Sammy's Little Soldier

Дин спит чутко, и просыпается, как только слышит, что Сэм откидывает одеяло и садится на своей кровати. За окном уже утро, судя по блядскому солнечному лучу, опять путешествующему по его щеке. Сэм какое-то время сидит, не двигаясь. Дин чувствует на себе его взгляд. Очень хочется открыть глаза и узнать, с каким именно выражением смотрит брат, но Дин по-прежнему лежит с закрытыми глазами, вытянувшись на спине на покрывале, и старается дышать ровно. — Дин, хватит притворяться, я же вижу, что ты не спишь. Сердце Дина сжимается от той бесконечной усталости, которая сквозит в голосе Сэма. Он открывает глаза. Сэм выглядит так же, как звучит — бесконечно устало. — Хей, — откашлявшись, говорит Дин. — Хей, — отвечает Сэм. Он не выглядит злым, обиженным, разочарованным или готовым собрать вещи и сбежать. Он выглядит усталым. Как будто вчерашняя сцена повторялась каждый вечер много лет подряд, и не вызывала уже больше никаких эмоций, только усталость. Дин не знает, что и думать. Сердце болит видеть его таким, но в то же время в животе порхают бабочки от радости, что Сэм не уйдёт. По крайней мере, не прямо сейчас. На всякий случай он уточняет: — Ты не сбежишь в Стэнфорд, если я сейчас пойду в душ? Сэм невесело улыбается: — Так просто ты от меня на этот раз не избавишься. И Дин уже готов плясать тустеп. Сэм не уйдёт от него, а со всем остальным они разберутся. Завтрак идёт заказывать Дин. Такое ощущение, что Сэму всё равно, что он будет есть, да и будет ли вообще. На месте вчерашней официанточки — полная чернокожая мадам с дредами, которая так бросает Дину на поднос тарелки с едой, как будто он как минимум потребовал зажарить её любимую собаку. За завтраком они молчат. Они молчат всю дорогу до полицейского участка. Дин не знает, что сказать и как извиниться, но Сэм, похоже, этого и не ждёт. Они молчат после того, как просмотрев все документы по делу, не находят ничего нового. Но это уже озадаченное молчание. Родственников у покойного не обнаруживается вообще. Дом и всё имущество завещаны нескольким, не связанным между собой, благотворительным фондам. Все возможные ниточки при ближайшем рассмотрении превращаются в тонкие нити тумана. Откуда О’Райли приехал в Детройт — никто не знает. Просто однажды объявился здесь, купил дом, устроился на работу и начал помогать всем. Кому-то по мелочи, кому-то буквально жизнь спасал. Никому ни в чём не отказывал. Обожал машины и копаться в них, и практически никогда ни с кого не брал деньги за ремонт. Кажется, он делал жизнь всех, с кем сталкивался, немного лучше. Спокойно ходил мимо уличных банд. Подкармливал бродячих собак. И неожиданно умер от страха. И в доме — ни малейших следов паранормальной активности. ТАК ЧТО ЖЕ МОГЛО ЕГО НАПУГАТЬ ДО СМЕРТИ? Или просто убить, не оставив следов? И главное — за что? — Поехали в крематорий, — решает Дин. — Мы ведь так и не посмотрели на его останки. В крематории всё по-прежнему — увядшие цветы, искусственные венки. Пожилой администратор, подслеповато прищурившись на их удостоверения, выдаёт им ключ от ячейки и, почесывая затылок, уходит обратно на пост. Дин открывает нужную ячейку и берётся за урну. Точнее, пытается за неё взяться. В ней должно находиться около трех литров почти невесомого праха, но Дин не может сдвинуть её с места. Он откручивает крышку прямо в ячейке и суёт руку в урну. Рука, вместо мягкого пепла, тут же натыкается на что-то твёрдое и холодное. Дин вытаскивает из урны монету. Золотую. Точнее, не монету, потому что она не отчеканена, а просто золотой кругляш, по виду достаточно старый и поцарапанный. Старший Винчестер