***
— я же сегодня не работаю, не используй свою скидку, — тэян хмурится, наблюдая за его манёврами. — всё в порядке, — ёнбин отмахивается и пробивает как всегда, только сейчас боковым зрением замечая чехол с гитарой, который снимается и аккуратно у стенки ставится. — у вас репетиция? тэян кивает и облокачивается о стойку, в то время как он за приготовление кофе берётся. — джухо дописал новую песню, так что я тебе скоро демо скину. послушаешь? — само собой, — ёнбин отвечает с улыбкой. ему нравятся их песни, нравится, как они звучат и какие чувства они вызывают, нравится то, что ребята не боятся экспериментировать, что он не всегда с первого прослушивания понимает идею, что на некоторые моменты он обращает внимание только на второй раз, третий, и хоть он с джухо и санхёком фактически не контактировал — успели только парой слов переброситься в тот вечер у них дома, и благодаря тэяну он в курсе, какой ордер каждому из них нравится (санхёку — ионический, а джухо — коринфский) — хотел бы он узнать их получше. тэян остается ещё ненадолго, после того как ёнбин с его кофе заканчивает, пока покупатели не заходят и он не бросает взгляд на часы — обнаруживает, что уже опаздывает и стремительно сгребает вещи, прощаясь. у соку сегодня выходной, а с новеньким (уже и не особо на самом деле: почти три недели ведь прошло) в цветочном они так и не общаются — познакомился в итоге и даже периодически по-прежнему пытается завести разговор, но флористу это, похоже, неинтересно — так что он наслаждается непривычным одиночеством. хотя, учитывая, что он целый день болтает через сообщения с инсоном, одиночеством это можно назвать вряд ли. сегодня плейлист чанхи играет, и ёнбин думает написать ему, но не может придумать тему и всё ещё не уверен, есть ли у него право делать это просто так (хотя после той ночной переписки его вроде не заблокировали же), поэтому ломает голову над этим целый день и в итоге ничего не отправляет. убирает телефон в сторону, стерев черновик сообщения, когда подвеска на двери мелодично звенит, и автоматически вежливо здоровается, не сразу сфокусировав внимание на клиенте. — привет, — словно призванный своей музыкой и неотосланными сообщениями, кан чанхи ошарашивает и принимается исследовать обновлённое несколько дней назад меню. — привет. у соку сегодня выходной. — я знаю. можно? — чанхи указывает на высокие стулья у стола-подоконника и затем стойку и после кивка ёнбина пододвигает один из них, устраиваясь у прилавка, так, чтобы не перекрывать дорогу потенциальным покупателям. — у нас двух пар не будет — препод куда-то уехал — и если я пойду сейчас домой, то на последнее занятие вечером я уже не потащусь. ёнбин легонько смеётся — это так в духе чанхи — и спрашивает, хоть тот в его навыках уже посомневаться успел: — будешь что-нибудь? — да, — сосредоточенный взгляд, к его удивлению, продолжает скользить по меню. — э… у тебя не будет проблем, если я тут останусь? — не думаю, — ёнбин пожимает плечами. общаться с посетителями не запрещено, наоборот частично поощряется, хотя это мало здесь уместно — чанхи ведь не обычный клиент. главное, чтобы он не мешал работе, но вряд ли подобное в его планы входит. этого среднеубедительного ответа оказывается достаточно, и чанхи действительно заказ делает, интересуется, рассматривая закассье: — можно я кружку выберу? он выглядит серьёзным, и ёнбину остаётся только отойти в сторону, чтобы все аккуратно поставленные чашки рассмотреть можно было — чанхи думает, внимательно каждую изучая, и указывает на бежевую с нарисованными растениями. кружка выбрана, кофемашина приведена в действие, и ёнбин привычными движениями начинает творить. американо не сложно делать, но он всё равно остаётся одним из его любимых заказов: нравится ему своей насыщенностью во всём, сочетанием простоты приготовления и глубиной вкуса и запаха, и он совершенно довольный и радостный ставит чашку перед чанхи. тот пробует и улыбается мимолётно, кивает, прежде чем ещё один глоток сделать. — вкусно, — он обнимает керамические листья пальцами. — хотя, наверное, я должен был это ждать. — почему? — ёнбин не совсем логическую цепочку проследить может. потому что он тут работает? — соку-хён рассказывал, когда устроился сюда, что его обучает кто-то, у кого классный кофе, но я не обратил внимание на имя — зачем оно мне? всё равно ведь если и буду сюда приходить, то ради него. а недавно я об этом вспомнил и спросил его. ну, и да, он говорил про тебя. но я это и так теперь понимаю. с неожиданной (тем более двойной: и от чанхи, и от соку) похвалой ёнбин не очень справляется. любит комплименты раздаривать, а, получая, чувствует себя неловко — по-дурацки смеётся, и даже искреннее «спасибо», которым он отвечает, сейчас несуразным ощущается. дверь открывается, впуская лёгкий апрельский ветер, и он отвлекается на подошедших девушек. рассказывает про новинки и делает рекомендации — вкусы постоянных клиентов так или иначе запоминаются — оборачивается, едва приступив к работе, когда предыдущий приход одной из них в голове всплывает. — как прошло интервью? всё получилось? — он предвкушающе интересуется. — да! — она радостно хлопает в ладоши и широко улыбается — видя её реакцию, ни ёнбин, ни её спутница тоже удержаться не могут. — спасибо, что подбодрил меня тогда. восторженный ею свёрнутыми горами, он рисует небольшой недетализированный торт на одном стакане и, припомнив, что со второй девушкой они как-то за животных разговорились, — кошачью мордочку на другом, оборачивается ещё раз — проверяет, не скучает ли чанхи, но тот сидит, подпирая щёку ладонью, и смотрит на него. у него на лице абсолютно ничего не написано и взгляд слишком непонятный, ёнбин не успел в таких разобраться и спросить сейчас не сможет — готовящиеся напитки не дадут возможности. рисунки ещё одним поводом для благодарности становятся и, забирая кофе и изучая их, девушки весело прощаются — ёнбин мельком думает, как же им почти со всеми постоянными клиентами повезло, прежде чем к другому вероятному завсегдатаю вернуться. — тебе идёт эта работа, — чанхи просто замечает, и вдруг улыбается опять — неужели он начинает контролировать эмоции чуть меньше? — и удивляется, словно только обращая внимание на раздающуюся в здании музыку, когда, забрав у него пустую чашку, ёнбин начинает на автомате подпевать включившейся песне: — сегодня мой плейлист играет? — да. — как ты его назвал? — он как-то запоздало уточняет. — «чанхи», — ёнбин смех побороть не может, потому что это звучит так тривиально и очевидно, но чанхи не использует это против него — кивает, принимая, и говорит, что скажет, когда придумает что-то другое, чтобы можно было переименовать — это осуществляется через час и сколько-то минут примерно. его присутствие действительно не мешает. они разговаривают и молчат, ёнбин готовит заказы, чанхи чем-то занимается в телефоне или прикрывает глаза, положив голову на руки, и начало его пары слишком быстро приближается. он лениво поднимается и оттаскивает стул обратно, делает всё неохотно и так медленно, что ёнбину кажется, что время обязательно за ним скорость снизит, но оно слишком непреклонно (или же просто ёнбиновым желаниям редко когда отвечает), и чанхи всё равно прощается и отправляется в университет. вновь 1:0 в пользу объективных закономерностей вселенной.***
