Аутист/ Девять месяцев тишины

Билл сидел на кровати и молча смотрел на собравшихся родственников. Он совершенно не понимал, что они говорят, и только наблюдал, как сжимаются, растягиваются, раскрываются, опять складываются губы бабушки, которая всё говорила и говорила. Потом выступала Карла, тётушка, кто-кто ещё. Мальчик сидел без движения, чувствуя, как его вдавливает в поверхность кровати неведомая и неумолимая сила. От нахлынувшего смятения и отчаянья он почти перестал соображать и, как ещё совсем недавно, чувствовал себя одиноким и беспомощным. То, что произошло несколько часов назад, мальчишка вспоминал, как дурной сон. Поздно вечером к ним позвонилась полиция, потом приехали властные и суровые дамы из опекунского совета, затем многочисленные родственники и, наконец, отец. Биллу казалось, что это всё наваждение, его слишком разыгравшееся воображение, что сейчас он проснётся, протрёт глаза, и мучительное, навязчивое явление исчезнет. Опешившего и перепуганного Тома забрали в полицию. Когда на него надели наручники и повели на выход, с Биллом случилась истерика. Он с такой силой вцепился в брата, что его не сразу смогли оторвать, и ещё долго боролись с обезумевшим от горя подростком, когда он, плача, попытался бежать за полицейской машиной. Дальше он помнил уже совсем смутно. Приехала «скорая», ему вкололи успокоительный укол и даже попытались осмотреть, но в памяти Билла были свежи воспоминания о психиатрической клинике, и он с воем забился под кровать. На этот раз вмешался отец и приказал оставить мальчика в покое. Он сам посадил его на кровать и осторожно приобнял за плечи. И вот теперь Билл пытался собрать расползающиеся мысли в кучу и уловить смысл происходящего. Но успокоительное лекарство уже начало действовать, и мальчик едва находил в себе силы, чтобы не впасть в сонную полуобморочную нирвану и дать отчаянный отпор все этим мерзким и алчным шантажистам. Первые несколько минут родственники пытались вести себя чинно, выговаривали друг другу за недосмотр, за слишком легкомысленное отношение к двум безалаберным подросткам, но постепенно страсти накалились и, не смотря на присутствие сотрудниц опекунского совета и полиции, родня перешла к взаимным оскорблениям. Биллу мучительно хотелось спать. Он еле удерживался в вертикальном положении. Перед глазами мешались мутные расплывающиеся лица, мебель почему-то сдвинулась со своих мест и кружила в лёгком воздушном хороводе, а голоса сливались в неровный и убаюкивающий гул. В комнате было душно и непривычно тесно. Мальчишка переводил мутный закатывающийся взгляд с Карлы на бабку, потом на тётю Ирму, на отца и даже на притаившегося в углу дядю Альфреда. Он то зачем притащился? Вечно равнодушный шизофреник с пустым взглядом и черными мыслями. Ну, конечно же он ничего не забыл и понимает, что его благополучие полностью зависит от молчания Билла. Тем временем сотрудница полиции, что-то торопливо строчила за их маленьким ночным столиком, а фрау Сарториус из опекунского совета пыталась вызвать на разговор отца. Впрочем, тот лишь хмуро отмалчивался, осторожно поглаживая Билла по плечу. Билл слушал и не слушал говоривших одновременно. Слова сами лезли в уши, но при этом он успевал думать о том, что теперь будет с ним и с Томом. Предъявленное Тому обвинение звучало, как «Растление малолетнего» и Билл пытался переварить это слово, которое почему-то напоминало колючую проволоку и крокодилью пасть одновременно. Нечто мерзкое, малопонятное и тошнотворное, от чего Биллу становилось одинаково противно и страшно. Давние воспоминания, послужившие причиной его помешательства, всколыхнулись с новой силой. То, что вменяли Тому было, чем-то сродни, такое же тайное и грязное. Возможно, менее страшное, но от этого не менее гадкое. Заявление полиции походило ночной кошмар и некоторое время Билл даже не мог определить, не сниться ли ему всё происходящее. Скорее всего, Тому присудят огромный срок, а его, Билла, заберёт отец. Снова сдаст от себя подальше и совершено спокойно