом, но когда его известили, что Киба погиб, все грозилось статься бессмысленным. Конечно, это лишь краткий импульс, посланный отчаянием и неверием, но он не один успел об этом задуматься.       Они столько прошли вместе: хорошего, плохого — всякого. У каждого оставались свои особенные воспоминания о майоре, которые другим не будут понятны, но и того, что можно разделить на всех, тоже было немало. Приключения в экспедиции образовали между совершенно разными людьми тесную связь, а тихая, переменившаяся жизнь по возвращении из Египта лишь укрепила эти нерушимые узы. Каждый привык, что всегда есть тот, кто поймет и не осудит, поможет, если потребуется, скрасит собой ненастный день, а не просто останется частью воспоминаний об экспедиции. Группа профессора Хатаке оставалась сплоченной командой многие годы, хоть и каждый давно занимался своим делом, и их более общая цель не объединяла. Но как быть, если одного связующего звена не стало? Как принять то, что теперь не будет как раньше, и снова придется заставить себя свыкнуться с потерей, которую ничем не восполнить? А тяжелее всего, что однажды они это уже проходили. Только теперь оплакивать лишения должны вместе. Потому Какаши и его друзья сейчас здесь, в доме безвременно ушедшего майора.       Не такой профессор Хатаке ожидал увидеть Хинату. Он думал, она облачена в черное, в ясных глазах стоят слезы, в них же виднеется невыносимая боль и горечь утраты. Однако ее серьезное, даже строгое лицо не выдавало в ней несчастную вдову. Словно она не ведала, по какой причине они все здесь ни с того ни с сего собрались.       Дочка майора на руках Хинаты хмурила редкие бровки и жевала палец, разглядывая каждого из гостей. Потом ее внимательный взгляд остановился на притихшем сыне Шикамару и Ино, и ротик малышки приоткрылся в улыбке. Дети ей нравились. Любого возраста.       Белокурый мальчишка, что был на год старше сына Кибы и Хинаты, охотно вернул крохе улыбку. Кивнул несмело ее матери в знак приветствия, потому что на большее его не хватило в такой ситуации, и Хината неожиданно изогнула губы в доброй улыбке. Она всегда улыбалась ему по-доброму. Угощала вкуснятиной, дарила памятные подарки.       — Здравствуй, Хината, — первым заговорил Какаши, сильнее сжав пальцы на плече едва слышно всхлипнувшей Сакуры.       Хината кивнула, взглянув на профессора. Потом ее взор упал на Сакуру, сместился на Шикамару. Задержался на Ино.       — Добрый вечер, друзья. Что вас привело к нам среди недели в столь поздний час?       Шикамару с Какаши уже не впервые обменялись взглядами. Нара тоже мандражировал перед тем, как увидеть Хинату: даже не знал, чем смог бы ее утешить, что в принципе плохо ему удавалось. Но его ожидания с реальностью не совпали. Слава Богу, конечно, но зато теперь его одолело непонимание. Шикамару не понаслышке знал, что Хината сильная, отважная женщина, но не черствая — это уж точно! В его представлении она угасла в тот же миг, как на нее обрушилась трагедия, учитывая, что Киба всегда для нее значил. В конце концов, будь лишенным Ино, Шикамару без сомнений бы угас на веки вечные, убереги Господь.       — Несчастная моя Хината! — взвыла Ино, чем заставила своего сына вздрогнуть и боязливо взглянуть на отца, что в ободряющем жесте тронул его плечо. — О, как же мне жаль! Дорогая, мне так жаль!       Хината посмотрела на дочку, что выгнулась дугой и заревела, что было сил. Принялась покачивать ее, клюнула губами в макушку.       — Не пугай малышку, — полушепотом произнес Шикамару, боясь сказать лишнего. Да он понятия не имел, что ему вообще следует говорить.       — Позвольте мне ее успокоить, — вызвалась Роза, что до этого безмолвно стояла поодаль, с трудом сдерживая слезы.       Хината безропотно передала ребенка экономке. Ее лицо снова посерьезнело, и глаза зловеще заблестели. Искренняя боль Ино от потери дорогого друга, с которым она была очень близка, не впечатлила Хинату. Все. Каждый, кто узнал о гибели Кибы, приняли столь ужасающую весть без колебания. И это приводило ее в ярость.       — Приветствую вас, господа, — в отличие от Розы не тая эмоций, обратилась к гостям подоспевшая Хана. — Я рада, что вы сумели выбраться к нам.       — Как не суметь? — несдержанно выпалил Какаши. — Мы засобирались к вам прежде, чем попытались прийти в себя после такой чудовищной вести.       Сакура закивала в подтверждение слов мужа.       — Благодарю, что оповестили нас, Хана, — дрогнувшим голосом произнесла она. — Честно, я на минуту решила, что сплю, когда об этом услышала.       Ино собиралась что-то добавить, но на первом же слове ее одолела очередная волна безудержных рыданий, и она не смогла.       — Мы отлучимся на одну минуту? — не дожидаясь ответа друзей, Хината подхватила свою золовку под локоть и потащила ее за собой. — Располагайтесь, пожалуйста, — бросила она через плечо.       — Что здесь происходит? — накренившись в сторону Какаши, растерянно вопрошала Сакура, когда женщины скрылись из виду.       — Не понимаю, — не глядя отозвался профессор. — Но меня это настораживает.       — Хана сказала, что Хината не в себе со вчерашнего дня, — утирая слезы, прогундосила Яманака и тут же шумно шмыгнула носом.       — Видимо, мы не так ее поняли, — с сомнением в голосе предположил Шикамару.       Оставив недоумевающую компанию гостей топтать ковер в гостиной, Хината грубо утолкла Хану в столовую, приперев ее к стенке. Та захлопала глазами, уже невесть в который раз поражаясь такой бесцеремонности невестки, и сморгнула тяжелые слезы.       — Что все это значит? — потребовала объяснений Хината. — Зачем ты рассказала все нашим друзьям, даже не посоветовавшись со мной?       — Как это понять — зачем? — вскинулась на нее Хана. — Это ближайшее окружение моего брата! Как можно было оставить их в неведении?!       — А матушке ты сообщила?              Хана обомлела, потупив взгляд. Она не сразу нашлась с ответом.       — Еще нет.       — Нет? — Хината дернула подбородком. — Интересное дело. Ты оставила в неведении мать? Как так можно, Хана? Она имеет полное право знать о том, что случилось с ее сыном.       — Я не могу сказать матушке, пока она там одна! — прикрикнула на нее Хана. «Отчего же ей не понять столь очевидного?» — добавила про себя.       — Матушка там не одна, а с твоими мужем и сыном.       — Я скажу ей, когда приеду домой и смогу быть с нею рядом. Когда найду в себе силы это произнести, глядя ей в глаза. У нее и так сердце прихватило, когда Киба ушел на фронт! Я же не могу довести ее до инфаркта по телефону!       Хината поджала губы, раздраженно пыхтя. Ей невмоготу было осознавать, что Хана так быстро сдалась.       — Тогда поторопись с отъездом, — отчеканила она и, прошелестев юбкой платья, рывком отвернулась, чтобы вихрем унестись в гостиную.       Хината зажмурилась и до боли закусила губу, когда поняла, что сболтнула. Но она не могла сдерживать свой гнев по отношению к Хане, которая зачем-то постоянно пыталась лишить ее своих убеждений, навязывая собственные. Может, и вправду будет лучше, если она вернется к матери и своей семье?       — Извините, — Хината поделилась с друзьями смущенной улыбкой: наверняка до них донеслись обрывки их с Ханой разговора. Присев подле сына Шикамару, она тронула его аккуратный нос с россыпью летних веснушек подушечкой пальца. — Как ты поживаешь, дружок?       — Благодарю, я в добром здравии, — ответил он, демонстрируя свое безупречное воспитание.       — О, — она хихикнула и приобняла мальчика за плечи. — Какой ты вежливый юный джентльмен. Любо-дорого на тебя посмотреть!       — Хината, — сквозь слезы осторожно вымолвила Ино. — Как ты держишься, милая?       