Том I Обещанные

      Дракула словно окатили водой и он, будто бешеная собака, сорвавшаяся с цепи, побежал в покои жены. Михай всеми возможными и невозможными способами пытался убедить господина в том, что всё будет хорошо, но тот попросту не слушал. Шатаясь из стороны в сторону, князь пытался вспомнить дорогу, когда перед глазами всё плыло, превращаясь в кашу. Благо, пожилой боярин направлял его, чтобы не дай боже тот упал, переломав все кости.       — Осторожнее, сударь, осторожнее! — молил он, ошиваясь подле. Тело давно не молодое, не крепкое, как у Влада, а посему догнать было трудно. Несясь как окаянный, государь не замечал на пути ни служанок, что вскрикивали от ужаса, ни бояр, потрясённых новостью и решивших помочь по доброте душевной.       Ворвавшись в покои жены, мужчина увидел картину, заставившую его ужаснуться. Покои пустовали, а княгини не было и в помине. Всё это походило на страшный сон: потерявшиеся дети, жена, — он остался совсем один, лишившись всего, что имел.       — Василиса… — шепнул одними губами.       Казалось, что сердце вдруг замолчало. Князь не слышал биения, до его слуха ничего не доносилось. Чудилось, что вокруг тьма. Густая, дьявольская и всепоглощающая, затянувшая его по самую голову. Влад, сам себя не помня, стал бежать в неизвестном направлении, больше напоминая маленького мальчишку, заблудившегося и всеми силами пытавшегося найти дорогу домой.       Государя ничего не волновало. Главной целью была, в первую очередь, семья, жена и двое маленьких детей. Нет, не просто детей, — наследников. В порыве нараставшего с каждой минутой гнева мужчина успел обвинить Раду, думая, что возможно именно она сотворила нечто ужасное, чтобы помучить его ещё немного.       Но доводы эти сразу же испарились, стоило ему лицезреть ненаглядную жёнушку перед собой. Он кинулся к ней, вцепившись мёртвой хваткой, легонько потряхивая.       — Василиса! — воскликнул князь. — Княгиня моя, это правда ты? Это ты?       Молдавская княжна ничего толком не поняла и потупила взгляд, глядя на мужа, как на сумасшедшего, пока тот в порыве нежности не принялся обнимать её на глазах бояр. В замешательстве была и служанка, которой повитуха велела не спускать глаз с госпожи, однако девушка молчала, дёрнув краешек губ в доброй улыбке, чего не скажешь о княгине. Василиса вовсе не стыдилась прелюдий, но считала такое поведение неприсущим для него. Это немало настораживало, но, учуяв резкий запах вина, женщина поняла, что нужно было делать.       — Я, мой князь, я, — похлопывала по спине, а когда хватка ослабла, позволив высвободиться, то она и вовсе улыбнулась. — Всё хорошо, всё позади, — нежная рука легла на щёку, поглаживая щетину. Голубые глаза господаря заблестели от радости, княгиня будто видела перед собой не мужчину, а маленького мальчика, радовавшегося скорому возвращению матери. Руки жены мягкие и тёплые, поэтому князь невольно вспомнил мать, успокаивающую его такими же прикосновениями.       Бояре, ставшие невольными свидетелями сего переполоха, молчали будто бы их совсем не было. А что ж им делать? Слово вставить они не могли, да и нечего было говорить. Один лишь счастливый лик господина даровал упокоение душе. Но вдруг Влад широко распахнул очи, словно вспомнив что-то.       — А дети? — спросил он, перейдя на шёпот. — Дети где?       — Спят, — тон сдержан и твёрд.       Василиса поступала как должно поступать жене государя — держала себя в руках, не позоря ни себя, ни мужа перед поданными. На овальном лице не было и тени страха, испытанного ею в покоях Мирчи часами ранее. Нет даже слёз, коих княгиня пролила в попытках найти сыновей. Нет широкой, лучезарной улыбки, что, как лучи солнца, дарила особое тепло двум маленьким княжичам. Лишь сдержанность, которая присуща настоящим княгиням. Меж тем Влад, всё не унимаясь, глядел по сторонам, пока снова не воскликнул:       — Покажи. Отведи меня к ним, я должен их увидеть!       — Они спят, государь, — осторожно напомнила женщина. — Не думаю, что вам стоит…       Влад, услышав отказ, помрачнел. Он не мог перебороть острое желание внутри себя. Не после слов Рады. Мужчине всё казалось, что речи были произнесены не просто так, князь счёл это намёком и боялся, что старая ведьма как-то навредит детям. Но разве она способна? Разве бабушка может причинить вред внукам? Господарь не знал. Неизвестность — вот, что губило человека во все века, заставляла идти его на риск, вынуждала ставить на кон всё, что есть, для того, чтобы наконец рассеять густой туман, узнать, что будет дальше. Дракул явно не был исключением.       — Отведи меня к сыновьям, — самый настоящий приказной тон, резко сменившийся в шутливый минутами позже. — Или у тебя есть, что скрывать, дорогая супруга?       Молдавская княжна изрядно смутилась, но перечить не смела. Женщина дёрнула подбородком, затем глянула на бояр, что просто пожимали плечами и негласно говорили ей смириться с прихотью мужа, ибо упрямство господина было настолько велико, что иного выхода просто не было. Помощь пришла откуда не ждали: Анька, молчавшая до сей поры, вызвалась сопроводить господаря до покоев княжичей.       — Позвольте, — промолвила она нежным голосом, параллельно подхватив Дракула за локти. Удивительно, как такая хрупкая особа смогла удержать тяжеловесного мужчину, — исполнить Вашу просьбу, господин.       И служанка унеслась настолько быстро, что княгиня глазом моргнуть не успела.       — Государыня, — тихо обратился Михай, напоминая, что бояре всё ещё были здесь и недоумевали, что им делать дальше. — Разрешите нам покинуть замок.       Василиса, будто только очнувшись, расправила плечи, повернувшись лицом к знати. На женщину глядели десять пар глаз, в которых отчётливо читалось недоумение. Бояре ждали, но княгиня не знала чего именно. Молчание явно затягивалось, а в голове государыня перебирала множество слов, которых не могла соединить в одно предложение.       Соберись, Василиса! Ты — княгиня!       Княгиня. Сколько смысла сосредоточено в одном слове, сколько власти даёт титул. От этого становилось страшно, страшно было осознавать, что теперь ты несёшь ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь других. Казалось, что только сейчас она поняла всю тяжесть их с Владом бремени. Бремени их детей. Мирча, Влад и даже неродившийся плод в её чреве рано или поздно вырастут, тоже станут господарями Валахии, а значит, им придётся пройти тернистый путь. Из дум Молдавскую княжну вывели те же бояре, которые до сих пор ждали хоть слова.       — Можете идти, — это всё, что она смогла произнести, однако оказалось, что данных слов хватило для того, чтобы мужчины согнулись в прощальном поклоне.       — Благодарим Вас, государыня! — хором гаркнули бояре.       — Присмотрите за государем, княгиня, — обеспокоено промолвил Михай перед уходом. — Я нашёл его в тёмном уголке. Господина явно что-то нехорошее тревожит, вы и сами видели.       На всё это женщина многозначительно кивнула, то ли подтверждая, то ли благодаря старого боярина за предостережение. Михай, повторив жест, последовал за остальными, исчезая в полумраке замка. Женщина до сей поры не видела бояр, но этот казался ей очень добродушным человеком, тем, кому можно было доверять. Старик будто бы притягивал людей к себе, сковывал внимание сиплым голосом. Василиса усмехнулась мыслям и, чуть погодя, поспешила вслед за мужем.