в зале становится слишком шумно — ёнбину даже в подсобном помещении слышны какие-то возгласы, а соку наверняка как всегда слишком дипломатичен, чтобы сообщить посетителям, что они переходят черту и вообще кофейня через несколько минут закрывается. ему самому ругаться ни с кем не хочется, он и так сегодняшний вечер едва пережил, потому что пятница, потому что непредвиденный дождь (тэян упомянул, о нём в прогнозе не сообщалось), но выбора, похоже, нет — оставаться дольше положенного он сейчас не готов. он поднимает ящик, устало вздыхая, и собирается возвращаться, мысленно прося разбушевавшихся клиентов уйти к тому моменту, как он в зону их текущей активности попадёт, но ситуация неожиданно оказывается совсем не той, что он представлял: шум распадается на голоса, которые он понимает, что узнаёт. — привет, — повеселев, он оставляет несчастный груз у прилавка, где с соку и тэяном санхёк и джухо внезапно находятся. — привет, — санхёк пододвигается, чтобы новый круг образовать и им всем друг друга было видно. джухо поднимает ладонь, здороваясь. — мы думали пойти поесть, хотите с нами? — тэян спрашивает, и ёнбин переглядывается с соку, мысленно передавая, что он не против. в смотрящих на него глазах он расшифровывает такое же сообщение — через несколько минут они впятером выходят из здания. тэяну хочется устроить пикник, но уже поздно, а у них нет ни пледов, ничего и подготавливать они всё это будут долго, поэтому приходится остановиться на магазинной еде и беседке в ближайшем парке. — мы проведём полноценный пикник в следующий раз, — санхёк обещает, и ёнбин не уточняет, но надеется, что их с соку в это «мы» включают. он поднимает голову — смотрит на синее предночное небо и бегущие облака — и выдыхает, расслабляется, растворяется в моменте, окружённый весенним теплом и хаотичными разговорами, словно перетекающими из связанных в параллельные и обратно, смехом — то ли своим, то ли чьим-то, то ли всё сразу — он слишком поглощён, чтобы чётко определить. они с соку вливаются (или джухо и санхёк вливаются — они все ведь тэяном объединённые), и ёнбин жалеет, что не потрудился узнать их раньше, что сделал это так поздно и по факту не приложив усилий — из-за чего словно не заслуживает происходящего сейчас — но ребятам всё равно на его саморазочарование — они просто принимают его, принимают соку. так же, как и они принимают их. санхёк оказывается таким… таким… — ёнбин найти правильное слово не может или же вовсе не знает. у них всегда был солнцем тэян — очевидно — но санхёк слишком солнечный, чтобы не назвать так его. он комментирует что-то, перебивая себя своим же хохотом, из-за чего все остальные так или иначе смеяться начинают, потому что он просто такой — искренний, тёплый, по-настоящему, нараспашку, сияющий мягко и легко, даже если это проявляется не сразу. он тихий, пока не привыкает чуть-чуть, далекий как настоящее солнце, но вскоре облака, прячущие его лучи, рассеиваются. соку жалуется, что уже темно и страшно, и санхёк мгновенно раскрывает свою любовь к триллерам и ужасам, и с энтузиазмом и миллионом подробностей просвещает ёнбина касательно того, что он пропустил в том хорроре и не стал навёрстывать, и объясняет концовку — так понятно и увлекательно, что ёнбин бы лучше его два часа слушал, чем кино смотрел. джухо вклинивается — он едва этот фильм высидел — и разговор смещается. он обсуждает с джухо музыку, узнаёт, что тот прочитал проект, что они делали с джэюном и инсоном, и хочет поделиться парой мыслей, наблюдает, как он ворчит на тэяна, когда из-за этих двоих они все сначала не могут договориться, где лучше сесть, а потом тэян случайно проливает на него колу, но всё равно делится с ним своей едой и уступает место получше — откуда реку видно. в беседке впятером немножко тесно, но уютно и расслабляюще благодаря сложившейся атмосфере, существующим и зарождающимся привязанностям, освобождающему небу и ласковому ветру, шелесту природы — даже когда все разговоры стихают, это не кажется неловким. даже в тишине ёнбин чувствует наслаждение от момента. — я хотел быть космонавтом, — джухо вдруг замечает, ностальгически-задумчиво на появившуюся луну смотря, и тэян фыркает от неожиданности его слов. — ты всё ещё можешь, — санхёк говорит уверенно, совершенно серьёзно, как будто для джухо ничего недостижимого нет. ни на этой планете, ни где-либо ещё. тэян это мнение разделяет — улыбается и просто добавляет: — только не забывай возвращаться к нам. отвернувшись, джухо бормочет что-то вроде «как я могу к вам не вернуться?», смущённый их откровенностью и отсутствием даже попыток над ним пошутить, и спасать его приходится санхёку: так же его неловкость почувствовав, он тут же начинает что-то рассказывать. ёнбин переглядывается с соку: тот улыбается и кивает, и становится ясно, что их мысли вновь сходятся. они влились и смешались, и микс этот им нравится.***
погода сегодня хорошая — убрав листы в рюкзак, ёнбин смотрит в окно, поднимаясь по лестнице. ему пришлось задержаться, чтобы обсудить с преподавателем его выступление на научной конференции в следующем месяце, и с джэюном и инсоном они договорились на их обычном месте встретиться. сносящий ветер распахивает дверь настежь, стоит ему её мягко приоткрыть, но ёнбину он нравится, прохладный, и только довольную улыбку вызывает, пока он границы пересекает. джэюн и инсон на территории их триархии жестами запоздало показывают ему не шуметь, потому что, пока его не было, она успела в тетра- превратиться. чанхи дремлет, устроив голову на джэюновых коленях, укрытый толстовкой сидящего рядом инсона, и ёнбин едва слышно извиняется, потому что тот, полупроснувшийся из-за ветровой техники открывания дверей, хмурится, начинает ворочаться — переворачивается на другой бок, утыкаясь в футболку джэюна, и затем — обратно. — хён? — он хрипло бормочет, трёт глаза, пытаясь на ёнбине сфокусироваться, параллельно обратно сновидениями утягиваем. — привет, — ёнбин шепчет. — до занятий ещё время есть. прости, что разбудил. чанхи, кажется, ведёт сам с собой ментальные дебаты и в итоге, зевая, поднимается, прислоняясь спиной к ограждению. поправляет толстовку словно небольшой плед и щурится из-за яркого солнца, не полностью ещё придя в себя, но всё же пытаясь. — что тебе сказали? — инсон спрашивает, и джэюн кивает, показывая, что ему тоже интересно. — нужно будет скинуть ей черновой вариант до следующих выходных, она обещала глянуть. он скрещивает ноги и, закурив, привычно вопросительно протягивает зажигалку чанхи. — ты что-то пишешь? — тот вертит её в руках и смотрит, пока ветер сладким дымом его окутывает. он расслабленный в последрёмье и как будто немножко ленивый, медленный, с солнцем в волосах и персиковыми облаками на коже, и взгляд у него такой же: скользит, плавно останавливаясь на ёнбине, на его лице, неторопливо, словно ему что-то неизвестное доступно, словно поэтому время, которое ёнбин вечно задержать пытается, для него вовсе не существует. — э… да, студенческая конференция скоро, — ёнбин начинает отвечать, но инсон перебивает. — он постоянно публикуется в местном журнале и в конкурсах участвует! — тот хвастается, и ёнбин со смеха умирать начинает, потому что это «постоянно» происходит от силы два раза в год, когда сам инсон, судя по его библиографии, как минимум три раза в месяц статьи пишет, о чём он тут же ему и сообщает. — ну… — инсон пытается лицо держать, но сам себя смешками перебивает и отмахивается, объявив, что не это сейчас важно. удивляется: — ёнбин тебе не рассказывал? чанхи пожимает плечами: — я никогда не спрашивал. он моргает и взгляд перемещает — стрелки начинают вновь двигаться. от такой прямоты инсон впервые за историю вселенной не знает, что сказать, а джэюн непонимающе головой вертит, но ёнбин просто смеётся, совершенно не чувствуя неловкости. да, чанхи не спрашивал, а он не рассказывал, потому что эта тема не всплывала, но разве это важно? он уже говорил, что ответит на его вопросы, и тот, когда хочет, поступает ведь так же. они могут узнавать друг друга бесконечно долго и всё равно до конца никогда не узнают — ёнбин встречает это осознание с улыбкой. чанхи может не знать о том, что он иногда пишет статьи, но он спрашивает его о звёздах и музыке, о том, что его действительно интересует, и этих попыток узнать, попыток понять достаточно. — о чём будет твой доклад? — чанхи продолжает, тоже не потревоженный ситуацией, и вновь смотрит на него. — суггестивность текстов песен. на ответ чанхи фыркает — «что-то подобное я и ожидал», видимо, подразумевая — улыбается: — хочу прочитать. ёнбин сияет тоже и кивает: обязательно покажет, когда закончит, но сейчас им уже с небес пора (джэюну на тренировку, а чанхи — на пару), и они расстаются, спустившись. чанхи чуть зажигалку и толстовку себе не забирает — догоняет их, когда выход уже в поле зрения показывается, и ёнбину хочется позвать его с ними, у него ведь даже рюкзак с собой, но не успевает: тот возвращает их вещи и убегает обратно, разве что обернувшись и помахав на прощание. погода сегодня хорошая, но гулять или идти в кафе ни у кого из них двоих желания нет, и поэтому они направляются к инсону домой. в планах перекусить и потом заказать что-нибудь на ужин, болтать и играть в инсонову приставку — у ёнбина последнее получается ужасно, но от этого ведь только забавнее. инсон передаёт ему геймпад и звонко смеётся — они играют по очереди — когда ёнбин никак не может совладать с элементарным управлением: падает со зданий, потому что слишком долго зажимает стик, и отчаянно вертит другой, пытаясь