Мы встречались позже

Любовь предназначена тем, кому по жизни не хватает самих себя. Она казалась самой себе достаточно умной, чтобы не влюбляться. Хватало стороннего опыта, наблюдения исподволь: сначала за матерью. Мэридит ярче красила губы, наряды выбирала пооткровеннее, поставила пароль на телефон, а приходя домой сразу бежала в душ. Сабрина помнит взрывающиеся крики на кухне, непрожеванный истеричный смех и папину бессонницу. Целый месяц из опустевшей на одного человека спальни доносились приглушённые всхлипы. Любовь болезненна. Затем были одноклассницы: перешёптывания на задних партах, совместные написания валентинок и слёзы в туалете. Потом — Хлоя, с которой они странным образом сдружились в институте. Идеальная, самоуверенная девушка стала нервной и какой-то… жалкой. Она начала курить и находила отговорки, чтобы не признаваться. О, куда там! Хлоя и перед собой не могла сохранять честность до конца. — Замолчи, — порывисто выдыхая дым, говорила она. — Какие чувства? Этот недомузыкант мне интересен не больше, чем жалобы родителей друг на друга. Сабрина не считала себя выше этого. Снисходительно допускала, что любовь имеет место быть не только в мыльных операх, но для себя не находила нужным или хотя бы интересным. Поэтому когда их новый преподаватель по философии заостряет на ней в очередной раз взгляд, а её желудок болезненно сжимается — она винит кофе, выпитый натощак. Хлоя растекается по парте, глупо хихикая в экран телефона. — Дурак, — ворчит она нежно. Кажется, ей повезло. Взаимность избавляет от боли, как мгновенная инъекция, что вводит в сонный ступор. Сабрина помнит, что у всего есть срок годности. Она отворачивается от подруги, остервенело принимаясь проверять конспект. У преподавателя извилистая фамилия и кошачье, забавное имя. Иногда Сабрина ловит себя на мысли, что давит то языком, мысленно произнося. Ей интересно, что будет, если в самом деле так к нему обратиться? Ведь он и сам похож на вчерашнего студента. Только глаза — тяжёлые и дымчатые, остывшие — выдают что-то очень взрослое и зрелое. Сегодня Феликс рассказывает об учении Левкиппа и то и дело переходит на древнегреческий. «Выпендрёжник», — усмехается про себя Ренкомпри. Ей языки давались тяжело. Особенно мёртвые. — …для объяснения разнообразия предметов утверждает существование относительного небытия, — и вновь, будто услышав каждую мысль, Грэм-де-Ванили переводит взгляд на Сабрину. Но тут же к её облегчению уводит прочь. — …то есть наличие пустоты, разделяющей всё сущее на множество элементов.

__

Домой возвращаться в последнее время бо́язно. Сабрина долгими часами вчитывается в новости, с холодом находя очередную заметку о смерти какого-нибудь чиновника, федерала, мелкого политика. Становится легче, когда раздаётся щёлканье замка входной двери, а затем — скрип ботинок. — Опять не спишь, — устало укоряет Роджер, когда проходит на кухню Он сгребает со стола газеты. — Не читай это лучше. Враньё сплошное. Сабрина опускает подбородок на прижатые к груди колени. Внутри больно щемит. — Поэтому ты допоздна на работе? Папа ставит чайник и как-то недовольно кряхтит. — Зашиваемся, текучка кадров жуткая, — он тут же ловит себя за язык и упирается мрачным взглядом в дочь. — Но это не потому, что… — не договаривает, лишь машет в сторону газет рукой. Сабрина чувствует подвох и долго не решается спросить. — Пап? Он уже к тому времени успевает разогреть остатки ланча и заварить чай. — Да? — осведомляется он рассеянно, без особого энтузиазма ковыряя вилкой брокколи. Вновь на диете. — А что происходит… на самом деле? В ожидании ответа она устремляет взгляд на тёмно-синее окно. Сабрина знала: нечто действительно творится неладное и тревожное. И эти вертолёты над городом, и разъезжающие по улицам машины с надписью FBI на чёрных боках. Невозможно не заметить. Да и стала бы пресса из воздуха небылицы сочинять? — Хотел бы я знать, — выдыхает Роджер. — Нам, думаешь, обо всём докладывают? Я ведь простой коп, милая, — его грустная улыбка складывается в морщины. — Одно могу сказать, — он слегка подаётся вперёд. — Нечто важное было стащено из-под носа властей. Сабрина кивает. Неудовлетворение такой крупицей знания скребёт мозг. Приходится жертвовать сном, перебирая охапку самых разных вероятностей. Размышления прерывает звон будильника, посылая дрожь испуга.