продолжит свою карьеру. В одну из их немногочисленных прогулок он проговорился, что мечтает о политической карьере, и Билл живо сообразил, что наличие успешных и адекватных родственников обязательное условие этого замысла. «Что же делать, что делать?» — стучало в мозгу у подростка. Он отлично понимал, что сейчас его истерики и работа на публику не помогут. Нужно сказать или сделать, что-то очень важное, значимое, что заставить заткнуться эти бесстыжие рты навсегда. Чем они с Томом помешали всем этим уродам? Чем не давали жить спокойно? Он ведь любит Тома. И пусть это не понятное всем окружающим чувство, пусть странное и нелогичное, но он должен помочь старшему брату во что бы то ни стало. В конце концов, только благодаря Тому он стал полноценным человеком, и друг без друга им будет очень плохо. Он прожил с Томом почти девять месяцев, и они были самыми счастливыми в его недолгой жизни. Девять месяцев, когда он, как будто родился заново, заново учился говорить, заново узнавал заботу и ласку, просто жил и рос, как должен расти любимый и желанный ребёнок.Билл осторожно привстал. Пол уплывал из-под ног, и он еле удержался на ногах. Отец испуганно подхватил Билла под руку и попытался усадить рядом с собой. Мальчишка высвободил локоть и решительно отстранился: — Позвольте сказать мне, — мальчишка почему-то покосился на фрау Сарториус, которая от негодования вся тряслась словно старая больная болонка. — Да, Билл, — женщина из полиции удивлённо посмотрела на мальчика, — мы тебя внимательно слушаем. Скорее всего она успела прочитать его личное дело и не ожидала, что аутичный подросток неожиданно заговорит. Билл облизал пересохшие губы и негромко сказал: — Пожалуйста, не перебивайте меня, не затыкайте мне рот и не говорите, что я психически неполноценный травмированный ребёнок. Дайте мне договорить до конца. Герр Хайнек удивлённо вскинул брови и посмотрел на собственного сына так, как будто видел его впервые. Мальчишка был бледен до синевы, еле держался на ногах, но в слабом безвольном подростке отчётливо угадывалась та упорная волевая частица, которая принадлежала именно ему. Тот волевой целеустремлённый генетический набор, который был неотъемлемой частью самого герра Хайнека, сейчас настырно лез наружу, невзирая на все препятствия и беды. — Вы все очень хотите утопить моего брата. А я хочу рассказать о том, что происходит на самом деле. Пояснить полиции и опекунскому совету, чего добиваются наши родственники и почему они хотят избавиться от Тома. Билл говорил из последних сил. Перед ним всё плыло и лица присутствующих растекались дрожащими молочно-розовыми лужицами. Он не слышал своего голоса, и только сознание того, что Тома надо спасать, не давали мальчишке погрузиться в тяжёлый лекарственный сон. — Дело в том, что моя родня сгорает от желания заполучить опекунство, чтобы иметь доступ к деньгам моего отца, — коротко пояснил Билл и судорожно облизал пересохший рот. Он весь дрожал и каждое слово давалось мальчишке с огромным трудом. — В самом начале у бабушки, тёти и дяди были другие планы. Может быть, даже вполне человечные, но когда на горизонте появился мой отец. Появился благодаря Тому, он сумел переубедить отца. Уговорил его повидаться и наладить отношения, у моих родственников планы повернулись на 180 градусов. Хочу пояснить, что моим отцом назначена рента и тот человек, кто будет моим опекуном получит доступ к весьма приличной сумме. Карла раскрыла было рот, но Билл осадил её неожиданно жёстким жестом и произнёс с плохо скрываемым злорадством: — Это девушка моего старшего брата. Бывшая девушка, — не без злорадства, уточнил Билл, — она тоже заинтересована в том, что бы спихнуть Тома со своего места, сначала она пыталась втянуть его в распространение наркотиков, а потом придумала историю о моём совращении, — Билла буквально несло от распирающего гнева, и он еле сдержался, чтобы ни перейти на крик. Однако та сильная, волевая часть характера, что принадлежала его отцу, заставляла говорить нарочито тихим мирным