присвистывает от изумления и достаёт из урны ещё пару таких же кругляшей. Судя по всему, урна наполнена именно ими. Дин поворачивается к брату, чтобы предъявить находку, и обнаруживает, что Сэм застыл, нахмурившись и кусая губу, явно о чем-то задумавшись. Дин видит, как расширяются его глаза от пришедшего в голову ответа, и невольно любуется тем, как красив его брат, когда его осеняет какая-то идея. — Дин, положи это немедленно обратно, закрой ячейку и уходим! Когда Сэм говорит таким тоном, Дин повинуется беспрекословно. Все вопросы можно будет задать потом, а сейчас — только делать то, что ему сказали. Они буквально выбегают на улицу и отходят подальше. — Сэм, в чем дело? — Ты не обратил внимание, что цветы там сегодня были уже другие? Последнее, на что обращает внимание Дин Винчестер — это на цветы. Особенно, на их виды. — То есть? — Вчера это были гвоздики и лилии. По виду — пролежавшие там уже все две недели. Но сегодня это были уже розы и гиацинты, и тоже завядшие! Как могли свежие цветы завянуть буквально за пару часов?! Дин честно пытается придумать ответ, который не включает в себя ведьм и вуду, но в итоге пожимает плечами. — Ладно, тогда смотри. В ячейку явно ставили урну с прахом, так? Потому что раз ты не смог это вытащить, то и ставить туда такую тяжесть никто не стал бы, сразу заподозрили бы что-то не то. Значит, что? Значит, наш сгоревший Мистер Совершенство превратился в горшочек с золотом! Дин пару секунд переваривает эту информацию. — Лепрекон?! Ты мне хочешь сказать, что он был долбаным лепреконом?! — И оставил свой последний дар, да. Но проблема не в этом. — Мы расследуем смерть долбаного лепрекона, который неизвестно сколько времени прожил среди людей, и одна Тинкербелл знает какие шутки с ними шутил, и проблема ещё и не в этом?! — Да, Дин. И что-то я сомневаюсь, что он шутил шутки с людьми… Ну так вот. Ты же помнишь легенды о золоте лепреконов? О том, что когда горшочек с золотом находили после смерти лепрекона, нашедшие жили после этого недолго и несчастливо. Это привыкли объяснять тем, что лепреконы проклинали своё золото перед смертью, и это проклятье постепенно убивало нового владельца. А теперь подумай — что происходит, когда одна мёртвая материя превращается в другую мёртвую материю? Не перевёртыш в человека в момент смерти, а именно когда мёртвое становится ещё более мёртвым? Когда нестабильные атомы испускают элементарные частицы, чтобы превратиться в другой элемент? Дин бледнеет. — Радиоактивный распад. — Бинго! Потому и умирали новые владельцы. Потому и цветы завяли с такой скоростью. Радиация. И мы сейчас поедем в мотель, отмоем тебя в душе и зальём тремя галлонами молока. А потом будем думать, что нам делать с этим «богатством». *** Пока Дин отмокает в душе и заливает в себя молоко, Сэм обнаруживает, что, к счастью, в Детройте всё ещё открыты хозяйственные магазины «Menards», и в них всё ещё есть листовой свинец, дозиметры и плотные резиновые перчатки. Свинец оказывается максимум 8 миллиметров толщиной, поэтому Сэм на всякий случай берёт несколько листов. Не помешает. Как и несколько пар перчаток. В мотеле они первым делом проверяют Дина и с облегчением убеждаются, что радиационный фон в норме. Старший Винчестер очень хочет пошутить, что «Маленького Дина» тоже нужно обязательно проверить, мало ли что, но не решается. Сэм хмур и сосредоточен. — Дин, а если я ошибся? Вдруг цветы завяли по естественным причинам? — Ну так отлично! Не нужно будет рисковать нашим сверхвысокоценным репродуктивным здоровьем! — Как будто оно ещё может нам понадобиться, — грустно шутит Сэм, и Дину очень хочется его