прицелиться, но после его выстрелов разве что инсон от хохота умрёт, а не кто-либо из врагов. контроллер ему вскоре обратно и всовывается: ёнбин замечает, что начинает раздражаться, потому что элли по его вине в очередной раз от укуса погибает, и тянется за колой, чтобы запить свою печаль. инсон успевает разобраться с заражёнными, из-за которых ёнбин десять раз и сам в душе умер, пока он стакан опустошает и откидывается назад. взгляд цепляется за листы на стенах, которые у ёнбина уже наверняка с документальной точностью в голове отпечатались, но он всё равно рассматривает их словно впервые, улыбается, потому что никогда не бывал в британии или австралии, но чувствует их красоту через инсоновы зарисовки, чувствует его любовь к ним, к героям из манги, что инсон постоянно читает, к его собственным персонажам, самым первым наброскам, неуверенным, но амбициозным, над историей которых, ёнбин знает, он продолжает работать, к пляжу в пусане, куда они втроём приехали совсем неожиданно, без плана или подготовки, просто загорелись внезапной идеей, к ёнбину, развалившемуся на складном стуле возле палатки, когда инсон потащил их в поход, к джэюну, тепло улыбающемуся на одном листе и задумчиво смотрящему куда-то вдаль на другом. скетчбуки и листы бумаги заполняют всю инсонову квартиру, вмещают в себя сотни существующих только в них вселенных, людей, произошедших только на их страницах событий, хранят воспоминания и надежды — не только его самого, но и в какой-то мере джэюна и ёнбина тоже. их часть в его истории. ёнбин любит их листать, любит наблюдать, как инсон рисует — так увлечённо, что все пальцы разноцветными оказываются — любит знакомиться с его персонажами, любит, как он про них рассказывает — увлечённо не меньше. однажды он будет держать в руках созданный им мир, ёнбин не сомневается. мысли вскрик прерывает — неудивительно, что они эту игру уже миллиарды лет закончить не могут — и геймпад едва не летит в стену, когда в очередной раз что-то страшное на экране появляется. ёнбин мог бы, конечно, предложить просто прохождение посмотреть, но, по их совпадающему мнению, это лишит их всего веселья и удовольствия, даже если команда они сомнительная: криворукий ёнбин и вечно пугающийся инсон. едва не пострадавший контроллер забирать приходится, пока рядом ругательства на чёртового щелкуна сыпятся, и ёнбин начинает улыбаться — из-за чего тут же умирает — потому что инсон по-прежнему много чего боится, но скованным страхом, как до этого, больше не выглядит. они поговорили, ёнбин догадывается, но не спрашивает — если будет чем поделиться, они сами расскажут. он просто не может сдержать радость сейчас, переполняемый уверенностью, что инсон так или иначе справится со всем, что заставляет его бояться, и поэтому геймпад тут же возвращает — через несколько мгновений заражённый действительно находит покой от инсоновых рук.***
чанхи, похоже, живёт по принципу «если появился на занятии раз, в следующий идти необязательно» и поэтому вновь в день великого одиночества ёнбина в кофейню приходит, разве что на две пары позднее. он занимает столик у окна и, к всеобщему — ёнбинову — удивлению, вновь выбрав кружку — в этот раз синюю с солнцем — и попросив американо, из сумки достаёт тетрадь (за ручкой ёнбину приходится в помещение для персонала идти, чтобы свою одолжить, потому что от чанхи его или сама сбежала, или с его неумышленной помощью). ёнбин не собирается его отвлекать, лишь периодические взгляды в его сторону бросает, когда желание поговорить слишком сильным становится, но всё-таки сдерживается. чанхи объясняет, что ему завтра к первой паре, а про задание он успешно только на пути сюда узнал, ещё и совершенно случайно, и жалуется, что время теперь приходится на такую бесполезность тратить. у него, видимо, там что-то действительно серьёзное: он практически не отвлекается даже и пишет долго и упорно, зависает иногда, задумчиво ручку вертя, но неизменно справляется, вот только такое впечатление складывается, что задание словно бесконечный лабиринт, и, даже если он из тупика выходит, к выходу он не приближается. ёнбин выбивает чек и убирает карту в карман, тянется за растениями на бежевом фоне, но передумывает. ждёт, пока чанхи закончит предложение и, размышляя, в окно уставится, и окликает его, просит указать, какая чашка ему нравится. в кораблике ёнбиновых рук она переправляется через кофейню, с полки на деревянную поверхность, рядом с нарисованным небом оказывается, и чанхи поднимает на него непонимающий взгляд — он ведь ничего не заказывал — но ёнбин просто улыбается и обратно к стойке, к подошедшим людям уходит. чанхи остаётся до закрытия: побеждает работу и лениво на руки опускается, пальцами по принесённой чашке водя и на ёнбина ответно смотря — тем же странным взглядом, непонятным, но будто слишком личным — ёнбин так и не решается о нём спросить. он аккуратно забирает посуду, стараясь чанхи не разбудить случайным касанием, когда тот всё-таки в сны мягко проваливается, и обещает не очень восторженному флористу, что сам всё закроет. он разбудит чанхи скоро — просто даст ему немножко отдохнуть — и садится на соседний стул, бросая взгляд на вечернюю улицу, которую их отражения перекрывают, и к чанхи возвращая. у того растрёпанные волосы и уставший вид — не самая восхищающая глаз картина — но ёнбин всё равно беспричинно смотрит на него немножко, пока не начинает чувствовать, что ещё чуть-чуть, и это будет странно, и утыкается в очередную электронную книгу. чанхи вскоре просыпается сам — ёнбин к этому моменту так и не набирается решительности его разбудить — зевает и трёт лицо, бормочет, зовёт его, вероятно, растерявшись на секунду, пока осознание и воспоминания не нагоняют, и проверяет время. — ты же уже должен был закрыться, — он констатирует, словно обвинительный приговор оглашает. — ты выглядел слишком вымотанным, — ёнбин смеётся, потому что это так нелепо звучит, так непрофессионально и по-дурацки, и чанхи ожидаемо головой вертит, но через секунду всё же не сдерживается и тоже хихикать начинает. — хён. я не хочу, чтобы тебя уволили. он смотрит серьёзно, но улыбку не прогоняет, словно вот-вот обратно в смех сорвётся, и принимается вещи в сумку складывать и ёнбина торопить. им вместе всего несколько кварталов идти, выясняется, когда чанхи свой район называет, но первую развилку они успешно пропускают (ёнбин не знает, чанхи специально ли, но он сам — да), а после и вторую, и третью, и, кажется, они так никогда не разойдутся. останутся на освещённой звёздами дороге, в плывущей беседе и освобождающихся улыбках, в странном взгляде чанхи и неизвестном ёнбину его собственном взгляде. но у чанхи занятия рано и очевидная сонливость — от реального мира навсегда не убежишь, и ёнбину в него самого себя неизбежно возвращать приходится. — нам, наверное, уже пора?.. — он чувствует себя глупо — вопрос неуверенный и бессмысленный — но успевает зацепиться за пока не исчезнувшую возможность: — я завтра работаю, но, может, хочешь завтра ещё куда-нибудь прогуляться? я заканчиваю как обычно, в десять. чанхи кивает, молчаливое общение давая, смотрит на поворот к остановке и затем — на ёнбина. он будто и сам реальности противится, но она вновь торжествует: он прощается неохотно и вынужденно, и у ёнбина получается так же. но, словно манифестом о сопротивлении, отказом признавать от мира поражение, «увидимся завтра» в ночи остаётся.***
