По ту сторону Каситы

      Мирабель не всегда чувствовала себя белой вороной. Первые пять лет жизни она была ярким светом счастья и всеобщего обожания — семья любила ее, как никогда, а жители находили в ней надежду на благополучное будущее. Все гадали: какой же дар получит малышка Мирабель? Поговаривали о том, что, пока что, у ее сестер были самые полезные способности. В общем-то, возможно, именно поэтому от Мирабель все, затаив дыхание, ждали чего-то особенного. Чего-то чудесного. По-настоящему удивительного. Но, когда седьмая церемония получения Дара обернулась провалом, всё резко изменилось: Мирабель узнала насколько непростительно быть обыкновенной.       Нет, конечно, Мира не опускала руки: она и семье помогала по мере возможности, и себя пыталась найти. Бралась за все, до чего дотягивались ее руки. Прибраться в доме? Конечно, только подскажите, где взять тряпку и ведро. Помочь маме на кухне? Разумеется, у Миры же как раз появилось свободное время! Подшить одежду, которую гиперактивный Камилло опять где-то порвал? Да, а лучше дайте взять мерки, чтобы смастерить новое пончо! Мира все равно собиралась заняться шитьем. В общем, Мирабель всеми силами пыталась не стать обузой для своей семьи, где каждый был чем-то одарен просто потому что был Мадригаль. Даже абуэла, в сущности не владевшая каким-то особенным даром, имела власть — не менее важную силу. Впрочем, ответственность на них ложилась прямо пропорциональная, но маленькая Мира не могла этого понять.       Ровно как и то, куда делся tío Бруно на следующей же день после её неудавшейся церемонии. В общем-то, никто не знал. Никто не мог найти ни одного следа Бруно: ни в день его исчезновения, ни через месяц, ни через несколько лет. Хотя, едва ли кто-то всерьёз занимался этим. Только Касита полнилась взволнованными перешёптываниями, что грозили вырваться и обрушиться сильным дождем на общину. Но, дабы пресечь хотя бы часть из них, уже тем же злополучным вечером Альма, выйдя на крыльцо дома объявила:       — Бруно Мадригаль предал семью и покинул Энканто.       Удивительно, что такая короткая фраза вызвала такое бурное обсуждение. Мирабель до этого даже не думала, что слова могут вызвать подобный ураган. В буквальном смысле: Пепа еще долгое время ревущим ветром гоняла тучи над Энканто, подчеркивая общее волнение. Кто-то не верил в сказанное, кто-то боялся поверить, но никто, в сущности, не мог безоговорочно согласиться с этим. Пусть, Бруно никогда не пользовался хорошей репутацией Мадригаль, но не был предателем в чужих глазах. Теперь же стал, стал бесповоротно: не может же глава общины сорвать? Не может же Альма, стоящая на крыльце в молчаливом напряжении, без зазрения совести врать народу, которого вела все это время в светлое и чудесное будущее. Врать на счет собственного сына, которого родила в тот же день, что и нашла чудесный край.       И Мира в тайне винила себя в произошедшем. Детский разум видел до боли простую и понятную закономерность в неудавшейся церемонии и пропаже родственника: tío Бруно просто разочаровался в племяннице. Со временем Мирабель поняла, что так просто не могло быть, но странный, горький осадок остался.       К тому же она каждый день видела разочарованные взгляды горожан, которые только подтапливали иррациональное чувство вины. Конечно, они не могли сравниться с выражением лица Альмы, который она увидела стоило ожиданиям общины не оправдаться: в сознании маленького ребенка слишком отчетливо отпечатался образ испугавшейся абуэлы, слишком крепко держащей свечу, пламя которой угрожающе затихло. После, примерно с таким же выражением лица она рассказывала горожанам о Бруно, словно говоря между строк: «Ваши ожидания вновь не были оправданны».        Но время шло: дни сменялись месяцами, месяца — годами. И вот tía Пепа, которая никогда до этого не ела рыбу, сама попросила добавки. Тогда удивились все, а Джульетта, передавая тарелку, в шутку спросила, не беременна ли ее сестра. Пепа тогда отшутилась, но через пару дней в дом пришла гинекологиня, которая, спустя короткий осмотр, посоветовала будущей маме есть за двоих. Все радовались, в то время как Мирабель, как никто, знала, что ждет её еще не родившегося кузена. И в эту же ночь она поклялась пройти с ним через все испытания, которые только могли встретиться. Возможно, так Мира хотела подтвердить хотя бы для самой себя, что она еще что-то может. Что она тоже достойна носить фамилию Мадригаль.       Никто, конечно, не хоронил дар ещё не родившегося ребенка, но с самого дня объявления о беременности, все невольно возвращались в памяти к прошлой неудавшейся церемонии. И Мира вновь начала чувствовать на себе осуждающие взгляды, будто она одним своим существованием, прокляла ребенка Пепы за бездарность. А уже через девять месяцев Мирабель пряталась в комнате от разыгравшегося ужасного урагана. На следующий день Мира узнала, что, если бы не волшебные лепешки ее матери, tía Пепа могла бы не пережить свои третьи роды. Но мальчик родился здоровым и любознательным. Его интересовало все, в особенности окружающий его животный мир. Возможно, именно поэтому ко дню церемонии Мирабель сшила маленькому Антонио игрушечного тигра.       Мальчик был рад. Мира тоже: она смогла отвлечь Тонио хотя бы на мгновение. Одно лишь мгновение, потому что уже в следующую минуту Касита попросила их выйти из комнаты.       Антонио почти сразу забрали к себе его родители, Мирабель же ушла вниз в открытый внутренний дворик, который, к этому времени, уже был готов к церемонии. Разве что Исабела никак не могла определиться с цветами, которые должны были украшать лестницу. В сущности, это были одни и те же розы, просто разных сортов, которые не повещённый даже различить бы не смог бы. Но Иса со знанием мастерицы перебирала вариант за вариантом, пока не решила поменять все и выбрать орхидеи. Во время церемонии Миры Исабела так не заморачивалась: впрочем, в то время она и не знала столько сортов растений. С другой стороны, Мирабель не могла отрицать очевидного — все в её семье стремились сделать этот вечер по-настоящему идеальным, будто бы от этого зависел выбор свечи. Будто бы все в этом доме крутилось вокруг её неугасаемого пламени — такого хрупкого и незыблемого одновременно. Мире казалось это таким абсурдным: она не понимала причину провала церемонии десятилетней давности, но и не считала, что его можно будет избежать вновь обычным косметическим улучшением Каситы.       Решив не мозолить глаза Исабеле, Мира двинулась на кухню. Разминулась там с родителями: Джульетта вместе с Агустином несли угощения в общую залу. Камилло, которому, видимо, не удалось стащить пирожное, заметив кузину, остановился и направился к ней.       — Ну, как дела?       — Все нормально, — Мира пожала плечами.       — Абуэла уже прочитала свою суперважную речь Тонито? — игриво поинтересовался Камилло. Мира сразу поняла о какой речи он говорил.       — Нет.       — Какая жалость! Антонио многое теряет. Впрочем, я и сам могу ему многое сказать, — с гордостью заявил он.       — Сомневаюсь, что ты сможешь сказать также, как абуэла, — Мира покачала головой. Камилло же, возмутившись, спросил:       — Я не понял, ты что, сомневаешься во мне? — и, Камилло, уперев руки в бока, в миг перевоплотился в Альму. Сложив руки перед собой в фирменном жесте абуэлы, он продолжил. — Благодаря чудесным талантам нашей семьи, наш дом стал настоящим Раем. Сегодня ты получишь свой волшебный дар, мой маленький Антонио. Трудись же во благо общины, укрепляй наш дом, чтобы семья гордилась тобой. Но помни, ты сам уже чудо — Антонио Мадригаль. Какой бы дар тебя не ждал, он будет таким же особенным, как и ты.       Мирабель тихо посмеялась, невольно вспоминая, как то же самое, слово в слово, говорила Альма ей, но далеких десять лет назад. Надо сказать, что после неудачи абуэла и слова ей не сказала: первым, кто нашел сбежавшую с провального праздника Миру, был Камилло. Все же они пять лет росли в одной комнате и смогли неплохо сдружиться. Настолько, что Камилло даже знал её тайное место.       Мирабель уже хотела что-то ответить, как вдруг услышала Пепу:       — Камилло Мадригаль, скажи мне, где тебя пламя свечи носит?!       От ее крика сам Камилло, подпрыгнув, за несколько секунд поменял образы всех членов семьи. И, бегло извинившись, исчез. Мира могла лишь посочувствовать ему: злить Пепу всегда опасно, иногда даже травматично. Впрочем, и Мирабель не стала задерживаться на кухне — отправилась обратно в внутренний дворик к семье выяснять, чем она могла бы помочь. А после быстро поняла, что все уже было сделано.       Уже очень скоро в Каситу стали прибывать гости. Мирабель только и успевала здороваться со всеми и провожать к месту церемонии — это все равно было даже не неблагодарное, а бесполезное дело. Все и так знали, где в вилле Мадригаль находился внутренний дворик, но даже так никто не отказывался от сопровождения. В конце концов, Мирабель, закрутившись в потоке гостей, совершенно случайно заметила на своей новой рубашке торчащую на новой вышивке нитку и решила могла бы разобраться с ней, пока церемония не началась. Быстро добежав до детской комнаты, она в два счета нашла ножницы и отрезала с торчащую ниточку. Но, выходя, поняла, что немного опоздала — все затаили дыхание, высматривая на верхний порожках Антонио, что вот-вот ступит на лестницу, чтобы спуститься к ожидающей его в центре внутреннего двора Альме.       Тонио выглядел взволнованно. Смотрел, на стоящих рядом с абуэлой родителей и мялся на одном месте. Будто пытался увидеть кого-то еще. И, заметив замеревшую совершенно в другом месте Мирабель, будто ожил, протянув ей руку. Мира, несколько секунд глупо поморгав, отмерла, помотав головой. На что Антонио одними губами прошептал:       — Пожалуйста… ты мне нужна.       И Антонио посмотрел на нее таким детским, таким молящим и невинным взглядом, что Мирабель не смогла отказать. Она, под взволнованные перешептывания, добежала до него и, взяв за руку, повела к свече.       Антонио держал ее крепко. Будто Мирабель была всем его миром, единственной гарантией, что все не сойдут с ума, если церемония обернется трагедией. Она являлась живым доказательством того, что жизнь не закончится даже в случае самого плохого из возможных исходов, а Антонио за этот вечер успел навыдумывать их великое множество. А все потому что всегда рядом будет Мира — любящая и понимающая сестра. Иногда Мирабель казалось, что Тонио лучше ладит с ней, чем с Пепой. Нет, конечно, она не набивалась к нему в матери, при живых-то родителях, но Антонио всегда мог рассчитывать на её теплые объятия и душевные разговоры. Надо было только прийти и выложить все, что накопилось в сердце за день, а после предоставить всё сестре. И вот уже очень скоро они сидели на кровати с чашками расслабляющего чая Джульетты и смеялись над какой-нибудь выходкой, которую вытворил Камилло или плакали над произошедшими в городе несправедливыми событиями. Слезы или смех — Мира могла принять все, не осуждая.       И вот Антонио и Мирабель подошли к Альме. Абуэла, как и всегда, держала в своих руках свечу. Не дожидаясь слов, Мира мягко отстранилась от Тонио и заняла место позади Альмы, рядом с Пепой и Феликсом. Абуэла выглядела нейтрально — она в принципе была самым спокойным человеком в этом внутреннем дворе: Антонио, боясь лишний раз вдохнуть, тревожно внимал ее речам, готовясь к своей судьбе; его родители стояли совсем рядом, разделяя чувства и мысли сына; а гости церемонии перешептывались, гадая, не обернется ли крахом и эта церемония, своевременно подмечая, что Мирабель находилась в опасной близости к свече.       — Антонио Мадригаль, сын Педро Мадригаль, который своим подвигом дал нам возможность и жить и чтить его память, будешь ли ты продолжать его дело? — давно заученный текст слетал с губ Альмы быстро. Из года в год он не менялся, даже «сын» не сменился на «внук», разве что первые слова наполнялись большей тоской и горечью, чем раньше.       — Да.       — Понимаешь ли ты возложенную на твои плечи ответственность?       — Да.       — Готов ли ты трудиться каждый день во благо Энканто?       — Да.       — Тогда, сын мой, коснись свечи и она одарит тебя волшебством, — Альма протянула свечу к Антонио.       Тонио вновь замялся. Он посмотрел на Мирабель, в надежде разыскать в ее глазах поддержку. Она одними губами, улыбнувшись, произнесла: «Давай» — и Антонио, ведомый подаренный ею надеждой, коснулся свечи.       Пламя засияло, одарив всех присутствующих мягким, но таким желанным светом. Бабочка, магией отпечатавшаяся на основании свечи, слетела и закружилась вокруг Антонио. Мальчик завороженно следил за ее грациозным полетом и, подняв руку, попытался дотянуться. Бабочка, игриво хлопнув крыльями, опустилась на его палец, а после обратилась в целую стаю. Магия пронизывала воздух, искрилась и очень скоро обернулась в тигра — гордое, невероятно статное животное, что завораживало взор каждого. Антонио удивленно наблюдал за тем, как тигр аккуратно опустился на лапы и, обойдя его, склонил перед голову. Антонио, шутя, сделал реверанс перед тигром и тот в ту же секунду рассыпался в сотни искр, которые вновь нашли свой вечный покой на свече.       Внутренний дворик захватила торжественная тишина, пока Альма не объявила:       — У семьи Мадригаль новый дар! — а после гости взорвались в аплодисментах.       Мирабель была рада за Антонио. На ее глазах мальчишка сиял, а после, завидев подлетевшего тукана, с радостью выслушал его, будто понимал. А ведь действительно понимал и даже пригласил на праздник других животных! В любой иной день Альма бы пожаловалась на это, сказав: «Ну что за зверинец вы тут развели!» — сейчас же она сама танцевала, кружась рядом с пестрыми попугаями.       Но часть Мирабель была… подавлена. Мира не совсем могла понять почему: она, как хорошая сестра, в конце концов, как Мадригаль, должна была быть рада за Антонио. Обязана. Но сейчас, вопреки собственным ожиданиям, не могла в полной мере улыбаться ему, в глубине душе понимая, что теперь она вновь стала единственным бездарным ребенком в семье. Позорным черным пятном на вечно сияющем древе Мадригаль.       Она, конечно, ни в коем случае не желала Антонио такой судьбы, но от этого лучше не становилось. Мира с замиранием сердца следила за тем, как её семья, купаясь в всеобщем обожании, становилась рядом для общей фотографии. Фотографии, на которую её не позвали. Хотя, она сама и не рвалась.       Мирабель нахмурилась, сжав руки в кулаки. Это ведь нормально: она не одаренная, не должна мешать им сиять. Она бы своей обыкновенностью, вероятно, испортила бы снимок, привлекла бы своей тенью внимание присутствующих к другой стороне чудесной семьи. Но Мирабель злилась, смотря на их улыбчивые лица. Злилась, потому что даже мама не заметила отсутствие дочери. Но, так нельзя. Это ведь неправильно.       Мирабель глубоко вздохнула и, развернувшись, ушла в тень. На задний двор Каситы. Уйти куда-то далеко она не могла — праздник был в самом разгаре, но и находиться в обществе весёлых людей не желала. Слишком сильно Мира отличалась от них со своей раздраженностью и подавленностью. Мирабель ведь всегда старалась уверить себя в том, что все хорошо — это просто этап, который надо было пройти. Что её ждёт светлое будущее, в котором она могла сиять также, как и все Мадригаль.       Но она больше не могла себе лгать.       Мира не могла сделать ничего из того, что умели остальные. Еда, которую она готовила была обыкновенной, цветы, которые она поливала на подоконнике не вырастали по мановению руки, а все её перевоплощение заканчивались на смене причёски и одежды. Но ночь от ночи она видела один и тот же сон: там, где в ней было волшебство. Там, где они все были равными, там, где одинаково сияли.       Мирабель почувствовала, как предательски защипало в носу. Она поджала губы, обняла себя и пробежала вперёд, удаляясь от всех этих весёлых звуков. Впереди — тёмный задний дворик с одинокой горкой и парными качелями. В детстве Мирабель любила здесь находиться, качаться до потери чувств или летать с горки, представляя себя кем-то иным.       Кем-то по-настоящему чудесным.       Шмыгнув носом, она ускорилась. Сев на качели, Мира несколько раз оттолкнулась ногами от земли. Недостаточно. Она поднялась, встав ногами на сидение, и принялась раскачиваться.       Очень скоро ветер стал врезаться в её волосы, трепать, поднимая вверх. Оголенная шея покрывалась мурашками, бегающими вниз, к спине. Ветер вздымал юбку: ткань путалась между ног, обнажала белые панталоны, а вышитые на подоле бабочки, казалось, парили, кружась вокруг цветов. Мирабель прикрыла глаза и, подняв голову, поджала губы. По щеке скатилась слеза. Обогнув скулу, она остановилась у подбородка, но вскоре упала вниз, впитавшись в землю.       Мирабель раскачивалась все сильнее и сильнее, теряя связь с реальностью. Скорость нарастала, и вскоре Мира вовсе перестала отличать небо от земли. Все стало одним единым пространством, где было место только безграничному полету и свободе. Казалось, что один шаг — и она словно бабочка, взмахнет руками-крыльями и станет одним целым с этим ветром. Но чуда не случилось. Наоборот, все закончилось в один момент: излишне сильно оттолкнувшись, она, неожиданно оступившись, вскрикнула и полетела вниз.       Один удар головы о землю выбил из тела сознание. А качели все летали над её телом, не сбавляя амплитуду.