Она поднялась на ноги.       — У меня все хорошо.       — Что-нибудь известно об организации похорон? — поинтересовался Шикамару, и его супруга рвано вздохнула, следом принимаясь промакивать глаза костяшками пальцев. То, что он произнес вслух, казалось немыслимой дикостью.       Хината в изнеможении опустила веки, и краткий выдох недовольства сорвался с ее вытянутых трубочкой губ.       — Давайте отужинаем.              Сакура догадалась: это избегание. Нежелание развивать тему гибели майора заставляло Хинату сторониться любых разговоров об этом и перенаправлять внимание на другие вещи. Сакура не могла ее за это винить. Это происходило бессознательно.       Но немногим позже она рассуждала в немного ином ключе. Они собрались за столом, чтобы поужинать вместе, однако никому из присутствующих кусок в горло не лез. Одна лишь Хината как ни в чем не бывало ела, лишь изредка обращаясь к примолкшей дочери на руках Ханы, и улыбалась младшему Нара, что устроился между родителями, бездумно натыкая на вилку тушеные овощи с мясом. Сакура с мужем смотрели на Хинату изучающе (особенно Сакура), Шикамару застыл с желанием сквозь землю провалиться, а Ино то и дело подносила к лицу платок.       Сакура решила, Хината находится в пограничном состоянии. Что-то между непониманием и отрицанием. Она была близка к осознанию, но вместе с тем отвергала это, предпочитая думать, что все происходящее ее не касается, и положение дел ничуть не изменилось. И подобно Хане Сакуре казалось, что едва Хината примет ситуацию целиком и полностью, это ее убьет. Вероятно, на первых порах самой ей не справиться, и Сакура подумывала пригласить к ней знакомого доктора-психотерапевта, которого ранее посещал майор, дабы облегчить свой хронический посттравматический синдром, полученный после войны. Киба тогда неохотно, но согласился на предложение Сакуры встретиться с врачом, поскольку понимал, что в новой жизни с Хинатой старым травмам не место. Он не мог излечиться от этого недуга насовсем, но благодаря терапии его последствия проявлялись все реже: кошмары почти не тревожили Кибу по ночам, и приступы агрессии по малейшему поводу сходили на нет. Чувство вины не мучило, и воспоминания о павших товарищах не причиняли той боли, что раньше. На самом деле, ему во многом стало лучше задолго до работы с врачом, и он знал, кто причастен к его душевному исцелению. Однако Сакура по-дружески настояла на том, что такие вещи лучше разобрать с доктором, и это пошло ему на пользу. Вот только… согласится ли на то же Хината? Сакура слабо в это верила. Понимала, как трудно будет вернуть подругу к полноценной жизни, в которой больше нет ее любимого человека.       — Мама, ну когда мы поедем домой? — немного погодя тихо спросил Нара-младший, отставляя на край тарелки нетронутую вилку.       — Хватит канючить! — неожиданно резко ответила Ино, низко склонившись к ребенку. — Что ты заладил: домой, да домой? Мы никуда не едем! Немедленно ешь или выйди из-за стола!       Он обиженно насупился.       — Не хочу я есть.       — Ах, вот как? — Яманака отъехала назад на стуле и хватанула сына за руку. — Тогда марш отсюда! Сколько можно меня испытывать?! Скажи ему, Шикамару!       Нара-старший обреченно вздохнул. Мягко развернул к себе сына и тихонько заговорил:       — Не гневи маму, сынок. Будь к ней снисходителен, ты же видишь, как ей сейчас тяжело, — Шикамару мотнул головой в направлении лестницы. — Может, все же поднимешься к другу?       — Ты же сам сказал, что он сейчас переживает, потому что его папа умер?       Нара воровато обернулся к Хинате, но она молча продолжала есть. Он понадеялся, сказанное сыном она не услышала.       — Да, я так говорил. Но разве ты не должен его поддержать? — Шикамару похлопал мальчика по карманам клетчатого жилета. — Ты взял с собой ту штуковину, которую мама привезла из своей последней экспедиции? Или ее уже дедушка Иноичи конфисковал?       Мальчик хитро улыбнулся на одну сторону.       — Не-а. Ничего я ему не отдам.       — Раз она с собой, тогда иди и покажи ее своему приятелю. Он, поди, таких артефактов в жизни не видал.       Сын неожиданно загорелся. Улыбнулся шире и в самодовольстве вздернул светлую бровь.       — Точно не видал!       — Ступай, — подталкивая его в спину, распорядился Шикамару. — Только не бегай, а то мама снова разозлится.       Мальчишка аккуратно обошел стол и, бросив учтивое «спасибо за ужин!», сдержанно направился к лестнице. Правда, надолго его не хватило, и на ступеньки он вскочил с бешеной прытью да умчался, сверкая пятками.       Шикамару крепко сжал пальцы Ино под столом. Он с пониманием отнесся к ее нескрываемому раздражению. Она не хотела срываться на сыне, но у нее ни на что не оставалось моральных сил. Шикамару знал, что если сегодня она вся на нервах и чрезмерно эмоциональна, то завтра свалится живым трупом и, не вылезая из кровати, будет глядеть в пустоту.       Нара было невдомек, каким образом Ино с Кибой однажды так ладно спелись. Они и в экспедиции сдружились, к его удивлению: могли о чем-то поговорить вдвоем, прогуляться и посмеяться до колик. Гибель Кибы крепко ударила по Ино. И эта рана не скоро затянется.       — Простите меня, я… — Яманака затрясла головой, отвернувшись к лестнице. — Нервы ни к черту.       — Мы все крайне подавлены, Ино, — мягко произнесла Сакура, — не извиняйся за это.       Она стыдливо опустила голову и исподлобья взглянула на подругу.       — Хината…       — Все нормально, Ино, — пресекая попытку Яманака закончить свою реплику, откликнулась она. — Почему вы до сих пор не притронулись к еде? — обращаясь к остальным, спросила Хината. — Все уже остыло.       Какаши с Сакурой синхронно уставились в свои тарелки, не решаясь озвучить до смешного очевидную причину. И Шикамару сделал это за них:       — Аппетита нет. Извини, Хината, но я даже смотреть на еду не могу.       — А зря, — поведя плечом, она отправила в рот кусочек фаршированного помидора. — Наша Роза очень вкусно готовит. Впрочем, вам это давно известно.       Профессор невольно нахмурился, наблюдая за тем, как Хината ест. Ему казалось, даже в любой обычный день, когда они виделись, она не налегала на еду с таким аппетитом. Ему стало как-то… жутко.       — Мы можем что-нибудь для тебя сделать? — осторожно произнес он, и Сакура бросила на мужа предостерегающий взгляд.       Хината усмехнулась, коснувшись губ тканевой салфеткой.       — Вы с Шикамару постоянно меня об этом спрашиваете. Но брат Неджи и папа хорошо заботятся обо мне и детях, пока майор вдали от семьи. Но я благодарна за твою участливость, Какаши.              Сакура красноречиво моргнула, когда Хатаке искоса посмотрел на нее, ошарашенный словами Хинаты. «Пока майор вдали от семьи». Это ее «пока» говорит о том, что Киба вернется. Какаши так это задело, что он едва не вскочил со стула, чтобы громыхнуть кулаком по столу и накричать на нее с целью привести в чувство. Но в то же время ему было больно за Хинату. Все это слишком несправедливо. Они такого не заслужили. Особенно после всего пережитого в прошлом.       — Ну что ты, золотце мое?       Хината отложила приборы и, стащив с колен салфетку, швырнула ее на стол. Дочка опять захныкала, но попытка Ханы ее успокоить только усугубила положение.       — Иди ко мне, солнышко.       — Хината, — Какаши все же поднялся из-за стола, как и хотел, но вовсе не за тем, что пришло в его дурную голову. — Дай ее мне. Может, получится успокоить.       — Точно, — поддакнула Сакура и улыбнулась искренне, что было впервые, после того, как Хана огорошила их вестью о трагедии. — У Какаши все дети успокаиваются, как по волшебству!       — Просто они все видят в нем дедулю, — не в кассу пошутил Шикамару. — А дети тянутся к старшему поколению.       Ино скривилась.       — Что ты несешь?       — Иди к дедушке, — подыграл профессор, аккуратно перехватывая у Ханы ребенка. — Какая ты уже тяжелая, юная леди!       — Отнюдь. Ты слишком молод для дедушки, Какаши, — прыснула Хината, и ее брови вдруг поползли на лоб. — Как ты это сделал?       — Ты верно заметила, дорогая Сакура, — любуясь личиком как по щелчку пальцев притихшей малышки, сказал Хатаке. — Дети меня обожают.       Из Шикамару вырвалась тусклая и опять-таки неуместная усмешка.       — Так и завели бы своих.       — Да хватит тебе! — шикнула на него Ино, сильно ткнув его локтем в плечо. — Ума палата…       — Она так быстро растет, — самозабвенно продолжал Какаши. — Очаровательная улыбка!       — И до чего на Кибу похожа, — добавила Сакура, но тут же сконфуженно прикусила язык.              Хатаке мгновенно сник, хотя девочка все еще улыбалась ему, зависнув в воздухе на его вытянутых руках. И вправду: чем старше она становилась, тем больше напоминала отца. Точнее сказать, раньше профессор их сходства не замечал, пусть Хината и трубила об этом во все концы с нескрываемой радостью — ребенок да ребенок, такой же, как и все прочие. Но теперь этого нельзя было не увидеть и не испытать при этом едкую горечь.       Какаши сам вырос без отца и хорошо понимал, каково это. Но он хотя бы знал его. Помнил, как он выглядел, как говорил, и улыбка его навсегда отложилась в памяти. А этот ребенок будет знать отца лишь по старым фотографиям, где он хоть и молод, полный сил и энергии, но совершенно ей незнаком. Может, в таком случае для нее это не будет столь же болезненным, как для Какаши? Или… станет еще более прискорбным.       Глядя на этого ребенка, Хатаке понимал, что должен заботиться о нем как друг семьи, хотя таких обещаний Кибе не давал. Майор простился с ним так легко и непринужденно, будто отправился в отпуск, а не на фронт, и Какаши был уверен в его возвращении. Выходит, напрасно он позабыл, какой жизнь бывает жестокой.       — Ты говорила, она у тебя беспокойная, — непривычно тихо произнесла Ино, заставив Хинату к ней обернуться. — По ночам хоть поспать дает?       — Когда как, — со снисходительной улыбкой ответила та. — Сейчас у нее зубы режутся, и она часто просыпается.       — Уже? — с видом эксперта нахмурился Шикамару — осталось только деловито очки на нос нацепить. — У нашего первые зубы месяцев в восемь полезли.       Хината посмотрела на дочку, что залилась смехом, когда Какаши несколько раз с предельной осторожностью подбросил ее в воздухе.       — Девочки, говорят, вперед мальчиков растут.       — Да-да, — закивала Ино, и слезы, казалось, не одолевали ее со страшной силой совсем недавно. — Я тоже о таком слышала! А еще мне доктор знакомый говорил, папин давний приятель, что девочки…       — Мама! Ты меня обманула!       Хината рывком встала из-за стола, едва не перевернув тарелку с недоеденным ужином, а Ино, оборванная на полуслове, вцепилась в рукав Шикамару, когда в гостиную ворвались мальчишки. На лице их сына, несущегося вслед за другом, металась тревога, и Яманака крепко взволновалась.       — Что случилось, дорогой? — потянувшись к племяннику, испуганно вопрошала Хана.       — Ты обещала, что будешь говорить мне правду, — отмахиваясь от тетушки, он крепко сжал кулаки свисающих вдоль тела рук и вскинул на мать полные слез глаза. — А сама соврала! Сказала, что папа жив, но он умер!       Ино притянула ладонь ко рту, покуда Шикамару, тоже поднявшись на ноги, сжимал плечи растерянного сына, прибившегося к отцу. Сакура остолбенела, так и оставаясь сидеть за столом, а профессор принялся трясти Хинатину дочку: малышка испуганно закатилась в истерике, и даже магия Какаши здесь оказалась бессильной.       — Пожалуйста, малыш, — взмолилась Хана, и ее глаза сызнова наполнились влагой. Однако племянник не слушал. Он бился в исступлении, пока злые слезы стекали по его лицу.       — Я ненавижу тебя! — возопил он, заставив каждого здесь вздрогнуть. — Ненавижу его! Ненавижу войну! Всех ненавижу!       Хината даже не шелохнулась, пока сын обрушивал на нее весь свой гнев, порожденный горем, обидой и непониманием. Она не могла пошевелиться, впитывая в себя каждое его слово. И просто смотрела, как лицо его искажается от боли.       Мальчик выбежал из гостиной так же стремительно, как здесь появился. Воцарилось молчание. Никто не смел заговорить. Лишь детский всхлип прорвал собой эту тяжестью нависшую тишину.       — Ну-ну, тише, — промолвил Шикамару и присел напротив сына. — Что случилось? Что ты ему сказал?       — Я… я просто… — он утер лицо рукавом и проморгался. — Я просто сказал, как мне жаль, что его папа погиб.       Ино по новой расплакалась, рывком опустившись на стул. У нее закружилась голова, и черные мушки замаячили перед глазами.       — Ты что, ничего не рассказала сыну? — оторопело выдавил Какаши, продолжая укачивать ревущую девочку, что совершенно не помогало.       Хината проглотила тошнотворный ком в горле. Взгляд, направленный туда, где только что стоял сын, прояснился, и она обернулась к профессору.       — Это не ваше дело.       Такой Хинату нельзя было признать: она говорила, словно чужая, и внешне казалось, что в ее теле засел совершенно незнакомый никому здесь человек. Сакура поняла, что подруга обращалась ко всем присутствующим, и ей ощутимо поплохело. Еще и дочка майора так натужно разорялась, что паника неизбежно забилась где-то в горле.       — Прости, Хината, — залепетала Ино, приобнимая плачущего сына, — он ведь не знал…       — Конечно, я понимаю, — она кивнула, но ни один мускул не дрогнул на ее лице, пугающем застывшей чужеродной гримасой.       Шикамару хотел было сказать, что он должен знать. Что мальчик уже достаточно взрослый для того, чтобы понимать подобные вещи, и нельзя такое от него таить, тогда как все вокруг уже в курсе. Но кто он такой, чтобы учить Хинату жизни?       — Боюсь, вам лучше уйти, — ледяным тоном отрезала она и без единого звука задвинула за собой стул.       Какаши передал Хане ее племянницу, и та стала что-то ей бормотать, едва успевая проглатывать слезы. Сакура медленно встала, пошатнувшись на месте, и схватилась за мужа, что крепко придержал ее за талию. Шикамару с Ино развернули сына в сторону выхода, тронулись следом.       Хината проводила их до дверей. Друзья столпились на пороге, и когда все обулись, она протиснулась к дверной ручке, как бы намекая, что не смеет более их задерживать. Но Ино не хотела уходить. Просто не могла уйти вот так.       — Я завтра тебе позвоню, хорошо? — она стиснула пальцы Хинаты в своих ладонях, машинально пятясь назад до тех пор, пока не очутилась за дверью. — Милая, ты только не…       — Да, конечно, доброй вам ночи, — Хината буквально выдернула свои руки из хватки подруги и, снова взявшись за ручку, с грохотом захлопнула дверь.       Снова стало тихо. Лишь сверчки задорно стрекотали где-то со стороны сада.       — Она что, сейчас выставила нас на улицу? — не сдвинувшись с места, шокировано выдохнула Ино. В таком состоянии она даже голоса своего не признала — только смотрела прямо перед собой немигающим взглядом.       Сакура прошептала чуть слышно:       — Я просто ее не узнаю…       — Прямо у меня перед носом дверь закрыла, — Яманака несмело вытянула руку — расстояние между ее лицом и дверью действительно было ничтожным.       — Садись пока в машину, сынок, — распорядился Шикамару и, потрепав мальчика по голове, снова подтолкнул его в спину.       