Их судьба

      В усадьбе князя Керамцова наступала ночь. Она опускалась плавно, укутывая дома мягкими сумерками, пока солнце не скрылось за горизонтом. В просторной гостиной, обставленной добротной, но недорогой мебелью, собрались все воспитанники приюта — дети от года до семнадцати лет, всего около сорока человек. Вечер — единственное время, когда их пускали в эту комнату, где пылал разожжённый камин.       Единственное время волшебства в их жизнях. Ана Куя, отбросив дурное настроение, брала в руки книгу и садилась в кресло у огня. Она читала детям сказки, легенды, а те, часто сбившись в кучку, сидя прямо на полу, на ковре, слушали, разинув рты. Все, от мала до велика, радовались этому последнему часу перед тем, как ночь окончательно опустится на усадьбу, и их всех прогонят по кроватям спать.       Сегодня Ана взялась за книгу равканских легенд. Она устроилась поудобнее, накинув платок на плечи, и, щуря чуть близорукие глаза, начала читать.       Жил-был Царь. Он был хороший человек, любил Равку и старался всё сделать для того, чтобы она процветала.       Когда он был ещё совсем юным, ему повстречалась Принцесса, которую он полюбил всем сердцем. Но прошло много лет, прежде чем его батюшка, правивший тогда Равкой, дал согласие на их союз.       Итак, наш Цесаревич женился, а после стал Царём Равки и правил ею мудро. Царь мечтал о наследнике престола, потому что по тем законам трон передавался только сыновьям. Но вот беда, одни только девочки рождались на свет. Их было четверо. Прекрасно воспитанные, красивые и умные царевны.       Царь уже было совсем отчаялся. Он пошёл в храм и долго молил бога и святых подарить ему наследника. В ту же ночь он узнал, что его жена ждёт пятого ребёнка.       Как же счастлив был Царь, когда родился, наконец, наследник великого престола Равки. Он осыпал свою жену подарками и баловал мальчика, как только может баловать сына любящий отец.       Но к большому сожалению, оказалось, что Цесаревич сильно болен неизвестной болезнью. Чего только ни делали любящие родители, но ничего не помогало. Ни лучшие врачи и лекари того времени, ни духовные лица — никто не мог спасти ребёнка.       И вот однажды, в чёрную ночь, когда мальчику было особенно худо, а его родители потеряли покой и сон, на порог царского дворца явился Старец, божий человек Григорий, который уверял, что сможет помочь Цесаревичу. Царь и Царица так отчаялись, что готовы были пойти на что угодно.       Что наколдовал тот Старец, никто не знал, только наутро мальчик проснулся как будто бы здоровым. Старца оставили при дворе. Теперь он жил в покоях рядом с царской семьёй. И пока он был рядом, Цесаревич чувствовал себя хорошо.       Постепенно старец Григорий стал не только лекарем Цесаревича, но и советником при дворе, что, конечно, не нравилось приближённым Царя. Они задумали убить Старца, чтобы навсегда избавить Царя от его влияния.       В тот миг, когда Григорий понял, что его ждёт гибель, он наложил страшное проклятье на людей Равки. Григорий и правда был колдуном, он владел искусством создавать тьму и рассеивать её с помощью света, он умел излечивать и убивать движением рук, воспламенять огонь, насылать ветер… Когда Старец перед смертью прочёл заклятие, от его тела отделились крошечные частицы, каждая из которых попала в напавших на него. Так появились Гриши — люди, больные магическими силами. Таких, как Григорий, больше не было — проклятым досталось лишь по одному тёмному дарованию.       Последними отделились от него чёрная и светлая части. «Свет и тень всегда идут рука об руку. Эта страна будет вечно страдать от тьмы, пока не взойдёт настоящее солнце». Это были последние слова Григория. Болезнь быстро распространялась по Равке, всё больше и больше детей рождалось одержимыми силами, которых никто не мог ни контролировать, ни понимать.       Но самым страшным проклятием для Равки стало последнее предсказание Старца. Страна опустилась во тьму войн, засухи, голода и страданий. Она ослабла и потеряла былое величие.       Так говорит легенда. Не все верят в неё. Но Гриши продолжают появляться на свет. Тьма окутывает Равку, но что есть настоящее солнце и когда оно явится, никто не знает. А от величия страны осталось только имя.       Когда чтение было закончено, дети молча поднялись со своих мест — они давно привыкли не просить почитать ещё, знали, что только разозлят Ану, — и поплелись по своим комнатам.       Мальчик с каштановыми вьющимися волосами схватил свою подругу за руку, когда нестройной толпой все воспитанники поднимались на второй этаж, и потащил её в сторону. Они спрятались в каморке, ожидая, когда всё стихнет.       Оба стояли, прижавшись друг к другу в тесноте и темноте, разбавляемой слабым светом сквозь замочную скважину и из-под двери, прислушиваясь к тому, как затихает постепенно барский дом и погружается в сон. Наконец внизу стихли звуки каблуков нянечек, которые помогали с детьми управительнице.       