***

      Мирабель очнулась от странного, противного скрипа. Первое, что она почувствовала — это землю, упирающуюся в щеку. Нахмурившись, Мира с трудом смогла разлепить глаза и, приподнявшись на руках, едва не встретилась лбом с качелями. Мирабель потёрла виски, пытаясь вспомнить, что вообще случилось. В памяти была лишь одна картина: то, как она, раскачивавшись, не удержалась и полетела вниз. А дальше только пустота.       Мира поспешно отползла от качелей и, встав, отряхнулась. Неожиданно поняла, что вокруг — лишь тишина. Только скрежет качелей нарушал это молчание. Мирабель нахмурилась: никогда еще в Энканто, тем более в вечно работающем доме семьи Мадригаль не было настолько тихо. И в целом, осмотревшись, она поняла, что все было каким-то иным: небо заволокло серыми непроглядными тучами, забор рядом обветшал, а перила горки обломались. Будто все вокруг в одночасье выцвело, обезлюдело, а единственным ярким пятном в этом тусклом мире осталась только Мирабель.       Потерев вспотевшие от странного волнительного предчувствия руки, Мира обняла себя под грудью и, чуть сгорбившись, подошла к забору. Некогда за ним находилась протоптанная витиеватая дорожка, ведущая в густой, красивый лес. Теперь же она заросла травой и утопала в пугающих своей чернотой джунглях. Мирабель много раз ходила по этой тропе, вместе с мамой собирала грибы и ягоды в лесу, теперь она ни за что не решилась бы приблизиться к страшным, угловатым деревьям.       Мира обернулась и нахмурилась, увидев перед собой Каситу. Точнее то, что осталось от ее любимой виллы.       Узнаваемые черты проглядывались: бордовая черепица, высокая зеленая башня Бруно и флигель на ней. Но вот только там, где раньше цвели розы Исабелы остались лишь иссохшие лианы, а ставни окон то тут, то там были отломаны, возможно, даже валялись на земле. Мирабель умом понимала: этого быть не может. Она не могла пролежать на заднем дворе никем не разыскиваемая настолько долго, что даже Касита успела обветшать. Но все было таким натуральным, таким пугающим, что сном бы рука не поднялась назвать.       Мира прошла вперед, а после свернула к внутреннему дворику. Проходя мимо фасада, она аккуратно положила ладонь на стену виллы и прошептала:       — Касита, что же с тобой стало? — Мира поджала губы, и, отстранившись, увидела на руке потрескавшуюся краску и грязь.       Как вдруг вздрогнула: ставни над ней заскрипели дважды, пока одна из них оторвалась и полетела вниз. Мирабель только отскочить и успела — еще бы секунда и ее просто зашибло. Мира мотнула головой, посмотрела наверх, как вдруг увидела шорох внизу — ставни, будто на последнем издыхании, попытались дотянуться до нее. Мирабель отскочила в тот же миг и, пару секунд задержавшись взглядом сначала на упавших ставнях, а потом на целых, решила уже перейти к внутреннему двору. Настолько быстро, насколько могла, стараясь просто не думать о том, что только что произошло. Но раз за разом приходилось, потому что ничего вокруг не менялось.       Плитка под ногами была потрескавшаяся и грязная, причем, скорее всего уже давно. Калитка с трудом поддалась — в какой-то момент Мира уже была готова перелезать через нее. Но все же, попав внутрь, не могла поверить в своим глазам: все выглядело таким бедным, таким безжизненным, что даже жалким. Лишь паутина вверху напоминала о том, что в этом мире была жизнь. Жизнь, когда-то полная ярких переживаний и красок, полная магии и чудес. Жизнь величественная, жизнь, которую многим в общине ставили в пример. Но все выцвело и потускнело, затерявшись где-то в годах. Это пугало и заинтересовывало одновременно.       Внутренний дворик встретил Мирабель треснувшей деревянной аркой. Мира неловко потеряла руки и съежилась, услышав новое завывание ветра. Атмосфера обезлюдевшей Каситы угнетала, навевала депрессивные мысли о собственной беспомощности. По стенам и плиткам виллы тянулись витиеватые трещины, глубокие и болезненные. Странный, иррациональный страх все сильнее овладевал Мирабель и достиг своего пика, когда она услышала чей-то обеспокоенный зов. Мира нахмурилась, мотнула головой, оглядевшись, но источника звука не нашла. Но зов повторился:       — Мирабель, — ее имя разносилось вместе с ветром, взывало к хозяйке. Странно знакомый голос, долетавший словно через пелену, со временем стал более взволнованным.       — Кто ты? — спросила Мирабель, как вдруг с крыши с характерным звонким стуком упала черепица. Мира обернулась, на мгновение забыл о зове, подошла к ней настороженно смотря. Черепица лишь безжизненно лежала на плитке.       Мирабель потянулась за черепицей и аккуратно подняла ее. Но осторожность не помогла: Мира случайно порезалась о ее острые края. Она тревожно посмотрела на небольшую ранку, тянущуюся по ладони. Боль была, как настоящая, а вторил ей этот постоянный зов, к которому присоединилось странно молящее требование:       — Очнись, пожалуйста.       Зов заполнял все вокруг собой, вызывая лишь странную, ноющую тревогу. Мирабель прижала к себе голову, обхватила руками и зажмурилась в попытке абстрагироваться от странного голоса. Да вообще все в этом месте было каким-то давящим: и скрипучие качели на заднем дворе, и валяющиеся в переходе отломанные ставни, и черепица с опасно-острым сколом на краю. Даже небо давило своей непроглядной темнотой, тучи которого оседали на самые плечи, силуэтом образуя вихревые повороты.

***

      Мирабель приходила в себя. Тело казалось тяжёлым, особенно голова, а по вискам как будто били набатом. Ко всему этому над ухом постоянно шли разговоры, чаще всего на счёт неё. Мира нахмурилась, повернула голову и вдруг поняла — все затихли. А, когда она открыла глаза, вновь оживились.       — Как ты, дорогая? — над Мирабель склонилась Джульетта, готовая в любой момент сорваться за волшебными арепами.       — Я… Все хорошо, — Мира нахмурилась, пытаясь вспомнить то, как она оказалась в кровати в окружении почти всех родственников. — Что случилось?       — Мы нашли тебя на заднем дворе у качелей.       — Ах, да. Я упала, наверное, — Мира нахмурилась, с трудом вспоминая произошедшее. Как вдруг мама, подавшись вперед, взяла её за руку. Больную руку.       Мирабель зашипела боли, выдернув ладонь из ласковых рук Джульетты, и прижала её к себе. В это мгновение, словно импульсом боли, к Мире вернулась память. Мирабель вспомнила, как оказалась в том странном месте; как едва не попала под летевшую ставню; как порезалась о разбившуюся черепицу.       По спине пробежали мурашки: если все это был сон, откуда порез на её ладони? Почему рана так болела? Мирабель, словно больная рассудком, подняла руку и завороженно уставилась на ладонь. Она не верила своим глазам: в центре тянулась продолговатая рана, кожа вокруг покраснела, а на подушечках пальцев виднелись следы крови. Не слушая взволнованно лепетавшую маму, Мира заторможено потерла пальцы друг о друга, словно проверяя способна ли вообще на это, а после, перевернув руку, посмотрела на внешнюю сторону ладони. Кроме этого пореза ничего не было, но уже одно его наличие говорило о странности происходящего.       — Ох, дорогая, я сейчас схожу за… — Джульетта встала с кровати, как вдруг Мира, потянувшись к ней здоровой рукой, остановила.       — Это всего лишь порез, мам. Но, это странно, я помню, как его получила.       — И что тут странного? — спросила стоящая сзади Исабела. За ее спиной находилась Луиза, взволнованно смотря на Миру.       — Я была где-то в другом месте, — растерянно пробормотала Мирабель. Сидевшая рядом мама заметно напряглась, переглянувшись с Пепой. — Я не знаю, как это описать, но точно не здесь.       — Вероятно, ты сильно ударилась.       — Нет… Я точно помню, как я там очнулась, прошла к внутреннему двору Каситы. На меня ещё едва ставня не свалилась!       Джульетта вновь переглянулась со стоящей у выхода Пепой. Последняя молча кивнула и вышла из комнаты. Мирабель проводила её взглядом, а после встретилась в встревоженным взглядом отца.       «Черт, я всего лишь потеряла сознание и порезалась. К чему это волнение?» — пронеслось у Миры в голове.       — Мирабель, о чем ты говоришь? — обеспокоенно спросил Агустин. — Ставня не могла на тебя упасть. Не в Касите.       — Нет, подожди! Я потом прошла во внутренний дворик. Там все было другим: заброшенным. Потом с крыши упала черепица и я подняла её… Тогда и порезалась.       Воцарилась тишина. Никто не спешил ничего говорить. Мирабель лишь слышала собственное тяжёлое дыхание и быстрое биение сердца: в её голове не укладывалось происходящее. Даже если ей все привиделось, она не могла так порезать руку, падая с качелей. Там и камней не было под ними, только грязь, перемешанная с песком.       — Дорогая, Иса права, ты, наверное, просто сильно ударилась, — наконец-то произнесла Джульетта, успокаивающе погладив дочь по голове.       Мирабель бы соврала, если бы сказала, что не понимала, почему ей не верят: все же сказанное ею больше походило на дурной сон, чем на реальность. Может, и сама Мирабель бы сочла это обычным кошмаром, но рана на руке говорила обратное: что-то точно произошло. Что-то такое, что Мира, наверное, не в силах была объяснить словами. Впрочем, она уже даже подумала попытаться ещё раз, но дверь редко открылась, пропустив в комнату Альму. Желание разъяснять произошедшее резко пропало — спорить с бабушкой или хотя бы в ее присутствии, означало спорить со стеной.       — Мирабель, как ты себя чувствуешь? — в её голосе было больше страха, чем волнения. Грань между этими чувствами тонка, да, но подмена одного на другое ощущалась всегда особенно остро.       — Всё хорошо, абуэла, — заверила её Мира, растянув на губах мягкую улыбку. — Я, наверное, просто с качелей упала и потеряла сознание, ударившись.       — Ох, дорогая, тебе не стоило отходить от нас, — Альма пошла ближе, остановившись у кровати, говоря так, будто она была самым проблемным ребенком в семье Мадригаль. — Наверное, не самые приятные ощущения. Пепа сказала, что ты что-то видела, когда была без сознания.       Мирабель напряглась — почувствовала, что от её ответа сейчас зависело многое. Да она не думала, что абуэла поднимет эту тему — не в её характере.       — Да, мне привиделось, что Касита заброшена и безжизненна.       — Вероятно, просто страшный сон. Ничего более. Ведь так? — она скользнула по внучке изучающим взглядом, от чего Мира немного помедлила прежде чем дать ответ:       — Вероятно, — Мирабель все же решила соврать, посчитав, что сил спорить, тем более с абуэлой, у нее совершенно не было.       И, довольная ответом внучки, Альма ещё раз спросила о её состоянии, а после ушла: на улице давно стемнело, а завтрашний подъем, как и любой другой, обещал быть ранним. Следом за абуэлой потянулись и остальные. В комнате осталась только Джульетта. Мирабель некоторое время молча смотрела на маму, пытаясь разгадать то, о чем она думала, пока сама Джульетта не заговорила:       — Угораздило тебя, конечно… Пообещай мне, что в следующий раз бы будешь осторожнее, — Джульетта погладила дочь по волосам.       Мира некоторое время ещё всматривалась в мамины глаза, после чего, нахмурившись, отвернулась. Конечно, Джульетта не верила ей, в общем-то Мирабель вообще никто не верил, но от того, что даже мама выставляла её слова, как очевидную неправду, становилось больнее вдвойне. Мира не знала, чем она заслужила такое недоверие: она ведь никогда не лгала, считая, что любая правда будет заведомо лучше самой сладкой лжи.       — Ты мне не веришь, так?       — Я такого не говорила, — Джульетта мотнула головой.       — Но ты и не сказала, что веришь.       — Ох, Мира, — она подсела чуть ближе, обняв Мирабель. Мире в такие моменты всегда становилось лучше, но сейчас, как назло, обида на маму, обхватившая её шею тонкими когтями, только усилилась. — Мы знаем, как тебе тяжело сейчас смотреть на…       Джульетта не договорила. Мира излишне резко выпуталась из маминых объятий, отстранившись, в результате чего сама целительница уставилась в некотором непонимании на дочь, замерев. Мирабель нахмурилась, повернула голову в сторону, посмотрев на рану на ладони, и произнесла:       — Я знаю, что я видела.       Джульетта вздохнула и, подавшись вперёд, взяла Мирабель за руку. Мира молчала, ожидая ответа от мамы, в то время, как сама женщина непроницаемым взглядом смотрела на алеющую рану. Поджав губы, Джульетта наконец-то произнесла:       — Мира, некоторые вещи иногда должны оставаться обычным сном, какими бы реальными они не казались. Я понимаю, тебе хочется узнать больше, но прошу, не надо. Мой брат Бруно уже шёл по этому пути и так и не вернулся, — голос её был пропитан болью горечи и потери. Мирабель взволнованно смотрела на маму, не узнавая её. Джульетта всегда, пусть и была привычно меланхоличной, но обычно скорее спокойной, в то время как сейчас все обстояло иначе. Женщина была напугана произошедшим и, как бы Джульетта не скрывала, это было видно.       И, стоит признать, что слова мамы никак не успокоили Мирабель, особенно после того, как она упомянула Бруно.       Тем более, после того, как она упомянула Бруно.       Теперь Мира была полна желания узнать, что с ней случилось, как никогда. И, если мама вместо ответов протягивала ей целебную арепу и пространные речи о снах, она сделает это самостоятельно. Но, для начала, стоило сыграть в согласие, убедив Джульетту в том, что она не собиралась выяснять правду своими силами.       