***
— Ты запомнила все, что я сказала тебе? — Да. Я сделаю все так, как ты сказала. — Прекрасно. Гюльшах улыбнулась и жестом отослала хатун. Лицо ее было довольным, как у кота, объевшегося сметаной. Наконец этой выскочке непоздоровится. Она уж точно будет прыгать до потолка от счастья, когда увидит ее конец. — Что это ты здесь делаешь? — раздался недовольный голос, и Гюльшах посмотрела на неожиданно подошедшую Нигер калфу, подозрительно оглядывавшую ее. — А тебе-то какое дело? — огрызнулась она и хотела уйти, но калфа вдруг удержала ее за рукав. — Смотри мне, Гюльшах. Ты теперь не в Манисе. Вытворишь что — и тебя даже Махидевран султан не спасет. Гюльшах резким движением высвободилась из хватки калфы и ушла, наградив ее ненавидящим взглядом, а Нигер вздохнула. Что-то задумала эта хатун. Это ей было ясно, но что? Кому она хочет навредить, если у султана не была еще ни одна наложница? Кто же перешел дорогу любимице повелителя мира?***
«Да как она посмела, эта хатун? Как она посмела подобраться ко мне так близко?» — думал султан, быстрым шагом направляясь в свои покои. Он не мог поверить в то, что даже в собственном дворце он не может ощущать себя в безопасности. Теперь необходимо было усилить охрану своих покоев и комнат Махидевран и матери. А если есть еще кто-то, желающий причинить вред ему или его семье? — Повелитель! — услышал он голос хранителя покоев, окликавший его, и резко обернулся. — Явился наконец, — ледяным тоном произнес он. — Поговорим в покоях. За мной. Оба дошли до личных комнат падишаха, дверь за ними плотно закрылась, и только тогда султан перестал себя сдерживать. Он с силой стукнул кулаком по столу и окинул своего друга и помощника таким грозным взглядом, что тот попятился назад. — Стоять! — рыкнул падишах. — Ты не посмеешь уйти! Выслушаешь меня! Ибрагим боялся султана Сулемана, сейчас впервые боялся. Его глаза, полыхающие от гнева, лицо, налившееся нездоровым румянцем, руки, которые он сжимал в кулаки, а потом разжимал. Казалось, повелитель сейчас не контролирует себя. — Повелитель, — прошептал он. — Молчать, — прорычал Сулейман. — В мой дворец пробирается хатун, которую ни один из стражников не видел никогда. Она бродит, где ей вздумается! Может подобраться ко мне и к моей семье! Ты как это объяснишь? Если бы не внимательность моей охраны, она могла бы навредить мне или Мустафе! — Повелитель, но… — Никаких оправданий, Ибрагим! Никаких! Сегодня же она должна быть казнена. Хранитель покоев замер от неожиданности. Он не мог даже предположить, что услышит такие слова от своего господина и друга. Нет! Он не может быть настолько жесток, чтобы приказать убить, даже не разобравшись. Раньше он не сделал бы этого! «Нужно возразить. Нужно попросить о снисхождении, о милости. Вдруг он согласится выслушать эту хатун и тогда…» — подумал мужчина и уже открыл рот для того, чтобы сказать что-то, но стук в дверь не дал ему этого сделать. — Войди! — раздался холодный приказ, и дверь в покои медленно открылась.***
Валиде упала на тахту, и Дайе протянула ей стакан воды. — Госпожа моя, вы же пойдете к повелителю? — тихо спросила она. Султанша провела рукой по лицу. — Сейчас, говорить с ним бессмысленно, — произнесла она устало. — Он не будет никого слушать. Ему нужно немного успокоиться и тогда… — Но госпожа! — воскликнул Сюмбюль, стоявший рядом с Дайе. — Если повелитель уже отдал приказ? Я даже боюсь думать об этом. — Если это так, я ничем ей помочь не смогу. Если пойду сейчас, только попаду под горячую руку сына. Он не такой, как раньше, и не испытывает ко мне прежнего уважения