чанхи подходит ровно, когда они здание закрывают. прислонившийся к стене и задумчиво уронивший взгляд на темноту вдали, тэян замечает его первым и тихим «о!» привлекает внимание уставившегося на небо ёнбина и заставляет соку, возящегося с замком, обернуться. — чанхи! — соку с энтузиазмом машет ему и, ускоренно закончив дверь мучить, с улыбкой руки в стороны распахивает. и дуется, когда чанхи дразняще несколько раз от него уворачивается. — привет, — довольный результатом, тот всё же позволяет объятиям себя поймать. — я за ёнбин-хёном. после этих слов ощущение странное: они обычно всегда предлагают друг другу присоединиться в такие моменты, даже если они уже в компании, но сейчас ёнбин не может. чанхи на это не подписывался, и спросить у него незаметно возможности нет, и он сам не уверен, что хочет: загадки мироустройства с чанхи наедине разгадывать лучше. — хён, это не предательство, — соку словно мысли читает, и тэян подтверждает: — всё нормально. — простите, — ёнбин смеётся: его за секунду раскрыли. — главное, не обижай чанхи, раз меня нет, я его люблю, — соку продолжает и строго наставляет, словно ёнбин только и делает, что дорогих ему людей ранит, после чего лекцию уже чанхи читает: — а ты ёнбин-хёна не обижай, я его тоже люблю. чанхи глаза закатывает, показывая, что отказывается подобную ерундистику комментировать, и приходится прощаться — у соку, автобус, который вскоре перестанет ходить, у тэяна — работа над музыкой, а у них с чанхи пока неизвестные им планы. — чем хочешь заняться? — ёнбин спрашивает. уже поздно, и вариантов остаётся не так много — его фантазии только на простое гуляние по городу или поход в кино хватило, но зато с чанхи у них, кажется, мысли сходятся: — я хочу один фильм посмотреть, я проверил, есть сеанс на одиннадцать пятнадцать, если тебе будет интересно, — чанхи на телефоне синопсис и расписание показывает. фильм оказывается продолжением какой-то серии ужасов, про которую ёнбин никогда не слышал даже, но чанхи, вероятно, своего рода хоррор-энтузиаст, потому что все непонятные ёнбину или отсылающие к предыдущим частям моменты кратко объясняет. картина не особо страшная — типичный слэшер, из-за которого ёнбин только несколько раз в неожиданных моментах вскрикивает, правда однажды чуть свой попкорн не переворачивая — но интересная, ему даже хочется со всей франшизой ознакомиться. он смотрит в сторону чанхи — тот глаз с экрана не сводит, но, замечая ёнбинов взгляд, в ответ поворачивается, ожидая, что ему, видимо, сказать что-то хотят, но у ёнбина одновременно слишком много мыслей и слишком мало слов, поэтому он просто головой машет и на фильм переключается. — это же было очевидно! ты чего, хён? — чанхи с улыбкой фыркает, когда ёнбин шокировано наблюдает, как убийца себя раскрывает, потому что вообще на другого персонажа прошедшие полтора часа ставил, и, видя его растерянное лицо, тихо смеётся — слишком свободно и искреннее, чтобы ёнбин обижался. чанхи всё-таки выбор сделал, он приходит к выводу, когда они по опустевшему и перекрытому торговому центру к выходу идут, кино обсуждая. он всё такой же кан чанхи, каким ёнбин его увидел у тэяна — пересечения до этого, предвстречи, он в счёт не берёт — такой же необъяснимый и полный противоречий, такой же не позволяющий себе быть открытым, но переливающийся за свои границы, свободный ото всех, кроме себя — просто ёнбина впустить он постепенно решает, выбирает, доверяется. доверяет ёнбину свои вопросы, мысли, переживания, смех и улыбки — свою хрупкость, блестящую сейчас под ёнбиновыми звёздами. они освещают всё согревающими красками, далекие, но словно обещающие не оставлять, вечный мир, безоговорочную победу, вот только ёнбин всё ещё борьбу ведёт, даже если война в гибридную превратилась. — помнишь, я спросил, счастлив ли ты? — самоподрыв, глупый и бестолковый, отчаянная самодиверсия, которую он не хочет, но остановить не может. чанхи не раздумывает — удивляется немного, но кивает, объясняет с улыбкой: — я счастлив сейчас. это по-другому не назовёшь. операция оказывается успешна. — прости, — ёнбин пытается как обычно рассмеяться, но не попадает в ноты — лицо чанхи меняется. — прости. — за что ты извиняешься? — я… я получаю столько любви, но я не могу сказать, что я счастлив, и я… я так люблю вас, и вы заставляете меня чувствовать множество хороших вещей, и я благодарен вам за то, что вы испытываете ко мне то же, что вы любите меня. я не хочу, чтобы это когда-либо исчезло, вы все ведь такие невероятные, такие разные, такие тёплые и прекрасные, я хочу быть рядом с вами всю жизнь, и разве не именно сейчас я должен осознать, что я счастлив? я пытаюсь понять, разобрать себя как объект исследования, изучить все свои чувства и определить, есть ли среди них счастье, но у меня не получается найти его. я не знаю как. нет, я знаю, как его описывают, знаю научное определение, физиологические характеристики, но, даже если моё тело реагирует определённым образом, даже если химические процессы проходят правильно, я всё равно не знаю, как мне отличить его от остальных чувств. я не понимаю. и поэтому я не могу сказать, что я счастлив сейчас, потому что я не знаю этого наверняка. я знаю, что мне нравится сегодняшний вечер, мне нравится проводить с тобой время, я не хочу, чтобы этот момент кончался — я могу сказать это, потому что я в этом уверен. я это чувствую. но счастье — это такая размытая концепция, что-то неуловимое, не дающее себя познать, поэтому я проигрываю эту войну. она действительно заканчивается моей оккупацией, чанхи. в нём слишком много вины, он уже не может её сдерживать, и извиняется, наверное, за всё сразу: за то, что не может быть счастливым, за то, что выплёскивает всё это без предварительного объявления о возобновлении военных действий, за то, что разрушает вечер своими взрывами, своим самообманом — звёзды ведь не дают обещаний. — тебе не нужно извиняться за это, хён, — чанхи говорит убеждённо. — если ты воспринимаешь вещи по-другому, это же не означает, что твои чувства менее сильны. разве искреннее «я не хочу, чтобы этот момент кончался» не звучит гораздо круче, чем «я счастлив сейчас»? он спрашивает серьёзно, словно действительно на заседании оон выступая и предотвращению обострения конфликта способствуя. и возразить ничего: остальные свои чувства ёнбин же знает. знает, что они настоящие и сильные и отсутствие среди них счастья не делает их менее важными, не умаляет его любовь. — ты прав, — он без притворства улыбается. обязательно это в свою оборону включит. чанхи молчит несколько секунд, официальное заявление составляя, но скорее личная нота получается: — прости, что я не могу тебе помочь. ёнбин машет головой: ему не за что извиняться, это не его война и не его вина, но чанхи всё равно кажется обеспокоенным. он не может отправить миротворцев, ёнбин ведь не государство, его воюющие стороны не получится так принудить к миру — чанхи понимает. — будешь? — ёнбин с улыбкой протягивает ему свой наполовину заполненный стакан с попкорном, и тот взглядом «я вижу, что ты переводишь тему» транслирует, но забирает и подцепляет остатки пальцами. они к этому разговору не возвращаются, гуляют ещё немного, успешно доэскалационную обстановку возвращая, только чанхи, когда ёнбин уже спать собирается, сообщение присылает — ссылку на лирик-видео песни, без которой ни один из их плейлистов не может, и строчку оттуда — «даже если ты засыпаешь в слезах, спокойной ночи».***
будешь моим партнёром по алкоголю? ёнбин высветившееся уведомление читает. джэюн валяется рядом, на удивление заменив очередной сборник стихов на теорию музыки, и отвлекается озадаченно, когда ёнбин переодеваться начинает. — чанхи предложил выпить, — он объясняет, натягивая чёрную футболку, и джэюн с понимающим «а» убирает книгу в сторону, чтобы его проводить. они договариваются с чанхи встретиться возле университета, и ёнбин, ожидая его, мысленно перебирает, куда они пойти могут, но у чанхи, похоже, домоседский настрой и идут они поэтому сначала в магазин, а потом к нему. — твой сосед не будет против? — ёнбин уточняет, пока они к первой цели направляются. ему самому без разницы, где пить: в баре или дома — но беспокоить кого-то он предпочёл бы избежать. — ёнкюн небось где-то шляется, — чанхи пожимает плечами. не слишком обнадёживающе, но приходится смириться. а через полчаса можно окончательно успокоиться, потому что некий ёнкюн и правда «где-то шляется». (любит гулять поздно вечером и ночью, ёнбина просвещают.) чанхи пропускает его в пустую квартиру и интересуется, он хочет за столом сидеть или на полу, и затем складывает пакеты с едой на прохладный паркет. рядом ёнбин колонны-бутылки выставляет и следующие несколько минут на пальцах и напитках объясняет чанхи, чем каждый из ордеров отличается, чтобы наконец выяснить его любимый, пока тот, развеселённый его жалкими попытками, не спрашивает, почему он просто в интернете пример не нашёл. — но это было интересно, — чанхи признаёт, когда ёнбин замирает с пивом в руке, обречённо перед собой смотря, ведь и правда мог просто показать. — судя по описанию, мне бы понравился дорический. он поднимается, и ёнбин, провожая его взглядом, на чехол наталкивается. стараниями соку он догадывается, что это, и вернувшийся с посудой чанхи, его заинтересованность увидевший, действительно достаёт из него скрипку. расслабленный, он устраивает её край на ключице и мягко берёт гриф, подхватывает смычок и проводит им по