Улыбнувшись, Мирабель кивнула, признав свое поражение, после чего Джульетта со спокойной душой отлучилась на кухню, чтобы передать дочери целебную арепу. И, откусывая лепешку, Мира неотрывно следила за тем, как затягивалась рана на руке, оставляя после себя лишь воспоминания о произошедшем — липкие, почти нереальные в глазах окружающих, но настоящие для Мирабель. Улыбнувшись, она посмотрела на маму, и обняв ещё раз, попрощалась. Джульетте надо было идти отдыхать перед тяжелым рабочим днем, а самой Мирабель — на поиски ответов.       Но только где искать? Мире казалось, что мама не просто так упомянула Бруно — в свете того, что про дядю вообще редко когда вспоминали вслух, эта зацепка казалась как никогда важной. Об этом Мирабель думала все оставшуюся ночь, упрямо смотря в потолок, пока, в какой-то момент, не увидела ползущую по нему трещину.       Мира не на шутку перепугалась. Подскочила сразу же, встав на кровати и испуганно следила за тем, как она росла, словно кровоточащая рана, пока не уперлась в стык потолка со стеной над дверью. Мирабель спрыгнула со с кровати и, открыв дверь, выбежала в коридор, оторопело смотря, как трещина тянулась дальше вдоль дверей, угрожающе приближаясь к каждой. И Мира, увидев как опасно затихло пламя свечи, думала бежать за мамой, как вдруг трещина пропала, оставив после себя лишь ощущение склизкой тревоги. Свеча продолжила светиться мягким золотом, будто ничего и не было. Мира часто заморгала, протерла глаза, но обнаружила лишь мерцающую в лунном свете паутину.       Мирабель некоторое время оторопело смотрела на стены, пока не зашла обратно в комнату. Ей нужны ответы.       Ей абсолютно точно нужны ответы.       Первой и чуть ли не единственной, у кого реально можно было раздобыть новую информацию, была Долорес. Она всегда знала больше остальных и, на счастье Миры, не отличалась молчаливостью. Так что, сразу после завтрака, на котором почему-то не было Луизы, она невзначай отправилась на поиски кузины. Долорес нашлась рядом с тарелкой с едой, накладывая себе дополнительную порцию. Мира не обратила на это внимания и, охваченная желанием доказать всем свою правоту, сразу перешла к делу:       — Слушай, Долорес, ты же знаешь, что ты — моя любимая кузина, — протянула Мирабель, рукой облокачиваясь на стол. Долорес коротко посмотрела на неё и, издав короткий странный звук, вернулась к перекладыванию еды на свою тарелку. — И если что случится, я всегда готова поделиться с тобой, ну там, помощи попросить или совета какого-то. И ты тоже можешь мне доверять! Так, в общем, есть вдруг что-то, что ты хотела мне рассказать?       Долорес вопросительно уставилась на Мирабель, ожидая от неё, видимо, каких-то пояснений.       — Ну, о дяде Бруно. Я понимаю, он ушёл давно, но никто ведь не видел этого. Да и вещи его остались все на месте. Даже книги по актерскому мастерству! — воскликнула Мирабель даже, наверное, громче положенного. Понизив голос, она спросила. — Ну так, что думаешь?       Долорес ответить не успела. Из дома резко вышел Феликс, который, найдя её взглядом, строго произнёс:       — Камилло, сейчас же перестань притворяться сестрой, чтобы взять добавку!       Мира удивлённо вскинула брови, а после, а после увидела, как Долорес в ту же секунду стала Камилло — её двоюродным братом-хамелеоном, который, видимо, любил еду также сильно, как и розыгрыши.       — Не очень-то и хотелось, — буркнул Камилло, уходя, по пути все же стащив одну арепу. Феликс уже не стал ему ничего говорить и ушел обратно в дом.       Мирабель уже подумала, что её первое задание обернулось провалом, как вдруг из двери выглянула Долорес. И Мире даже не потребовалось повторять вопрос — прекрасно слышащая кузина и так все поняла:       — Не знаю, что случилось с Бруно, но крысы в стенах даже после его исчезновения долгое время суетились.       — Да?       — Да, — Долорес кивнула. — А ещё Луиза до последнего не спала. Наверное, поэтому, она сегодня и не смогла проснуться к завтраку.       Мирабель нахмурилась. На её памяти Луиза была чуть ли не единственной, кто строго соблюдала режим. Она могла не присесть за день из-за долгой работы, но обязательно вовремя пошла бы спать, чтобы встать с утра пораньше.       — Спасибо большое! — и, махнув рукой, Мирабель отправилась на поиски Луизы.       Мира действительно заметила, что в последнее время её сестра выглядела особенно устало. Обычно она всегда изучала эту неудержимую энергию и бодрость, готовность заняться любым делом, но сейчас все было иначе — желание трудиться все ещё было свойственно Луизе, только вот прежняя быстрота и чёткость действий куда-то пропала. И Мирабель вознамерилась отыскать её. Только для начала надо было найти саму Луизу, что, в общем-то, оказалось совсем нетрудной задачей.       Луиза занималась проблемой ослов: неумелый пастух, как обычно, растерял свое стадо. Мирабель уже несколько дней хотела намекнуть ему, что для предотвращения этого нужно было всего лишь поставить забор или хотя бы не отвлекаться на каждую вторую юбку во время работы.       — Луиза. Луиза! — позвала сестру Мирабель.       Луиза, остановившись, обернулась и поставила осла на землю.       — Что-то случилось? Тебе нужна помощь?       — Нет, ну, то есть да, но не совсем! — протараторила Мира, в конец запутав и Луизу, и себя саму. Поправив скатившиеся на кончик носа очки, Мирабель все же уточнила. — Я хотела узнать, как ты.       — Как я?       — Да, — Мира с готовностью кивнула.       — Да, всё нормально. Занята вот перетаскиванием ослов, — Луиза посмотрела в сторону стада, что вновь стало разбредаться по округе. Подорвавшись, она тут же схватила крайнего и побежала за следующим. Мира быстрым шагом направилась за ней.       — Как спалось? Выспалась?       — Ну, как обычно.       — Как обычно? Долорес, вот, говорила, что слышала, будто ты не спала, — не унималась Мирабель.       — Да, я немного задержалась. Вот и все, — Луиза растянула на губах улыбку, закидывая на спину очередного осла.       — Луиза, может, я не права, но… — протянула Мирабель, только и успеваю бежать за Луизой. — тебе бы немного отдохнуть. Носить столько ослов на своей спине даже тебе не стоит.       — Ну да что ты? Я должна работать. Кто кроме меня соберёт это стадо? — вопрос должен был остаться риторическим, но Мира быстро нашла на него ответ:       — Пастух.       — Ну он не может, так что попросил меня, — как ни в чем не бывало пояснила Луиза.       — Я понимаю, но отдыхать ведь тоже важно.       — Что ты прицепилась с этим отдыхом? Да некогда отдыхать мне, Мира, не-ког-да, — протянула Луиза. — Кто, если я не буду помогать горожанам? Ты пойми: на мне лежит большая ответственность, и если я не решу ее сейчас, но не решу уже никогда. В конце концов, я же Мадригаль — спокойная, сильная и незаменимая.       — Но ты еще и Луиза, — Мира ступила чуть ближе, всеми силами пытаясь достучаться сестры. — Никто не сомневается и в твоих качествах, и в твоих умениях, и в твоей готовности помочь. Ты все еще человек — живой, со своими чувствами и слабостями. Это нормально нуждаться в отдыхе.       — Мирабель, скажи мне, разве Геракл мог сказать, что он слишком устал для подвигов? — Луиза грустно усмехнулась. — Это все глубже и сложнее, чем ты думаешь. Оно зашло слишком далеко, чтобы останавливаться.       Луиза взглянула на нее, опустила ослов и, замерев, вдруг дрогнула. На одну лишь секунду. После чего вновь непроницаемо посмотрела в сторону, поджав губы. Мирабель пошла ближе, положила ладонь ей на плечо и аккуратно спросила:       — Что зашло далеко? — когда Луиза не отреагировала, Мира вкрадчиво добавила, растянув на губах ободряющую улыбку. — Ты можешь рассказать мне. Правда, я пойму.       — Все это… правда, Мира, я не жалуюсь, но…       — Но? — протянула вместе с ней Мирабель.       Луиза некоторое время вглядывалась в её глаза, застыв в некоторой нерешительности. Мирабель даже так понимала, нет — видела, какая борьба сейчас происходила в душе сестры. И Мира ужасно сильно хотела облегчить ее, но давить излишне не хотела. Боялась спугнуть что ли.       — Я не могу поступить иначе, Мирабель! Я каждый день тружусь на благо нашей общины, на благо семьи, но все так давит, что мне кажется, что я скоро закончусь и вообще все так ужасно, потому что мне кажется, что я на пределе… — Луиза шумно выдохнула, всплеснув руками. Она тараторила и тараторила, что Мирабель только и успевала следить за бегущей впереди Луизы мыслью, поражая одной мысли о том, что все это время творилось в голове ее сестры. Родной сестры! А она не знала или предпочитала не знать. — Это как огромная волна: она поднимается и поднимается, терпит и терпит, пока, в конце концов, не обрушивается с огромной силой, разрушая все на своем пути! И я думаю, что будет, если я вдруг… упаду?       Мира некоторое время вглядывалась в карие глаза сестры, понимая, что Луиза, похоже, впервые в жизни вообще кому-то открывалась. Она, в принципе, производила впечатление скалы — прочной, стойкой и сильной. В какой-то мере она действительно ею была, успешно убедив всех в вокруг в собственной непоколебимости, забыв про свои чувства и эмоции. Но Луиза сдалась под уговорами Миры так быстро, что, в сущности, означало, что никто и не пытался спросить ее о самочувствии. Так и продолжала Луиза не замечать собственных потребностей в рутине и буднях, занятых работой. Наверное, излишняя строгость к себе была общей чертой всех Мадригаль, ведь даже вечно веселый Камилло порой задумывался над тем, насколько полезен его дар в действительности для общины, сравнивая его с силой Луизы или маминым умением контролировать погоду.       — Луиза, прости, я не… мне очень жаль, что я не знала.       — Я и не рассказывала, — Луиза удрученно пожала плечами. — Я думала только обо одном — о вас, в своей семье, Энканто. А столько всего может случится даже сейчас, пока мы тут с тобой просто разговариваем. И все это давит… очень сильно. Я, наверное, и не помню, когда нормально спала.       — Но почему ты молчала?       — А как ты себе это представляла? — она усмехнулась, неловко приобняв себя за плечи. — Что я должна была сказать абуэле? Что устала? Все устают. В конце концов, всем известно, что лучший отдых — это смена деятельности.       — Но все же, что бы выбрала ты? — осторожно спросила Мирабель. Луиза на некоторое время серьезно задумалась, уведя взгляд в сторону, а после, улыбнувшись, ответила:       — Наверное, я бы пожелала просто убрать этот груз с моих плеч. Меня не пугает сама работа, в конце концов, я же живу так очень долго. Но так сложно работать, когда понимаешь, сколько людей в действительности на тебя полагаются.       Мира вновь замерла, стоя напротив сестры после чего, резко подавшись вперед обняла ее, уткнувшись носом в широкое плечо.       — Ты, Луиза, милая, ты, кажется, слишком перетруждаешься, — прошептала Мирабель. Луиза отреагировала сразу же — сжала ее в своих объятиях так крепко, что Мире поначалу показалось, что ее сейчас задушат.       — Может быть… — Луиза вздохнула и, посмотрев Мирабель в глаза, добавила, уже куда серьезнее. — Есть еще кое-что о чем ты должна знать.       — Я слушаю, — Мира улыбнулась, предчувствуя действительно весомую информацию.       — Я верю тебе. Я верю в то, что ты действительно оказалась в другом мире, когда тебя нашли у качелей.       — Почему?       — Мне кажется, я была там, но уже после… сегодня глубокой ночью, — задумчиво проговорила Луиза, прикрывала глаза. — Услышав твою историю, я сначала подумала, что это все действительно сон, но потом представила, что бы было, если бы он был реальностью. И увидела его во сне. И, знаешь, даже когда я вижу сны, я там такая же сильная. А тогда… тогда я была слабой. Я не могла поднять даже цветочный горшок! А потом, когда проснулась я опять почувствовала… слабость.       — Почему ты никому не рассказала?       — Времени не было, да и, если честно, не подумала, — Луиза непринуждённо пожала плечами. — Но, знаешь, когда я вышла, я слышала, как мама разговаривала с tía Пепой и абуэлой, когда все уже ушли с завтрака. Мне кажется, что они что-то скрывают.       — Откуда такие выводы?       — Они разговаривали втроем и резко затихли, когда я зашла, — спокойно пояснила Луиза. Мирабель посчитала это весомым доказательством.       — А ты слышала, о чем они говорили?       — Тебе лучше самой узнать, потому что это связано с тобой, — весьма пространно заявила Луиза. Мирабель же начала вскипать от любопытства — сначала она заинтересовала ее, подкинув возможную зацепку в мини-расследовании, а теперь резко оборвала, кинув в воду и крикнув, чтобы та сама выбиралась. Что за несправедливость!       Но только вот беда: Мирабель понятия не имела, как узнавать. Единственный реальный шанс на разговор уже был потрачен и зря: мама явно дала понять, что либо не верила ей, либо же считала слишком юной и неопытной, чтобы доверять… а что доверять? Мира даже понятия не имела, что искала. Знала только — это было как-то связано с Бруно и один только этот факт ставил крест на возможном разговоре с Пепой, и уж, тем более, с Альмой.       Но, похоже, что Луиза больше говорить не собиралась. Мирабель протяжно вздохнула, скрестила руки на груди и сдалась:       — Ладно хорошо. Я попробую поговорить с мамой, если ты, наконец-то, будешь больше уделять своему самочувствию.       — Конечно, только ослов уберу, — максимально серьезно произнесла Луиза, закидывая себе на плечо ближайшего осла.       — Прошу прощения, — произнесла Мирабель, явно не извиняясь. Но Луиза не ответила: подхватив еще одного осла, она пошла вдоль тропинки, так что Мире только и оставалось, так это смотреть ей в след, надеясь, что сестра хотя бы прислушается к ее словам.       Подумать только: Луиза — сильная, смелая, непоколебимая, трудолюбивая нуждалась в отдыхе больше всех, хотя, возможно, все действительно было в фамильной черте всех Мадригалей — излишнему чувству ответственности за весь мир, которым для них, по воле случая, стал Энканто. Да, они были, по сути своей, правящей семьей, — главой общины, но какую бы ответственность не налагал на Мадригаль их статус, невозможно работать на износ так, будто в сутках не двадцать четыре часа, а все двадцать пять. Но, похоже, Луиза этого никак понять не могла.       Мире стало жаль сестру. Она ведь искренне старалась успеть везде и всюду, ровно как и сама Мирабель, но будучи по-настоящему одаренной, находила больше работы, работы сложной, такой, которая под силу была только ей. Вот так и рождались запросы горожан — кому-то церковь передвинуть, кому-то ослов согнать, а кому-то телегу подержать, пока колесо не сменится. Луиза, добрая, душа ведь не умела отказывать и бралась на все, что только под руку подвернется.       И Мира закрепила у себя в голове еще одну задачу: поговорить об умении отказывать с Луизой.       Но пока что надо было возвращаться домой. И по пути Мирабель прокрутила в голове возможные исходы их с мамой разговора, продумывала миллион реплик и миллиард ответов на них, но ни на одной не могла остановиться, считая тактику недостаточно продуманной. Вот так и думала над разговором до самого глубокого вечера, пока, в конце концов, не выбралась перед сном на кухню за водой и не услышала разговор старших.       — Ты ведь прекрасно понимаешь, что ей просто повезло вернуться оттуда? — заданный Альмой вопрос заставил Мира замереть и почти инстинктивно прижаться к стене так, чтобы со стороны кухни не было видно и края ее ночной сорочки.       — Понимаю, — Джульетта приглушенно вздохнула. — Но что я могу сделать? Ты лучше меня знаешь, что никто из нас не может контролировать это.       — Но должен же быть способ? Это же часть нас, часть нашей магии, — подул характерный для взволнованной Пепы ветерок. По спине Мирабель пробежали мурашки.       — Неконтролируемая ее часть, — поправила её абуэла.       — Но Мира же смогла выбраться. Может…       — У нее нет магии, Джульетта. Нет, — как-то слишком равнодушно отозвалась Альма. — Я вообще думала, что она единственная из всех нас никогда не сможет попасть туда.       — Может, так было бы даже лучше.       — Лучше бы мы вообще туда не попадали, — рассудила Пепа.       Мирабель нахмурилась. Мира не знала, относился ли этот диалог к тому, что упоминала Луиза, но он определенно имел вес в ее маленьком расследовании. Решив, что она не на так уж и сильно хотела пить, Мирабель свернула обратно и, прежде чем зайти к себе в комнату, пришла к другой мысли: она во что б это ни стала должна вновь попасть в тот сон.       Только как?       Первым делом, Мирабель решила вернуться к тому месту, где в прошлый раз оказалась в другом мире. К качелям.       На заднем дворе было темно. Мира даже запнулась о камень, едва не упав, но благо Касита подтолкнула к ней стоящую рядом скамейку. Мирабель, опершись на нее, выровнялась и, поблагодарив виллу, направилась дальше. Качели находились в привычно спокойном состоянии. Мира замерла перед ними думая, что делать дальше: в прошлый раз она, по сути, слетела в с них, больно ударившись головой. Едва ли Мирабель хотела повторять это даже ради путешествия в другую реальность. В итоге, не решив, что делать, Мирабель просто села на качели и, легко оттолкнувшись ногами, прикрыла глаза, когда вдруг услышала Камилло:       — Чего не спишь?       Мира открыла глаза, посмотрела на оказавшегося перед ней кузена. Камилло между тем сделал еще пару шагов, остановившись совсем рядом, а после опустился на соседнюю сидушку.       — Бессонница.       — Ну да, конечно… Мирабель, тебе кто-нибудь говорил, что из тебя никудышная лгунья?       — Ну, может, для человека, который частенько использует свою способность, чтобы стащить еду, да, — подметила Мира. Камилло уже думал возмутиться, но в итоге, тихо рассмеявшись, спросил:       — Так что ты здесь делаешь?       — Если скажу, все равно не поверишь.       — А ты попробуй, — Камилло прищурился, улыбнувшись. Мирабель все понять не могла: ему действительно было интересно или просто скучно.       — Думаю, как бы так упасть с качелей, чтобы вновь оказаться в другой реальности.       Видимо, рассудив, что она не врала, Камилло уточнил:       — И как успехи?       — Пока так себе, — созналась Мирабель, удивившись, что ее слова не показались Камилло, как минимум странными. Не каждый же день слышишь, что твоя кузина хочет вновь удариться, чтобы упасть без сознания.       — А почему ты так уверенна, что это была другая реальность, а не осознанный сон?       — Скажем так, у меня есть весомая причина, чтобы так думать.       — Ну раз так, то я готов помочь! — уверил ее Камилло, вставая. Он выпалил с такой готовностью, что Мирабель поначалу даже опешила.       — И как, позволь спросить?       — Ну кто-то же должен скинуть тебя с качелей… или позвать родителей, если ты тут вдруг расшибешься?       — Резонно, — согласилась Мирабель.       — Ну и как ты собралась все это проворачивать? — похоже, Камилло действительно был настроен максимально серьезно в своем решении помочь.       — В прошлый раз я сильно раскачалась и упала, ударилась. Наверное, настолько, что потеряла сознание, — Мира еще немного подумала, после чего заключила. — Все. Это действительно все.       — Ну, тогда вставай, и я тебя раскачаю, — Мирабель проводила его взглядом: Камилло зашел за спинку сиденья и встал, видимо, полный решимости помочь кузине свалиться с качелей и получить, возможно, даже сотрясение. Мира все еще не могла понять, что в действительности им руководило, но что-то подсказывало, что большей частью это действительно была скука и легкомысленность.       Впрочем, Мира действительно поднялась и обхватила пальцами прутья качелей. И Камилло, взявшись за седушку, оттянул ее назад и, подтолкнув, задал начальную амплитуду. Затем еще раз и еще раз, пока, наконец, не раскачал да достаточной скорости.       — Если я вдруг не очнусь через десять… нет, двадцать минут, попытайся меня разбудить. Не получится, зови маму, хорошо? — она повернула голову, взглянув на Камилло. Кузен уверенно кивнул, и Мирабель, посмотрев вперед себя, прикрыла глаза, глубоко выдохнув, после чего шагнула вперёд.       Упала, да. Ударилась, да и даже больно, но не настолько, чтобы потерять сознание. Правда перед глазами все же неприятно попыплыло. И Мире даже показалось, что у нее все получилось, но, когда она поднялась, услышала крик Камилло:       — Мирабель, качели!       И среагировать не успела: сидение ударила его по голове, отправив в небытие. Это оказалось больнее, чем в первый раз.

***

      Мирабель очнулась все в том же запустевшем заднем дворе Каситы. Не тратя времени на рассматривание удручающих пейзажей, Мирабель поднялась и пошла в сторону Каситы. Обогнув уже знакомые упавшие ставни и заметив, так и оставшуюся лежать на плитке черепицу, Мира завернула, посмотрев на арку, ведущую к лестнице на второй этаж, к комнатам, что в этом мире не светились золотом.       Мирабель снова стало нехорошо. Она наконец-то позволила себе хоть немного осмотреть виллу, но на этот раз второй этаж. Снизу он казался даже приемлемым — разве что перила кое-где смотрелись излишне ветхими, а лианы, украшавшие стены, давно отмерли, напоминая неправильно засушенный гербарий. Раньше зелени, в принципе, было много — с потолка даже свисали горшочки, некогда бережно обновленные самой Изабеллой, но сейчас цветов в них не наблюдалось — лишь холодная и безжизненная земля. На все это было больно смотреть.       Выдохнув, Мирабель направилась к лестнице. Порожки ее угрожающе скрипели, но ни одна не оказалась окончательно сломана, впрочем, Мире показалось, что все это близко к этому. Забравшись на второй этаж, Мирабель прошла вдоль дверей. Из всей виллы именно двери выглядели крепче всего. По крайней мере ручки не отваливались, а дерево не покрылось плесенью, трещинами и и всем прочим. Но внимание Миры все равно привлекла башня Бруно.       Она пришла сюда во второй раз, по большей частью, услышав про дядю и чувствовала, что он точно как-то связан с этим местом. Нахмурившись, Мирабель развернулась и направилась в сторону его двери, пока в некоторой нерешительности не застыла перед дверью.       «Ну же, Мира, это же то, зачем ты здесь. Вперед!» — убеждала она сама себя.       Выдохнув, Мирабель аккуратно повернула ручку и толкнув дверь, прошла внутрь.       Мира никогда не была в комнате Бруно, как и большинство из детей Мадригаль, но пока все вроде выглядело нормально. Даже ожидаемо. Насколько ожидаемыми могли быть четыре массивные каменные стены, тенью давящие друг на друга. Вместо четвертой была сплошная стена песка. Мира закрыла дверь и подошла к песку, подставив под него ладонь. Песчинки быстро заполнили ее. Мирабель вновь нахмурилась, осмотрела оставшийся в руке песок, а после выкинула — он рассыпался по каменному полу, оставшись единственным более менее светлом пятном во всем помещении.       Задержав дыхание, Мира сделала несколько резких шагов вперед, но в итоге под напором песка упала, скатившись вниз по небольшому бархану. Откашлявшись и вытряхнув песок из очков, Мирабель встала, осмотревшись — вокруг не было ничего, кроме бесконечной песчаной пустыни с жутким, палящим Солнцем.       «Неужели tío Бруно здесь?» — Мира развернулась, оглядевшись в попытке обнаружить хоть что-то кроме этого проклятого песка, но не могла, пока наконец, не заметила странную зеленую искру.       Ухватившись за нее, как за единственную зацепку, Мирабель побежала следом, пока не наткнулась на силуэт счастливого мальчишки в зеленом пончо, весело переговаривающимся о чем-то с сестрами. Мира сразу узнала в них старших Мадригаль. Они играли в месте, пытаясь не попасть под дождь Пепы — Пепа, разумеется, всегда проигрывала, а после, конечно, содрав коленки, бежали к Джульетте просить лечебную еду. Не хотели, чтобы мама отругала их за разбитые коленки. Как Бруно, чуть более взрослый, успокаивал ревущую дождем Пепу, а после кричал на обидевших ее дворовых хулиганов, угрожая чем-то. Угрозы, конечно, подействовали и мальчишки даже извинились перед Пепой. Да и сама Пепа как-то отогнала задир, загнавших ее брата в угол одной лишь молнией. Как Бруно, застав не справляющуюся с постоянной готовкой Джульетту, помогал ей, поднося ингредиенты и отвлекая веселыми историями. В то время он знал еще достаточно много веселых историй. Но все изменилось. И как-то к гуляющим тройняшкам подошли другие дети, о чем-то начали говорить. И пусть не слышала его, по лицам и реакциям на слова могла представить, что он был не из приятных. Прежде всего для Бруно, спрятавшегося за спинами сестер. Дети в итоге разделились — небольшая группа встала прямо напротив Мадригаль. Пепа сделала несколько неуверенных шагов вперед, посмотрев на брата и вновь что-то сказала детям, после чего Бруно прервал ее. Улыбнулся, посмотрел так чисто и искренне, что она все же отошла к другим детям, а следом за ней и Джульетта. Бруно так и остался стоять сзади, смотря уходящим вслед.       И, прежде чем Мирабель смогла понять, что только что увидела, зеленые искры мерцнули в последний раз и рассыпались, став едиными с песком. Мира осмотрелась, нашла еще одни силуэты и поспешила к ним. Увидела, как уже повзрослевший Бруно, будучи подростком стоял совершенно один, хотя рядом были и мама, и сестры. Они выступали перед общиной. Впрочем, Альма вскоре обратила внимание на сына — разговор снова был не из приятных, а предмет его — трудно узнаваем. Но разногласия были на лицо. После чего Бруно, сказав что-то невнятное просто ушел, а к матери подошли его сестры, начиная что-то успокаивающе говорить. А после еще одно выступление перед общиной, где Бруно стоял антагонистом для всех: держал в руках какое-то предсказание — Мира не видела его суть, но зато стала свидетельницей разочарованно-опечаленного лица молодой еще Альмы, поникших глаз Бруно и испуганных горожан, стоящих сзади главы общины. Итогом всего стал Бруно, ушедший прочь, подальше от переполненной слухами и домыслами толпы, которая, впрочем, скоро растворилась в песке, как и силуэт неудачливого предсказателя, сжавшего кулаки не то от печали, не то от злости на несправедливость. В последствии Мирабель видела еще раз несколько отдаленно похожих событий, неизменными в которых оставались только не обрадованные чем-то горожане, разбирающаяся с ними Альма и Бруно, виновато сжимающих в руках очередное, непонравившееся общине предсказание.       Мирабель пошла за следующим силуэтом.       Увидела колдующего Бруно. Его зеленый молодой силуэт окружали такие же мерцающие искры, изображавшие песок. Бруно казался великолепен, окруженный собственной магией — такой сильной, такой величественной. Только слеза его, скатившаяся по щеке, отражала собой истинную хрупкость. Бруно ведь уже знал, что, чтобы он не предсказал — все не то. Мирабель понять не могла, как ее дядю, действительно одаренного, могли заклеймить и затравить настолько, что он решился на побег. И, когда Бруно закончил, в руках появилась табличка, которую он тот час же разбил и вновь вернулся к предсказанию и так раз за разом, пока не почувствовал кровь, идущую из носа и не прекратил, шатающимися ногами уйдя прочь. Не ушел — упал без сознания, так и не увидев, как к нему бежали взволнованные сестры.       