Победитель получает всё

— Поверить не могу, — в тысячный раз за последнюю неделю пробормотал Рон и основательно приложился к бутылке сливочного пива. — Ты и Снейп, дружище, ты и Снейп… — Совершенно невероятный поворот событий, которого ничто не предвещало, — насмешливо прокомментировала это Гермиона. Рон покосился на неё неодобрительно, выпятил нижнюю губу и буркнул: — Когда Гарри сох по нему и играл с ним в отношения — это было одно дело. Но вчерашняя сцена… Гарри закатил глаза и на всякий случай наложил на их отдалённый столик в баре ещё одно заклинание — во избежание. У Рона была совершенно отвратительная привычка горланить во всеуслышание об очень интимных вещах. И ещё, как выяснилось, хрупкая душевная организация. — А не надо было лезть на Гриммаулд-плэйс без приглашения, — почти весело ответил он. — Уберёг бы нервы и ничего бы не увидел. Северус в жизни не сунулся бы ко мне в гости, зная, что там торчит кто-то из моих друзей. — То есть он не готов разделять твои интересы и круг общения? — моментально набычился Рон. — Рональд, — раздражённо начала Гермиона, но Гарри поднял руку, вынуждая её замолчать, и произнёс с нажимом: — Мои отношения — это моё дело, и ты не будешь лезть в них, строить какие-то предположения и выискивать, к чему бы прицепиться. Хорошо, Рон? Тот пожал плечами и пробормотал: — Да я рад бы не лезть, но то, что я видел вчера… — То, чего ты не должен был видеть, — с укором повторила Гермиона. Рон возмущённо ухнул: — Да я подумал, что Снейп его убьёт сейчас или голову ему откусит к херам, с этой змеюки сталось бы! Откуда мне было знать, что он его… что они с Гарри… как вообще можно с ним целоваться?! Гарри душераздирающе вздохнул и жестом подозвал официантку. — Ещё три бутылки, пожалуйста, — произнёс он, снимая часть Заглушающих Чар, пока Гермиона пинала Рона под столом, изредка, правда, попадая по его, Гарри, лодыжке. — Вы оба совершенно сумасшедшие, — авторитетно заявил им Рон спустя энное количество глотков сливочного пива и препирательств. — Ну ладно Миона — Крам хотя бы молодой и относительно симпа… ай, да хватит меня бить! — Ещё одно слово, Рональд Уизли, — угрожающе прошипела Гермиона, и вся она, маленькая, худенькая, сделалась вдруг очень внушительной и очень опасной. — Только одно слово, и, клянусь, ни один колдомедик — даже я сама — не вылечит тот сглаз, которым я в тебя запущу. И добавила, стоило Рону послушно заткнуться: — Тебе тоже стоило бы начать с кем-то встречаться. Жизнь убеждённого холостяка плохо на тебе сказывается. Гарри воспользовался подвернувшейся возможностью сместить фокус внимания с его личной жизни на чью-нибудь ещё. Ну наконец-то. — Да, кстати, — горячо согласился он, — что там с этой Розалин или как её? — Рози, — отстранённо поправил его Рон, а потом почему-то смутился и отвёл глаза. — Не буду я её с вами обсуждать. Гарри и Гермиона переглянулись — и улыбнулись одинаковыми улыбками сытых акул. Пришло время мести.

