Ты и я в одной могиле

      Я не поднималась на поверхность двадцать один день, четыре часа и сорок семь минут. Тысячу раз уговаривала Грюма, объясняла на пальцах, чертила схемы ржавой корягой на сырой земле. Он непоколебим. Просто старый и упёртый идиот.       — Нет, Грейнджер, мы ждём.       — Мы тратим время! Дети умирают от голода!       — Провизии достаточно. Наверху сотни псов, чей хозяин без колебаний отдаст команду «фас». Хочешь быть разорванной на куски? Вперёд, никто не держит, — он стучит своей палкой об сырые стены одного из тоннеля, и на меня падают куски грязи.       — Вы просто сдались, — выплевываю ему это в лицо, потому что устала ждать; потому что оцениваю ситуацию трезво. Потому что у нас совсем не осталось чистой воды. Потому что мы здесь двадцать один день, четыре часа и сорок семь грёбаных минут, чтобы остаться ни с чем, в чертовом, мать его, тупике.       Сорок девять минут.       — С меня хватит. Я лезу на поверхность.       Под подошвой пропитанных насквозь ботинок хлюпает вязкая грязь. Чувствую ее между пальцев ног. Запах сырости медленно сходит на нет, а значит я почти у цели.       Зажимаю фонарь между зубов, освещая отсырелую, потрепанную по краям карту подземелий. Слабый, желтый свет то меркнет, то появляется снова. Фонарь трещит, действие батареек на исходе. Я была уверена, что знаю подземелья. Что изучила от и до все доступные ходы, но, клянусь, каждый раз появляются новые туннели. Черкаю грифелем карандаша по бумаге, делаю новые пометки. Позже Аластор обозначит их на общей карте, чтобы мы случайно не заплутали куда не надо и не отдали себя на корм гигантским арахнидам.       — Левый или правый, — холодно. Ледяные, ржавые капли срываются и раздражающе бьют по моей макушке, — левый, точно левый.       Складываю карту и сую в задний карман джинс. Подтягиваюсь и заползаю в узкую пещеру, приняв горизонтально положение. Ползком и вперёд. Давай, Гермиона.       Двигаюсь вперёд, дышу так, как учил Грюм.       — В узких пещерах хреново с циркуляцией воздуха, чем меньше пространства — тем больше шансов сдохнуть, — он говорит быстро и четко; я делаю записи, Джинни рядом со мной натирает кинжалы ядом мёртвого арахнида, — необходимо двигаться медленно и плавно. Крупные и активно дышащие люди быстро изведут силы и кислород. Что это значит?       Тяну руку вверх и Грюм кивает в мою сторону, наконец позволяя вставить слово.       — Это значит, для вылазки нужен кто-то с наименьшей массой тела. Кто-то ловкий и гибкий.       — Верно, Грейнджер, — соглашается одобрительным кивком головы, — при этом, этот «кто-то» должен соблюдать правила дыхания; втягивать воздух через нос, медленно и экономно. Выдыхать через рот, с каждым аккуратным толчком вперёд.       — Я все ещё против, — вклинивается Гарри, полируя ствол крупнокалиберного дробовика, — в прошлый раз арахнид утащил Дейзи в одну из похожих пещер, — Поттер отрывается от полировки и поднимает холодный взгляд на Аластора, — четырёхлетняя малышка была сожрана заживо, только потому, что ты решил запихнуть её в эту грёбаную дыру.       Грюм клацает челюстью. Медленно хромает в сторону Гарри, от чего молодой парень натягивается, словно струна.       — Твои предложения, Поттер.       — Даже не знаю, — Гарри наигранно пожимает плечами, — не пускать детей на корм ядовитым тварям? Что насчёт этого, Грюм?       Они оба громко и часто дышат, проклиная друг друга взглядами. Подобно голодным волкам, делящим на двоих единственный кусок свежего мяса.       — Вы оба бессмысленно переводите кислород, — замечает Джинни, нанося на лезвие очередную порцию яда.       — Я пойду, — обескураженные взгляды устремляются в мою сторону, это раздражает — серьезно, почему нет? — поднимаюсь с громоздкого валуна, покрытого слизью, — взгляните на меня: я вешу не больше сорока килограммов. Могу задерживать дыхание на две, нет, на три минуты. Мои легкие в отличной форме.       — Грейнджер…       — Смотри, — демонстративно обвиваю запястье пальцами, измеряя, подчёркивая свою худобу, — я проскользну без труда куда угодно.       — Нет. — Грюм отворачивается, игнорирует меня, стаскивает колпачок маркера зубами, делает заметки на бумагах.       Срываюсь с места, мои шаги глухим эхом отражаются от каменных стен подземелья.       — Скажи это им, — ярость подогревает изнутри, заставляет кровь кипеть. Резко срываю мокрое, серое покрывало со сложенных друг на друга, крохотных, детских тел. Плечи Грюма напрягаются, на шее Гарри пульсируют вены.       — Их смерть — капля в море, Грейнджер, — равнодушно бросает он, и я взрываюсь.       — К чёрту все, — хватаю лук, набрасываю на плечо колчан с пропитанными ядом стрелами, — слишком долго, Грюм, понятия не имею, какого чёрта ты тянешь резину.       Поток воздуха меняется, как и его температура. Свежее. Насыщеннее. Земля становится более рыхлой и тёплой, значит, я почти на поверхности.       Значит, я смогу добыть немного воды.       