обнять, но он благоразумно держит руки при себе. Парни режут свинцовые листы и обкладывают ими изнутри свой зелёный кулер для пива. В три слоя должно быть достаточно, если там фон не зашкаливает, конечно. Но тогда и от Дина сейчас бы фонило по-страшному. Возле крематория они намеряют 0,7 микрозиверт — немного выше верхней границы нормы. Значит, всё-таки фонит, и достаточно сильно. Внутри колумбария уже 11 микрозиверт — посетителям, которые придут на час, практически ничего не угрожает, а вот администратору через месяц придётся заказывать себе парик. Если ещё будет, на что его надевать. Надо бы поторопиться. Пусть на них несколько слоёв резиновых перчаток, но костюмы радиационной защиты просто так не добудешь, а без них люди беззащитны перед излучением. Сэм открывает ячейку и первым делом суёт туда дозиметр, и по его резко побледневшему лицу Дин понимает, что дело плохо. Вдвоём они всё-таки выволакивают урну и закрывают её в обвешенном свинцом кулере, кое-как дотаскивают его до импалы и заталкивают внутрь. Дин возвращается, чтобы закрыть ячейку, а Сэм измеряет фон возле кулера — жить можно. Хоть и недолго. Вернувшийся Дин ныряет за руль и бодро спрашивает: — Ну что, ищем пустырь и закапываем там? Сэм поджимает губы. — Он ведь всё-таки был человеком. Хоть и лепрекон. Дин закрывает рот и проглатывает все возражения, готовые сняться с языка. Они едут на кладбище. Ближайшее кладбище — Вудлон — оказывается всё на той же Вудвард Авеню, где завтра будет проходить выставка-ралли, и парни решают, что это хороший знак. Кладбище тихое, просторное и зелёное, с большим количеством деревьев. Лепрекону бы здесь понравилось. Они хоронят О’Райли — а это ощущается именно как похороны, а не как захоронение радиоактивных отходов — на краю кладбища, под раскидистым дубом. Хоронят глубоко, и на поверхности фон оказывается лишь чуть выше верхней границы нормы. Не страшно. Сэм находит поблизости плоскую дощечку и толстую палку, что-то пишет химическим карандашом на плоской поверхности, расщепляет охотничьим ножом верхний конец палки, вставляет в него дощечку и рукояткой всё того же ножа забивает палку в холмик, получившийся на «могиле». Дин подходит ближе. На дощечке чётким Сэмовым почерком написано: Дэрек О’Райли Настоящий человек с огромным сердцем Дин сглатывает. И тут ему приходит в голову мысль. — Слушай, Сэмми, а ведь он бы очень хотел, чтобы его любимый Fleetside завтра участвовал в ралли. В награду он получает сияющую улыбку, от которой плавится сердце. — Дин, ты гений! И Импала ведь тоже может участвовать! В итоге Дин звонит ван Хофену, чтобы зарегистрировать оба Шевроле на Woodward Dream Cruise, и голос лысого старшего менеджера ощутимо трескается, когда он понимает, чего именно от него хотят. — Спасибо, агенты. Жаль, мы сами не додумались. Дэрек бы очень это оценил… Они стоят над могилой ещё немного и поворачиваются, чтобы уйти, но через пару шагов Сэм вдруг останавливается и требовательно спрашивает: — И это всё, Дин? Умер и умер, похоронили и похоронили, конец дела, раз он не человек? — А что ещё мы можем сделать? Я понятия не имею, за какие ещё ниточки можно потянуть, чтобы выяснить, кто или что его пришило! — Был бы он человеком, мы бы испробовали всё возможное и невозможное, — горечь в голосе Сэма ранит не хуже ножа. Дин пару секунд подбирает слова. — Сэм, скажи честно, почему он так тебя зацепил? Сэм молчит — то ли не решаясь сказать, то ли собираясь с мыслями. — Сэмми?.. Сэм нехотя, опустив глаза, словно рассматривая что-то в зелёной траве под ногами, отвечает: — Потому что я тоже был… не совсем человеком. И тоже изо всех сил старался