***

Поттер, ты здесь? Извини, только выполз из душа. Что такое? Что-то по испытанию? Да, хотел попросить тебя обеспечить нас двумя-тремя Аврорами на время его проведения. Но без Уизли, Мерлин упаси. Ты торчишь в душе часами? Понял. Посмотрю, кому можно предложить это. Думаю, они все будут только рады гарантированно слинять с дежурства. И ничего не часами. Я… размышлял о жизни. С ума сойти. Он размышлял о жизни. Не ёрничай, а? Если хочешь знать, это вообще целиком и полностью твоя вина. Твоя — и того, что ты устроил, заявившись в мой кабинет. А что я устроил, мистер Поттер? Мы играем в вопросы и ответы? Ты, Северус, гарантированно лишил меня рабочего настроя на весь оставшийся день, и, судя по твоей ухмылочке, когда ты сказал, что тебе пора, и бросил меня наедине со стояком, ты это прекрасно понимал. Так что не вини бедный душ. Наконец-то, господин Главный Аврор, вы осознали, что я чувствую в течение и после каждого вашего визита в мою школу, возмутительного в своей бессмысленности и неизменно выбивающего меня из колеи. Как я люблю, когда ты сыплешь всеми этими умными словами. Так, секундочку. Хочешь сказать… Я хочу сказать, Гарри, что решительно невозможно проводить воспитательные беседы с детьми, организовывать заседания педсовета и разгребать письма от разъярённых родителей, когда в памяти ещё свежа твоя совершенно отвратительная манера вжимать меня во все вертикальные поверхности и оставлять на мне тысячу засосов за раз. К слову, заклинания на них держатся довольно скверно. Позавчера Поппи поинтересовалась, не подхватил ли я какую-нибудь маггловскую дрянь вроде ветрянки, и только благоразумие и нежелание умирать предотвратили следующую её омерзительную шуточку. Иногда мне даже хочется стать частью этого педсостава, знаешь. Чтобы иметь возможность любоваться твоим лицом после всех их выходок. Наслаждаетесь моими страданиями, мистер Поттер? Что вы, господин директор, сэр. Разве что слегка. Мне нравится мучить вас по-другому, но я не уверен, что бумага в самом деле не краснеет и что эта тетрадь не вспыхнет, если я объясню, как именно. Остаётся только попробовать. Северус… Ты уверен? То есть. Вау. Это… Постарайся не терять способности вести осмысленный диалог в процессе. Помнится, я как-то предлагал тебе что-то подобное, и тогда мне показалось, что ещё немного, и ты заавадишь меня прямо через переписку. Живым ты представляешь несомненно большую ценность, Гарри. Живым, тёплым и по-мальчишески порывистым. Это я ещё сдерживаюсь. Ладно, не всегда. Сдерживаться с тобой в целом довольно трудно, ты в курсе? Не думаю, что ты понимаешь, что со мной делают те крошечные проявления потери контроля над собой, которые ты позволяешь себе, когда я рядом. Когда я целую твою шею. Когда я касаюсь твоей кожи. Это… мне башню сносит, серьёзно. И не надо тут про «подзаборный сленг». Никак иначе это не назовёшь. И у меня ни с кем не было, чтобы — так. Чтобы стояло от одного насмешливого взгляда или, ох, Мерлин, от полузадушенного вздоха. Быть на первой строчке в вашей турнирной таблице безусловно, лестно. Северус, ты с ума сошёл? Нет никакой таблицы. Есть ты. То, что я к тебе чувствую. И то, как я тебя хочу. Это вообще-то трудно не заметить, а учитывая то, как ты всегда… по чистой случайности, разумеется… прижимаешься бёдрами к моим, ты уже должен был понять и ощутить это в полной мере. Что ж, ты можешь похвастаться многими выдающимися достоинствами. Спасибо за комплимент, конечно. Но я к тому, что ты меня с ума сводишь. Ты — и твоя белая кожа. Ты — и твоё горячее горло, совершенно потрясающее узкое горло, знал бы ты, как я его обожаю. Ты — и твои тонкие пальцы, я мог бы целую вечность смотреть на то, как ты перелистываешь страницы очередной заумной книги или колдуешь над котлом, но, знаешь, на моём члене эти пальцы смотрятся ничуть не хуже. Порочный мальчишка. И да — мне нравится, когда ты называешь меня так почти не дыша, таким восхитительно ласкающим тоном, и я люблю его бархатную хрипотцу и ещё те нотки, которые появляются в нём сразу после того, как ты кончил. Поттер, это… Если хочешь знать, я слушал бы этот самый дрожащий низкий тон всю жизнь. И делал бы всё, абсолютно всё для того, чтобы вырывать его из тебя раз за