струнам. ёнбин не знает, что он играет; это сейчас неважно. мелодия чанхи выходит за пределы музыки, он слышит её и видит, видит не на нотном стане, а в чанхи, в его открытости, обнажённости, свободе сейчас совершенно от всего. в музыке не спрятаться, она для этого слишком искренняя, но он и не пытается. он сейчас красивый по-особому: не потому, что ёнбину в принципе его внешность нравится, а потому что он настоящий, переливающийся и разливающийся, и второе не причина первого, лишь его спутник — поступить каким образом, чанхи ведь уже решил. ёнбин не может сказать, что испытывает в этот момент — его способности к анализу в чувствах теряются — но уверен, не подвластный любым законам, по которым вселенная функционирует, что что-то раскрывается. во времени, которое соглашается для них сейчас замереть, в бесконечном пространстве, что за пределами мелодии существовать перестаёт, ему что-то раскрывается. он подумает об этом потом, он решает. после того как чанхи с нежной улыбкой уберёт скрипку обратно, после того как разговоры превратятся в пьяные, ведущие неизвестно куда и открывающие все дороги, после того, как они будут курить у окна, и ёнбин достанет свои персиковые сигареты, и чанхи скажет, что всё ещё считает их отвратнейшими на вкус, и добавит, что за две недели несколько пачек их скурил из-за их запаха нехватки, после того как они вернутся и он отложит свой план, не зная, вспомнит ли, проснувшись. он на такой вечер не рассчитывал, и сон неизбежно подкрадывается, пока колонны разных времён опустошаются. ёнбин зевает, и перед глазами всё кружится — он лбом о плечо чанхи упирается. бормочет: — мне, кажется, пора. — ты можешь остаться здесь, — чанхи замечает, такой же со слипающимися глазами, пьяный, но не желающий поддаваться. — разве могу? — ёнбин собирается вставать, но чанхи смотрит на него — вязко, затуманено алкоголем, престранно и преоткрыто. слишком многое можно уловить, но расшифровать не получается ничего, и он не понимает, что чувствует, находясь в этом взгляде, не понимает, что чувствует, когда тот в ответ сообщает: — хён, ты пиздец глупый иногда. и просто остаётся. заваливается на кровать чанхи, пока тот на ёнкюновой устраивается, и, сдерживая сон, поворачивает голову: — спокойной ночи. — спокойной ночи. ёнбин просыпается резко, распахивает глаза, ощущая, как голова на скорости света болеть начинает, и, хрипя, поднимается на локте. наручные часы, лежащие рядом с подушкой, констатируют, что прошло всего три часа, но ситуация за этот короткий срок, как он выясняет, успела серьёзно поменяться. небо, ещё пока тёмное, уже к рассвету готовится, вторая кровать кем-то незнакомым — ёнкюном, очевидно —занята, а самого чанхи нигде не видно. ёнбин сползает и, приведя себя в какой-то порядок, на его поиски отправляется, но цель спасательной операции достигается мгновенно. чанхи обнаруживается на кухне (которую он первым делом и проверяет), спит в окружении остатков вчерашней еды, положив голову на одну руку, второй всё ещё сжимая палочки. тихо устроившись рядом, ёнбин дальнейший ход работ продумывает. оставлять его и самому возвращаться в комфорт как вариант даже не рассматривается, поэтому, действуя в соответствии с рекомендациями экспертов — своего понятия о справедливости — он аккуратно в сторону палочки убирает и как можно мягче отодвигает стул чанхи, несколько секунд подготовки спустя поднимает его, держа спину и под коленями. он рассчитывал, что его вряд ли легко нести будет, но всё равно из-за угрозы аварии беспокоится — старается идти спокойно и равномерно, чтобы его не разбудить, отчего только устаёт быстрее. чанхи, к ёнбиновой удаче (ёнбиновыми стараниями), не просыпается, даже когда он его неловко на кровать опускает, лишь ворочается чуть-чуть, принимая позу удобнее, и можно спокойно на кухню возвращаться. у него целая библиотека из того, что он купил, но не успел прочитать, и полтора часа до будильника наверняка пройдут незаметно. ему ко второй паре, чанхи — к третьей, но, по его собственному ночному заявлению, он лучше с ёнбином выйдет, потому что иначе, закрыв за ним, обязательно обратно спать завалится и всё проспит, и едва зачитаться книгой получается, как всю квартиру жутко громкие звуки сотрясают. чанхи не объявляется, когда всё стихает, а через минуту начинается опять, и ёнбин не знает, что делать: ждать или идти спасать мир, поэтому, рассудив, что нужна более достоверная информация о положении, направляется в его сторону. чанхи всё-таки разбужен: в полусознании пытается взгляд на телефоне сфокусировать, спросонья по кнопке отключения не попадая (ёнкюн, ничего не замечая, спит спокойно), а затем, преуспев, обречённо падает на спину и в потолок пялится. ёнбин решает, что оглашать своё присутствие и заставлять его сразу вставать будет слишком жестоко, и крадётся обратно на кухню. чанхи приползает туда спустя минут десять. про свое ночное перемещение он не спрашивает — тяжело не догадаться — и вообще первое время, кажется, едва состояние бодрствования поддерживает. на улице становится немного лучше: он оживает, пока они, выкинув пустые бутылки и коробки от еды, идут до остановки. а потом всё-таки засыпает в автобусе, закинув голову назад. мир, создаётся впечатление, для него сейчас слишком яркий. он хмурится, когда солнце их у выхода из транспорта встречает, и постоянно глаза трёт, но ёнбин умудряется завязать разговор, и чанхи со вселенной немножко примиряется. они пересекают кампус вместе, болтают, и он почему-то не прощается, шагает рядом, до последней точки — аудитории — с ним доходит. джэюн ждёт возле кабинета с ёнбиновой сумкой, что тот попросил утром захватить, и, заметив чанхи, радостно машет и громко зовёт его по имени — чанхи отворачивается и лицо прячет, делая вид, что не знает его, пока джэюн не распахивает руки, чтобы его обнять, и он не тянется в ответ. — инсон занял нам места, — джэюн сообщает и сумку вручает, и вариантов не остаётся. — увидимся, — ёнбин с улыбкой на чанхи смотрит, и тот кивает. — увидимся.***
доклад на конференцию успешно скидывается чанхи, и ёнбин уже собирается постараться вникнуть в лекцию, когда вспоминает, что вообще-то его преподавателю надо отправить. джэюна и инсона рядом нет, внимательно слушать он честно пытается, но решает, что пытка не попытка, и с чистой совестью погружается в мысли. его не покидает чувство, что он забыл что-то, но он не может понять что (больше ничего он точно отослать не должен был), и после ещё нескольких беспощадных минут решает попробовать восстановить события последних дней в надежде, что его мозг над ним сжалится. он с горем пополам до прощания с чанхи в университетском коридоре доходит, чуть не запутавшись во всем, что успело за прошедшие сорок восемь часов случиться, и неожиданно чувствует, что почти у цели. что-то с чанхи связанное — ёнбин вспоминает те утро и ночь, выпивку, сигареты и скрипку — и вот он уже почти готов схватить ускользающее от него видение, тянется и сжимает пальцы, но оно оставляет его позади. он не сможет насильно его поймать, он понимает, и приходится оставить эту идею, позволить утерянному самому к нему вернуться. инсон и джэюн ещё с этой пары сбежали, и ёнбин, раздумывая о том, стоит ли последняя того, чтобы на ней появляться, направляется на крышу. привычно здоровается, попутно доставая сигареты, и на не очень помогшую разгадку взглядом наталкивается. в отсутствие джэюновых коленок чанхи сидит, обнимая поджатые ноги и положив на них голову, спит, кажется, и ёнбин осторожно опускается рядом. он смотрит на чанхи, пытается не думать о назойливом ощущении, что его не покидает, но против своей воли только на этом и фокусируется. у него же хорошая память, как он мог забыть нечто, кажущееся ему важным? он что-то понял тогда или стал ближе к тому, чтобы понять, и даже смотрит в поиске способы восстановить эти данные — без толку. чанхи двигается во сне, внимание перетягивая и цикл мыслей на секунду разрывая. теперь не только врушка-, потеряшка-, но и забывашка-хён — ёнбин улыбается. чанхи после этого посерьёзнел бы и попытался помочь, хоть и вряд ли успешно. что-то связанное с чанхи. связанное с ч а н х и к а н ч а н х и ёнбин полтора месяца шёл к тому, чтобы начать чанхи любить — как других важных людей в своей жизни — и сейчас может точно сказать, что любит. чувствует это и знает. но тогда ему открылось что-то другое, показалось в тех бесконечных секундах и спряталось, вернулось