***

      Василиса не врала, княжичи действительно спали, укутавшись в пледы из меха. Князь не стал тревожить детей, только смотрел на них со стороны, облокотившись о дверной косяк. Осознание того, что наследникам ничего не угрожало, даровало Владу блаженное облегчение и неописуемое счастье, ведь это значило, что Рада не тронет Мирчу и Влада. Она не тронула бы. Влад бы не позволил. Не простил бы себе их смерть.       Только попробуй, мама. Снесу голову на месте, даже не посмотрев, слышишь меня?!       Нет, не слышала. Ворона была далеко в неизвестности. Но Дракул был уверен, что найдёт её, где бы та не находилась, с кем бы не жила, как бы хорошо не пряталась, он был уверен, что найдёт, а если это случилось бы, — то устроил бы ведьме самый настоящий допрос. Яснорада всегда бежала от правды, потому что точно знала: истина погубила бы всё, даже её саму.       Первым его вопросом был бы:       — Ты скучала по мне?       Да, глупо, но это правда. Он хотел узнать, скучала ли она по нему, вспоминала ли, молилась ли за него. А Дракул ведь молился. Каждый божий день просил у Господа вернуть ему мать, а на отца князь и вовсе не смотрел. Всяких женщин, что окружали их, даже мачехами не называл.

***

      — Ненавижу тебя! — кричал ещё совсем юный княжич на великого князя Мирчу в порыве ярости. — Из-за тебя она ушла от меня! Ты забрал меня у неё, лишил семьи!       — Рада тебе не мать, — ровным тоном чеканил на это князь. Влад же стоял молча, кусая губы до боли, что пожирала изнутри, переворачивая всё наизнанку. Что он мог возразить? Ничего. Всё, что мог сделать княжич, — стоять и соглашаться, дабы не впасть в немилость. Отец, помолчав ещё немного, вбил последний гвоздь, после меж ними мгновенно образовалась бездонная пропасть. — Через месяц ты поедешь в Буду, ко двору Сигизмунда.       Сердце мальчика окончательно разбилось. К глазам подступили слёзы, которые тот пытался скрыть, ибо они были признаком слабости для него, признаком беспомощности. Было горько, обидно, ведь, по большому счёту, княжич не мог решить свою судьбу. Всё уже решили. Осознание того, что придётся покинуть родную Валахию, проститься с братьями, — убивало, ранило до глубины души. Но кому нужна его душа? Никому.       — Братья… они знают? — чуть всхлипывая, спросил Влад. Ответ был вполне предсказуем.       — Нет. Пока нет. Можешь сам сказать им об этом, когда придёт время.       В качестве ответа князь Мирча получил краткий кивок. Влад был благодарен, что сейчас ему дали выбор, не решили за него, рассказывать или нет. Он был вправе сделать это самостоятельно. И княжич расскажет, непременно, но только одному единственному, тому, кого считал настоящим братом — Раду. А что до остальных двух… они будут только рады, мол, наконец избавились. Мальчик был уверен, что Александр даже подшутил бы над ним, а Михаил закатил бы пир, посчитав этот день вторым Рождеством.       Выслушав всё, великий князь Мирча направился к выходу, однако мужчину остановил всё тот же дрожавший голос сына-бастарда.       — Господарь, — начал он, сжимая ладонь в кулак. — Вы сказали, что Рада мне не мать, так позвольте узнать, кем она была, — осознав, что отец не понял вопроса, княжич поспешно исправился, перефразировав его. — Кем была моя настоящая мать?       