им стать. — Сэмми, это совсем другое!.. — Другое?! Ты назвал меня монстром, Дин! И сказал, чтобы я не возвращался! Ты действительно так считал, и, похоже, до сих пор считаешь, поэтому давай сейчас не будем выяснять, другое это или нет! — к концу своей тирады Сэм уже почти кричит, в покрасневших глазах — еле сдерживаемые слёзы. Сердце Дина ухает в пол. Он помнит это. Помнит, что ощущение было словно от прыжка в бездонную пропасть. Помнит, что отдал бы всё на свете, лишь бы те слова никогда не срывались с его губ. Помнит, как в голосовом сообщении извинялся за сказанное, понимая, что это не стереть никакими извинениями, но всё же пытаясь сделать хоть что-то. И тут до него доходит, что именно сказал сейчас его брат. — Сэмми, я был неправ. Я не должен был так говорить, и я ещё раз прошу за это прощения. Но как, как ты можешь думать, что я до сих пор так считаю?! — КАК?!. КАК Я МОГУ?!. — у Сэма срывается голос, по щекам текут слезы. Он выхватывает из заднего кармана телефон и лихорадочно что-то в нём ищет. А потом выставляет руку с телефоном вперёд, и Дин слышит собственный голос: «Слушай сюда, ты, кровососущий извращенец. Отец всегда говорил, что мне придётся либо спасти тебя, либо убить. И я тебя честно предупреждаю. Больше я не буду пытаться тебя спасать. Ты монстр, Сэм. Ты вампир. Ты — это больше не ты. И пути назад нет». Щелчок — конец записи. По мере того, как до Дина доходит смысл воспроизводимых слов, его лицо искажается ужасом. Он медленно отходит назад, пока не упирается спиной в ствол дуба. — Нет. Нет-нет-нет, Сэмми, НЕТ!!! Это не я!!! Лицо Сэма искривляет горькая усмешка. Он выключает телефон и молча прячет его обратно в карман. Нет. Как такое возможно?! Дин не знает, какая именно сторона это сделала, но он сейчас готов откопать всех ангелов и демонов из их нор и порвать на мелкие кусочки. Его трясёт от ярости. Как они посмели?!. И тут его догоняет другая мысль — Сэм. Сэм не знает, что это сообщение сфабриковано. Что есть ещё одно, в котором Дин извиняется и говорит, что они — семья, и это никогда не изменится, насколько бы плохо ни пошли дела. ВОТ БЛЯДСТВО. Все. Эти. Годы. Все эти долбаные годы Сэм хранил это голосовое и думал, что Дин считает его монстром. Как он при этом вообще мог с ним нормально разговаривать? Шутить? Работать? Прикрывать спину?.. Как можно каждый день рисковать жизнью ради человека, который считает тебя монстром?!. Дину хочется умереть. Он отлипает от дерева и делает шаг к брату. Тот тоже выпрямляется, но делает шаг назад. — Сэм. Сэмми, послушай меня, пожалуйста. Это был не я. Ты должен мне верить, Сэм! Я записал тогда совсем другое голосовое, я просил прощения за свои слова, потому что никогда так не думал! Они это как-то изменили! Сэм, ты должен мне поверить! Сэмми!!! Сэм молчит. Стоит, опустив руки, но больше не пытается отойти назад, когда Дин делает ещё один шаг к нему. И ещё один. И ещё. Пока не встаёт почти вплотную. Дин робко поднимает руку и проводит большим пальцем по щеке Сэма, стирая слёзы, которые непрерывным потоком катятся сейчас из его глаз. Сэм не отрывает взгляда от лица брата, словно ищет там что-то невероятно нужное. Осмелев, Дин поднимает другую руку и стирает слезы со второй щеки. Обхватывает голову младшего ладонями, держит мягко, осторожно поглаживая виски подушечками больших пальцев, чувствуя, что и у него самого тоже текут слёзы, и совершенно этого не стыдясь. — Сэмми. Прости меня. Я не знал. Я и подумать о таком не мог. Поверь мне, пожалуйста. О господи, Сэм!!! Дин наконец шагает ещё ближе и изо всех сил прижимает младшего к себе. Тот не отстраняется, наоборот, влипает