разом. Поттер. Ещё у тебя совершенно охуенная задница. Созданная под мои ладони. Вы правильно делаете, что прячете такое тело под бесформенными хламидами и мантиями, господин директор, сэр. Иначе любой наш разговор заканчивался бы в горизонтальной плоскости. И я трахал бы тебя так, чтобы тебя потом не держали ноги, чтобы ты едва мог говорить из-за хрипоты, чтобы всем и каждому при взгляде на тебя было предельно ясно, чем и с кем ты только что занимался. Гарри. Да, Северус? Камин в моей гостиной. Живо. И, стоило Гарри перешагнуть порог личных комнат директора Хогвартса, его атаковали — разъярённый чёрный смерч, буря, торнадо, чудом не сбившее его с ног. С ног не сбило, но вот притиснуть к стене… — Хочешь меня угробить? — прорычал Северус, вжимая его лопатками в каменную кладку и больно хватая за волосы. — Свести… меня… с ума? Гарри поймал его — в объятия или стальные тиски, — нашёл дрожащие губы… Северус увернулся от поцелуя, только обжёг горячим дыханием его подбородок и прошипел не хуже змеи: — Не так быс-с-стро. — Мне показалось, ты любишь быстро, — хрипло ответил Гарри — а затем совершил одно крошечное, практически неощутимое движение бёдрами. Большего не требовалось — вместо плотной мантии на Северусе был тонкий домашний халат. Гарри всего-то нужно было почувствовать… и он почувствовал. О, он почувствовал. И улыбнулся. — Оу. — «Оу»? — зло переспросил Снейп, всё ещё держа его за загривок. — «Оу» — это всё, что ты можешь сказать? — Я больше по действиям, знаешь, — с усмешкой парировал Гарри — и, оттолкнувшись от стены, почти силой увлёк Северуса на диван. Опрокинул его, неожиданно податливого, точно это было так просто — уложить господина директора на лопатки, на мягкую обивку, навалился сверху, вклинивая колено меж его бёдер… Надавил, притёрся. Навис над ним, почти соприкоснувшись кончиком носа с чужим. Проурчал насмешливо, словно не его сердце колотилось где-то в горле сумасшедшей птицей: — Тебе понравилось. — Смотря что, — возразил Северус чудовищно знакомым едким тоном. Но Гарри он не обманул. Стоило ему наклониться чуть ниже, и Снейп дёрнулся навстречу, точно пытаясь поймать его губы, и бёдра его напряглись, а ключицы проступили резче, будто вот-вот готовились прорвать пергаментно-тонкую кожу… — Всё, — выдохнул Гарри на грани слышимости перед тем, как обрушиться на него с лавиной жадных поцелуев. И — потеряться в них. В нём. В трении, торопливых движениях, сорванных выдохах и полузадушенных стонах, на которые — Мерлин всеблагой — был способен один только Северус Снейп, этот Снейп, выгибающийся под его весом в попытке приникнуть ближе, этот Снейп, стянувший — почти содравший, на самом-то деле — с него футболку, этот Снейп, небрежно приспустивший с его бёдер домашние штаны, этот Снейп, в какой-то момент совершивший невозможное… Притиснувший его к себе — телом к телу, до удушья, до фантастических звёздочек перед глазами — и сжавший коленями его бёдра. Это меняло всё. Не только неудобную позу, в которой они замерли на диване, пока их ладони судорожно шарили по телам друг друга. Это… Гарри замер — как был, на середине торопливого движения, каждое из которых почти заставляло его рычать; замер — обхватив ладонью два твёрдых члена, напряжённо подрагивающих и истекающих предэякулятом; замер — с губами у Северуса на шее, с почти родившимся стоном в горле. — В чём дело? — еле слышно прошептал Снейп, взглянув на него больными бешеными глазами. — Я не просил… останавливаться. Но Гарри ощутил в эту секунду восторженный недоверчивый экстаз такой силы, что чувство это почти переплавилось в панику. — Мы никогда… — начал он еле слышно. У Северуса был пьяный, нетерпеливый, почти злой взгляд. — Нет, — согласился он почти беззвучно. — И чего ты… ждёшь? — А ты? — парировал Гарри, одним широким движением ладони пройдясь по всей длине. Северус поперхнулся, застонал, прильнул ближе… и это была сумасшедшая, невероятная картина, Гарри на мгновение на ней завис — на распахнутом халате, пояс от которого затерялся где-то на полу; на прижимающемся к животу подрагивающем члене; на цепочке алых следов, усыпавших шею, плечи и даже грудь господина директора; на всём нём — невероятном, невозможном, немыслимом… А в следующую секунду