и почтения. — Тогда, — вздохнул евнух, — я пойду. — Нет, — отрезала женщина. — Твое дело — следить за гаремом. Иди и займись своими прямыми обязанностями. Сюмбюль не осмелился возражать султанше, низко поклонился и покинул ее покои. Он должен был срочно занять себя какой-то работой, и тогда, быть может, он перестанет видеть искаженное страхом и паникой лицо Александры, слышать ее истошный крик. «Интересно, где она сейчас?» — мысленно задал он себе вопрос и вздохнул. Скорее всего ее отправили в темницу или же… О ином он и мысли допустить не хотел…***
Махидевран уже, наверное, в сотый раз прошлась по комнате, нервно сжимая в пальцах платье, как вдруг дверь распахнулась и вбежал Мустафа, а за ним одна из служанок. Султанша с удивлением поглядела на сына и раскрыла объятия, крепко прижав его к себе. Взгляд же ее устремился на хатун. — Почему так быстро вернули Мустафу? Что-то произошло? В глазах женщины появилось беспокойство. — Госпожа моя, кажется, что-то произошло. Я точно не знаю. Один из стражников повелителя привел шехзаде во дворец и попросил меня проводить его в ваши покои. — Странно, — медленно произнесла султанша. — Вроде бы, только недавно его позвали в сад… — Я могу сказать только то, что стражник был белее мела. Наверное, произошло что-то не очень хорошее. Махидевран жестом указала хатун на дверь и погладила сына по голове. — Сыночек мой, как ты провел время с отцом? — Хорошо, мамочка. Мы сражались и я почти победил! — разулыбался мальчик. — Потом один из охранников откуда-то привел какую-то девушку, и папа приказал меня увести. — Девушку? — изумилась женщина. — О чем это ты? Мальчик кивнул и вдруг посерьёзнел. — Я успел увидеть ее лицо. Оно красивое, но на нем какие-то шрамы. Мне стало ее жалко. Может, ты можешь защитиить ее? — Сыночек мой дорогой, — женщина поцеловала ребенка в макушку. — Думаю, об этой хатун есть кому позаботиться. Она не пропадет, хотя… Султанша не договорила. Ей было понятно, если эту девчонку привели к повелителю, по всей видимсти, она совершила что-то плохое и будет наказана. — Мамочка! — протянул мальчик жалостливо. — Мой шехзаде, если тебе это так важно, я попытаюсь что-то о ней узнать, — вздохнула женщина и отпустила сына. Она решила дать сыну это обещание, надеясь на то, что он сам скоро забудет о своей просьбе, и ей не придется его нарушать.***
Мужчина вышел из дома и решил пройтись по городскому рынку. Вдруг он что-то услышит полезное для себя. Вполне возможно, ему попадется кто-то из служащих во дворце султана, и тогда он из первых рук узнает о той, которую ищет. Она же не могла остаться незамеченной, если попала в гарем повелителя мира. Он шел медленно, не торопясь. В его карманах позвякивали золотые монеты, которые он взял, готовясь оплатить информацию о своей беглянке. Рынок поражал своей красочностью и разнообразием товаров. Сколько же всего можно было найти здесь? Казалось, со всех концов света привозят сюда самое лучшее. Гость медленно прохаживался по рядам, разглядывая товары, вслушиваясь в беседы торговцев и простого люда. Он пытался держать на лице непринужденную легкую улыбку, хотя для него это было неимоверно сложно. Он понимал, что своим угрюмым видом будет только отталкивать людей. Торговцы, заметив богато одетого господина, наперебой стали предлагать ему что-то купить. Он приобрел два рулона бархата и одну бриллиантовую подвеску. «Для жены», — усмехнулся он мысленно. — «Ей изрядно досталось от меня. Надо бы ее чем-то порадовать.» В разговорах людей часто слышалось имя султана Сулеймана. Все восторгались новым падишахом, рассказывали о тех благодеяниях, которыми он уже осыпал народ и о том, как он справедливо судит. Мужчина в какой-то момент уже устал слушать эти восхваления и вознамерился вернуться к себе, но вдруг чья-то рука крепко ухватила его за край кафтана. Он молниеносно выхватил небольшой кинжал и хотел ударить нападавшего, подумав, что это вор, но увидев того, кто осмелился его коснуться, замер. Он не мог поверить своим глазам.***