тоном и невольно прислушиваться к речи, — и если вы считаете, что сейчас я пытаюсь выгородить моего брата, то глубоко ошибаетесь. У меня есть доказательства того, что Карла неоднократно пыталась от Тома избавиться. Но Билл лгал. Нагло, бесстыдно и самоуверенно. У него так и не появилось доказательств, а только одни подозрения и ничем не подкрепленные домыслы. Но Билл врал с таким напором и уверенностью, что в какой-то момент сам поверил в сказанное. — Во-первых, я сам неоднократно слышал, как ты общалась с нашей бабушкой, а ещё тебя видели в ночном клубе, где торгуют наркотиками и у меня есть диктофонная запись, подтверждающая, что ты сама занимаешься сбытом. Я попросил фрау Аделину провести меня в клуб и специально подслушал твою беседу. Карла презрительно фыркнула и ехидно протянула: — Так продемонстрируй нам эту запись, если ты настолько осмелел и обнаглел, раз делаешь подобные заявления. Такое поведение только укрепляет уверенность в твоей больной психике и безумных параноидных идеях. Билл молча подошёл к ночному столику, довольно бесцеремонно отодвинул полицейскую фрау и вытащил из ящика совершенно пустой диктофон. Это был ва-банк! Мальчишка молча продемонстрировал чёрную коробочку и тихо спросил: — Пожалуйста. Давайте послушаем! На несколько секунд воцарилось звенящая напряжённая тишина. У Билла по спине тёк ледяной пот, ноги были ватными, а от страха так хотелось в туалет, что он еле сдерживался. В комнате повисла напряженная и изумленная тишина. — Это фальсификация, наглый безумный шантаж, — неожиданно взвизгнула Карла, — враньё с самого начала и до конца. Она вспыхнула до корней волос, смешалась почти до слёз и вызвала довольную ухмылку не только у Билла, но и у герра Хайнека. Фрау из полиции тоже явно заинтересовалась и удивленно переглянулась с сотрудницей из опекунского совета, которая сама открыла от изумления рот. — Билли, мальчик, солнышко моё, — бабушка закудахтала словно наседка, — что ты такое говоришь? Тем более о девушке твоего старшего брата. Без пяти минут родственнице. Билл смерил её максимально холодным взглядом. Уж, она то ничуть не сомневается, что он полный дурачок. Ну, что ж сейчас и для неё найдёться подходящий ответ. — Бабушка, я знаю, что отцу да и всем остальным, будет интересно узнать о причине того, как я попал в психиатрическую больницу и, что случилось пока мы жили в загородном доме отца! Билл пошёл в разнос. Он понимал, что у него больше нет выхода. На кон поставлено его благополучие, его счастье, наконец, свобода самого любимого и родного человека. Хуже уже не будет. Если он сейчас не прорвётся, то дальнейшие телодвижения уже не имеют смысла. Билл машинально обвёл мутными глазами комнату. Наверное, его туго сжатая пружина наконец-то распрямилась в полную силу. Те дремлющие силы, что были так не свойственны нежному подростковому возрасту, всколыхнулись с неведомой силой. Билл нашёл взглядом дядю Альфреда. Мальчишка почувствовал, как от страха леденеет всё его тело. В голове живо всколыхнулись чудовищные воспоминания. Как ни странно, дядя Альфред, в отличие от всех присутствующих, смотрел на него совершенно равнодушно, даже отстранённо, словно сквозь тело, витая мыслями в каких-то своих жутких и безумных грёзах. — Причины, по которым у меня поехала крыша, — чуть слышно продолжил Билл, но услышав лёгкие смешки взрослых поправился и пояснил, — почему я заболел, перестал разговаривать, почему оказался в психиатрической клинике очень хорошо знает бабушка и скрывает уже много лет. — Послушайте, да ребёнок просто бредит, — бабушка живо подскочила к Биллу и пощупала его лоб, — ему же сделали успокоительный укол. Он просто бредит. Несёт какую-то околесицу. Прошу вас оставьте мальчика в покое. Ему нужно срочно лечь в постель, а этот разговор мы непременно продолжим в ближайшие дни. — Одну минуту, — сотрудница полиции настороженно прищурилась, — буквально одну минуту, дайте мальчику договорить. Герр Хайнек, скажите, а почему вы сами… И какая причина указана при передаче Билла в