его мягко, но настойчиво оттолкнули. И внутри него разлилась пробирка с опасным зельем — недоверие, и разочарование, и почти смирение. Почти — потому что раньше, чем гремучая смесь эмоций в его груди успела переплавиться в смирение, Северус поймал его за плечи, прижался дрожащими искусанными губами к его собственным и выдохнул, каким-то невероятным образом сохраняя свой извечный командирский тон даже в такой ситуации: — Спальня. Гарри хватило бы и пушистого ковра на полу… Но говорить об этом сейчас Северусу — Северусу, очевидно, решившемуся на то, чем Гарри столько его дразнил, но к чему никогда не подталкивал открыто — было самоубийственной глупостью. Он замер в дверном проёме, наблюдая за тем, как полумрак комнаты окутывает чужую фигуру. Снейп не повернулся к нему лицом. Только повёл плечами, словно бы стряхивая с себя нервозность, и позволил халату соскользнуть вниз, к худым лодыжкам. Гарри подавился воздухом. — Мне долго ждать вас, мистер Поттер? — скучающим тоном осведомился Северус. И это было последней связной репликой, на которую ему полагалось быть способным в эту ночь. Гарри преодолел разделявшее их расстояние в два широких шага. В последнее мгновение Северус обернулся — и Гарри опрокинул его навзничь, в подушки, и нетерпеливой змеёй прильнул сверху, телом к телу, неуклюже выпутываясь из штанов, и поймал губы, и шрам на шее, и маленький розовый сосок — а Снейп поперхнулся и застонал, моментально потеряв вернувшееся к нему было самообладание. Выгнулся, подставился, скользнул ладонями по спине Гарри, умудряясь поцарапать даже короткими ногтями, резко качнул бёдрами, безмолвно требуя большего… — Мой, — прохрипел Гарри, вгрызаясь в его плечо почти до крови с новой меткой. — Мой, Северус… о, Мерлин. — Хватит… болтать, — ответили ему сдавленно. Гарри проехался бёдрами по чужим, будто имитируя фрикции, и его почти свело с ума это возбуждение, разделённое на двоих. — Хватит так хватит, — пробормотал он на выдохе. И скользнул ниже. Прошёлся широкой влажной полоской по тут же напрягшемуся животу, выласкал узкие бёдра, покрытые редкими тёмными волосками, слизнул с головки выступившую каплю… И, поймав выругавшегося и дёрнувшегося Снейпа за лодыжку, низким рокочущим голосом приказал: — Повернись на живот. Случилось невероятное — Северус, обжёгший его нечитаемым жарким взглядом, послушался. Повернулся — Гарри моментально выласкал жадными прикосновениями острые торчащие лопатки и маленькую крепкую задницу, — подпихнул себе под бёдра подушку. Выдохнул еле слышно, явно ещё сражаясь за свой хвалёный самоконтроль: — Очень рассчитываю на то… что ты не обманул меня. Растягивать я умею. — Остаётся только проверить, — прошептал Гарри — и поцеловал его дрогнувшее плечо. Повторил губами тонкую линию выступающих позвонков — Мерлин, как же Северус был худ. Обжёг дразнящим жарким выдохом поясницу. Прихватил зубами кожу у левой ямочки и, соскользнув ниже, оставил собственнический алый росчерк засоса на ягодице. Снейп извивался под ним, подставляясь под поцелуи. Гарри протиснул руку между его животом и подушкой, обхватил восхитительно твёрдый член, выласкал кольцом пальцев — широко, жадно, почти больно. Сжал второй рукой узкое бедро, у самой косточки, вынуждая Северуса прогнуться в пояснице, расслабиться, раскрыться — для него. Для него одного. Прошептал — на грани слышимости — два латинских слова. И в ту же секунду, когда Северус задрожал, несомненно, ощутив прохладу подействовавшего заклинания, Гарри мягко, но неумолимо толкнулся напряжённым влажным языком — внутрь. В эту чудовищно, немыслимо жаркую и узкую глубину. Ему стоило всех усилий мира не захрипеть, не отстраниться, не заменить язык членом — прямо сейчас, от одного этого ощущения горячей тесноты, от того, как Северуса затрясло, как он подавился, несомненно, едкой репликой, как он сладко сжался вокруг языка. — Тише, — пробормотал Гарри, отстраняясь и щедро вылизывая нежную кожу внутренней поверхности его бедра. — Тиш-ше… Снейп нетерпеливо пошевелился — и второго приглашения Гарри было не нужно. Он вновь ввинтился языком в поддающееся, раскрывающееся под ним тело, толкнулся — и почти вытащил; толкнулся — и добавил слюны; толкнулся — и Северус застонал. Низко, хрипло, почти