Ответа Влад не получил, вернее, ответ был, но не таким, каким должен был быть.       — Она умерла, — вот так сразу, в лоб и без лишних слов. — Я не помню её. Мы виделись лишь раз, а после появился ты вместе с запиской от неё. Твоя мать убила себя.       Убила. Саму себя. Согрешила. Это всё не вмещалось в сознание десятилетнего мальчишки, что только познавал жестокость мира: первое предательство и боль. Теперь же отступничество Рады казалось ему логичным, ведь даже родная мать отказалась от него, что уж там говорить о той, которая воспитала. Будто бы заранее зная исход сказанных слов, Мирча успокаивающе добавил:       — Не из-за тебя.       Но какая разница? Владу было достаточно только слов о её поступке, чтобы начать винить себя в случившемся. Переложить ответственность на себя, изначально понимая, что не он заставил женщину сделать это.       — Оставьте меня, — взмолился княжич вдруг. — Оставьте.       Государь послушался, переступил порог, закрыв за собой дверь, будто зная, что последует за этим. Слёзы — вот, что из этого вышло. Слёзы, которые душили и которые юный княжич не мог остановить. Забившись в угол, тот схватился за голову, вырывая клочки волос. Истошные крики, смешавшиеся с кашлем; одни и те же слова.       — Мама, зачем же ты так?! Что же я вам такого сделал?!       Здесь, в полутьме, сидел мальчик, окружённый тенями, собственными страхами, что мучали каждый день. Он был один. Больше не было тех, кто мог бы помочь встать с колен, утереть слёзы и идти дальше; не было той, кто мог бы дать совет, кто мог бы спасти от участи заложника. Грудь Влада то поднималась, то опускалась от прерывистого дыхания, сердце же билось настолько быстро, что, казалось, вот-вот выскочит. Княжич этого и хотел: вырвать сердце, чтобы ничего не чувствовать, чтобы не быть преданным вновь, не исполнять роль разменной монеты, которую можно было передать из рук в руки.       — Не хочу быть княжичем, — выпалил тихо, будто боясь, что его могут услышать. — Не хочу быть княжичем. Не хочу, не хочу, не хочу! Хочу быть сыном боярыни Яснорады, братом Наркисы. Не хочу быть княжичем.        Вскочив с места, он быстрым шагом подошёл к сундуку и, с трудом открыв его, стал разбрасывать вещи на пол со звериной яростью, с отвращением глядя на кафтаны с золотой вышивкой, сотканные специально для него. Влад чуть ли не рвал их, приговаривая сдавленное «ненавижу», высвобождая рвавшую его изнутри боль. В эти минуты он боролся с желанием сжечь весь замок к чертям собачьим, но осознание пришло быстро: Влад не сможет, не посмел бы сотворить такое зверство. Как бы сильно не пылала ярость в глубине души, так нельзя. Неправильно. Грешно.       Бессилие — вот, что остановило его. Княжич нутром чувствовал собственную ничтожность. Неспособность хоть слово вставить поперёк. Трусость, раз не мог противостоять братьям, защитить себя. С грохотом упав на колени, Влад снова заплакал, на сей раз бесшумно, закрыв рот ладонью. Согнулся, изнывая от жгучей боли.       До ложа своего он так и не дошёл. Уснул прямо на полу в окружении одежд, которых поклялся никогда больше не надевать.