Силуэт Бруно взрослел, пока в конце концов не стал похожим на двадцатилетнего юношу с крысами на спине. Он выглядел совсем нелюдимо: худой, в пончо на несколько размеров больше, сутулый и с огромными синяками под глазами. Бруно сам огрызался с остальными, но и не сказать, что кто-то и сам подходил к предсказателю, обеспечившему себе репутацию на годы вперед. Но во взгляде Бруно уже сейчас не было прежней искры. не было желания увидеть хороший исход, потому что он знал: ничего хорошего его не ждет. За годы колдовства, годы ужасных предсказаний, на табличках которых он видел все, от смерти до предательств, он уже и сам не ждал ничего иного, кроме неудач.       А Мирабель шла вперед, ощущая, как ветер, порывами гуляющей вокруг, вздымал вверх песчинки вместе с ее ночной сорочкой. Он, казалось, только усиливался. Мирабель только и успевала уклоняться от летящего в лицо песка, пока в конце концов не заметила странный летающий песчаный шар наверху, в центре нарастающей бури. Мира прищурилась, пытаясь разглядеть хоть что-то в редких щелях. Но увидела лишь странную сияющую точку внутри песчаного шара.       — Бруно? Tío Бруно, это ты? — прокричала она, полная уверенности в утвердительном ответе. В конце концов, кто еще мог находиться в его башне, кроме самого Бруно? Вот так и решила Мира. — Tío Бруно, это я — Мирабель!       Буря усилилась. Но едва ли ревущий песком ветер можно было посчитать за ответ. Но Мира не унималась, она, вздохнув, прокричала:       — Tío Бруно, прошу, если это действительно ты, покажись!       Снова никакого ответа — лишь набирающий скорость ветер. Мирабель поняла: ей надо срочно что-то придумать, иначе ее занесет песком и никакой Камилло точно не сможет докричаться до нее, будучи снаружи, в другой реальности.       — Tío Бруно, я — не они! — крикнула она, размахивая руками, поняв, что нет смысла уже укрываться от песка. Он, казался, уже был везде — в волосах, в складках беспокойно вздымающейся юбки, даже на языке. Но Миру мало это волновало — она была полна решимости докричаться до Бруно, запертого в этом песке во что бы это ни стало. — Я хочу помочь. Пожалуйста, посмотри на меня. Мир снаружи сходит с ума, да, и мне нужна твоя помощь. Прошу, tío Бруно, пожалуйста. Мы же семья.       Песок резко замер, неестественно быстро и тотчас обрушился вниз, затопив Мирабель. Мира только и успевала отплевываться от него, пока вдруг не замерла в крайней степени удивления: увидела перед собой странную песчаную форму, начавшую обретать очертания.       Мира пораженно смотрела за тем, как песок, струясь и перетекая из фигуры в фигуру, образовывал весьма понятный образ: предсказателя, загнанного в рамки собственным сознанием и чужими ожиданиями, от безысходности ставшего единым в собственными удручающими мыслями. И кажется, он уже даже не сопротивлялся — стоял напротив, растекаясь в песке так, будто с самого начала был его частью, был самым временем — непостоянным, изменчивым, способным утечь сквозь пальцы. Но песок сел, словно слепок, отображая Бруно таким, каким он был — с большим носом, виноватой улыбкой и округлыми глазницами, смотрящими с глубокой виной на окружающих. В том числе и на Мирабель. А на шее, словно кандалы или массивная цепь, висели сами часы — наиболее простой и понятный символ времени, они тянули его ко дну, заставляя раз за разом делать усилие, чтобы окончательно не растворится в этом эфемерном понятии.       Мирабель, конечно, сразу поняла, что перед ней стоял Бруно. Больших усилий ей стоило осознать это. Она глупо смотрела на него, часто моргая, пока, в конце концов, не пришла в себя, поняв, что все это время молчала. Слишком долго и тихо, учитывая ее недавний крик.       — Tío Бруно, это правда ты? — все еще не до конца понимая ситуацию, осторожно спросила Мира. Ответом ей был перетекающий из положение в положение песок, обозначивший утвердительный кивок. — Но… как? Ну, то есть, я была слишком мала, когда ты ушел, но ты, в любом случае ты не был таким, — она еще раз осмотрела дядю, после чего выдохнула. — Уму непостижимо.       Но Бруно не ответил, молчал, смотря на нее, пока Мирабель не додумалась:       — А… ты не можешь говорить? — снова кивок. — А показывать? Песком или вот этими твоими зелеными силуэтами? Так, ладно, об это позже. Это место настоящее, да?       Кивок.       — Я так и знала! Изабелла подавится, когда узнает, что я не просто головой ударилась, — Мира улыбнулась, а после, вновь посмотрев на Бруно, затараторила. — Прости-прости. Так, если это ты… я не знаю. Ты настоящий да? Ты не просто плод моего воображения или призрак этого места?       Еще один кивок. Даже два.       — А что это за место?       Бруно замер. Наверное раздумывал, как ответить, пока в конце концов не визуализировал зелёными искрами силуэт Альмы. Чуть более молодую ее версию, лет так на десять.       — Абуэла? Что это значит? — Мира призадумалась, а после затопила Бруно потоком вопросов. — Она — это место? Хотя как она может быть местом… она — его создатель? Нет? Тогда она знает про него? — снова кивок. — Мне у нее спросить?       Еще один кивок, только чуть более заторможенный.       — Она вряд ли скажет. Она вообще… а, впрочем, не важно, — Мирабель вздохнула, вернувшись взглядом к Бруно. — А кто еще знает?       Силуэт Альмы распался искрами и вновь обрел форму, но только в виде фигур своих дочерей — Пепы и Джульетты.       — Я так и знала! Но… они знают о тебе? — песчаная фигура пожала плечами. — Кто-то из них здесь был?       Кивок. На вопрос Мирабель о том, сколько раз, последовало много кивков.       — Значит, ты тоже уже был, да? — Бруно вновь кивнул. — Но не смог выбраться, понятно. А… как я мог тебе помочь? Что я должна сделать?       На этот раз кивка не последовало. Песчаная форма пожала плечами сначала, а после, призадумавшись, развеяла силуэты Пепы и Джульетты, показав тело Бруно — настоящее и, видимо, спящее в каком-то темном помещении. Мира присмотрелась, пытаясь разгадать саму комнату, но на ум ничего не пришло. После она поняла, что, находясь здесь, Бруно едва ли мог знать, где лежало все это время его тело. А значит:       — Мне нужно найти твое тело? — кивок в ответ. — Но где оно?       Бруно растерялся, подумал некоторое время после чего пожал плечами. Мирабель раздосадовано вздохнула. а после уточнила:       — Кто может знать, где твое тело? — снова нет ответа. — Наверное, тот, кто сказал, что ты ушел.       Песчаный силуэт напрягся, бездонной темнотой глазниц всматриваясь в Мирабель, когда она вдруг поняла: Бруно ведь не знал, что сделала Альма после его пропажи. Он все это время был здесь, утопая в песке, не в силах найти выход, пока абуэла старательно пятнала репутацию собственного сына, чтобы только лишний раз про него не вспоминали.       Чтобы только не вспоминала она сама.       Мирабель аккуратно спросила:       — Ты действительно хочешь знать, что сказала абуэла, когда ты исчез? — Бруно замялся, застыв — только песчинки продолжали скатываться по его плечам, оседая внизу. После он кивнул один раз и потом второй — уже куда более уверенно. Мира вздохнула. Она понимала, что Бруно должен знать, что произошло, как минимум, потому, что она действительно была намерена вытащить его из этого странного места, чем бы оно ни было. — Когда ты исчез, прямо после моего дня Дара, мы не сразу поняли, что тебя не было. Никто не удивился, не увидев тебя утром, даже за обедом не вспомнили. Только на следующий день Пепа и Джульетта спросили у абуэлы, не видела ли она тебя. После чего через полчаса абуэла сказала нам, что ты пропал. А потом… потом она сказала на все Энканто, что ты предал общину.       Мира решила не врать. Да что там, она даже углы не сгладила, но после поняла, что зря — после ее последней фразы порывы ветра вновь возобновились. Ее юбка вздернулась вверх, Мирабель только и успела прижать к ногам легкую ткань, как вдруг, Бруно, обернувшись настоящей песчаной бурей, центром которой стали часы — пугающе четкая и увесистая точка. Мира сделала шаг назад, споткнулась о собственную ногу и упала на спину, утопая в песчаном бархане. Она попыталась встать, но все сильнее увязала в песке так, что почти плавала в нем, бесполезно разводя руками. А буря все разгоралась, не давая Мире и возможности окликнуть Бруно. Хотя она и так поняла, что сделала много для того, чтобы так все закончилось.       Слишком много.       И вот, ощущая, как песок оседал в складках ночной сорочки, в рту, даже в носу, Мирабель понимала, что не сможет выбраться. Она увидела вокруг только темноту, пальцами ног перебирала крупицы, а ладонями тщетно водила из стороны в сторону, стараясь хотя бы кончиками оставаться там — на поверхности. Последнее, что она услышала голос Камилло — пронзительно громкий, настолько, что он даже заглушал порывы ветра.

***

      — Во имя свечи, Мирабель, если я еще хоть раз соглашусь на эту авантюру, то тресни меня! — тараторил над ухом перепуганный не на шутку Камилло, в то время как Мира пыталась прийти в себя.       Казалось, она до сих пор чувствовала песок, прицепившийся к языку, забившейся в нос и осевший на других обнаженных участках кожи. Хотелось срочно залезть в ванную, чтобы избавиться от этого неприятного, колючего ощущения, но ничего кроме грязи и пыли на стопах и спине Мирабель не обнаружила.       А между тем Камилло продолжал:       — Я звал тебя, звал! Я уже думал идти за mamá, но потом понял, что она сделает, если узнает. Ох, Мирабель, я уже попрощался с жизнью и думал заказывать гроб у сеньора Круза!       — Ради Свечи, Камилло, не кричи так, — прохрипела Мирабель, ощущая, как в результате недавнего прямого столкновения с качелями болела голова. В виски так не отдавало даже тогда, когда она была в другом мире.       Все же этому месту пора бы уже было дать имя, но Мире явно было не до этого.       — Не кричи? — переспросил Камилло, после чего было замолк, встретившись с взглядом Мирабель. Она сглотнул и уточнил. — Ты хоть не зря… вот это вот все?       — Не зря, — Мирабель помассировала виски. — Я видела Бруно.       — Бруно? — Камилло напрягся.       На него, как и на Долорес, дядя производил скорее пугающее впечатление. Мира была уверенна, что Антонио бы тоже испытывал страх, если бы не бы Пепа не запустила старую традицию припоминать различные ситуации, связанные с Бруно, в контексте сглаза или проклятия. Впрочем, Мирабель понимала, что она не со зла: тетя, в любом случае, всегда казалась ей суеверной женщиной с довольно переменчивым настроением, а это — просто убийственная комбинация.       — Да, Бруно, — Мирабель попыталась подняться. Камилло быстро понял ее намерение и, подскочив, подал руку. Мира благодарно кивнула и, опершись на нее, встала. — И он здесь.       — Где?       — Где-то здесь, — Мира посмотрела на Каситу.       После короткого молчания Камилло, шутя, добавил:       — Между стен что ли?       Мирабель не ответила. Тяжело вздохнув она, поблагодарив Камилло за оказанную помощь, направилась к себе, готовая провести еще бессонную ночь раздумий.       В голове не укладывалось то, что только что произошло: она в первый раз случайно попала в другой мир, осмотрелась там немного и, поранившись, принесла в реальность, в ту, в которой она жила большую часть времени, вместе с собой порез. Мира даже на руку посмотрела, будто там сохранилось хоть что-то от недавней травмы. Но вот лечебная еда Джульетты ни разу сбоев не давала и ее залеченная рука — тому прямое подтверждение. И в этот раз Мирабель, очнувшись, первым делом почувствовала странное удушье и ощущение песка в горле и во всех остальных местах, для него не предназначенных. Мире казалось, что оно преследовало ее и сейчас: было просто невыносимо. Почти вся кожа чесалась, хотя выглядела абсолютно нормально. Мирабель даже сбегала в ванную и, надо сказать, это помогло — Мира отделалась от навязчивого ощущения песка на своем теле.       Кроме того, она действительно видела Бруно. Да куда там «видела» она разговаривала с ним, хотя, конечно, со стороны их диалог скорее на монолог походил, но дядя отвечал, а это — самое главное. Пусть и был похожим на груду песка, мягко перетекающую из формы в форму, создающего довольно узнаваемые, даже для Мирабель, черты его лица. Она не могла понять, как так получилось, что Бруно оказался заточен в этой другой реальности, но, если она все это время попадала в одну и ту же, падая с качелей, то значит взрослые говорили именно про нее.       Голова разболелась с новой силой, когда Мирабель вспоминала реплики Альмы и ее дочерей.       «Понимаю. Но что я могу сделать? Ты лучше меня знаешь, что никто из нас не может контролировать это», — это тогда определенно говорила Джульетта, судя по всему, обращаясь к абуэле. И Мира, кажется. начала понимать, что никто из них контролировать не мог и чем, кажется, начала овладевать она сама. Хотя, конечно, если для каждого такого перемещения по ту сторону Каситы ей придется падать с качелей или бить головой об них, радости будет куда меньше.       Но, если Джульетта знала, что никто из Мадригаль не мог контролировать это, то, скорее всего, она и сама уже бывала там, на той стороне. Мирабель определенно точно видела среди прочих дверей дверь своей матери, не могла не видеть — она, как и все жители деревни наизусть знала дизайн всех дверей.       «Но должен же быть способ? Это же часть нас, часть нашей магии», — судя по всему никто из старших способ так и не нашел, раз они не смогли вытащить Бруно из его песчаного состояния. По крайней мере, Мире действительно хотелось верить в то, что они не знали, как быть — в противном случае и абуэла, и tía Пепа, и Джульетта намеренно оставили его в этом странном месте.       Нет, они не могли так поступить. Просто не могли. Да, Пепа долгое время прерывала любые рассказы о Бруно правилом о его не упоминании, а Альма вовсе прошлась ногами по его репутации после всего случившегося, но мама — любящая и заботливая Джульетта — не могла так поступить с братом, зная, насколько незавидно отношения окружающих к нему. Мира вдруг подумала о том, а что если ни Пепа, и Джульетта, в действительности не знали о том, что Бруно оказался заперт в песчаных барханах, и тайну эту все это время хранила именно Альма. Но все намекало на обратное: и пространные фразы мамы, сказанные ей сразу после первого пробуждения и весь тот подслушанный разговор на кухне.       «Но Мира же смогла выбраться. Может…» — снова мама Миры со свойственной ей светлой надеждой. Мирабель даже улыбнулась: казалось, что Джульетта была единственной, кто верила в силы дочери и, возможно, в возвращение Бруно, куда бы он там ни пропал.       Но, в любом случае, верила только Джульетта, потому как все знали другое.       «У нее нет магии, Джульетта. Нет. Я вообще думала, что она единственная из всех нас никогда не сможет попасть туда», — Альма, конечно, смотрела в корень. У Мирабель не своего дара, но ее связь с Каситой была порой даже лучше, чем у самой абуэлы. Она видела то, что не видели другие, она пыталась помочь там, где не могли остальные. В том, что они считали недостойным для своих сил или в том, в чем остальные видели исключительно бездарную Мирабель — в простых вещах, мелочах. Поначалу Мирабель радовалась, что ей отдавали эту работу, так ведь даже было проще, но после, когда она поняла, все изменилось: они давали ей ее не потому, что заботились о возможностях самой Мирабель, а потому что волновались о том, что ее сил, в отличие от сил других Мадригаль будет недостаточно, даже если дело не касалось магии.       Но, возможно, дело действительно было в отсутствии дара. Но это все еще было слишком слабым объяснением для происходящего и с Бруно, и с ней самой.       Размышления Мирабель прервал короткий стук в дверь. После та скрипнула и в проходе показался Камилло, как-то виновато поглядывая на Миру и держа в руках, скорее всего, целебную арепу.       — Я подумал, что после такого фееричного удара тебе потребуется немного целительной магии tía Джульетты.       Мира улыбнулась и кивнула, похлопав ладошкой по кровати. Камилло, повеселев, просиял и быстро подошел к ней, отдав арепу. Мирабель быстро съела ее, с наслаждением наблюдая, как боль становится все менее весомой, покидая ее тяжелую голову.       — А еще… я хотел поговорить о том, что ты видела, — честно сознался Камилло. Впрочем, Мира и без того понимала, что зашел он не только для того, чтобы передать арепу. Она, в целом, была готова к подобному. — Ты действительно его видела?       — Да. Только не совсем его, скорее то, что с ним стало, — резюмировала Мирабель.       — И что же?       — Ну, это не был Бруно, которого мы видели на фресках в городе или в столовой. Он… другой. Песчаный с увесистым медальоном-часами на шее.       — Песчаный? — глаза Камилло округлились. — В каком смысле?       — В самом, что ни на есть, прямом. Он полностью состоял из песка. Фактически, он был песчаной фигурой, да.       — Как круто… — пораженно выдохнул Камилло. — А что ты еще видела? Ну, там?       — Ничего хорошего. Заброшенную и опустевшую Каситу. Она была… безжизненна, — Мирабель почувствовала, как задрожали половицы под ее ногами. Мирабель положила ладонь на тумбу, произнеся. — Не волнуйся, Касита, ты такой никогда не станешь. Я обещаю.       — Это все? — не унимался Камилло. — А где был Бруно? В самой Касите?       — Нет, в своей башне. Его комната представляла собой бесконечную пустыню с палящим солнцем, — начала Мира, решив не рассказывать про многочисленные зеленые силуэты, поведавшие ей в вкратце историю предсказателя. Только сейчас она заметила одну деталь: все они рассказывали о событиях прошлого, событиях, зачастую печальных, в то время как сам дар Бруно был связан с будущим. Бруно будто бы увяз в этом прошлом, боясь ступить лишний шаг, потому что знал, каково это — оступиться, особенно в предсказании. — Я пообщалась с ним даже немного, узнала как раз, что его тело где-то в Касите и что, чтобы вернуть самого Бруно, мне надо найти его.       — И как его вернуть?       — Без понятия, если честно. Но… — Мира вздохнула. — полагаю, сначала надо найти тело, а потом как-нибудь и решу.       — Было бы хорошо, если бы действительно смогла его вернуть, — Камилло посмотрел в сторону. — Знаешь, я ведь так устал от этого. Я сам запомнил его таким только потому, что увидел, как он колдовал в ту ночь, когда ты не получила Дар, а он исчез.       Камилло горько усмехнулся, погружаясь в воспоминания. Мирабель вглядывалась в его необычно поникшую фигуру, пока не решила положить ладонь на плечо, мягко спросив:       — Ты был в башне?       — Да. В первый и последний раз, — честно признался Камилло. — Тогда все встали на уши. Ведь, как это так: Мадригаль без дара! А я был слишком маленьким, чтобы понять, насколько это было трагедий, но слишком любопытным, чтобы не поинтересоваться. А тут узнал, что сама абуэла попросила Бруно предсказать, что там на счет тебя. Да и, помнишь, как ты, когда я тебя нашел после церемонии, плакала и спрашивала меня, что будет дальше, будто я действительно знал. Вот я и решил узнать. Тем более, что я помнил, что tío Бруно уже тогда редко предсказывал, тем более для семьи. А как зашел, увидел: он сидел в позе лотоса с широко раскрытыми глазами… они еще так зеленым пугающе горели! И смотрел испуганно вперед, прямо на летающие вокруг него песчинки, будто видел в них что-то. Я взгляд этот надолго запомнил, особенно в тот момент, когда эта буря усилилась и стала захватывать его самого. Я тогда сильно испугался и убежал, а через день узнал, что Бруно исчез. Тогда подумал, что это никак не связана, а теперь ты со своими новостями… вот думаю, не мог ли я как-то ему помочь тогда.       Мира нахмурилась, замерев, а после аккуратным движением притянула к себе кузена, обняв. Мирабель положила подбородок ему на плечо, уткнувшись носом в кудрявые темные волосы. Камилло не сопротивлялся — сначала вовсе повис на ней, а после притянул в ответ, скрестив руки на ее спине и уткнувшись в плечо носом.       — Камилло, ты не виноват. Тебе, в конце концов, было столько же, сколько и мне. Я сама сомневаюсь в том, как бы поступила, если бы увидела такое.       — Я просто все думаю… я же мог быть тогда полезным! Действительно полезным, а не вечным клоуном в глазах других.       — Клоуном? — Мира мягко отстранилась, продолжая держать руки на плечах кузена. — Камилло, ты никогда не был клоуном для других.       — Был, Мира, очень даже был! — воскликнул Камилло, беспокойным взглядом бегая по лицу Мирабель, что так сочувственно на него смотрела, что сердце щемило у обоих. — Ты думаешь, я глухой или слепой? Я видел, когда ко мне обращались, видел, почему обращались и слышал, что говорили. Я же Камилло — какой-то нелепый парнишка из семьи Мадригаль с таким веселым, но бесполезным, на самом деле, даром! А я помнил, что единственное, чего хотел, касаясь той чертовой двери в тот день, так это помочь всем, быть всеми одновременно! Хотел объять необъятное. Сначала это нравилось — я ведь действительно мог перевоплощаться в других, это же так весело, особенно для пятилетнего ребенка, но потом все стало слишком очевидно.       Мира поджала губы и вновь притянула Камилло к себе, крепко и бережно обняв, а после прошептала на ухо:       — Все дары важны, Камилло, это я тебе как бездарная говорю, но даже если так… даже и без какого-то супер крутого дара, мой любимый двоюродный брат. Ты же прекрасно понимаешь других, знаешь, как развеселить в трудную минуту. Камилло, ты один из самых эмпатичных и понимающих людей, которых я только знала. Поверь, твоя личность не заканчивается на одном лишь даре. Да к черту его! Ты сам по себе прекрасный человек, Камилло, об этом только не забывай.       Камилло замолчал, замерев в ее объятиях. Он все вслушивался в опекающий, мягкий голос Мирабель, медленно успокаиваясь. Мира чувствовала, как выровнялось его дыхание, как он сам постепенно стал приходить в себя. А после Камилло и сам ответил:       — Спасибо тебе Мирабель. Ты — лучшая.       — Ты меня засмущал, — Мира тихо рассмеялась.       Они просидели так в объятиях друг друга еще некоторое время, пока обоих не начало слишком очевидно клонить в сон. Камилло, поняв, что скоро либо так и заснет на плече Мирабель, мягко отстранился и, попрощавшись, ушел, поблагодарив за поддержку еще раз. Мира улыбнулась ему в ответ и сама упала на подушку, прикрывая глаза, как вдруг сон как рукой сняло: она увидела, как по другую сторону общего балкончика пробежала чья-то фигура с высоким кудрявым пучком на голове. Камилло ее не заметил, но Мирабель и без того было понятно, кто это был.       Оставалось лишь надеяться, что Долорес ничего не слышала, потому как каждый знал — она была не просто всеслышащий Мадригаль, но и Мадригаль, совсем не умеющей хранить секреты.       К тому же, завтра ждал не менее важный день — помолвка Исабелы. Конечно, напрямую никто об этом не говорил, но лицо Мариано было настолько красноречивым, что он мог просто посмотреть на Ису в ожидании ответа. Взгляд его говорил куда больше и куда понятнее. В общем, все знали к чему все шло и с радостью готовились к этому событию с самого утра, в то время, как Мирабель начала поиски Бруно. И Мира не хотела, чтобы произошедшее всплыло в такой день, испортив его не только ей, но и Исабеле и ее пока-еще-не-жениху.       Но с утра уже все стояли на ушах. Мира хотела бы в общей суматохе осмотреть все возможные комнаты, но вместо этого украдкой следила за Долорес. выискивая в ее мимике любые намеки на ее проинформированность. И Долорес ведь отвечала тем же, так что у Мирабель не осталось сомнений: она знала.       Она, чтоб свеча долго горела, точно все знала!       И Мирабель сидела на обеде, сама не своя, осознавая это и в упор смотря на Долорес, почти моля ее о том, чтобы она ничего не сказала. Но, как назло, она сидела рядом с отцом, которому, стоило Мире отвлечься, все и разболтала.       «Почему, черт возьми, там сидел Феликс, а не Камилло! Если бы там был Камилло, все было бы проще!» — проговорила про себя Мирабель, тревожно глотая сок.       Но Феликс, похоже, молчал. По крайней мере, он до последнего не хотел говорить Пепе о том, что только что узнал, но вот беда: жена его была слишком внимательна и не могла не заметить очевидно резкую смену настроения у Феликса. А вот резкую смену настроения у Пепы, не заметить уже никто не мог.       Слух о том, что она вновь побывала по ту сторону Каситы, повстречала Бруно и знала, что его тело находилось где-то в Касите передавался от человека к человеку, пока, в конце концов, не достиг Альмы. К этому времени над всем столом уже нависло грозовое облако авторства Пепы, грозящее проливным дождем в ревущим ветром всем жителям и гостям Каситы, Джульетта, сидя рядом с ней, обеспокоенно смотрела на дочь, а Альма, откровенно говоря, сверлила внучку нечитаемым взглядом, что, конечно не могло остаться тайной для Гузманов.       — Что-то не так? — сеньора Гузман подняла взгляд на нависшую тучу, которая, кажется, после ее вопроса стала только массивнее. Мира посмотрела на Пепу, впрочем, и без того уже поняла — она была на пределе.       — Нет, все хорошо. Это Пепа так волнуется за свою племянницу, — отговорилась абуэла.       — О-очень, — пробормотала сама Пепа, нервно теребя рыжую косу. Феликс попытался ее успокоить, но у него не вышло — туча вновь разрослась. Мира почувствовала, как ее от волнения начало тошнить.       Мариано, крем глаза зацепившийся за нее, обеспокоенно уточнил:       — Мирабель, у тебя все хорошо?       — Да! Ну вы не видите, что все ждут, — неожиданно воскликнула Мирабель, желая, чтобы этот тянущийся ад побыстрее закончился. Она подскочила и подбежала к Мариано под неодобрительный взгляд Исабелы. — Давай, делай предложение!       — Но я не мог-гу так, — пробормотал Марино, но Мира его, как будто, не слышала. Она резко повернула его стул.       — Вообще-то, мы тут подумали… — начала сеньора Гузман, как вдруг грозовое облако разразилось блестящей молнией, а после и громом. Бедная женщина даже подпрыгнула на стуле, как вдруг была облита в следующую же секунду проливным дождем Пепы. Мирабель панически оглянулась, как вдруг увидела, как по плитке в углу побежала трещина. Она тут же метнулась к ней, невзначай встав аккурат на место трещины. — Неудачный день какой-то. Может, мы зайдем завтра?       — Ну что же, это же обычный дождь, — начала Альма, но сеньора Гузман была непреклонна.       — Нет, мы все же зайдем позже. Когда у вас все будет хорошо, — она растянула на губах вежливую улыбку и стала из-за стола. Подняв Мариано, она направилась в сторону выхода. Альма, также встав, быстрым шагом направилась следом, а Мирабель поспешила ретироваться.       