на место со стихающей скрипкой. пачка вертится в руках, страдая от его раздумий, но ёнбин всё равно анализ продолжает. он любит всех по-разному, и чувства к чанхи так же от других отличаются. ёнбин не знает, с чем их сравнить, потому что они, такое ощущение, уникальные среди неповторимых, unicum inter extraordinarios, и он пытается их описать, сформулировать, придать им форму, но слова не подбираются, ёнбин может только жестами и желаниями оперировать, размытыми и непонятными, доступными для прочувствования, но не для вербализации. ответ кроется где-то внутри, всегда рядом и всегда ускользая, и ёнбин словно над научной работой сидит, проведя всё исследование, но вывод вывести из него не в состоянии. он не может в понятии себя принципу объективности довериться и хотел бы на принцип историзма положиться, но проследить все явления и процессы внутри себя в их развитии и связи с определяющими их факторами и историческими условиями существования невозможно. они не задокументированы, он не может с архивной точностью всё вспомнить. они вели его в сейчас, к этому моменту и к этим чувствам, незабываемые события и мелочи, которым он не придавал значения — они влияли на него, даже если он не обращал на них внимание, и проанализировать это у него не получится. — о чём думаешь? — тишину разрезает. чанхи ноги вперёд вытягивает, разминая их, уставшие, и смотрит уже фактически не сонно, внимательно. — мне кажется, я забыл что-то важное, и пытаюсь разобраться что, но пока дошёл только до того, что это связано с тобой, — ёнбин смеётся. — после этого я задумался о том, что ты стал одним из тех, кого я люблю, но у меня не получается нормально сформулировать эти чувства. чанхи молчит несколько мгновений, размышляя, и вдруг смешок издаёт. — я просто вспомнил, как пристал к вам с соку-хёном, что вы не друзья, — он с улыбкой сообщает, а потом, видимо, то, что хотел сказать, находит. — ты же тогда сомневался, не сразу с ним согласился, да? ёнбин кивает. не собирается врать. — я правда не был уверен, можно ли считать нас друзьями, а если мы не друзья, то кто?.. но я осознал тогда, что я люблю его и что мне без разницы, как это называть. главное, что люблю. — а сейчас что изменилось? почему сейчас этого недостаточно? — потому что… — ёнбину бы и самому хотелось точный ответ от себя получить. — не знаю. просто чувствую, что это важно, что мне нужно это понять. пара уже вот-вот начнётся, но у него теперь есть дело поважнее, а чанхи, судя по всему, идти и вовсе не собирался, и спонтанный мозговой штурм никто из них не прерывает. секунды в абсолютной тишине отсчитываются — чанхи в раздумья погружается, а ёнбину пока добавить нечего — но, похоже, именно in silentio veritas. — чего тебе хочется? «чего тебе касательно меня хочется?» — ёнбин расшифровывает. проводить время вместе? говорить, гулять, смотреть фильмы? это всё очевидно, лишь часть того, что он разгадать пытается. ему нужно другое, не обычные желания, а те, что от него ускользают, которые он чувствует, не улавливая, но сделать это надеясь. он смотрит на чанхи — одна из главных их констант — и любит его слушать, словно из пяти чувств остальные рядом не работают. разве что запах сигарет, чанхи сопровождающий, открывается ему иногда. осязание ёнбин осознанно с чанхи подавляет. привыкший постоянно людей касаться, не позволяет себе рядом с ним, потому что тот запросто границы расставляет, руки с плеч скидывает и из объятий вырывается, если ему не нравится, и ёнбин не уверен, что запрет суда имени кан чанхи не получит. он не хочет, чтобы тому было некомфортно, не знает, может ли, и всё равно не спрашивает и догадывается теперь, почему его же желания от него прячутся — потеряли терпение от его бездействия. ёнбину хочется проводить с чанхи время. хочется разговаривать, гулять, смотреть фильмы, иметь право узнавать его, открываться ему, касаться и ощущать его прикосновения — обычные желания, вот только характер их, окраска, ордер от остальных отличаются, ёнбину становится ясно, когда рядом с ними желание выяснить, каковы сигареты чанхи на вкус, из его собственных уст распознаёт. — я понял, — он смеётся из-за своей глупости и смотрит на чанхи. — я люблю слишком сильно и слишком по-разному так много людей, что я никак не мог определить это чувство. кажется, я влюбился. чанхи отвечает безмолвием и тем странным, странным взглядом, собирается будто всё-таки что-то ответить, но передумывает, смотрит и молчит, смотрит и молчит, и ёнбин, моргая, разрывает зрительный контакт, останавливается на каких-то технических сооружениях перед собой, гадая, зачем он это сказал, и испытывая какую-то удовлетворённость от того, что это сделал, и продолжает улыбаться. он выяснил, что хотел, вспомнил, о чём собирался тогда подумать, что тогда раскрылось — что он практически постиг в тот раз — и, даже волнуясь сейчас из-за тишины чанхи, рад, что наконец-то понял. что может чувствовать всё это теперь для себя открыто, по-настоящему и полностью. он не просит чанхи на его слова среагировать, не требует и не рассчитывает, даже не смотрит на него — достаёт сигарету из смятой пачки и ищет по карманам зажигалку, но чанхи к его ладони тянется, касается, берёт его за руку. — я тоже.***
— так вы теперь встречаетесь? — джэюн уточняет, пока ёнбин среди похожих коробок с краской свой светло-русый выискивает. — похоже на то, — он вертит упаковку в руках, перепроверяя на всякий случай, и после под предводительством инсона они втроём к стойке с гигиеничками направляются. — это было неожиданно и ожидаемо, — джэюн сообщает, и ёнбин в целом догадывается, о чём он, но на всякий случай удостовериться решает. — э… по тебе не было видно, но при этом это чувствовалось? джэюн хмурится, потому что это объяснение его самого не слишком устраивает, а, как сказать по-другому, он придумать не может, но этого и так достаточно: ёнбин понимает. телефон уведомлением вибрирует, и на экране селфи чанхи в рабочей форме и с дурацким выражением лица высвечивается. при виде его ёнбин улыбается по ощущениям не менее по-дурацки и, недолго (вообще не) думая, камеру открывает. чанхи в ответном сообщении смеётся, потому что в дурацкости с ёнбином мало кто сравниться может (разве что с инсоном и джэюном у них паритет). весь ассортимент пересмотрев, инсон на той же, что и всегда, вишнёвой, останавливается, и, расплатившись, они оставляют магазин позади. их прогулки часто без какого-либо плана проходят, развиваются сами по себе, импровизационно, и поэтому, единственную цель достигнув, они просто идут неизвестно куда, пока джэюн к витрине, полной разных видов шоколада, не притягивается. магазин новый, небольшой, но уютный, красивый с его аккуратно стоящими коробками сладостей и плитками любой горькости и всевозможных вкусов, с разноцветными горками конфет, мило подписанными от руки меловым ценниками, стойками с открытками, вызывающих улыбку своими сладкими каламбурами, подарочными пакетами и ленточками. ёнбин не сдерживается и примеру джэюна следует: рассматривает всё и набирает больше сладостей, чем ему явно нужно (ему всё равно есть, с кем поделиться), и, с собой разобравшись, внимательно виды горького шоколада рассматривает. — тебе помочь? — эксперт джэюн возникает рядом и с деловым видом стойку сканирует. после завершения операции предоставляет ёнбину несколько рекомендаций — тот берёт их все, чтобы чанхи ему сам о своих предпочтениях рассказал. — алло? — на фоне тихой мелодии голос вдруг раздаётся, и ёнбин инстинктивно поворачивается: инсон одной рукой миллион выбранных упаковок (ещё один джэюнов последователь), а другой телефон удерживает. он смеётся и что-то говорит, ёнбин не слушает: оплачивает вслед за джэюном свои новые радости и перевязывает шоколад чанхи мягкой лентой. инсон, резко осознав, что они уже всё, так же к кассе направляется и вынужденно звонок заканчивает, но улыбается ярко-ярко, когда они втроём воссоединяются: — это был санхёк. тэян хочет устроить пикник, и, если мы собираемся пойти, нужно выбрать день и время, когда всем будет удобно. ёнбин взгляд на телефон бросает: несколько сообщений от тэяна и новый групповой чат на восьмерых, висящий в нём опрос, нравится ли эта идея (он выбирает «да»). — думаю, будет здорово, — джэюн замечает, всеобщее мнение выражая, и ёнбин улыбается. то обещание всё-таки их с соку включало (и даже не только их, хотя неудивительно: джэюн в последнее время постоянно, если не с ним и