Он повиновался. На ходу утирая слезы, понесся по подъездной дорожке и, распахнув дверцу автомобиля, плюхнулся на заднее сидение.       — Я понимаю ваше замешательство, — успокаивающе массируя плечо Сакуры, ровным тоном произнес Какаши. — Но и Хинату можно понять. Она больше года не видела мужа, и вот, ей сообщают, что он погиб. Мне также предельно ясно, отчего Хината должным образом не донесла это до сына. Впрочем, она верно заметила: это не наше дело.              — Да она сама еще ничего толком не поняла, Какаши, — Сакура развернулась к супругу, и в ее взгляде застыла непосильная мука. — Хана потеряла брата, мы с вами — друга, а Хината — самого близкого человека. Она потеряла мужа, и ее боль не идет ни в какое сравнение с нашей.       — Я ничуть не виню ее за резкость и эту непривычную отстраненность! — ступив на каменную дорожку, Ино зажала подмышкой свой ридикюль. — Напротив, я хочу быть рядом в этот нелегкий час. И то, что она нас оттолкнула, очень меня тревожит.       Шикамару приблизился к жене, заключив в ладони ее лицо.       — Нужно дать ей время, Ино, — справедливо заметил он и коротко мазнул большим пальцем по щеке супруги. — Дай Хинате все осознать. И когда ей действительно будет нужна поддержка, мы сделаем все, чтобы облегчить ее скорбь.       — Шикамару прав, — Какаши выказал свое согласие отрывистым кивком головы. — Нужно выждать, прежде чем говорить с ней о Кибе и обо всем произошедшем.       Сакура взглянула на товарищей, переплетаясь с профессором пальцами.       — Выходит, зря мы вот так спешно приехали?       — А что нам оставалось? — Шикамару прокрутил колесико зажигалки и сузил глаза, когда вспыхнул яркий огонек, способный подарить ему минуты мнимого успокоения вкупе с сигаретой. — Мы должны были ее навестить. Я, конечно, другого ожидал, и даже опасался нашей встречи. Но так даже хуже, — он крепко затянулся, поморщившись. — Намного хуже.       — Я долго за ней наблюдала, — Сакура вскинула глаза на Какаши, чье мрачное выражение в надвигающихся сумерках выглядело несколько устрашающе. — И поведение Хинаты меня пугает.       Нара закивал: как с языка сняла.       — Похоже на затишье перед бурей.       — Точно.       — Мне так жаль детей, — Ино зажмурилась, и Шикамару приобнял ее свободной рукой, зажав сигарету в пальцах. — Малышке пока этого не понять, а вот старшенький... — она скривила рот, готовая разразиться рыданиями, что на какое-то время великодушно оставили ее. — Как нам все это вынести?       Сакура подошла к подруге и, прижавшись к ней с другого боку, склонила голову к ее плечу.       — Хочешь, я еще немного побуду с тобой?       — Спасибо, дорогуша, — потянувшись к ее руке, дрогнувшим голосом отозвалась Ино, — но мне лучше одной. Как вернусь домой, выпью твой травяной настой, чтобы забыться беспробудным сном до завтрашнего утра. Боюсь, сама не усну.       — Только не переусердствуй, — предупредила Сакура, — иначе он даст обратный эффект.       — А что насчет тебя, Какаши?       Профессор воззрился на Шикамару, и ему все сразу стало ясно. Он хочет выпить. Что-нибудь крепкое и горькое нестерпимо, лишь бы только горечь на душе не жглась так сильно.       — Вы не против, если мы с Шикамару отправимся помянуть майора? — спросил Хатаке, обратившись к прижавшимся друг к другу женщинам.       Сакура в ожидании посмотрела на Ино, и та кивнула безучастно, проводя пальцами по мокрой скуле.       — Езжайте. Возьмете такси?       — Мы не слишком задержимся, — Какаши обернулся к автомобилю Шикамару, на котором они приехали вместе. — Но сперва отвезем вас домой.       Нара осторожно взял Ино за руку и насилу повел ее к машине.       — Ты точно хочешь побыть одна?       — Точно, Шикамару. Хочу спать. Этот бесконечный день все силы из меня вытянул.       С Ино нельзя было не согласиться. Обессилены были все. Шикамару сперва довез до дома Сакуру, поскольку это было по пути, а потом высадил у ворот жену и сына, чтобы там же оставить авто. Они с Какаши решили немного прогуляться пешком, прежде чем засесть в рюмочной.       — Ну, вздрогнем, — взявшись за стопку, Хатаке шумно выдохнул ртом и зажмурился, позволяя морщинам в уголках глаз сделаться глубже и отчетливее.       Шикамару выпил почти одновременно с Какаши, и они оба громыхнули стопками по деревянному столу в темном плохо освещенном уголке питейного заведения. Не выждав и минуты, профессор снова наполнил их стопки. Горечь все не рассеивалась — даже наоборот: стала еще более ощутимой, покуда крепкий алкоголь шел точно вода.       — За майора.       — Помянем.       Не чокаясь, товарищи выпили еще по одной.       — Мне все кажется, что он сейчас сюда войдет и скажет: «Твою дивизию! Мне как вас двоих потом до дома тащить?!»       Какаши усмехнулся, плеснув из бутылки в стопку Шикамару.       — Киба никогда не напивался.       — «Боюсь, вы к этому не готовы», — процитировал друга Нара. — Думаешь, он спьяну буянил страшно?       — Как знать, — передернул плечами профессор. — Может, просто вовсю песни горланил?       Шикамару лихо опрокинул стопку.       — Военные, — шутливо добавил он, утирая рот.       — Без сомнений, — отрезал Хатаке. — Какие ж еще?       Когда погиб Наруто, им еще долго казалось, что он где-то тут, неподалеку, и однажды выйдет из тени, чтобы сверкнуть своей широкой улыбкой и сказануть что-нибудь эдакое в своем стиле. Теперь они так же неосознанно ждали появления Кибы. И отделаться от ощущения, что он вот-вот развеет своим присутствием их тягучую, всепоглощающую тоску, они смогут нескоро.       Хана тоже яростно желала увидеть брата. Увидеть живым, здоровым, как прежде улыбчивым. Однако она могла лишь находить его едва заметные черты в своем племяннике, что был куда больше похож на Хинату, чем на Кибу. По правде говоря, в мальчике почти ничего от него не было. Разве что, волосы немного вились, хоть и цветом разительно отличались.              Она ласково гладила его по голове, когда он смог, наконец, уснуть. Ему трудно было успокоиться: мальчишка плакал навзрыд и без конца в сердцах твердил, что всех ненавидит. Хинату он и видеть не желал — лишь тетушке позволил о нем позаботиться. Выпил предложенного Розой теплого молока с медом, забрался в кровать и со слезами на глазах прошептал, что скучает по отцу нестерпимо. Хана безуспешно пыталась утешить племянника и оставалась с ним до тех пор, пока тот не провалился в сон попросту от бессилия.       — Уснул, — шепнула она, когда дверь в его комнату приоткрылась. — Не буди.       Хината отшагнула назад, едва Хана взялась за ручку двери, чтобы ее закрыть. Силуэт спящего сына скрылся вместе с полоской света, тянущейся из коридора, и перед Хинатой предстало лишь глухое деревянное полотно.       — Теперь ты довольна?       Хана округлила глаза, наткнувшись на неизменную холодность невестки, источаемую взглядом, тоном голоса, всем напрягшимся телом.       — В чем моя вина? — искренне недоумевала она, на сей раз сама наполняясь раздражением. — Ты должна была сказать ему все, как есть! Зачем ты солгала, что его отец жив?       Хината с видимой угрозой двинулась на Хану, заставив тут попятиться, но посмотреть на нее с не меньшей враждебностью.       — Это мой сын! — она несдержанно сорвалась на крик. — Мой муж и мой дом! И только мне решать, что говорить и делать в этих стенах!       Хана опешила.       — Хината…       — Достаточно! — всплеснув руками, зажмурилась она. — Я больше так не могу! Даже тебе я не позволю морочить мне голову! Перестань! Перестань втемяшивать мне свою правду!       — Это не моя правда! — не уступая невестке в громкости голоса, возразила Хана. — Это просто правда, Хината! Но ты неспособна ее принять! Думаешь, тебе одной не примириться с этим? Думаешь, мне так легко это дается?!       Хината лихорадочно замотала головой.       — Не делай из меня сумасшедшую, Хана!       — Но это так и есть! — остервенело выплюнула она, невольно подавшись вперед. — Ты сходишь с ума. Сходишь с ума у меня на глазах! Я обещала брату позаботиться о тебе, но ты просто не позволяешь мне этого!       — Довольно! Ты меня не переубедишь! Что хочешь делай, но тебе не сломить мою веру! Мой муж обещал вернуться! Моим же обещанием было смиренно его ждать! И пока вы все заживо хороните майора, я не перестану верить, что он…       — Он мертв!       — Черта с два!       Хана никогда прежде не видела Хинату такой. Она всегда была вежливой, любящей, дарила родным ласку и окружала заботой, шутила порой напропалую, но это лишь веселило Хану, а Киба и вовсе был от этой стороны Хинаты без ума. Сейчас же, тяжело дыша, она сотрясалась от ярости, и глаза ее, налитые кровью, едва умещались в глазницах. Это вопль отчаяния — так могла охарактеризовать вспышку Хинатиного гнева Хана. Ни во что она не верит. Лишь от безысходности себя обманывает.       — Я больше не намерена это обсуждать, — многим сдержаннее заключила она, и ее плечи, прежде скованные, как по указке обмякли, опустились беспомощно. — С меня хватит.       Хана привалилась к стене, когда Хината поспешила вернуться в спальню, где до поры до времени мирно спала ее дочка. Больше они не разговаривали.       Хината игнорировала Хану всю следующую неделю. Наказывала, непонятно за что. Однако она хорошо понимала, как трудно, когда тебя не замечают: от своего сына Хината не услышала почти ни слова с того момента, как он обвинил ее во лжи и умалчивании. Однако в отличие от Ханы, она понимала, что сполна заслужила это.       Хината избегала Хану умело. Ей начало казаться, что в этом доме она не более, чем часть бездушной мебели, и ее присутствие не имеет для невестки никакой значимости. Бывало, Хана всерьез задумывалась о том, чтобы уехать, но быстро себя одергивала: оставить Хинату одну, даже с учетом разлада в их взаимоотношениях, она не могла. И не только из-за обещания, данного брату.       Хината строго-настрого запретила сообщать о случившемся своему отцу. Всеми правдами-неправдами избегала их встречи, чтобы ни Хиаши, ни Неджи не могли узнать о майоре от сына, что точно бы не стал держать язык за зубами. Хината отгородилась ото всех, насколько это было возможно.       Ино звонила каждый день. Сакура так же надоедала своими звонками. Хината, конечно, говорила с ними, но разговор быстро сходил на нет. «Со мной все хорошо» — выдавала она одну-единственную заученную фразу, и больше ничего из нее нельзя было вытянуть. К тому же, Хината не хотела, чтобы хоть кто-нибудь занимал телефонную линию. Она ждала звонка из военного комиссариата или откуда-либо еще: вдруг майор объявится? Или насчет него появятся какие-нибудь новости — пусть и неутешительные?       Хината подпрыгнула на стуле, когда в гостиной зазвенел телефон, и молниеносно ринулась к аппарату. Однако ей наперерез неслась Хана: тоже ждала новостей, ведь уже нужно было думать об организации похорон.       Водрузив ладонь поверх телефонной трубки первой, Хината взглянула на проигравшую Хану из-под сдвинутых бровей, и ей пришлось отступить. Убедившись, что угроза миновала, Хината сняла трубку и с затрепыхавшейся в груди надеждой прижала ее к уху.       Хана быстро поняла: это не тот звонок, которого они ждали, пусть и вкладывали в ожидание каждая свое. На лице Хинаты отобразилось разочарование, но при этом она слабо улыбнулась.       — Уже готово? Хорошо. А до скольких вы открыты? Конечно, непременно. Дождитесь меня, пожалуйста. Благодарю.       Хината громыхнула телефонной трубкой и не сразу убрала от нее руку, задумавшись о чем-то.       — Кто это был? — не теряя надежды вывести невестку хоть на какой-нибудь разговор, справилась Хана.       — Из ателье звонили, — и полвзгляда на нее не бросив, удосужилась ответить Хината. — Нужно платье забрать.       — Так скоро?       Хината нахмурилась: можно подумать, Хане это интересно. Она больше ничего не сказала. Как-то несмело развернулась, чтобы уйти.       — Постой!       Хана не ожидала, что Хината тут же остановится, и шагу не сделав. На секунду даже показалось, она только этого и ждала.       — Что?       — Так нельзя, — Хана качнула головой, взявшись пальцами за бахрому палантина, наброшенного на плечи. — Ты не можешь вечно делать вид, будто меня не существует.       — Это не так. Я просто не хочу говорить с тобой о майоре.       — И как долго это будет продолжаться?       Хината вздохнула. Всем телом развернулась к золовке, и ее взгляд неожиданно смягчился.       — Я знаю, что несправедлива к тебе.       Хана в удивлении вскинула брови. Неужели лед тронулся?       — Мне понятны твои чувства, — осторожно сказала она, принимаясь беспокойно мять в пальцах ткань палантина. — Но и ты постарайся меня понять. Киба мой брат. И все, что у меня от него осталось — это ты и ваши дети. Мы ведь одна семья, Хината.       — Знаю, — пролепетала она, опустив голову к своим пальцам, переплетенным меж собой. — Прости меня, Хана. Я никогда не имела намерения тебя обидеть. И я благодарна за все, что ты для нас сделала.       Хинате не обязательно было это озвучивать — Хана и так это знала. Она не держала на нее обиды. Просто хотела, чтобы эта кровавая борьба за правду закончилась. Впереди еще много тяжелых дней. Весть о смерти брата — лишь начало. И им необходимо держаться вместе.       — Ты просто пыталась защитить то, что тебе дорого.       — И я не перестану этого делать.       Улыбка Хинаты, мягко изогнувшая ее губы, окутала Хану теплотой и вызвала краткий вздох облегчения. Но улыбаться ей в ответ не было нужды — притворяться она не желала.       — Ты продолжаешь верить, что мой брат жив?       — Признаться… — Хината вдруг снова нахмурилась, уронив взгляд в пол, — когда Ино плакала, и Какаши смотрел на мою дочь с сожалением, мне показалось, что все зря. Что моя вера — лишь жалкая иллюзия. Что еще день-два — и я сама поверю в гибель майора, приму ее смиренно и буду проживать остаток жизни только ради наших детей. Но этого не случилось. Я чувствую, что Киба жив, что его сердце бьется в унисон с моим, и все, что было между нами эти долгие годы, было не напрасно.       Хана сильнее закуталась в палантин, хотя холода не ощущала.       — Нельзя вечно ждать того, кто никогда не вернется.       — Майор бы сделал все, чтобы ко мне вернуться. А я сделаю все, чтобы продолжать верить. Верить и ждать, верить и ждать — такова участь жены офицера, и я всегда была к этому готова. «Ты сильная. Ты самая сильная из всех женщин, и я имел честь видеть твою силу» — как-то раз сказал мне Киба. И я не посмею поставить под сомнение его слова.       На этот раз и Хана улыбнулась. Брат часто говорил ей о том, как восхищается силой духа Хинаты, которой ничего не стоило броситься за ним на верную смерть, ожидающую их в храме Солнца. Он много чего еще говорил, и безмерные любовь и уважение сквозили в каждом его слове. И разве Хана могла не проникнуться к Хинате тем же искренним уважением?       — Я знаю, почему мой брат тебя полюбил.       — Ну, это слишком очевидно. У каждого есть предназначение. А еще каждый человек предназначен другому — это известно заранее, и что бы ты ни делал, лишь с ним ты сможешь быть счастлив. Только представь, наш профессор Хатаке был одиноким душой половину своей жизни, и только когда их с Сакурой судьбы вновь пересеклись, он обрел то, что ему предназначалось. Шикамару с Ино терпеть друг друга не могли, но я не знаю брака крепче, чем их. Майор когда-то думал, что лишь существует, а когда мы встретились, понял: живет. А я… — Хината улыбнулась, не сдерживая всеобъемлющей радости от осознания истинности того, о чем говорила, — я познала то, чего уже не надеялась ощутить. Это любовь, Хана. А может, больше, чем просто любовь. Ты хоть раз думала, что твой муж тебя не любит? Что вы зря связали себя узами брака, и может, на свете есть тот, кто даст больше? Я — никогда. Единственное, в чем я могу быть уверена — это любовь майора. Ну, и еще в том, что однажды настанет день, когда он возвратится домой.       Хане нечего было возразить. Да и к чему? Она завидовала непоколебимости Хинаты. Хотела так же. Но была до мозга костей реалисткой — не мечтательницей. Может, проще верить чувствам, чем чьим-то словам? В любом случае, Хана так не умела.       — Как бы там ни было, моему брату повезло встретить тебя.       Хината усмехнулась. Припомнила, как Какаши сказал ей о том же, когда они были близки к тому, чтобы открыть Спессартиновую книгу.       — Майору повезло встретить тебя на своем жизненном пути.       — Это мне повезло встретить майора.       То же Хината сказала и Хане.       — Я скоро вернусь, — заверила она, решив безотлагательно наведаться в ателье за новым платьем. — Я буду очень благодарна, если присмотришь за детьми.       Хана без возражений позволила Хинате отлучиться. Может, это несчастное платье послужит ей утешением? Она поняла, что не имела права лишать ее таких простых радостей, как и осуждать за ее желание отвлечься. Но главным образом Хана не смела осуждать Хинату за ее позицию. Пусть это временно, пусть попахивает безумием — все равно. Каждый волен проживать горе по-своему.       Она долго просидела в гостиной возле телефона, но пора было и честь знать: племянница требовала внимания тетушки, раз уж матери след простыл. Хана немного поиграла с малышкой погремушками и вручную связанными Хинатой зверьками, а потом спровадила их с Розой на прогулку с коляской в ближайшем парке. Племяннику уже осточертело сидеть дома, и он засобирался вместе с ними, прихватив с собой недочитанную книжонку «Тайна острова сокровищ».       Хана мучилась от безделья: и так и сяк перекладывала декоративные диванные подушечки в винтажном стиле, без конца выравнивала вазу с цветами на столе, ровно составляла стулья. Зачем-то бросала взгляд на часы, смотрела на дверь, мерила шагами гостиную.       Ей трудно было находиться одной. В такие моменты она скучала по мужу и сыну, хотела сесть рядом с матушкой и, взяв ее за руку, поговорить о чем-нибудь. А еще Хане до слез хотелось услышать голос брата и увидеть его перед собой: взлохмаченного, с сияющими глазами, улыбкой во все лицо.       В какой-то момент она решила выпить чаю. Может, Хината вернется нескоро, да и Роза погуляет подольше, чтобы малышка смогла поспать на воздухе? Она взялась за журнал, дабы скоротать немного времени и унять тяжелые мысли, заварила ароматный травяной чай.       Неподалеку от кухни раздались шаги, и Хана звякнула заварником, спешно отставляя его обратно на плиту. Вернулась.       — Хината, это ты? — выкрикнула она, поставив дымящуюся чашку на блюдце. Хана ойкнула неслышно, случайно дотронувшись до горячего стекла, и обернулась, чтобы оставить чай на столе.       — Чего не встречаем?       Звон разлетевшихся по кухне осколков она уже не услышала — только бешеный стук гулко бьющегося сердца, что отдавался в заложенных ушах. Только что заваренный чай расплескался у ее ног, но Хана не ощутила его горячих брызг. Застыла каменным изваянием, и в широко распахнутых глазах заблестели слезы.       — Живой… — не своим голосом вымолвила она, и когда ее повело от сильнейшего головокружения, резко схватилась за край кухонной столешницы. — Господь Всемогущий…       — Хана? — майор Инузука было подался вперед, но когда она сумела удержать равновесие, остановился посреди кухни. — Ну, здравствуй, сестренка. Давно не виделись.       — Живой! — Хана сорвалась с места и, с размаху впечатавшись в грудь Кибы, обняла его, насколько хватало сил.       — Ну что ты… — со слабым смешком пробормотал майор, потирая вздрагивающую спину сестры. — Конечно, живой. Что со мной станется?       — Мой милый брат! — отстранившись, Хана обняла его лицо, пробегаясь глазами по знакомому улыбчивому выражению. — Неужели это правда ты?! О, Всевышний! Благодарю тебя!       — Хана, — Киба взялся за ее плечи. — Перестань, прошу тебя. Не такой я желал увидеть сестру после долгой разлуки. Улыбнись мне. Сделай вид, что рада меня видеть.       Она неожиданно замерла, и ее тяжелый кулак пришелся ему прямо в грудь.       — Твою дивизию! — возмущенно выпалил майор. — Ты что?!       — О чем ты говоришь, бессовестный?! Ты хоть представляешь, что с нами было?!       Он шумно выдохнул. Как ему не понять, насколько нестерпимой может быть разлука с семьей?       — В последнее время я не мог вам написать, Хана. Так случилось, прости.              — При чем здесь это?! — пуще прежнего надрывалась она, с трудом смаргивая слезы. — Черт бы с этими письмами! Недавно нам сообщили, что ты погиб!       Майор взялся за свой гладко выбритый подбородок, и взгляд его упал на один из крупных осколков от чашки. Вот засада. Он и думать не смел, что в этой страшной неразберихе ложная информация дойдет до родных. Киба в действительности тогда был на волоске от смерти. Однако пасть на поле боя он не мог.       Не многим удалось спастись, но Инузука сделал все, что от него зависело, чтобы сберечь жизни своих солдат. Чтобы не только он сумел вернуться домой, где так ждали его возвращения.       Получив ранение, майор угодил в госпиталь, но, как известно, ему повезло родиться в рубашке, так что его довольно быстро поставили на ноги. И как только появилась возможность, Киба засобирался в путь, чтобы нежданно-негаданно осчастливить семью своим появлением. Правда, не этого он ожидал…       — Проклятье… — прошептал майор и прошелся ладонью по лицу, зажмуриваясь досадливо. — Кто вам об этом сообщил?       — Капитан Моро. А потом это подтвердили в военном комиссариате.       — Моро… Вот гад, а… — Киба потер шею под воротником офицерской формы. — Он приходил?       Хана энергично закивала, небрежно проводя руками по кителю брата.       — Приходил. Я ушам не поверила, Киба! Надеялась, в военном комиссариате опровергнут эту информацию, но и там твердили о том же!       — А Хината? — Киба вдруг побледнел, встревоженно оборачиваясь через плечо. — Где она? Где дети?       Хана поджала губы, сдерживая рыдания. Сколько же она крови Хинате попортила… Выставила безумной, посмела винить в чем-то… Что за страшная напасть!       — Хана, — строго произнес майор, сдвинув густые брови к переносице. — Где моя жена?              — Все нормально, — словно опомнившись, залепетала Хана, и принялась стряхивать что-то невидимое с его плеча. — Правда, с ней все хорошо. Она просто отлучилась ненадолго.       — Куда отлучилась? — продолжая хмуриться, требовательно вопрошал Киба. — Ты мне что-то недоговариваешь. Что с Хиной? Она заболела?       — Нет же… Ей просто…       — Майор?       Он растерянно моргнул, когда до боли любимый, такой родной голос прозвучал, наконец, взаправду, а не только у него в голове, как все эти долгие-предолгие месяцы разлуки. Киба обернулся через плечо, и улыбка бесконтрольно набежала на его лицо, стоило только увидеть драгоценную супругу воочию. Так случилось, что в тяжелом бою Инузука потерял ее фотографию, и он жутко мучился от желания взглянуть на нее вновь, утешая себя лишь их приближающейся встречей.       