Все было плохо. Нет, все было донельзя ужасно! Радовало только то, что туча стала чуть меньше, но и то наконец-то удавшимися стараниями Феликса, к которым подключился еще и Камилло. А самое ужасное: Мира не знала где спрятаться, чтобы переждать настоящую бурю — абуэлу. Мирабель знала, куда бы она не пошла, Альма бы ее нашла. Своими силами или с помощью всеслышащий Долорес, но нашла.       И Мира была зла. Зла на Долорес так, как никогда. Она понять не могла, почему кузина решила разболтать всё, когда Мадригаль принимали гостей, да еще и непростых. Неужели Долорес, обрадованная удачно подвернувшейся новостью, просто хотела сорвать помолвку? Это не укладывалось в голове Мирабель: да, Долорес не умела хранить секреты, но она никогда не желала зла своей семье.       И Мирабель тайком бродила по Касите, желая лишь одного — скрыться от блуждающих в ее голове мыслей куда угодно, даже под землю. И она уже почти добралась до своей комнаты, как вдруг, новый порыв ветра от Пепы приоткрыл картину перед Мирой, позволив ей заметить трещину, тянущуюся из-под полотна. Мирабель нахмурилась, отодвинула картину и увидела тайный проход, ведущий за стену. Мира поначалу не могла поверить своим глазам, но после пришлось: услышав требовательный голос Альмы откуда-то со столовой, призывающий её вернуться, Мирабель, не думая, скользнула в проход, закрыв за собой картину.       Оказавшись между стен, Мирабель все равно первое время стояла, пытаясь осознать произошедшее. Казалось бы, за последние несколько дней она уже ничему не должна была удивляться, но неожиданно найденный тайный проход за стены убедил её в обратном. Мира не знала: всегда ли Касита хранила в себе такие скрытые пути или же сейчас просто услышала желание одной из Мадригаль, но в последнее все же верилось меньше. И ещё один зов со стороны дома заставил Миру отмереть и пойти вперед — подальше от всего того хаоса, ждущего ее снаружи. В какой-то мере Мирабель даже боялась выходить. И не потому что ее ждал серьезный разговор с абуэлой. Тут-то может ей и повезло: Альма поняла, что ее внучка узнала больше, чем следовало и отговориться ей не получится, но Мирабель все равно не хотела вести подобный разговор сейчас.       Тем более, когда перед ней открылся неизвестный до этого проход за стены.       Мирабель отшатнулась, когда неожиданно увидела проскочившую между ее ног крысу. Она вдруг остановилась, уставилась на Миру и, что-то фыркнув, побежала вперед. Осмыслив только что увиденное, Мирабель вдруг ускорилась, быстрым шагом направившись следом за крысой. Огибая скрипучие половицы и резкие углы, Мира неотрывно осматривала витиеватые коридоры. Где-то по стене тянулись угрожающие трещины, где-то на выступах толстым слоем осела пыль, уже въевшаяся за это время. Проведя пальцами по деревянной балке, Мирабель вдруг вздрогнула, отняла руку и увидела занозу, застрявшую в безымянном пальце. Попыталась вытащить — не получилось. Вздохнув, Мирабель решила разобраться с этим позже и, увидев, как крыса уже исчезла за поворотом, ускорилась.       «Подумать только… я бегу за крысой!» — пронеслось в голове и Миры, когда, завернув, она резко остановилась, увидев, как эта самая крыса юркнула в щель под дверью, скрывшись в комнате.       Мирабель поняла, что пришла сюда не зря: здесь определенно что-то было, да что там — определенно кто-то был! Кто-то же поставил здесь эту дверь, а если не поставил самостоятельно, то попросил об этом саму Каситу. Вздохнув, Мирабель прикоснулась к ручке и, повернув ее, попыталась открыть дверь — та не поддалась. Мира попробовала снова и снова, пока, в конце концов, не облокотившись всем телом на дверь, не выломала ее, буквально влетев в помещение.       Пробежав по инерции несколько шагов, Мирабель замерла, оглядывая комнату. Она, будучи похожей скорее на складское помещение, которое давно никто не посещал, была совсем небольшой. Вмещала старое потертое розовое кресло с высокой спинкой, бочку, служившую скорее подставкой или тумбой, на которой давно нетронутой стопкой лежали книги; несколько свисающих с потолка на цепях подсвечников, горящие даже сейчас. Причем, похоже, подожгли их сравнительно недавно: восковое основание свечи было израсходовано лишь наполовину. И сбоку, за креслом, стояла довольно крепкая, но все такая же не новая кровать с скрипучим матрацем. Мира сделала два шага вперед и вновь замерла, увидев на постели лежащего Бруно.       Да — это определенно был Бруно. Сходство с фреской на кухне и рисунками в городе не заметить было нельзя. К тому же, приглядевшись, она заметила на его зеленом пончо вышитые часы — символ, который она также видела и у песочной фигуры.       Половица вдруг скрипнула: Мирабель показалось, что кто-то зашел, но это была спрыгнувшая с бочки одна из крыс. Она боязливо уставилась на Миру, принюхалась, а после побежала к Бруно, остановившись около его безвольно спадающей с постели руки. Мирабель все еще стояла в нерешительности, оторопело смотря то на дядю, то на окружающих его крыс и, сглотнув, наконец-то двинулась вперед.       Она помнила, что как и всем тройняшкам, дяде было ровно пятьдесят. Но ничто, кроме странной сероватой бледности лица и глубоких, несвойственных вечно спящим людям, синяков под глазами не выдавало его довольно солидный возраст. Не единой дрогнувшей мышцы на лице, ни нахмуренных бровей, ни напряженных губ. Черные, кудрявые волосы Бруно спутанно лежали на подушке, а вторая рука, та что не свисала с кровати, была заботливо уложена ему же на грудь — люди так не спали. По крайней Мере сама мира никогда не спала, лежа так ровно и так спокойно. Но даже так он, в целом, выглядел, будто только закрыл глаза, погрузившись в такой желанный, но непробудный сон: все тело его было расслаблено, навеивая странную атмосферу обманчивого спокойствия.       Мирабель опустилась на приставленное к кровати кресло и, на отрывая взгляда от Бруно, аккуратно подняла его руку, уложив ту на матрац. Он закономерно скрипнул, но реакции от самого мужчины не последовало — он продолжал лежать абсолютно недвижимо.       Миру отчего-то испугало это. Да, Бруно дышал, не выглядел, как мертвец, но и при этом, на живого мало чем походил. Мирабель, конечно, видела много живых: некоторые действительно, по виду, были уже как несколько дней в могиле, но Бруно… нет, тут было что-то иное. Будто сама Смерть все еще караулила его у той двери, которую Мирабель несколькими минутами назад так грубо выломала, впустив вместе с собой тревогу и волнение в место, олицетворяющее последний оплот спокойствия и умиротворения. Да, обманчивого, да опасного своей ложью, но все же спокойствия, которого так не хватало самой Касите в дни особого волнения. Мире не было совестно, она просто опасалась за Бруно, что теперь выглядел слишком инородно в этом месте, где даже крысы почувствовали ворвавшуюся через настежь открытую дверь опасность.       И опасность вошла в виде такого невинного Антонио, держащего на своей ладони крысу и Камилло, тенью стоящего за его спиной.       — Что вы здесь делаете? — как-то тихо уточнила Мирабель, тут же встав, будто бы она действительно верила, что шумом можно было разбудить Бруно.       — У нас такой же встречный вопрос, — парировал Камилло.       Крыса, сидящая на ладони Антонио тотчас спрыгнула и, побежав вперед, обогнула Мирабель, устроившись на матраце рядом с Бруно. И Антонио с Камилло, проследив взглядом за ее движением, тут же замерли.       — Это… Бруно? — оторопело спросил Антонио.       — Да, Бруно.       — Не верю, — выдохнул наконец Камилло, подходя ближе. — И давно он так?       — Без понятия, если честно. Только нашла, — Мирабель нахмурилась. Они бы с Камилло и продолжили тревожно молчать, если бы не Антонио:       — Десять лет, — поймав непонимающий взгляд Миры и Камилло, Антонио повторил. — Он лежит так десять лет.       — Откуда бы знаешь?       — Крысы сказали, — Антонио непринужденно пожал плечами, будто это было прописной истиной и прошел вперед. Он краем глаза посмотрел на дядю, будто бы стеснялся этого или считал неуместным прямо разглядывание, тем более, что Мира тут же отвлекла его.       — А они, случайно, не знают, как его из этого состояния вывести? — с надеждой в голосе спросила Мирабель. Если честно, она особо не верила в то, что крысы скажут что-то полезное, но раз уж у Антонио был дар, позволяющий с ними говорить, то, почему бы не попробовать? И, пока, Антонио выполнял просьбу Миры, она сама, обратившись к Камилло, спросила. — Что там? Ну, снаружи?       — Ничего хорошего, — Камилло пожал плечами. — Prima Исабела злится, что помолвку сорвали, papá пытается успокоить mamá, а tía Джульетта — абуэлу. Ах да, Долорес сказала, что prima Луиза чем-то сильно расстроена. Сильнее, чем Исабела. В общем-то все, не считая того, что тебя все ищут.       — Не удивительно, — Мирабель нахмурилась. — Я понять не могу одно: почему Долорес разболтала все на помолвке?       — Не знаю. Но уже поздно думать об этом, — Камилло хотел что-то добавить, как вдруг Антонио прервал его, выпалив:       — Я узнал все, что мог! Только мне пришлось пообещать за это целую кукурузу.       — Будет крысам кукуруза.       — Отлично! — Антонио просиял. Крысы же довольно зафырчали. — В общем, оказывается, сюда почти каждый день все десять лет приходила абуэла. Впрочем, она сюда его и принесла. И зачем-то скрыла ото всех.       — Не удивительно, — фыркнула Мирабель. — А что еще крысы сказали? На счет того, как можно вытащить Бруно из этого сна.       — Ничего конкретного. Только сказали, что он уже так иногда засыпал, когда слишком долго использовал свой дар. Только приходила абуэла и все решала. Она и возвращала его из Изнанки.       — Изнанки? — переспросил Камилло.       — Так крысы назвали то место, в котором сейчас находится душа Бруно, — пояснил Антонио.       — И как же она возвращала его из Изнанки?       — Садилась рядом, брала за руку и выводила. Сама… как-то, — замялся Антонио. — Крысы, в общем, больше ничего не сказали, прости.       — Понятно, — Мирабель поджала губы, а после вернула взгляд к Бруно.       В общем-то стало понятно: для того, чтобы вывести Бруно из этого странного, почти что коматозного сна, надо было всего лишь вновь оказаться на Изнанке, вновь найти его, вновь достучаться и, конечно, вывести. В этом плане, несомненно четком и понятном, было одно только «но»: Мирабель понятия не имела, как снова попасть по другую сторону Каситы. Оба раза она там оказывалась по средствам сильного удара: сначала, упав с качелей, после ударившись о них же. Но в этот раз, едва ли она смогла бы дойти до качелей: снаружи рос хаос, который тут же поглотил бы Мирабель, стоило ей только выйти. Да и, судя по положению Бруно, она сама рисковала застрять в таком же коматозном сне, а раз абуэла не смогла вывести его, то и её, в случае чего, не сможет. И старшие Мадригаль, конечно, не дали бы ей и шанса сделать это под их присмотром, потому что знали: это слишком опасно, слишком рискованно, слишком сложно для обычной, бездарной девчонки, которая все пятнадцать лет была в их семье черным пятном.       Какова ирония, что только бездарная Мирабель могла, как и попасть на Изнанку, так и вернуться из нее, в то время как Альма, которая, похоже, в прошлом могла делать это с еще большей легкостью, теперь не была в силах помочь собственному сыну вновь вернуться в реальность.       Стало страшно, действительно страшно. Мирабель вдруг осознала, какая ответственность легла на ее плечи, не спрашивая. Она была настолько большой, что заняла даже плечи сидящих рядом Камилло и Антонио, ведь они вряд ли уйдут — они будут рядом все время, выполняя пока еще не данное обещание вытянуть ее из того же сна, в котором сейчас находился и Бруно. И что же будет с ними, в особенности с маленьким и неопытным Антонио, если у Мирабель не получится вернуться? Если она останется заперта на Изнанке до скончания своих лет?       — Я должна снова попасть на Изнанку, — решительно заявила Мирабель, смотря в глаза Камилло и Антонио.       — Ты уверенна? В прошлый раз я едва смог тебя разбудить.       — Более чем. Посмотри правде в глаза: абуэла, как и не могла его вытащить, так и не сможет. Я должна.       — Тогда снова к качелям? — Камилло как-то резко повеселел. Мирабель же. покачал головой, ответила:       — А тебе доставляет какое-то удовольствие смотреть, как я падаю, да?       — Конечно!       — Нет, Камилло, мы не можем пойти к качелям. Там нас сразу заметят, — спокойно пояснила Мирабель. — Так что я останусь здесь, возьму Бруно за руку и каким-то образом перейду в Изнанку. А ты и Антонио останетесь здесь и попытаетесь меня разбудить, если не очнусь.       — Через двадцать минут?       — Давай тридцать, — поправила его Мира. — Полчаса должно хватить с головой.       — Хорошо.       И Мирабель, выдохнув, вновь повернулась лицом к Бруно, прикрыв глаза. Надо было сосредоточиться, но гул голосов за стеной не то чтобы не способствовал этому — он, откровенно говоря, мешал. Мира, взяв Бруно за руку, нахмурилась. Постепенно голоса стали затухать, оставляя после себя лишь шум резкого ветра, скрип старых половиц и размеренного дыхания Бруно. Мирабель будто бы шла за каждым его вздохом, растворяясь в выдохе и все пыталась отыскать то место, называемое Изнанкой. И она была готова перейти на другую сторону. В общем-то Мирабель была готова на все, чтобы наконец вернуть Бруно домой.