инсоном, то с тэяном — и, вероятно, ещё и с санхёком и джухо — пропадает, а чанхи или он сам, или соку, или джэюн бы точно притащили), и предвкушение его переполняет. сейчас им предстоит самое сложное — согласовать время — но, он уверен, у них всё получится. они с инсоном провожают джэюна на тренировку, и ёнбин клянётся донести его сладости домой в целости, пообещав иначе свои отдать, и инсон в качестве самопровозглашённого свидетеля с ним направляется, хотя на деле это просто чтобы побольше времени провести вместе. не только у гениев желания сходятся, поэтому, пусть и видятся они постоянно, шоколад закинув, они перемещаются к инсону, на случай если джэюн захочет побыть один. всё идёт как обычно: разговоры и шутки, которые передозом смеха заканчиваются, обмен идеями, откровенности, серьёзные, но не давящие, пока инсон вдруг не меняется: напрягается весь, смотрит осторожно и сомневаясь — он перед вступительным экзаменами, кажется, расслабленнее был — и ёнбин и сам из-за этого нервничать начинает. — я не знал, хочешь ли ты об этом говорить и стоит ли вообще эту тему поднимать, и ты вроде выглядишь в порядке, но я знаю, что это может ничего не значить, и я решил, что лучше всё-таки попробую, хотя бы чтобы убедиться, что всё и правда нормально, — инсон под действием ёнбинова беспокойства признаётся. — я помню, ты тогда переживал, что не можешь быть счастливым, и сейчас опять всё это счастье… с проекта уже несколько недель прошло, и ты ничего не говоришь, но я не могу перестать волноваться. инсон всегда в его битвы способ впутаться находит, даже если ёнбин его всеми силами оберегает, и сейчас этого ожидать тоже стоило — он улыбается. — ты прав… я всё ещё думаю об этом. не постоянно — я постарался вычислить свои триггеры — а когда я чувствую, что должен быть счастливым, и не могу понять, так это или нет. инсоновы страхи подтверждать тяжело и неприятно, но выбора нет, и приходится теперь с разрастающейся болью смотреть, как он его слова принимает и обдумывает и выбирает самое важное из миллиона вещей, что хочет сказать. — мне не даёт покоя кое-что. ты же не из тех, кто на людей с ярлыками набрасывается. почему ты так пытаешься себя заклеймить? потому что он хочет быть счастливым? потому что он должен быть счастливым? у ёнбина слишком много ответов, но слишком мало в них смысла, он понимает, когда уже готовится инсона в них посвятить. смешно становится: он столько лет войну ведёт, прошёл внутри почти всю историю развития общества, уже и забыв практически зачем, и ещё смешнее от того, что давно себе инсонов вопрос задать должен был. ему ведь не нужно счастье. он никогда к нему не стремился. ему нужна свобода, свобода чувствовать вещи так, как он их чувствует, свобода существовать. чанхи прав был тогда, быстрее него всё осознал, пока ёнбин сам себя в заблуждение вводить продолжал, думая, что войну на два фронта ведёт: за своё счастье и против него, за свою свободу, когда на деле цель у него неизменно была одна, заваленная со временем картами и смехами, стратегиями и условиями перемирия, планами диверсий и саботажа, черновиками договоров, сквозь которые ёнбин её наконец вновь находит. он смешки сдержать не может и рассказывает инсону то, о чём тот, похоже, и так уже начал догадываться. он путался постоянно, гоняясь за счастьем и от него убегая, хотя должен был отпустить его, и сейчас ему нужно просто дать себе разрешение существовать, и тут же поправляет себя: нет, не разрешение. ему не нужно разрешение существовать, никому не нужно, и то, что действительно ему необходимо сделать, — это признать это. он не обязан вести войну с самим собой за свою свободу, за возможность быть таким, какой он есть, завоёвывать своё право на существование, потому что оно есть у него несмотря ни на что и всегда было, сколько бы он себе в его реализации ни отказывал. он может просто быть свободным — ёнбин улыбается — и, даже если учиться это осуществлять будет непросто, его теория вероятности говорит, что он справится.***
яркие огоньки переливаются, когда всё в движение приходит, освещённое ими, сверкающими в поздневечернем парке. за пределами золотисто-белого сияния словно ничего нет — темнота скрывает всё до ближайших фонарей — и ёнбин с улыбкой вертится, одной рукой мягко за розовую лошадку держась. карусель медленная, детская, но его всё равно захватывает, кружит голову, словно он вот-вот упадёт, в этой блестящей яркости, такой близкой и нежной. она не может устоять перед чанхи: мимолётно скользит по волосам, плескается во взгляде, целует его лицо пятнышками света, и ёнбин за ней повторить хочет. чанхи смотрит куда-то вдаль, за пределы огоньков, а после к нему поворачивается. улыбается и выглядит таким же очарованным, таким же влюблённым. ёнбин давно подобного не испытывал: последний раз в старшей школе, когда с одноклассницей встречался, и, хоть потом несколько раз интересовался кем-то, схожих чувств не было. они зарождались медленно сейчас, формировались с моментами и открытиями, и он рад им, рад, что они возникли — ему нравится чанхи так любить. он тянется к нему, после того как они сотрудника парка благодарят и на несуществующую дорогу ступают, и берёт за руку — чанхи не возражает. они не планировали сюда заглядывать: чанхи просто зашёл за ним в кофейню, а ёнбин на яркие огоньки притянулся — слава вселенной, что аттракционы допоздна работают — и забытые им усталость и голод теперь нагоняют, скопившиеся за этот безумно загруженный день. они направляются к чанхи домой, потому что ближе и потому что джэюн собирался серьёзно за задания, отложенные из-за тренировок, сегодня взяться, а с чанхи он этим точно заниматься не будет. они заказывают еду по пути, разве что за газировкой в магазин направляются, и совсем скоро фонари и вывески сменяются на приглушённое мерцание не слишком мощных ламп. — привет! — ёнбин улыбается, когда слышит шелест каких-то упаковок и звук кипятящегося чайника. — о, привет, хён, — с кухни выглянув, ёнкюн машет в ответ и возвращается к своим делам, кивнув чанхи, вытаскивающему из кармана звонящий телефон. это курьер, и спускаться его очередь — в прошлый раз ёнбин забирал доставку. они смотрят его любимый фильм — романтика, драма — и, когда еда заканчивается, чанхи переключается на подаренные шоколадки, ломает и пробует, кусочки ёнбину протягивая. он задумывается, когда его спрашивают, что ему больше понравилось, и даже фильм приостанавливает, чтобы серьёзно всё оценить. вынеся вердикт и страдания героев на экране возобновив, он безмятежно откидывается назад, ленточку в руках вертя и постепенно на ёнбина сползая, и, вероятно, озарённый порывом вдохновения, к поясу ёнбиновых джинсов тянется. завязывает на них, белых, нежно-голубую ленточку и улыбается довольно: — красиво. — красиво. только половина фильма проходит, но ёнбин понимает, что его в сон утягивает и он из последних сил держится, и поэтому просит на паузу поставить и на балкон тащится. на крошечном столике там чанхи для удобства несколько пачек сигарет всегда хранит, и ёнбин со вспышкой нежности замечает среди них розово-оранжевую упаковку, такую же, как он из кармана достаёт. протянутую зажигалку чанхи подхватывает и поворачивается к ночи спиной, закидывая голову назад. у него свободная белая футболка и слегка вьющиеся волосы, которые ветер приводит в беспорядок, улыбка и горький дым, на ёнбина распространяющийся. звёзды невозмутимо сияют, не принявшие недопонимание между ними близко к сердцу — ёнбин ведь сам их свечению смысл придаёт — и они вновь вместе с ним бесконечность открывают, утягивают за занавес атмосферы и сквозь межзвёздную среду, и он смотрит на чанхи, с собой приглашая. от него пахнет кофе и химозными персиками, от чанхи — табаком, и смесь эта ужасна, но ёнбин полюбил её, и чанхи на удивление тоже, горько-сладкие ощущения во рту, запах в волосах, на коже. чанхи затягивается и расслабленно выдыхает вверх, позволяя раствориться в ночи, и ёнбина переполняет возникшая неизвестно ему как уверенность, что то же не произойдёт с ними. они не растворятся как этот дым, не пропадут, зажегшись и превратившись в пепел. он говорит об этом чанхи, и тот кивает без каких-либо сомнений, словно они сейчас знанием большим, чем любая наука, обладают, тушит сигарету и ловит развевающуюся ленточку, смотрит, как ёнбин тянется, чтобы так же огонек в руках погасить. освободившиеся пальцы мягко растрёпанную чёлку назад убирают — чанхи глаза