в него, обхватывает длиннющими руками так, что Дин совершенно теряется в этом объятии, и со стоном прячет лицо в изгибе между шеей и плечом старшего брата. Он рыдает, как маленький ребёнок, навзрыд, сотрясаясь всем телом, вцепившись в брата, как в спасательный круг, наконец-то отпуская все эти годы горечи, сожалений и обиды, отпуская страх, что Дин в конце концов откажется от своего брата-монстра. Дин гладит его одной рукой по волосам и нашептывает на ухо какую-то успокоительную чушь, сам не понимая, что именно он говорит. По его собственным щекам текут слёзы, и он не удосуживается их стереть. *** Они всё ещё стоят, обнявшись, когда на телефон Дина приходит сообщение от ван Хофена с подтверждением их регистрации на завтрашнюю выставку-ралли. Сэм отпускает Дина и рукавом вытирает глаза. Дин трогает его за плечо: — Всё в порядке? Младший улыбается, хотя уголки его губ всё ещё подрагивают, и мягко отвечает: — Более чем. Ты не представляешь, сколько это для меня значит, Дин. Тот нервно усмехается: — Очень даже представляю. Чего я не представляю — это как ты всё это время держался… — Ну… Главное, что ты у меня был, остальное неважно, можно пережить. — Ох, Сэмми… Дин собирает себя в кучу и достаточно бодро (ну или хотя бы не дрожащим голосом) спрашивает: — Так что мы будем делать с тем уродом, который угандошил нашего Принца Чарминга? Где искать? У Сэма всё ещё красные глаза, но привычная (это кому как — сердце Дина, например, всё равно каждый раз при виде неё пропускает удар) белозубая улыбка всё же возвращается. Дин готов поклясться, что от неё на кладбище становится светлее. — Понятия не имею. Попробуем вернуться к версии Лугнасада? — Луган… Я это даже выговорить не смогу. Так что ты возвращайся, а я ещё где-нибудь покопаюсь. В номере Дин садится за обзвон консультантов-охотников в поисках новых идей, а Сэм, как влез с ушами в ноутбук ещё по дороге в мотель, так одни уши оттуда до сих пор и торчат. Все звонки Дина заканчиваются пшиком. Сэм занят и общаться не расположен, поэтому, заскучав, старший Винчестер решает сходить за ужином. Всё равно обед уже пропустили. Возвращается он не только с ужином, но и с приятно звякающим коричневым бумажным пакетом. — Есть новости? — Не знаю, Дин. Лугнасад посвящён богу Лугу — это бог солнца, создатель искусств и ремёсел, а наш рыжий приятель был настоящим мастером в своём деле. Может, тут и есть какая-то связь, но точно сказать не могу… Зато посмотри, что я нашёл. Сэм разворачивает ноутбук так, чтобы было видно брату. Дин наклоняет голову, внимательно рассматривая… что-то. — Так, и на что это я смотрю? — Это ритуал призыва лепрекона. Такой же, какой использовал тот чувак с часами, мистер Бреннан, в Индиане, помнишь? Ещё бы Дин не помнил. Только, пожалуйста, не напоминайте ему больше о его приключениях в этом грешном Элвуде, штат Индиана. — Ладно, и зачем он нам? — Ну… Я просто подумал, а вдруг этих лепреконов не так много, и нам попадётся тот, который знаком с О’Райли. И можно будет что-нибудь про него узнать. — Другие варианты есть? — Похоже, нет. — Тогда работаем. Только это, Сэм, на них ведь не действует демонская ловушка? Чем мы собираемся удержать сукина сына? Сэм подмигивает брату и поднимает со стола солонку. Соль не просто рассыпана, а замыкается классическим кругом, ритуал призыва и обратный ритуал выписаны на отдельные бумажки аж в двух экземплярах, на столе наготове лежат серебряный нож, обычный нож, мачете, два кола (один с кровью ягнёнка), демонский клинок, заряженный каменной солью шотган и беретта с серебряными пулями. Вооружаться — так вооружаться. В мини-холодильнике