испуганно, тут же замолчав, как будто его самого потрясла чувственная сила этого стона. Гарри хотелось сдохнуть, хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось, хотелось, чтобы Снейп застонал так снова. Он пульсировал вокруг языка, чуткий и тёплый, жадный до ласки; а стоило Гарри чуть усилить амплитуду движений, и, Мерлин всеблагой… Северус заскулил. Гарри душу бы продал за то, чтобы он ещё раз так же вскинул бёдра, так же раскрылся, так же напрягся, наверное, до боли стискивая пальцами простыни. Безмолвно и лучше любых слов поощряя продолжать. Мерлин, какое счастье, что у нас есть магия. Когда к языку присоединился первый смазанный палец, Северус сжался почти до боли, точно ему вдруг стало страшно. Гарри поднял голову. Прижался грудью к его спине. Коснулся пересохшими губами к по-птичьи острой лопатке. — Раскройся для меня, — выдохнул он на грани слышимости, и в этом были и просьба, и приказ, и чувственная мольба. Снейп с силой втянул воздух сквозь зубы. Медленно, очень медленно он поддавался — одному, двум, трём пальцам. И всё это время, сдерживая себя одним титаническим усилием воли, Гарри покрывал поцелуями его напряжённые плечи, скользил свободной рукой по шелковистой коже и шептал, шептал, шептал: — Такой узкий там, внутри, узкий и горячий… совершенный, Северус. Стояло колом; Снейп был — под ним, для него, его, одного этого хватило бы, чтобы кончить, и ещё — чтобы потерять контроль, чтобы сорваться слишком рано, чтобы стиснуть эти худые бёдра и… Нет. Гарри думал об их первом разе бесчисленное количество раз, под холодным душем или в тёплой постели, и перед глазами его мелькали сотни вариаций, планов, желаний и представлений… но одно было константой, не менялось никогда, какие бы декорации ни предлагало его воображение — этот секс должен был быть идеальным. Для Северуса. Лучшим-нахрен-в-его-жизни. Чтобы сил язвить и усмехаться не хватило, только просить — о большем. — Поттер… — прохрипел Снейп, дрогнувший и толкнувшийся в его ладонь. — Гар-ри, М… Мордред. — Да? — отозвался Гарри еле слышно, чуть согнув пальцы у него внутри. Северуса тряхнуло, он мотнул головой, вжался лицом в подушку, приподнял бёдра ещё и прошипел, почти проглатывая гласные: — Ну же. Гарри не требовалось повторять дважды. Он убрал пальцы. Выпрямился. Позволил себе одну невыносимо прекрасную долю мгновения — жадно облапить взглядом напряжённую спину с рельефно проступающими лопатками и позвонками; стиснуть пальцами бёдра, сжимая почти до синяков (но он знал, знал — эта боль была сейчас необходимой и сладкой); коснуться поцелуем черноволосого затылка… И — медленно, но неумолимо — толкнуться внутрь. Ему разом стало нечем дышать. Северус был узким, всё ещё слишком, чудовищно, восхитительно узким, узким и сжимающимся вокруг члена, потрясающим, просто, блядь… идеальным. Гарри потратил все жалкие остатки самоконтроля на то, чтобы не начать двигаться в эту же секунду, дать Снейпу несколько мгновений на то, чтобы привыкнуть. Северус под ним задрожал, и, прильнув губами к его виску, Гарри еле слышно спросил: — Больно? Тот чуть повернул голову; спутанные пряди упали на лицо, но Гарри всё равно увидел его глаза — блестящие и больные, совершенно сумасшедшие. Вместо ответа Северус подался назад, насаживаясь на член — полностью, до упора. Гарри подавился хриплым стоном, разделённым на двоих; чужие губы тронула дрожащая чувственная усмешка; это был конец — для его выдержки и его попыток быть осторожным. — Др-ракклы, — прорычал Гарри, поймал Северуса за волосы, наматывая блестящие чёрные пряди на кулак… и начал двигаться. Честное слово, он ещё хотел быть нежным. Хотел начать медленно, дать Северусу время. Но, Мерлин всеблагой, кто может контролировать собственное желание, когда к нему подаются навстречу в попытках подмахивать, когда жарко и сдавленно выстанывают смазанные ругательства, когда пульсируют и восхитительно тесно сжимаются вокруг члена? Гарри пытался — и проиграл. Всухую. Но Северус не возражал; Северус стонал, Северус льнул спиной к его груди, Северус был напряжённым, узким и изумительно отзывчивым, и каждый жадный толчок, рождавший у Гарри в груди сверхновую, сопровождался его глухими, низкими, бархатно-хриплыми