закрывает — и приторное с горьким смешивается, ёнбин чувствует ладонь на затылке, его приглашение принимают. отрываться, уходить не хочется: чанхи и ночь — сочетание, которое он слишком по-особенному любит (хотя другие сочетания с чанхи он любит не меньше), и, хоть они с балкона обратно в комнату перемещаются и всё-таки кино досматривают, хоть ёнбин уставший, а для чанхи сон как одно из хобби, предрассветные лучи встречают их, когда они от обсуждения фильма до тайн мироустройства доходят. до того момента как им придётся свои социальные роли выполнять, ещё есть время, и они данным ёнкюном заверением пользуются о том, что ему всё равно, сколько ёнбин здесь находится, пусть хоть ночует, если они ему мешать не будут — ёнбин закрывает глаза на не слишком подходящей для двух людей кровати, утроившись на единственной подушке, потому что чанхи её ему уступает, на его плечо улёгшись и руку на талию закинув. чанхи слишком лениво, чтобы раздеваться, и ёнбин его примеру следует, и спать в одежде и на узкой кровати — неудобно и не одному — непривычно, и будящая его словно через секунду, оглушающая всех в радиусе километра мелодия предвестником конца света кажется, но он чувствует, как его во сне обнимают со спины, будильник совершенно игнорируя, и не может сдержать улыбку.***
— напиши тэяну, — ёнбин предлагает, пока чанхи собирается и в сторону ёнкюна поглядывает. — я не думаю, что он будет против. за нормальность ёнкюна он поручиться готов, да и сам к нему уже привязаться успел, поэтому чанхи не одинок в своём желании его с собой на пикник вытащить. тэян отвечает практически моментально, телефон едва успевает поверхность кровати задеть (всё же достигает её спустя несколько касаний пальцев). — я сейчас, — чанхи оповещает и повышает громкость, выходя из комнаты: — ёнкюн! у ёнкюна вид, будто он сейчас убежит, когда они втроём, купив заказанные напитки, к парку подходят и вдали тэяна по чехлу для гитары опознают. соку успевает появиться из ниоткуда и подлететь к нему на девять секунд быстрее, в честь чего ему торжественно несколько пледов спихиваются в довершении тех, что он уже принёс, и санхёк и джухо обнаруживаются там же, сидящие на каменном ограждении и от них до этого скрытые. тэян сначала тоже, кажется, настораживается, когда ёнкюна видит, хоть и без проблем на его приход согласился, но соку улыбается, уже с ним знакомый, представляет их с группой друг другу, и неловкое молчание, установившееся следом, хотя бы не чувствуется холодным. оно длится недолго: инсон и джэюн привлекают внимание, шумно перебегая дорогу, едва во время светофора укладываясь, растрёпанные, с полными пакетами, но ярко улыбающиеся, и после ещё одного краткого обмена базовой информацией тэян одну из аккуратных корзинок с едой, что они с джухо и санхёком приготовили, с ограждения подхватывает и в сторону парка головой машет: — пойдём? они смогли договориться только на предзакатное время — ёнбин, джэюн и инсон согласились, что последние пары не так важны как собраться всем вместе, связанным сильнее, чем в прошлый раз — и людей в парке довольно много, подходящее место никак не находится. они пересекают засаженную деревьями и цветами территорию несколько раз, прежде чем ёнкюн освободившуюся полянку замечает. короткая трава вскоре за яркими пледами соку и тэяна скрывается, сложенными словно одно большое лоскутное покрывало, и ёнбин опирается на него руками, закидывая голову назад, улыбается, принимая лёгкие касания ветра и слыша шорох зелени, волн, любимые голоса, накладывающиеся друг на друга, но всё равно различимые. — эй, хён, — возмущённо рядом раздаётся, видимо, когда чанхи понимает, что они вдвоём с ёнкюном их пакеты разбирают, и оборачивается наверняка, смотрит — ёнбин и правда объявляет себя охреневшим и открывает глаза, сталкивается с ним взглядами и чувствует, как все ощущения внутри вмиг только сильнее становятся. он всё же успевает свой вклад внести и замирает на секунду, окружённый едой и бутылками, принесёнными подушками, потому что кажется таким невероятным, что они все сейчас здесь вместе, незнакомые совсем недавно и любящие или начинающие любить сейчас, и ёнбин охватывается невероятной благодарностью за то, что он всех их знает. он опирается головой о спину чанхи, целует открытое плечо, не зная, как всю это сияющую внутри любовь унять. он становится участником нескольких разговоров сразу, смеётся, когда инсон с санхёком чуть половину еды не уничтожают, слишком увлёкшиеся шуткой, и узнаёт, что они нормально познакомились, когда инсон как-то зашёл в студию джухо, чтобы джэюна подобрать и до тренировки проводить, и в итоге они с санхёком, по их собственным объективным подсчётам, за три секунды разговорились; смотрит милые фото котов джухо, которые джэюн с радостной улыбкой показывает, когда соку шутит про развалившегося на пледе чанхи, что иногда забывает, что заботится вообще-то только об одном коте — чоко, а не о двух, и джухо сообщает, что у его родителей их четыре; оказывается втянут в обсуждение инди-групп между тэяном и ёнкюном и выдвигает с ними предложение, которое остальными поддерживается — вместе на концерт the black skirts или south club сходить. их новое обещание. — ребят! — санхёк поднимается, внимание привлекая, с таким видом, будто объявление века делать собирается, и по улыбкам переглядывающихся тэяна и джухо ёнбин понимает, что, наверное, именно так и будет. — мы хотели кое-что сказать по поводу группы, — он на тэяна указывает, и тот, секунду собираясь с мыслями, подхватывает: — джэюн-хён, — он поворачивается к нему, удивлённо приоткрыв рот, сидящему рядом, и улыбается восторженно и предвкушающе. — я очень счастлив, что мы с тобой подружились… и ребята чувствуют то же самое, и мы хотели спросить у тебя, не хочешь ли ты присоединиться к группе. — я уже говорил, — джухо начинает нервно тараторить следом, — что у тебя красивый голос, и ты вроде бы серьёзно заинтересовался музыкой, так что мы подумали, что, может, ты… он замолкает, потому что джэюн обводит их взглядом, тёплым-тёплым, не может сдержать широкую улыбку, и в этот раз даже специалистом уровня ёнбина быть не нужно, чтобы понять, что он ответит. джэюн тур объятий проводит, сгребая не только тэяна, санхёка и джухо, но и ёнбина как того, благодаря кому они познакомились, сидящего рядом чанхи как оказавшегося не в то время не в том месте, ворчащего, когда атакуют его, но через секунду уже довольно улыбающегося, и всех остальных, потому что у джэюна всегда слишком много любви — даже на мало знакомого ему ёнкюна хватает. инсон остаётся последним. джэюн плюхается возле него, шепчет что-то, что в длинное обсуждение перерастает — ёнбин разве что краем глаза их видит, на солнце скрывающие розовые облака смотря, голову на колени чанхи положив, а потом чувствует вибрацию и телефон из кармана джинсов вытаскивает. помимо оповещения, что чат у них теперь на девятерых, на экране я понял, что в будущем я хочу заниматься только одним — тем, что мне по-настоящему нравится, и теперь я могу!!! спасибо, что ты рядом!! мы с инсоном встречаемся!! от джэюна и 💍❤️ от инсона. ёнбин улыбается всё сильнее с каждым прочитанным словом, и, отослав им сообщения, смотрит на чанхи, переполняемый чувствами, нежными и сверкающими, заставляющими забыть о существовании законов вселенной, кружащими голову, хоть он и не двигается, когда чанхи с улыбкой опускает на него взгляд в ответ. ему повезло любить его. повезло встретить его, привязаться, стать кем-то для него важным, повезло, что так всё сложилось. что вселенная складывалась миллиарды лет так, что в какой-то момент один ким ёнбин познакомился с одним кан чанхи. она это не специально, это произошло, потому что миллионы людей до него просто жили: выбирали каждый день, чувствовали, что им повезло, и способствовали везению других, и это осознание вызывает триумфальный восторг, открывает их как то, над чем ничто не властно. ёнбин понимает теперь, что на свой вопрос ответить: вселенная, конечно, могла бы без него существовать, но ведь он тоже живущий и выбирающий, так или иначе на других влияющий, на вселенную влияющий. он не значит для неё ничего, но меняет её каждый день — абсолютно незначительно в её масштабах, но значимо для людей, с которыми прямо или косвенно связывается. и правы они тогда с чанхи были, не ошиблись в тех истинах, что ночью на балконе открыли, потому что они действительно бесследно не исчезнут никогда.