стынет нетронутый ужин. Братья переглядываются, кивают друг другу, и Сэм начинает ритуал. Практически сразу воздух посередине соляного круга идёт волнами, чем дальше — тем всё более частыми, пока, к тому моменту, как Сэм прочитывает последние слова, не раздаётся в стороны и не выплёвывает на пол рыжего невысокого толстомордого крепыша с тонкими, подкрученными, не менее рыжими усиками. Контраст между аристократическими усиками и общей рабоче-крестьянской бульдожностью пришельца был бы довольно забавным, если бы не взгляд, которым одаривает их рыжий. Взгляд, в котором нет ничего, кроме чистой, незамутнённой ненависти. Он даже не смотрит на рассыпанную перед ним соль, когда садится по-турецки и начинает перекладывать крупинки. Молча. Не отрывая всё того же взгляда от своих похитителей. Сэм откашливается. — Как тебя зовут? Рыжий молча показывает ему средний палец, продолжая перекладывать крупинки соли второй рукой. Сэм поднимает брови и оглядывается на Дина, как бы предлагая полюбоваться на эту картину. Дин прилежно любуется, поигрывая ножом — подбрасывает его так, чтобы он перекувыркнулся в воздухе и снова упал рукояткой в ладонь. Сэм пробует зайти с другой стороны. — Я Сэм, это — Дин. В этом городе жил один из ваших. Такой, коротко стриженный. Очень любил машины. Здесь его звали Дэрек О’Райли. Не знаешь такого? Рыжий скалит зубы, как будто хочет вцепиться им в глотки, но всё-таки отвечает: — От вас двоих несёт его золотом. Это хорошшшо. Недолго проживёте. — Слушай, если ты сейчас так на нас злишься из-за этого золота, и считаешь, что это мы его убили, то ты не прав. Мы наоборот — пытаемся найти убийцу, и хотели попросить тебя о помощи. Рыжий изумленно открывает рот — и начинает хохотать. Он смеётся, хрюкает, булькает и стонет, валится на спину, и никак не может остановиться, пока не начинает икать от хохота. — Вы (ха-ха-ха, ик)… убить (ха-ха-ха, ик)… и меня (ха-ха-ха, ик)… о помощи (ха-ха-ха, ик)… Через какое-то время он постепенно успокаивается. Парни терпеливо ждут, Сэм — скрестив руки на груди, Дин — подрезая ножом ногти. Внезапно, без всякого перехода, рыжий снова включает режим берсерка и слепящую ненависть во взгляде. — Людишшшшки, — презрительно тянет он. — Думают, что способны убить лепрекона. Лепрекона! Ха! Нас может убить только тот, кто нас создал! — Луг? — быстро вставляет Сэм. Рыжий шипит от ненависти и машет указательным пальцем с длинным острым ногтем: — Не упоминай имя ОТЦА! Ты, срань на полу мироздания! Грязная обезьяна! Это всё вы! Это из-за вас он сбежал! Всё твердил, что вы не такие, какими мы вас считаем! Хотел жить здесь! ЗДЕСЬ!!! — он буквально выплёвывает последнее слово. — Среди этой грязи! — И вы его убили. Сэм не спрашивает, он уже знает ответ. — Не мы. ОН. Палец с острым ногтем указывает в потолок, чтобы не было сомнений, кто это — ОН. ОТЕЦ. Кто же ещё. — А вы теперь сгниёте с последним даром лепрекона! — рыжий злобно щерится, не переставая перекладывать крупинки соли. — Ух, с каким бы удовольствием я вас сейчас разорвал, если бы не это! Он, наконец, переводит взгляд на соляной уже полукруг и яростно хлопает по нему ладонью. — Мерзкие, вонючие насекомые, из-за вас он… — рыжий заканчивает чем-то подозрительно похожим на всхлип. В номере тихо. — Дин, давай, — наконец говорит Сэм. — Дело закрыто. — Может, нашпигуем его серебром перед возвращением домой? — Нет. Не хочу руки марать. Дин читает обратный ритуал, пока Сэм следит как лепрекон, опустив голову, всё медленнее передвигает крупинки, время от времени что-то стирая со щёк свободной ладонью. Кажется, все трое знают, что именно стирает со щёк рыжий.