***

      — Мама зачем же ты так со мной? — повторил он, уже повзрослев. Господарь не знал, кому именно он посвящал эти слова: той, что умерла, даже не посмотрев на него, или той, что, будучи живой, боялась его больше, чем огня. Впрочем, это было совсем не важно, ведь сейчас он не просто брошенный мальчишка, он — господарь Валахии, решающий судьбу всех, как когда-то отец решал его собственную. Влад жалел лишь об одном: он хотел бы, чтобы Мирча видел его, сидящем на троне, правившим его народом. Ему Влад задал бы один единственный вопрос:       — Ты гордишься мной, отец?

***

      …От мыслей Дракула оторвал голос жены, буквально вытащил его из болота, в котором тот уже тонул. Василиса всячески дёргала, просила пойти в покои и немного поспать. Служанка твердила то же самое.       — Ну же, князь мой, пойдём в покои.       Для мужчины же всё было как в тумане: он больше не различал лиц, по-прежнему не понимал, где находился, не мог связать слова между собой оттого, что мысли путались.       — Василиса, княгиня моя, мне нужно поговорить с тобой, — пьяно пробубнил господарь, пошатываясь. Княгиня же, подыгрывая, одобрительно кивала, а сама так и приговаривала:       — Конечно мы поговорим, княже, но только позже. Вы только отоспитесь!       — Да, так будет правильно! — поддакивала Анка, волоча мужчину за собой. Дракул шёл за ними, не разбирая дороги, словно тряпичная кукла, которую дёргали за нужные нитки. — Вот так, легонько…       Внезапно мужчина усмехнулся.       — Женщины… Какие же хитрые они создания. Но ты, Васька, не такая, не-ет, ты добрая, наивная, но что самое главное — моя и ничья больше! Моя золотая жёнушка, моя…       «Васька» — Влад называл так княгиню только один раз: когда подшутил над ней в день их знакомства. Ей обращение ужасно не понравилось и она в довольно грубой форме попросила своего будущего жениха не называть её так, мол, подобное именование не подходило Молдовской княжне. Княжич намёк понял, а после извинился, поцеловав тыльную сторону ладони. Но если тогда он сказал это по незнанию, то сейчас Валах говорил это из-за вина в крови. Будь муж трезвее, Василиса дала бы ему вполне справедливое замечание, но сейчас оно было попросту бесполезно. Пришлось проглотить. Василса выдавила из себя улыбку.       — Спасибо, княже.       Только когда всё закончилось, Василиса смогла вдохнуть полной грудью. Господарь спал самым крепким сном, не помня себя. Дети тоже находились в безопасности, и теперь можно было не волноваться, побыть в блаженном одиночестве. Княгиня лежала, опираясь спиной на спинку кровати, с нежностью щупая живот.       — Жду не дождусь нашей встречи, дорогуша, — нежно промолвила та и получила пинок в качестве ответа. — Я так полагаю, это «я тоже» с твоей стороны, — как бы странно это не выглядело, Молдовской княжне нравилось разговаривать с ещё неродившимся ребёнком, она находила это занятие очень полезным. — Знаешь… ты меня очень напугал сегодня, представляешь? Но я не виню тебя в этом, ты ведь не хотел пугать свою мать, да? Вот и я думаю, что не хотел. Но твои братья тоже отличились, ослушались меня. Как думаешь, мне стоит их прощать? Пни меня, если считаешь, что нужно их простить, — ощутив пинок изнутри, она усмехнулась, обвив живот обеими руками, будто обнимая. — Какой же ты у меня добрый, уверена, ты будешь очень послушным ребёнком, нежным, тем, кто будет любить родину. Таким, как братья.       Княгиня выдохнула, представляя, как возьмёт очередного красного младенца на руки, вдохнёт его запах, поприветствует, как делала это сначала с Мирчей холодной зимой, а после и в осень с Владом. Сейчас же она была уверена, что встретит своё маленькое чудо не позже весны, но так или иначе она знала, что рождение ещё одного ребёнка принесёт всем самое настоящее счастье.