Девочка, Алина Старкова, вопросительно посмотрела на своего друга. Он покачал головой — рано.       Мальен Оретцев и она попали в приют примерно в одно время. В те дни в усадьбе Керамцова не было детей, которые подошли бы им по возрасту — все были значительно старше. Так и получилось, что они стали держаться друг друга, избегая встреч с ребятами постарше. Потом в приюте появлялись и другие дети-сверстники, но Алина не хотела больше ни с кем дружить. Она была некрасивая, бледная, волосы из косы всё время выбивались, из-за чего она выглядела замарашкой. Раскосые глаза, доставшиеся ей от матери или отца из Шу Хана, не прибавляли ей в глазах окружающих привлекательности.       Мальен же, напротив, был весел и жизнерадостен, с ним многие хотели дружить, но он, видя, что Алина играет одна, отказывался от игр с другими детьми, и вскоре его перестали даже звать.       Так их привязанность друг к другу росла с каждым годом пребывания в приюте. Чем старше они становились, тем больше шкодничали и проказничали, доводя Ану до белого каления.       Этой зимой им обоим исполнилось двенадцать. Никто не знал точных дат рождения, да и возраст был определён лишь относительно. Ана сообщила, что по весне приедет комиссия, чтобы проверить их здоровье. Алина и Мал прекрасно знали, что это значит. Если один из них окажется одержимым болезнью, их разлучат. А пока они пользовались каждой минутой, чтобы быть вместе.       Алина, привыкнув к темноте, ещё раз посмотрела на Мала и он, озорно улыбнувшись, кивнул. Они потихоньку выбрались из каморки, сняли тяжёлые башмаки и, прижав их к себе, на цыпочках, но быстро и проворно побежали по коридору в западное крыло — барское, закрытое для детей.       Им просто нравилось здесь находиться. Помещения не отапливались и здесь было ужасно холодно зимой, но это ночное приключение стоило того, чтобы его испытать. Они блуждали по комнатам князя, рассматривая мебель, картины, пролистывая книги при свете свечи, которую Мал всегда прятал в карман простых холщовых штанов.       Им хватало буквально одного часа, чтобы насытиться роскошью и убранством, к тому же свеча догорала, да и жуткий холод гнал их в кровати.       На прощание Мал всегда осторожно пожимал руку Алины, и она скрывалась в комнате для девочек. Она обычно бесшумно проскальзывала к своей постели. Даже если кто-то и просыпался, то никому не было дела, где она шаталась после отбоя. А если спрашивали, то он врала, будто бы ходила в нужную комнату.       Но в этот раз что-то пошло не так. Едва они выбрались из барских покоев и бесшумно прокрались к спальням в восточном крыле, как услышали шаги на лестнице и тихие голоса. Мал схватил Алину за руку, и они притаились в нише.       — Ещё раз прошу прощения, что так поздно. Повозка в пути сломалась, и мы… — говорил незнакомый женский голос.       Мал, прислушавшись, показал Алине четыре пальца, она кивнула: судя по шагам, четверо человек поднималось по лестнице.       — Это ничего, — ответил прохладный голос Аны. — Только мальчик останется голодным до утра.       — Он потерпит. Правда, Саша?       Саша, кем бы он ни был, вслух не ответил.       Возле двери в спальню для мальчиков шаги остановились.       — Вот документы.       — Тестирование?       — Пройдено в прошлом году, — взволнованным шёпотом ответила незнакомка.       — Хорошо. Здесь его спальня.       — О, спасибо, — раздался шелест юбок и потом незнакомка заговорила ласково и нежно: — Милый, ты пока побудешь здесь, да? Я буду скучать по тебе, мой мальчик, — всхлип. — Будь умницей.       — Да, тётя, — ответил прохладный и даже как будто равнодушный голос.       — Ну всё, — нетерпеливо прервала Ана, и прислужница, которая, наверное, тащила сумку нового воспитанника, распахнула дверь.       Алина сжала руку Мала — сейчас они увидят, что его постель пуста.       Но то ли и Ана, и служанка сильно устали, то ли просто были невнимательны, вскоре они закрыли дверь и спустились вместе с незнакомой женщиной вниз, а новый мальчик остался внутри комнаты.       Алина и Мал переглянулись. Делать нечего, пора было ложиться. У Алины уже задубели ноги.       Мал, как всегда, сначала проследил, чтобы Алина первая скрылась за дверьми спальни, а потом сам осторожно прокрался в свою комнату. Спальни воспитанников были просторными комнатами, в которых близко друг к другу стояло по десять кроватей с неказистыми тумбочками между ними. Некоторым везло, и тумбочка запиралась на ключ — тогда можно было не бояться хранить в ней личные вещи и найденные сокровища: ленту для волос, гребень, ажурный носовой платок, красивые камни, засушенные цветы.       Мал бросил любопытствующий взгляд на новенького. Тот сидел на кровати, уставившись в окно. Ветки старой липы почти задевали его. В кромешной темноте ничего нельзя было толком разглядеть, да и новенький сидел спиной к Малу, так что ему ничего не оставалось, как поскорее забраться в кровать, укрыться одеялом и помолиться, чтобы ноги поскорее отогрелись.