___

Ожидаемо тест по Левкиппу она заваливает. И дурацкая мысль ползёт по краю сознания: что, если препод решит, будто она это нарочно? Потому что его тихий голос над головой пробивает перепонки. — Отчаянно низкий результат для вас, мисс Ренкомпри. В чём дело? — он глядит сверху вниз, настороженно прищурившись, и прижимает к себе работы остальных, которые предстоит раздать. Сабрина хочет провалиться сквозь землю. Она поправляет криво лежащий учебник и, обращаясь к фамилиям его составителей, отвечает. Почти шепчет: — Плохо подготовилась. Она всё ждёт, сжимая пальцы, когда он наконец уйдёт. — Плохо, — разносится шелестящим эхо, и Феликс продолжает обход аудитории. Фырканье Хлои возвращает возможность дышать. — Вот пристал, — она закручивает колпачок помады и причмокивает губами. — Пойдёшь сегодня с нами? Мы собираемся зависнуть на… — Нет, — тут же отсекает предложение Сабрина. — Мне нужно заниматься. Её щеки запоздало воспламеняются. — С кем? — тут же всё замечает некстати внимательная Буржуа. Она подпирает голову рукой и стреляет взглядом в сторону скользящего между рядов преподавателя. — Уж не с самим ли… — Заткнись, Хлоя, — шипит Сабрина и будто оправдывается. — Я собираюсь пересдать тест. — Зануда. Университет она покидает поздно вечером, засидевшись в библиотеке. От недосыпа состояние в точности пьяное. Сабрина задерживается на крыльце, сражаясь с застёжками сумки, когда её окликает знакомый голос. — Мисс Ренкомпри. Она раздражается на его дурную, английскую манеру обращения. И злится на себя, потому что находит в этом нечто… Нечто такое. Занимательное. — У вас всё в порядке? — Простите? — Сабрина наконец справляется с застёжкой портфеля и слегка хмурится. Её просто не мог не озадачить этот совершенно неуместный вопрос. — Мне важна успеваемость моих студентов, — поясняет учтиво Феликс. Он заводит руки за спину. — И я с трудом верю тому объяснению, что вы мне предоставили днём. Сабрина с ужасом обнаруживает, что черты лица у него волнительно приятные. «Наверное, из него бы вышел хороший актёр», — мелькает глупая мысль. Она не выдерживает выжидающего молчания, приправленного прямым взглядом. — Я не спала ночью. Совсем. Брови Феликса ползут наверх и сразу опадают, а на губах рисуется усмешка. — И что же вам помешало? — Он медленно направляется к ступенькам. Сабрина выдыхает. На ходу говорить легче. — Я думала. — Предсказумо… — сквозь ядовитую улыбку. — О ком? Сабрина вспыхивает и утыкается взглядом в плитку под ногами. Ей не кажется неуместным выложить правду: может, она только этого и ждала. Поделиться с кем-то. — О том, что было украдено, — оставляет небольшую паузу и почти сразу её срезает. — Что запустило цепь всего… происходящего. Феликс останавливается, и Сабрина почти проходит мимо, когда его пальцы смыкаются на её локте. Она растерянно поднимает голову, встречаясь с острым взглядом. — А что было украдено? — Я не знаю, — выдавливает она, думая мимолетно о его затянувшемся прикосновении на своей руке. — В том-то всё и дело. Феликс долго сверлит её взглядом, и чудится, что воздух заполняют его мысли. Но все они на другом языке. Не прочитать. Не разобрать — почерк резкий, надломленный, выведенный торопливой рукой. Наконец он разжимает пальцы и запускает ладонь в карман плаща, вытаскивая наружу забавные, старомодные часы. Вспоминается Льюис Кэролл — Сабрина обожала его в детстве. — Что ж, — он сверяется с циферблатом, откидывая крышку и отрывисто выдаёт:— думаю, есть резон предоставить вам возможность переписать тест. — Спасибо, — вполголоса благодарит Сабрина. Феликс награждает её угловатой улыбкой и слегка клонит голову вниз. Голос его звучит ласково и будто даже слегка измученно: — Хороших снов. Он оставляет её в полнейшей растерянности.