Хината смотрела ему в спину, покуда он не обернулся, и его улыбка не заставила ее задохнуться от облегчения и разрушительной, резко пронзившей боли. Она пораженно хлопала глазами в своем новом сиреневом платье, и сквозь ее приоткрытый рот вырывались рваные вдохи-выдохи, что не спасали от мнимого удушья.       Хана вздрогнула, когда Хината рывком осела на пол, и душераздирающий плач, что скребся тихонько где-то глубоко внутри нее все эти дни, едва не пробил барабанные перепонки. Она уперлась ладонями в пол, завывая оглушительно, и лишь тогда Киба опомнился. Ринулся к ней, одним движением опустился на пол подле нее.       — Ты жив! — надрывно кричала Хината, дрожащими пальцами вцепившись в лацканы его кителя. — Господи, ты жив!       — Конечно, жив, родная… — выдохнул Киба, крепко прижав Хинату к себе за голову и с жадностью упиваясь ее ароматом. Он обхватил лицо супруги обеими руками и заглянул ей в глаза. — Я ведь обещал тебе, помнишь? Нас не разлучит даже смерть.       Хината остервенело мотала головой из стороны в сторону, словно не верила в то, в чем сегодня же убеждала Хану. Она долго копила неизлитые эмоции, не позволяя себе даже всплакнуть, и теперь все они разом вырвались наружу с неукротимой силой, чтобы сломить ее хваленый дух, коим майор всегда восхищался.       — Нет… нет… — хрипло бормотала Хината, дотрагиваясь до его лица и с ужасом выискивая следы увечий, новые шрамы или синяки. — Я… майор, я не…       — Все хорошо, Хина, — прошептал он, большими пальцами вытирая безостановочно скатывающиеся слезы с ее пунцовых щек. — Красавица моя… Со мной все хорошо, слышишь? — Киба несмело придвинулся ближе, чтобы коснуться кожи Хинаты кончиком носа, зажмуриться от чувств, вновь вдохнуть ее запах и поцеловать мокрые, дрожащие губы, по которым смертельно истосковался.       Хината вплела пальцы в зачесанные назад волосы мужа и ощутила, как они отросли с того времени, как он постригся перед отъездом. Поцелуй майора был осторожным, как если бы он целовал ее впервые, но Хината чувствовала, что ему хочется большего. Тогда она сама стала его целовать, покуда ее щеки беспрерывно расчерчивали ровные дорожки слез.       Он тяжело дышал, с упоением глядя в ее до одури красивое, но искаженное болью и залитое соленой влагой лицо. Хината смотрела на мужа в ответ, поджимая губы, когда рыдания вновь рвались на поверхность со страшной силой, и в одну минуту зажмурилась, позволяя майору осушать ее слезы отрывистыми, горячими поцелуями.              Она шептала что-то неразборчивое, тая в его руках, обращалась к Господу, восхваляя и превознося его. Хината могла, наконец, быть слабой в сильных объятиях майора, и лишь ей одной было известно, как яростно она этого желала.       — Я с тобой, — прижавшись к Хинате лбом, едва слышно произнес майор. — Не бойся, Хина, я рядом.       Она закивала, и улыбка пробилась сквозь поток слез, заставляя сердце Кибы в исступлении биться о его грудную клетку.       — Я знала, — лаская его щеки ладонями, всхлипнула Хината. — Знала, что ты жив. Никто мне не верил, но я не посмела сомневаться в этом. Клянусь, любимый, я верила ровно до того момента, как увидела тебя здесь…       Киба обнажил зубы в широкой улыбке, которую Хана так мечтала увидеть еще хотя бы раз, и Хината сама улыбнулась яснее.       — Твоя вера всегда была непоколебима, Хина.       — Это неизменно, майор, — становясь на колени и обнимая Кибу за шею, пообещала Хината. — Я никогда от тебя не откажусь. Как не отказалась тогда, на пути к самому краю света.       Они снова целовались, покуда Хана тихо плакала — уже не от тоски по брату, но от облегчения. А потом к ней подкралась такая простая, совершенно дурная в этой ситуации мысль о том, что нужно снова согреть чаю.       — Где дети? — спросил Киба, нехотя отрываясь от губ Хинаты. — Я думал, что сойду с ума от тоски… Хина, — взгляд майора сделался жалобным, каким-то умоляющим. — Я так хочу увидеть дочь…       Хината схватилась за руку мужа и, опершись на нее, поднялась на ноги. Киба тоже встал, и они повернулись к Хане.       — Дети гуляют. Скоро должны вернуться.       — Хорошо, — майор в предвкушении переступил с ноги на ногу, коротко огладив Хинатину щеку.       — Тебя ждет сюрприз, — перешагнув через осколки разбившейся чашки, хитро произнесла Хана, незаметно смахивая слезу, щекочущую подбородок. — Твоя дочурка, братец, самый крикливый младенец на свете. Но, — она вскинула указательный палец, дабы внести ремарку, — эта девочка — также самая очаровательная крошка из всех, кого я когда-либо видела.       Киба снова несдержанно улыбнулся, и в уголках его глаз собрались слезы.       Роза с детьми и вправду вернулась совсем скоро, да так и обомлела, стоя в дверях. Майор Инузука возвышался напротив нее, тут же опустившись к остолбеневшему сыну, и экономка едва душу Богу не отдала от такого потрясения. Мальчик тоже глазам своим не поверил, а когда кинулся в отцовские объятия, громко заплакал.       Стоит ли говорить, что младшенькая за милую душу подхватила, сиреной завывая на весь дом? Благо, майора таким не испугать. И вместо того, чтобы растеряться от такого приветствия дочери, он смотрел на нее с трепетным благоговением, вытягивая руки, чтобы, наконец, со слезами на глазах прижать малышку к себе.       Хана недолго любовалась единением семьи Инузука. Она сломя голову понеслась к телефонному аппарату, чтобы поскорее сообщить их друзьям, что брат жив и даже невредим, ведь ранение успешно заживало. И что тут сказать? Столько радостных возгласов Хана не слышала, пожалуй, никогда в своей жизни.       Киба долго разговаривал с сыном за закрытыми дверями, а когда он уснул, поспешил вернуться к Хинате, что кормила дочку перед сном. Супруги почти не спали этой ночью: предавались любви, говорили о всяком, снова любили друг друга и вспоминали о чем-то далеком и, тогда казалось, несбыточном. Хината проснулась непривычно поздно в ее понимании, и когда не обнаружила в постели майора, ее охватил панический ужас. Она сошла с ума? Ей все приснилось? Что делать, куда бежать?       Майор не растерял привычки просыпаться ни свет ни заря, даже если спал плохо или и вовсе глаза не сомкнул. Хината ворвалась в кухню в одной ночнушке, а когда увидела как Киба преспокойно попивал чай, и держа на руках дочь, самозабвенно с нею ворковал, она расплакалась. Хана же рассмеялась, бросившись ее обнимать — такую растрепанную ото сна, совершенно потерянную и жалобно плачущую — и велела Розе сварить своей невестке кофе.       К вечеру было организовано большое застолье. Хиаши Хьюга долго говорил с майором по телефону, и было решено, что он с женой и детьми наведается в дом семьи Хьюга на следующий день, чтобы потолковать о том о сем наедине. Посему, сегодняшним вечером в доме Инузука собрались лишь их верные друзья, что до последнего не верили в возвращение Кибы после того, что им пришлось испытать.       Мальчишки играли в саду, а Роза гуляла с малышкой неподалеку, что позволило забыться с друзьями всяческими разговорами за стопкой-бокальчиком, что только и успевали наполняться чуть не до самых краев.       — Значит, ты больше всех обо мне плакала, Ино?       Хитрая улыбка майора на одну сторону, его вопросительно приподнятая бровь, чуть сощуренный, пристальный взгляд… Яманака фыркнула, для вида взявшись за бокал с вином.       — Да уж конечно, — ожидаемо возразила она. — Не льсти себе, майор. Ну, я пустила слезу, конечно. Ты же умер. Что мне было делать?       — Заливай, милая, — с усмешкой одернул ее Шикамару и обратился к Инузуке. — Она два дня в лежку лежала, Киба, — он следом обиженно хмыкнул. — Словно это у нее муж умер.       — Да ладно, — скрестив руки на груди, ухмыльнулся майор. — Я польщен.       Яманака наградила мужа убийственным взглядом, и он зажмурился, когда она наступила ему на ногу под столом.       — Идиот.       Киба рассмеялся над хмурым, несколько сердитым выражением лица подруги, и вытянул руку, чтобы накрыть ладонью костяшки ее пальцев.       — Спасибо за твою дружбу, Ино.       Теплый взгляд майора и его добрая искренняя улыбка заставили Яманака заломить брови, а глаза заблестеть от подступающих слез. Она кивнула ему в ответ и сжала в руке его пальцы. Как же счастлива была Ино в этот момент! Впредь она десять раз задумается, если ненароком возьмется хоть в чем-нибудь упрекать друзей. Ценить этот дар — вот о чем зареклась Ино Яманака в этот вечер.       — Честно говоря, я думал, тебе дадут подполковника, — сказал Какаши под тихие смешки Сакуры, что не отлипала от своего бокала с вином.       — Может, и дадут, — откинувшись на спинку стула, пожал плечами Киба.       — Как твое ранение? — Сакура резко посерьезнела, выпрямляясь в спине. — Может, придешь ко мне на осмотр?       Хината закивала, вскинув глаза на мужа.       — Придет, не сомневайся. У него уже образовался рубец, но лучше взглянуть.       — Это ерунда, Хина, — майор поцеловал супругу в висок, переплетая их пальцы. — Меня хотели еще на неделю в госпитале оставить, но я сбежал.       — Сбежал? — в удивлении вторила Ино.       — Ну, так а чего койку лишний раз занимать? — непринужденно проговорил Киба, забросив в рот оливку без косточки. — Там раненых немерено. Даже вспоминать не хочу, что в госпиталях творится. Я еще легко отделался. Считай, царапина.       — И слава Богу, — поспешила вставить Хана.       — Но знаете, что более поразительно? — майор подтянул стул поближе к столу и, осторожно распутав их с Хинатой руки, заключил пальцы в замок.       — Что? — спросила она, коснувшись ладонью его спины.       Киба подался вперед, оглядывая каждого из друзей.       — Мне приснился Наруто.       Сакура в мгновение ока оживилась. Беспокойно заерзала на стуле и заинтересованно нагнулась к Кибе, что сидел через стол от нее.       — Правда, что ли?       — Но ты как-то говорил, что теперь тебе почти не снятся сны, — насторожившись, припомнила Ино.       — В том-то и дело! — громогласно воскликнул Инузука, и Хината вздрогнула от неожиданности, следом припадая к его плечу.       — И что тебе приснилось? — поинтересовался профессор.       Киба уставился в одну точку, оживляя в памяти свое последнее сновидение.       — Мы с Наруто были в экспедиции. Дело было под ночь, и ты, Какаши, велел разбить лагерь.       Ино поежилась, припоминая условия, в которых жила долгие месяцы, превозмогала себя, любила, боялась и проявляла отвагу, примирялась с судьбой, приобретала и отпускала. Любые воспоминания об экспедиции приносили ей светлую грусть, но вот неудобства, с которыми приходилось сталкиваться каждый день, всякий раз заставляли вздрагивать неприязненно. Однако это не мешало ей возвращаться в уже совсем другие экспедиции, что не длились больше двух-трех недель и ничего общего с древними пророчествами не имели.       — Как вспомню — так вздрогну.       Хината хихикнула, устраивая подбородок на плече мужа и мечтательно возводя глаза к потолку. Ей же вспоминалась их вспыхнувшая любовь, непреодолимая страсть и каждый драгоценный момент единения.       — А мне нравилось.       — Да-да, — отмахнулась Ино. — Я помню, тебе там все по нраву пришлось.       — Может, он уже расскажет, что собирался? — вклинился Шикамару.       — Ага, спасибо, — Киба прочистил горло и продолжил рассказ, найдя невидимую точку, куда вновь внимательно уставился. — Так вот. Мы с Наруто стали устанавливать шатер. Ты, кстати, — он резко обернулся к Шикамару, — куда-то тогда ушмыгнул, и я все порывался тебя найти — пара рук-то были не лишними.       — Да он курил, наверное, — покосившись на мужа, съязвила Ино.       — Или выслушивал твои очередные оскорбления, — лихо парировал он.       — Да когда это я тебя оскорбляла?! — возмутилась Яманака, с претензией воззрившись на Шикамару. — Даже если и так, ты сам меня вынуждал!       Нара затряс головой, поражаясь наглости этой проблемной женщины.       — Даже когда просто преспокойно себе курил? — он усмехнулся. — Да ты мне прохода не давала.       Ино широко распахнула рот.       — Я-то?!       — Ну не я же.       — Вот что. Ты... — Яманака смолкла, когда Киба громко кашлянул, напоминая, что история, вообще-то, только его, и дополнения тут не требуются. — Извини, продолжай.       — В общем… — майор запустил руку в волосы, задумчиво почесывая затылок — уж забыть успел, на чем остановился из-за препираний этой сумасбродной семейки. — А, точно. Наруто стоял напротив меня, и когда мы стали натягивать шатер, он возьми да выдай, — Киба свел брови и, сощурившись насмешливо, скривил губы. — «Значит, ты тут так и подохнешь, жалкий майоришка?»       Женщины одновременно охнули, переглянувшись между собой, а Какаши с крайне серьезной миной вслушивался в слова Кибы.       — Так и сказал? — тихо спросила Сакура.       — Слово в слово!       — А ты что? — заглядывая майору в рот, шепнула Хината.       — А я ему говорю: «Чего?! Ты че там несешь? Натягивай давай!» А он мне опять: «Я не для того затерянную пирамиду оседлал, чтобы ты тут подох!» И все с улыбочкой своей, представьте?!       — Это определенно что-то значит… — пощипывая себя за нижнюю губу, озадачился профессор.       — Я тоже так подумал, — согласно закивал Киба. — Но я когда проснулся, нехило так истекая кровью, мне не до чего стало. Я просто был рад, что Наруто мне хоть раз приснился. Пусть и молол там невесть что…       — Он просто хотел напомнить, чтобы ты не сдавался, — с улыбкой произнесла Хината, огладив костяшками пальцев щеку майора.       — И это помогло, Хина, — горячо выпалил он. — Что-то внутри меня перевернулось, и я словно знал, что делать. Мы тогда с ребятами сумели живьем выбраться, хотя вокруг все горело адским пламенем от минувших взрывов. Может, это просто совпадение. Но я хочу верить, что нет.       — Никаких совпадений быть не может, — отчеканила Ино то ли чтобы Кибины убеждения не рушить, то ли сама так всерьез считала.       — Хотелось бы верить, — улыбнулся майор. — Так что… Наруто, выходит, тогда не единожды людские жизни спас.       Сакура опустила глаза, и улыбка мимолетной тенью пробежалась по ее губам. Какаши это заметил, все понял без слов, поцеловал ее пальцы.       — Тогда предлагаю выпить за Наруто, — взметнув в воздух руку с наполненной стопкой, провозгласил Шикамару.       Зазвенели бокалы, зашелестели салфетки. Все приготовились пить.       — За Наруто! — раздалось за столом, и каждый сделал по глотку-другому в память о друге, что никогда не был для них просто работником музея древностей, однажды и навсегда став героем.       — Спасибо, что рассказал об этом, любимый, — прошептала Хината, отводя отросшие волосы от лица майора.       — Просто знай, что не ты одна несешь в себе нерушимую веру, — тем же шепотом отозвался он. — Спасибо, что несмотря ни на что ждала и верила в меня, Хина. Я безмерно тебя люблю.       Она коротко поцеловала его в уголок губ.       — Это мой долг, майор.       Он улыбнулся, когда Хината шепнула ему слова любви, следом прильнув щекой к его теплой ладони. Жизнь — штука переменчивая. Так и мечется от хорошего к плохому да обратно. Но если не переставать верить, пережить можно все.       И Хината в очередной раз в этом убедилась.