***

      После того, как государыня распустила опьяневших гостей, те стали перешёптываться о князе, но что было на слуху и на устах, так это слова боярина Василе, возомнившего себя советником, глядящим на всех свысока. Пока остальные кряхтели, будто утки, Василе уверенно шагал к выходу, держась вдалеке от них. Он словно монах отрёкся от вина, веселья и теперь же вовсе отделился, чужак словно, будто не знал братьев по чину.       — Сам не свой он, не нравится мне это, — тихонько шепнул один второму, а другой и ответил, смеясь:       — Да нет же, взгляни: такой же хмурый, всеми недовольный, считает себя главным. Гневается, что всё не по его желанию идёт, вот и все дела! А чего это ты о нём беспокоится стал, а, Драгош?       Мужчина недобро, с подозрением взглянул на Василе, выискивая зорким глазом нечто странное — то, что могло бы выдать истинные намерения. Не вышло. Ничего необычного тот так и не нашёл. Драгоша вдруг осенило: зачем же догадки строить, ежели можно спросить? Именно с такими мыслями, толком не ответив на заданный вопрос, боярин отделился от толпы, бегом догнав Василе. Зная его нетерпимость к загадкам, боярин решил не ходить вокруг да около, задав вопрос с ходу:       — Что ты задумал, проклятый?!       Боярин Драгош недоумевал, как мужчина, стоявший напротив, решился на подобные дерзкие слова, но, как оказалось, Василе был равнодушен к косым взглядам и чуть ли не к прямым осуждениям.       — Это наше с господарем дело — не ваше, — махнул рукой, будто отгоняя от себя назойливых мух, что неустанно жужжали над самым ухом. А ведь таковыми он и считал тех, кто влезал в не положенные им дела. Тот был назойлив настолько, что в один момент боярину захотелось как следует размять руки об пухлое лицо с козлиной бородкой. Но он сдержался, вспомнив, что таким образом опорочил бы честь семьи. Вместо этого он вдохнул побольше воздуха в грудь и с хмурым видом зашагал дальше.       — А что ж жена твоя скажет, Василе? — крикнул Драгош за спиной. — О ней ты хоть подумал? Что ей без мужа делать, ежели головы лишишься? А дети?       — Не тебе о них печься, займись делом, — процедил он, оставляя брата своего в сплошном неведении. — И постарайся не сдохнуть, — последние слова вырвались из уст злым шёпотом, по-настоящему звериным, но они уже были произнесены и пророчества не миновать.       Всю дорогу до дома Василе думалось о домашнем очаге, детях, о жене, которую, как казалось самому боярину, он предал, вонзив нож в спину. Он обещал бросить гиблое дело, забыть, продолжать служить князьям в качестве верного боярина. Он обещал. Обещание, которое мужчина успел нарушить. Как же теперь Наркисе в глаза смотреть? Как женою называть? Неизвестно. Уже ночь на дворе, над головой лишь луна освещала путь его, и тогда мужчина подумал: все поди спят, а жена моя и глазом не моргнёт, ждёт, а там спросит, как пир прошёл, тогда что? Лгать пришлось бы, а ложь тот не любил, но пришлось бы. Да и Илинка не смогла бы принять или же понять данное, поскольку мала ещё. Горестно выдохнув, боярин почесал затылок.       — Верно мой заклятый враг Петру говорил, что у меня нет сердца. Только такой человек может использовать дочь в корыстных целях.       Отмёл боярин мысль поганую, да что-то дурно стало оттого, что соглашался со словами чёрта рогатого.       Чтоб пусто было! — и сплюнул.