Было холодно и сыро. Александра свернулась в клубок на каменном полу, но согреться никак не могла. Паника и ужас уступили место безысходности. Она не успела даже слова сказать падишаху, попросить о милости. Теперь возможности у неё не будет. «Но он был таким страшным», — прошептал тихий голос в ее голове.— «Как можно было хоть что-то сказать ему? Казалось, посмотри я еще минуту в его глаза — и не станет меня». Да. Холод его глаз пробирал до костей, до самых дальних закоулков души и сердца, но как же они были прекрасны, эти глаза! Стоило испытать такой ужас, чтобы увидеть их и услышать его голос. Девушка попыталась представить, каким бы мог быть его голос, если бы не гнев, но тут же одернула себя. «Как вообще у тебя хватает ума думать об этом? Пора бы лучше проститься с этим миром». Нет! Нет! Невозможно! Она боялась подумать об этом. Как можно смириться с тем, что скоро она не будет дышать, ощущать что-то, слышать что-то, думать, разговаривать! «Может, это сон, и скоро я смогу проснуться?» — спросила Александра себя и медленно покачала головой. Если это был сон, то уж слишком реальный. Она еще раз поежилась от холода и тихо, беззвучно заплакала. Сил сдерживаться у неё уже не осталось, да и кто здесь мог ее увидеть, посмеяться над нею? Только крысы, копашащиеся где-то.***
В покои султана робко заглянул один из стражников. — Что тебе! — крикнул падишах. — Я не принимаю никого! Бывалый воин, не боявшийся врага, опустил голову, не смея посмотреть на господина. — Повелитель, — чуть ли не прошептал он. — Вас очень просит о встрече Сюмбюль ага. — Ты, быть может, слух потерял? — обманчиво спокойным тоном поинтересовался падишах, сделав шаг к стражнику. — Кажется, — он повысил голос, — я ясно дал понять, что не хочу никого видеть!!! Мужчина исчез мгновенно, будто его и не было, и дверь закрылась. Ибрагим посмотрел на своего господина и увидел, как тот упал на тахту, закрыв лицо руками. — Повелитель… — попытался он снова начать, но султан бросил: — Нет! В покоях на краткое время воцарилась тишина, как вдруг из-за двери донесся какой-то шум, споры. Падишах уже хотел отправить хранителя покоев разобраться с происходящим, но дверь его комнат резко распахнулась и вбежал Сюмбюль ага, а за ним двое стражников. Евнух сразу же бросился в ноги султану, а стражники замерли в дверях, не зная, как поступить дальше. — Как ты посмел нарушить приказ нашего повелителя? — набросился на слугу гарема Ибрагим. — Если он не желает кого-либо видеть, значит, никто не смеет противиться его воле! Вон! Он сделал шаг к евнуху, но тут падишах поднял голову и жестом приказал выйти стражникам. Дверь закрылась. — Ты тоже иди, Ибрагим. Я поговорю с нашим смельчаком, — холодно проговорил осман. Лицо повелителя вновь стало бездушным, отчужденным, взгляд пустым. Он смог взять себя в руки, но внутри него бушевал гнев, но только ли он? Какая-то еще эмоция примешивалась к нему, но мужчина никак не мог понять, какая именно. Ибрагим с сомнением оглядел господина, но спорить с ним не стал и медленно вышел, плотно прикрыв за собой дверь, хотя так хотелось ему послушать, о чем же будут говорить эти двое.