***

      Вскоре к звукам добавился скрежет старых ставень, гонимых беспокойным ветром. Мирабель осторожно открыла глаза, оглядываясь, и с неприкрытым облегчением понимая, что ей удалось.       Хотелось кричать от радости, но Мирабель быстро потушила этот запал — слишком рано. Сначала надо было найти Бруно и вывести его из Изнанки.        А между тем Касита выглядела все плачевнее. Хотя, казалось бы: куда еще? Она будто чувствовала нарастающую извне тревогу, полностью отдавалась ей и уничтожала сама себя. Мирабель не могла понять, как вилла, которая на ее памяти всегда выглядела цветущей и живой, сейчас была похожа на бледную копию себя. Неужели в этом были виноваты сами Мадригаль, напрочь забывшие о друг друге и себе самих? Мирабель не хотелось думать об этом, но с каждой новой трещиной на стене или отлетевшей деревянной детали, некогда украшавшей фасад или перила, приходилось.       Мира глубоко вздохнула и забежала на второй этаж. Оттуда — сразу в башню к Бруно. Не теряя времени, открыла дверь, промчавшись сквозь песчаную стену, и вновь оказалась в пустыне. Рядом все также зелеными искрами бегали силуэты — Мира их старательно игнорировала. Пройдя чуть вперед, пытаясь найти Бруно, вдруг замерла, почувствовав чужое присутствие. Обернулась и увидела перед собой уже знакомую песочную фигуру.       — Я пришла вернуть тебя домой!       Фигура замерла ненадолго, а после сделала шаг назад, остановившись в некоторой нерешительности. Она нахмурилась, некоторое время молча смотрела на дядю, пока, в конце концов, не спросила:       — Ты не хочешь?       Бруно не ответил. Он вообще никак не отреагировал — продолжал смотреть на нее пустыми песчаными глазницами, поджав губы. Мира поначалу разозлилась: она искала сначала его тело, потом искала способ вновь оказаться на Изнанке и теперь пыталась найти возможность, чтобы вернуть Бруно обратно в реальность, а он не хочет. Бруно просто, видите ли, не хотел — стоял напротив нее, шелестя крупицами песка во время легких порывов ветра и не двигался.       Глубоко вздохнув, Мирабель сняла очки и, помассировав переносицу, вновь посмотрела на Бруно, спросив:       — Почему? — настолько мягко, насколько она могла. В конце концов, у нее же даже время было ограниченно. Полчаса! Всего тридцать минут, по истечению которых, Камилло и Антонио, по любому, поднимут еще больший шум.       Бруно некоторое время еще вглядывался в Мирабель, пока вдруг не рассыпался, утонув в песчаных барханах. Но часы, висевшие на его шее мертвым грузом, остались левитировать и, пока Мирабель пораженно наблюдала за ними, ветер, загудев, резким порывом образовал довольно широкий купол вокруг Миры. Песчинки летали друг за другом, создавая непрерывную стену, сквозь которую через некоторое время нельзя было увидеть почти ничего. И было бы ужасно темно, если бы посреди часов не открылся глаз, сияющий зеленым. И, прежде чем Мирабель успела понять, что в действительности произошло, перед ней появился образ Бруно — его сорокалетняя версия, уже уставшая, уже пессимистичная и уже загнанная в рамки собственных предсказаний. Его волосы, отливающие зеленым, искрились на ветру, а сам образ воспринимался как-то иначе. Возможно, потому что Мирабель уже привыкла к текучей песчаной фигуре.       — Ты хочешь мне что-то сказать?       Мира наблюдала за тем, как рядом с Бруно появились другие силуэты — почти всех она знала лично, другие просто были знакомы лицом. Все они — жители Энканто, что в реальности, что здесь, в видении Бруно, смотрели на самого предсказателя то с со страхом, то с непониманием, то вовсе с раздражением, будто он только мешался им на жизненном пути. Никто не подходил, не нарушал его томящее одиночество, а порой это молчание было хуже открытой травли.       А Бруно пытался заговорить. Но чаще всего от него уходили, а кто отвечал — просил предсказание. Получив отливающую изумрудом стеклянную табличку, разбивал вместе с надеждами Бруно на хоть какую-то социализацию. Люди вскоре вовсе перестали его замечать, проходя мимо, и лишь изредка оглядываясь, а интересующихся о странном Мадригаль детей, вовсе перебивали, уводя прочь.       Мирабель не могла поверить, что все было настолько плохо. Впрочем, сознание Бруно могло утрировать даже обычный отказ, выставив его, как грубое предательство, но разницы уже никакой не было: Бруно уверил себя в том, что в Энканто ему не место. Ровно как и не место за семейным обеденным столом, потому что в один момент среди почти безликих образов обычных жителей стала появляться сначала Пепа, о чем-то переругивающаяся с Бруно, за которой тенью стояла плачущая маленькая Долорес, а потом и Джульетта, виновато молчащая. Но страшнее всего была Альма в ее беспринципном, пусть и порой не неосознанном обесценивании. Мирабель могла назвать сто один случай, когда абэула отстраняла ее от дел семьи Мадригаль, хотя сама Мира считала, что могла справиться. Могла помочь Исабеле позаботиться о цветах в оранжерее, могла помочь Луизе починить разрушенные недавним ураганом Пепы скамьи, стоящие на главной площади, могла постоять вместе с мамой на той же самой площади и раздать всем желающим целебную еду, согласно предписаниям и рецептам. Но, вместо этого, Мирабель раз за разом оставляли в Касите, чтобы она помогла другим бездарным членам семьи убраться или украсить виллу. И все равно, что большинство Мадригаль предпочитали самостоятельно приводить собственные комнаты в порядок, а сама Касита и без лишних рук справлялась и с уборкой, и с косметическими улучшениями. Маленькая Мира этого не понимала, но, повзрослев, стала видеть особенно четко.       — Ты покинул нас, потому что не мог найти себе место? Ты пытался, да… ох, tío Бруно, мне очень жаль, что так произошло! Правда жаль, — она всплеснула руками и, обернувшись, зацепилась взглядом за другой силуэт. Все того же Бруно, но молодого, олицетворяющего обиженного и потерянного подростка. Видимо, тот момент его жизни, когда он только начал понимать жестокость и несправедливость жизни.       Но Бруно мотнул головой, а после, рассыпавшись искрами, представил перед Мирабель иную картину. Она увидела, как после того самого злополучной церемонии получения Дара, абуэла о чем-то просила сына, а после перед ней в позе лотоса вновь сидел взрослый дядя, готовый колдовать. Он, чуть подняв руки вверх, прикрыл глаза, но лишь для того, чтобы распахнуть их вновь и посмотреть вперед себя горящей зеленым радужкой. Бруно беспокойно глядел вперед, и Мирабель не сразу поняла, что не на нее саму, а на то, что скрывалось на ней. Мира отошла, остановившись рядом с образом предсказателя и увидела начавшее проясняться пророчество. Сначала треснувшая рама окна, на подоконнике которого привычно горела свеча, которая сейчас, угрожающе сверкнув, и сама упала, покатившись вниз. Ее горящее золотом пламя растворилось в исках, а после свечи из песка проявились образы испуганных горожан, отшатывающихся от раскола, идущего прямо с гор. Мирабель сначала было растерялась, не в силах понять время, на которое было рассчитано предсказание, но после увидела пятилетнего Антонио, которого, в порыве защиты, из-под летящего обломка вытаскивал Феликс. И, прежде чем Мирабель все осознала, увидела, как картинка резко сменилась общим планом рушащейся Каситы, впереди которой стояла она сама — полубоком, сжав пыльцы в кулаки и совершенно не обращая внимания на крупные трещины, расколовшие виллу окончательно.       Все встало на свои места. Многолетнее неприятие стало причиной исчезновения Бруно, тогда как предсказание скорой разрухи и запустения Каситы — поводом. Испугался ли Бруно или хотел ее защитить, Мирабель не знала, но, в любом случае, случившееся привело ее в эту точку: в Изнанку Каситы спасать положение.       И Мирабель была уверенна в своих силах, как никогда.       — Бруно, я знаю, ты слышишь меня. Так вот, пожалуйста, пойми, что ты не сможешь сбежать и сейчас, — песчаный купол вокруг закрутился с новой силой, но в этот раз, похоже, он слабо контролировался: некоторые песчинки, вылетая из общего потока, грубо врезались в Мирабель. — Я видела, как трескалась Касита наяву. Я увидела сейчас это предсказание и… мне страшно, tío Бруно, мне очень-очень страшно! Я не знаю, что будет дальше с Каситой, я не знаю, что будет с магией, потому что недавно Луиза призналась мне, что чувствует упадок магических сил. Абуэла не захочет меня слышать, она вообще не хочет слышать никого, кроме собственного страха. Мама слишком сильно волнуется за меня, чтобы помочь. А Камилло, кажется, вовсе перестал различать себя и свой дар. А мир рушится, мир превращается в хаос, я хочу помочь всем, но не могу. И если ты не поможешь мне, все уже точно не будет таким, как прежде. Магия погибнет. Свеча просто затухнет, понимаешь, tío Бруно?       Песчаный купол, служивший ограждением от остальной пустыни, становился самой настоящей песчаной бурей, а Мирабель стояла в его эпицентре. Да, ей действительно было страшно, но за свою речь они ни разу не дрогнула: она продолжала говорить, пытаясь достучаться до Бруно. До его души — испуганной, загнанной, но чистой. Она верила, что его еще можно вернуть, верила, наверное, сильнее всех прочих, потому что искренне желала этого.       И Мирабель неотрывно смотрела, как купол терял в размерах, пока в итоге не сбил ее саму с ног. Мира упала, закрыла глаза, заслоняясь от летящего во все стороны песка. А, когда вновь посмотрела вперед себя, увидела уже знакомый песчаные силуэт и, невзирая на его возможные запреты, обняла, притянув к себе.       А после песок, скатываясь по ее плечам, локтям, ладоням, забиваясь в складки одежды, в волосы, падал вниз, открывая, наконец, взгляду Мирабель Бруно. Настоящего Бруно, того, до которого она все это время так сильно хотела достучаться.       Того, ради которого вновь пересекла реальность, придя в Изнанку.       Бруно сначала стоял, оторопело замерев, пока в конце концов не поддался заботе Миры и не обнял ее в ответ.       — Я же говорила, я верну тебя домой, tío Бруно, — прошептала Мирабель, чувствуя, как песок под ногами становился все более зыбким. Или ноги — ватными от резко исчезнувшей тревоги и волнения.       — Спасибо, — прошептал в ответ Бруно, не в силах вложить в одно слово — такое простое и всем знакомое, всю ту благодарность, которую, на самом деле, испытывал к племяннице.       Они стояли так несколько минут, то ли не желая, то ли просто боясь двинуться, будто весь мир мог рухнуть от лишнего движения. На деле боялся один Бруно, в то время, как Мира внутренне ликовала — она смогла, добилась желаемого, впервые в жизни завершив что-то весомое, что-то достойное Мадригаль, успехом.       — Я был дураком, Мирабель, прости меня.       — Не надо извиняться, дядя, — Мира плавно отстранилась. — Ты не виноват в произошедшем.       Бруно не ответил. А Мирабель позволила себе наконец-то насладиться им — живым, невидимым и таким родным. В том же потрепанном зеленом пончо, в котором она нашла его лежащим в комнате, заточенной между стен. Пончо с горловиной с торчащими нитками, из-за которой проглядывалась старая фиолетовая рубашка, расстегнутая на пару пуговиц. А, может, пуговицы и вовсе были давно утеряны. В темных штанах, к которым пристала то ли пыль, то ли песок, а может и вовсе старость. Ткань явно доживала второй десяток лет. Но даже в этой изношенной одежде, с этими растрепанными волосами с секущимися кончиками, с глазами глубоко орехового цвета, полными печали, в которой можно было плавать, и немного неловкой улыбкой, он был Мадригаль.       Тем Мадригаль, которого пытались забыть. По разным причинам: кто от боли, кто от горя, кто от обиды, кто от страха.       Бруно ведь был похож на нее: такой же изгой, белая ворона, которую заклеймили из-за того, что он не смог оправдать ожиданий, возложенных на его юные плечи. Мире было всего пять, когда бабочка, отпечатавшаяся на свече, растворилась искрами перед ней, Бруно — столько же, когда возможный дар обернулся проклятием. Мирабель едва стукнуло двенадцать, когда начала понимать, кому в действительно достается весь свет Солнца, Бруно — столько же, когда он понял, насколько длинную тень на его личность откидывал его собственный дар. Людям ведь не нужны были его предсказания: людям нужно было спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, а не информация о том грядущем ужасном будущем, что словами Бруно лишь утвердилось в их сознании.       — Нам пора, — напомнила ему Мирабель, потянув вперед.       Бруно вдруг вздрогнул, отмерев, а после, виновато улыбнувшись, направился следом. Кажется, он все еще не мог поверить, что после десяти лет заточения в песке, он вновь сможет оказаться снаружи, по другую сторону Каситы, увидеться с семьей и просто расслабиться, позволив себе насладиться теплыми солнечными лучами.       Мира боялась подумать о том, насколько глубоким и болезненным было его одиночество все эти годы.       И вот они подошли к песчаной стене, струящейся откуда сверху со скалы. Бруно замер и выдохнул:       — Поверить не могу, выход всегда был так близко.       — А ты не видел его?       — Я видел только ужасные видения прошлого, — Бруно поморщился.       — Оно уже было, tío Бруно, тебе больше нечего бояться, — она ободряюще сжала ладонь дяди и потянула его вперед следом за собой.       И они пересекли песчаную стену, а после и дверь, оказавшись на втором этаже запустелой Каситы. Бруно почти сразу нахмурилась и удивленно выдохнул, оглядываясь. Мира заметила это и, проследив за движением его глаз, увидел, как на втором этаже на окне лежал подсвечник, на котором раньше вечным светом горела свеча.       — Дядя?       — Этого раньше не было, — Бруно отнял руку у Мирабель и быстро спустился на первый этаж. Мира пробежала по порожкам следом за ним.       Он бегал от одной арки другой, заглядывал во все обще комнаты: в гостиную, кухню, столовую, — рассматривал все деревянные декоративные детали и перила и никак не мог поверить своим глазам. Пока в конце концов не остановился в центре внутреннего дворика, посмотрев наверх — на небо, укрытое плотным одеялом из кружащихся грозовых туч, нависших так близко, что становилось даже не по себе.       — Не может быть…       — Здесь не всегда было так?       — Да, — Бруно кивнул. — Это место — олицетворение магии Мадригаль. Здесь жила магия. Сейчас — нет.       — Но почему оно так изменилось?       — Я не знаю, — Бруно пожал плечами. — Но все точно не должно быть таким. Дверь раньше светились золотом… дверь Исабелы вовсе цвела! И с Каситой все было хорошо.       — И когда так было?       — Еще до того, как ты не получила дар, — произнес Бруно, а после, поняв, что сказал, виновато улыбнулся. Мира мотнула головой, успокоив его, и Бруно с чистой душой продолжил. — Да, точно, я был в последний раз здесь, когда тебе было около двух-трех лет.       — Это было двенадцать лет назад.       — Нет, ну не… — начал было Бруно, как вдруг осекся, переведя испуганный взгляд на Мирабель. Он было открыл рот, но снова замолк, будто бы сверился с датами и осипшим голосом уточнил. — Двенадцать?       — Да. Ты сказал, что был здесь, когда мне было два-три года. Сейчас мне пятнадцать.       — Во имя свечи, сколько я отсутствовал! — Бруно взялся за голову и начал ходить кругами. Всплеснув руками, он резко остановился, посмотрев на Миру. — Но почему… почему ты, а не абуэла?       — Я не знаю, но, похоже, она не смогла. Не думаю, что она оставила бы тебя так.       — Да… действительно, — Бруно поджал губы, видно вспомнив то, на каких словах закончилась и прошлая встреча с Мирабель. Мотнув головой, он вновь посмотрел на племянницу. — Но как ты смогла? Ты ведь была там, в моей комнате, в пустыне. И вернулась снова. Как тебе удалось?       — Я не знаю… Честно, я не совсем представляю, как вернуться сейчас, — затараторила Мирабель, неловко поправив очки, а после, посмотрев на Бруно снова, спросила. — А как это делали другие?       — Так могла делать только мама, — поправил ее Бруно. — Ладно, раз уж ты тут, то давай попробуем.       И Бруно, остановившись ровно перед Мирабель, протянул ей ладони. Мира в некоторой нерешительности взяла его за руки и спросила, замявшись:       — И что теперь?       — Она обычно вспоминала то место, где она была до перехода в Изнанку. И возвращалась.       — Так просто?       — Настолько просто, что никто кроме нее не мог это сделать, — усмехнулся Бруно.       Мира поджала губы и, закрыв глаза, почувствовала, что сердце стало биться быстрее. Она, конечно, понимала, что процесс попадания на Изнанку не контролируем — судя по подслушанному разговору так все и было -, но осознала это все в полной мере только сейчас. Выдохнув через полуоткрытые губы, Мирабель представила комнату между стен. Ее убранство: старую скрипучую кровать, большое, неподходящее простоте этой комнаты старой розовое кресло и бочка, с убранными на нее книгами. И Камилло и Антонио. Да, определенно, они все еще были там. Интересно, сколько они уже ее ждали? Десять минут, двадцать? А может все тридцать и прямо сейчас бежали во внутренний двор Каситы в поисках абуэлы, да хоть кого-нибудь, кто бы смог вытянуть с Изнанки только что ушедшую Мирабель, желательно вместе с Бруно.       Мира почувствовала, как стало немного теплее. Как стал отчетливо слышаться запах старой, но крепкой еще древесины и пыли, толстым слоем лежащей на ней. Как прояснились чужие, далекие голоса, один из которых точно принадлежал Камилло. Кажется, он говорил Антонио, что если Мира не проснется в ближайшие пять минут, надо будет идти за помощью.

***

      Мирабель судорожно вздохнула, широко распахивая глаза. Увидела перед собой перепуганных Антонио и Камилло, которые, не в силах поверить своим глазами, испуганно смотрели на нее, сохраняя молчание. И лишь одновременно тяжело выдохнули, увидев, как, лежа на кровати, зашевелился Бруно.       Мирабель еще до конца не понимала, что точно сделала, вернув Бруно из Изнанки, но осознавала лишь одно: она — не бездарна.       Она смогла сделать то, что никто из ее семьи не смог за долгие десять лет. Оставалась лишь самая малость: обратить процесс увядания магии и спасти Энканто.