***

      Меж тем в боярском доме царила мертвенная тишина. Наркиса сидела на кровати, глухо всхлипывая. А причина была вот в чём: узнала она об Александре, дети рассказали. Поначалу Дмитрий не желал рассказывать, всячески отпирался, но, завидев матушкины глаза, тут же сдался и рассказал:       — Я хотел уйти, дабы меня не выявили, но когда услышал знакомый голос, то обомлел. Это была она, матушка!       Сын упал на колени, с нежностью накрыв их своими. Наркиса тихо всхлипывала, не веря в услышанное. Мотала головой, всячески отрицала то, что там, в замке, всё ещё находилась неуспокоенная душа её угасшего солнца. Матери искренне хотелось верить, что её дочь в лучшем из миров. Где нет боли, страданий и тоски. Но это было неправдой, лишь иллюзией, которой та обманывала себя. Пыталась унять неизмеримое желание увидеть Александру. Хоть одним глазком. Но не смелости всё-таки не хватило.       Перед глазами маячил образ маленькой девочки со светлыми волосами, чей голос был настолько звонок, что мог сравниться лишь со звоном колоколов. Большие карие глаза глядели прямо в душу, выворачивая всё наизнанку, ведая тайну. В ушах всё ещё звучали самые частые, а потому самые любимые слова:       Матушка моя!       Вспомнился день, когда Александра произнесла первое слово. О, какое же это было счастье для материнского сердца! В сознании всплыл день первых шагов: таких неуверенных, до безумия желанных. Вся жизнь у неё была впереди, но она оборвалась так быстро, что даже глазом моргнуть не успели. Наркиса вскинула голову, пытаясь сдержать слёзы. Не получалось, ни черта не получалось.       — Не нужно было, — голос предательски дрожал. — Не нужно было отпускать туда.       — Ты поступила правильно, — отбил сын, гладя костяшки пальцев. — Ты права, матушка.       Ведь правда. Благодаря путешествию Илинка стала на шаг ближе к своей судьбе, от которой, как бы сильно ни хотелось, не убежать, а он… наконец увидел её. Воочию, обнимая, вспоминая давно забытое прошлое. Об одном лишь жалел: что мать не сможет увидеть дочь или не захочет вовсе.       Боль ещё не утихла.       Так они просидели в мертвенной тишине, лишь глядя друга на друга. Без всяких слов. Дмитрий знал, насколько трудно приходилось матери, посему он был крайне нежен и ласков. Он целовал её нежные руки, наслаждаясь их теплом. Таким родным, до боли нужным теплом…       Блаженную тишину нарушала молодая цыганка — Войка. Завидев её, Демитру встал с места, с недоверием взглянув на девушку, задавая немой вопрос. Та неловко улыбнулась, и чуть отдышавшись, выпалила:       — Боярин вернулся.       Наркиса оторопела, тут же посмотрев на сына чуть ли не с ужасом. Боярский сын всё понял и со скоростью света помчался к ложу бабушки, заранее зная, что Илинка находится рядом. Кому как не Яснораде интересоваться походом в замок князя, в конце концов это именно её веление, её желание. Дмитрий бежал, пока не увидел перед носом огромную дубовую дверь.       Ну, смелей!       И дверь со скрипом отварилась.       Дмитрий оторопел, увидев перед собой Илинку, что с особым интересом рассматривала различные травы, называя их поимённо:       — Луноцвет, самоцвет, крыжовник, — рядом же сидела Яснорада, которая гладила внучку по макушке, будто хваля за правильное именование. Рада была довольна, улыбалась до самых ушей и даже смеялась. Дмитрий не смел прерывать их, просто не смог, но Илинка сама заметила его, внезапно повернув голову.       — Братик! — воскликнула она, спустившись с кровати. Подбежала и крепко-крепко обняла. — А мы с бабушкой тут учимся травы различать.       — Я заметил, — взгляд зацепился за старуху, что молча наблюдала со стороны, и как ни в чём не бывало продолжала разбирать травы. Конечно, в глубине души юноша знал, что это должно было случится, но никак не ожидал, что это произойдёт слишком быстро. А ведьма, видать, времени зря не теряла, отхапала внучку к себе сразу же, как за порог ступили, мол, хочешь красивых цветков покажу. Дмитрий даже не сомневался в том, что сестра рассказала всё как на духу, искренне веря в праведность действий. — Ну и что? Научилась различать?       — Да! — гордо заявила девочка, довольная и воодушевлённая проделанной работой.       — Так ты и зелья научишься варить. Бабушка знает в них толк, так ведь?       Давил на больное, прожигая взглядом. В нём было сосредоточено всё: гнев, боль, недоумение, недоверие. Всё, кроме ненависти. Это было слишком большое чувство, слишком сильное, на которое Дмитрий был попросту не способен. Сколько бы обиды не было в его душе, внук не смог отвергнуть её, он ещё надеялся, что всё наладится. Ждал, но никак не делал шагов навстречу. Боялся ли? Неизвестно даже ему самому. Так или иначе Рада не держала зла на мальчишку, зная тяжёлый, можно сказать, капризный характер.       — Внученька моя умна не по годам, стало быть, научится.       Ворона не отступала. Всегда достигала своей цели, какие бы жертвы не требовалось. С каждым днём всё больше ощущая дыхание смерти, та отчаянно нуждалась в наследнице; в той, кто мог бы продолжить её путь, сохранить в себе магию, что боярская семья хранила как зеницу ока. Конечно, наследницей могла быть Наркиса, и она бы стала ею, если бы не зареклась не колдовать, пытаясь изгнать из своего тела поганую магию, которая, по её же словам, загубила всю её жизнь. Вся надежда была лишь на младшую внучку, в силу своего возраста не понимавшую всю свою важность. Илинка — главный козырь, главный игрок, главная мишень. И не учить её Рада не могла. Она была должна. Обязана.       — Отец вернулся, — отрезал юноша вдруг. — Вот, за Илинкою пришёл. А вы? Пойдёте встречать?       Кивнула.       — Пойду, но ждать не нужно. Идите, — махнула в сторону двери, улыбаясь слабой улыбкой. Илинка кратко кивнула то ли соглашаясь, то ли благодаря за проведённое время. Взяв сестру за руку, юноша потянул её за собой, не глядя назад. А Илинка ещё долго смотрела на старенькую бабушку, слыша её голос в голове.       Это только начало. Ты станешь ведьмой, самой сильной из нас. Обещаю тебе.