Значит, я скоро увижу солнце. ***       Полдень. Как назло, ни одного облака на небе, от чего меня буквально ослепляет на пару минут. В моем случае, пара впустую потраченных минут на поверхности — равносильны смерти. Самоубийству.       Слишком много времени я была под землей. Глазам нужно время, чтобы адаптироваться.       Моя одежда, руки, лицо — все измазано грязью. Грязь в носу и под ногтями. Ложусь на землю, чтобы слиться с почвой. Отличная маскировка. Зачерпываю рукой ещё немного липкой земли, обмазывая лицо и шею.       Когда глаза наконец привыкли к солнечному свету, медленно отталкиваюсь, оценивая местность на наличие псов. У меня нет палочки, но есть стрелы. Четыре стрелы, пропитанные смертельной дозой яда. Склянка с противоядием, на случай, если я раню себя по неосторожности.       Я посреди пустыря. Впервые здесь, в этой локации. Промозглый ветер хлещет по щекам, вынуждая мышцы сокращаться от холода. Псов нет. Их, блять, нет! Это означает лишь одно:       Я выбрала не ту пещеру. Совершила ошибку. Зря потратила время. Силы. Ресурсы.       Здесь нет воды.       — Правую, правую, надо было… мне нужно было выбрать правую, — осознание накрывает с головой, проникает в слои кожи, болезненно пульсируя, — чёрт, чёрт, чёрт…       Вздрагиваю, когда позади меня раздаётся хлопок аппарации. Достаю стрелу и натягиваю тетиву; мои движения четкие и отточенные. Я была готова.       Я всегда готова.       — Крыса. — Оборачиваюсь на мужской голос; он высокий и широкоплечий, а значит, яд не сразу убьёт ублюдка.       — Пёс, — стрела наготове. Он на прицеле, — стой где стоишь, если не хочешь, чтобы моя рука случайно дрогнула.       Он неподвижен, в его руках нет палочки. Ублюдок не боится.       — Убьёшь меня этой маггловской игрушкой?       Клянусь, я уже встречала этого солдата. Не может быть никаких совпадений, когда ты однажды слышала голос убийцы. Он въедается в память, чтобы в опасный момент твой мозг подал сигнал.       Совпадений не бывает, ты давно усвоила урок. Ты его знаешь.       Ветер бьёт с новой силой, скидывая капюшон с моей головы.       — Грейнджер?       Солдат делает уверенный шаг, и я выпускаю стрелу: он падает на сухую землю, от удара пыль вздымается в воздух.       Не медлю, время ценно. Ещё один урок, въевшийся в мою память. Рывком подбегаю к пожирателю, сажусь рядом и срываю его поясную сумку, быстро оценивая добычу; в ней фляга и несколько пузырьков с зельями. Отлично. Застёгиваю сумку на своей талии, выхватываю палочку из его кобуры и переламываю древко напополам.       Он рычит от боли, обхватив руками поражённое бедро. Ранение шипит и пузырится, словно кислота, разъедает плоть и брюки из плотной кожи.       Сработано блестяще, Грейнджер. Ты молодец. Когда вернусь, ткну своим уловом в лицо Аластору, который, наверняка, уже мысленно похоронил меня.       Пора уносить ноги. Напоследок решаю сорвать маску с ублюдка. Хочу видеть предсмертную агонию в его глазах, прежде чем скроюсь во мраке подземелий. Пусть для меня это станет трофеем, а для него предсмертной платой.       Ногтями поддеваю края серебряной маски, характерный для псов атрибут падает на землю. Лязг металла оглушает. Земля будто уходит из под ног.       Он смотрит на меня с присущей брезгливостью и отвращением. Его взгляд осязаем, я чувствую его кожей; он острым лезвием режет, оставляет следы.       Малфой. Вот кого я ожидала встретить в последнюю очередь. Не помню, чтобы видела его на сражениях.       Он плотно сжимает бледные губы, ни на секунду не отводя взгляд от моего измазанного грязью лица. Мои пальцы замерли над его бурлящей раной, все больше разрастающейся с каждой секундой. Из его носа сочится кровь, стекая на губы и подбородок: Малфой слизывает несколько капель. Скалится, обнажая ряд окровавленных зубов.       Клянусь Мерлином, я сильная. Сильнее, чем считают остальные. Сильнее, чем есть на самом деле.       Но я не убиваю его. Вероятно, совершаю ошибку, за которую буду корить себя не одну неделю; вынимаю склянку с противоядием из кармана толстовки и откупориваю крышку, счёт идёт на минуты. Обхватываю пальцами его скулы, давлю на подбородок. Его глаза закатываются, мышцы непроизвольно сокращаются.       Вливаю зелье в горло и закрываю его рот ладонью, не позволяя сплюнуть. Малфой обхватывает мои запястья, сжимает их с такой силой, что кажется вот вот мои кости треснут и рассекут кожу. Ему страшно. Он думает, я хочу добить его? Наверняка. Противоядие действует быстро.       Один.       Два…       Его хватка слабеет, следом обмякает тело. Светлые ресницы медленно опускаются. Прежде чем уйти под землю, я резко вынимаю стрелу из его бедра. Брызги крови попадают на мое лицо, смешиваясь с грязью. Отступаю, не веря в происходящее. Крепко прижимаю дрожащей рукой сумку Малфоя, когда спускаюсь во тьму.       Снова сырость. Снова мрак и узкий тоннель, стены которого давят на виски.       Меня рвёт несколько раз, обычно со мной не случается подобное. Голова идёт кругом, и я расслабляю мышцы, позволяя телу насытится прохладой подземелий.       Блять. Что ты творишь, Грейнджер?