стонами, и Гарри хотел его, Гарри хотел его — всего, навсегда, только своим, пусть это никогда не заканчивается, Мерлин, как Гарри его любил. Он дёрнул — за волосы, резко и, должно быть, больно, и Северус зашипел, покорно запрокидывая голову и выгибаясь, но шипение это странным образом переросло почти что в скулёж, когда Гарри приник к его шее злым и торопливым поцелуем-укусом и одновременно толкнулся — глубже, до совершенно непристойного звука шлепка. — С-сука… — прохрипел Гарри, пятная чужую кожу следами поцелуев. — Какой же ты… Северус дрожал, подставлялся, скулил, и с его непослушных губ, которые Гарри то и дело ловил, неудобно выворачивая шею, иногда срывалось то трепетное и ломкое, то жадное и требовательное, но неизменно сладкое, сладкое, самое сладкое слово во вселенной: — Гарри, Гарри, Гарри… Гарри точно помешался. Обезумел. С катушек слетел. Теперь он трахал Северуса в резком и безжалостном ритме, перемежая торопливые поцелуи с бессистемными рваными движениями ладони по члену; его вторая рука ещё держала Снейпа за волосы, наверное, это было больно, Гарри извинится потом, будет извиняться — за каждую наливающуюся багряным метку, за каждую вспышку этого прекрасного, волнительного, необходимого дискомфорта, не сейчас, Мерлин, Северус, не сейчас, это просто… Ему уже было нечем дышать, а сердце норовило проломить грудную клетку, когда он притиснулся к Северусу вплотную в особенно глубоком толчке, ткнулся носом ему в висок и прохрипел: — Кончи для меня. Мгновение, в которое Северус задрожал и особенно сладко сжался на его члене, было лучшим в его жизни. На втором месте, пожалуй, было следующее — когда Гарри выкрутило, выломало, ослепило и оглушило оргазмом. Ему ещё хватило сил на то, чтобы перекатиться на бок вместо того, чтобы навалиться на Северуса сверху всем своим весом; и они замерли — вот так, дрожащие, прижавшиеся друг к другу, словно бы хотели слиться в одно целое. Последнее «Гарри» — рваное и ломаное, скулящее и умоляющее — ещё звучало в его ушах самой изумительной музыкой. Спустя маленькую вечность Гарри пришёл в себя. Прижался губами к плечу Снейпа — прямо поверх поставленной им же метки. И хрипло обеспокоенно спросил: — Ты в порядке? Снейп пошевелился. Отстранился. Гарри пронзило почти мучительным чувством потери; но в следующее мгновение Северус с едва уловимой гримасой повернулся к нему лицом, прижался — обратно, грудью к груди, животом к животу, и между ними было мокро и липко. — Совершенно… идиотский вопрос, — прошептал он на грани слышимости. Гарри улыбнулся. Поймал эти подрагивающие губы. Северуса ещё мелко потряхивало; или это они оба никак не могли справиться с силой схлынувшего оргазма? Он казался уязвимым и трогательным, этот Северус Снейп, обнажённый, худой, вспотевший, льнувший к нему так, словно здесь и сейчас между ними не существовало ни щитов, ни препятствий, ни стен. Этот Северус Снейп, ещё не успевший нарастить обратно свою многоуровневую броню. Гарри погладил его по тёплому бедру и тихо произнёс: — Я люблю тебя. Одно мгновение Снейп молчал, и глаза его казались во тьме спальни двумя бездонными пропастями. — Оставайся здесь, — сказал он ровно после этого секундного молчания, показавшегося Гарри вечностью. — Ни к чему скакать по каминам. Гарри не ждал и не требовал от него ответного признания — это ведь был Северус, когда-нибудь он скажет сам. Когда и если будет готов. Ему хватило и того мягкого поцелуя, которым Снейп прижался к его подбородку; взмаха рукой, после которого их обоих обдало холодком Чистящих Чар; того, как Северус первым, без приглашения и вопроса, скользнул к нему в объятия под одеялом, неожиданно тёплый; как устроился в его руках, прижавшись спиной к его груди; как накрыл его ладонь на собственном плече и еле слышно проурчал: — Спи. Спи, Гарри. Гарри закрыл глаза. Вот так, в этой кровати, с Северусом под боком, сон пришёл к нему почти моментально, стоило только поманить; но где-то на грани сна и реальности, в тот самый миг, когда уже нельзя было сказать, где происходит то, что ты видишь и слышишь — на самом деле или в твоей голове, — он успел разобрать практически беззвучное: — Мой Гарри. И быть чьим-то в конце концов оказалось просто восхитительно.