психиатрическое учреждение… — Позвольте, — ответил отец, — позвольте мне пояснить ситуацию. В тот момент я не смог добиться от сына ни одного внятного ответа, детская комиссия не придала его помешательству должного значения, а полиция делом не занималась. Признаю, что упустил столь важный момент. Очень прошу, разберитесь. А сейчас мальчику нужен отдых. Глубокая ночь. Давайте закончим. Билл, сынок, тебе надо поспать. А я в свою очередь обещаю, что теперь не оставлю это дело без внимания и буду контролировать каждый шаг лично. — Да, но почему вы сами не занимались воспитанием и лечением сына? — не унималась дотошная сотрудница, — прошу прощения, но взаимоотношения вашей семьи — какая-то Санта Барбара. — Полагаю, что сейчас появились шансы изменить ситуацию, — сухо ответил герр Хайнек, — Билл, ты успокоился? Давай я тебя уложу и побуду рядом. Билл молча кивнул и сел на своё место. Он засыпал уже на ходу, однако от него не укрылось, что взгляд дяди Альфреда неожиданно сфокусировался и сосредоточился на его лице. Биллу стало мучительно холодно. Вокруг всё завертелось, поплыло и он уже не видел, а только почувствовал, как из комнаты выходят люди, как отец укладывает его на кровать и накрывает пледом. — Мой сын, — герр Хайнек неумело поцеловал его в висок, — как же ты оказывается похож на меня. — Пап, ты не волнуйся, я действительно могу много рассказать, — уже засыпая, чуть слышно пробормотал Билл и добавил, — пап, как же долго я тебя ждал. Билл давным-давно видел десятый сон, а герр Хайнек всё не мог сомкнуть глаз. Как получилось, что он совершенно не только не знал, но и не хотел знать своего сына? Герр Хайнек вышел на кухню и закурил. В последние годы он совершенно не прикасался к сигаретам, но сейчас мучительно сосало под ложечкой, и он долго разыскивал в собственном портфеле затёртую, помятую пачку. Надо сказать, что он всегда мечтал о мальчишке. Шустром, живом, смышлёном. Но годы шли, и герр Ханек вступил в пору отцовства, когда приличные люди становятся дедушками. Как же он был разочарован, когда его красавица-жена принесла из родильного дома хилый слабо пищащий кулёк, который даже плакать толком не мог, а только жалобно покряхтывал в своём одеяльце. Окружающие почему-то умилялись на уродца наперебой и дружно утверждали, что герр Хайнек со временем полюбит это красное сморщенное существо всем сердцем. Ему обещали, что отцовские чувства возьмут своё, и он станет играть с мелким в лошадки, потом возить на рыбалку, а впоследствии разделять чисто мужские секреты. Но, как ни странно, чувства не появлялись, Билл рос слабым, очень болезненным и впечатлительным. Да и увлечения у мальчишки были странные — куклы, картинки, тряпки. Сколько герр Хайнек не старался, он не мог себя заставить понянчить вместе с сыном плюшевого медведя или порисовать в альбоме цветочки. Как на грех, его супруга, удивительно красивая и столь же удивительно глупая женщина отчаянно запила. Она и раньше прикладывалась к бутылке, но, когда герру Хайнеку пришлось одновременно бегать по полиции и детским врачам, он почувствовал необъяснимое отвращение к сыну, который походил на мать, как две капли воды. Билл бесконечно болел, он перенёс все мыслимые и немыслимые детские инфекции, плакал ночами и изматывал герра Хайнека хуже непутёвой матери. Мужчина стал реже бывать в доме, полностью углубился в работу и в тот момент, когда его сын внезапно лишился рассудка, ничуть не удивился случившемуся. Он подозревал, что мальчишка был сильно напуган сумасшедшим братом жены, но в тот момент, когда рычащего и мечущегося Билла увезли в психушку, почувствовал необычайное облегчение. Он словно вздохнул полной грудью, когда избавился от пьющей жены и хлипкого отпрыска один росчерком пера. Какого же было его неприятное изумление, когда к нему в офис заявился Том. Тоже до боли похожий на мать, такой же мягкий, колеблющийся и нервный, он оказался удивительно упрямым и стойким. И герр Хайнек вдруг вспомнил себя в молодости. Такой же симпатичный, мягкий, болезненно вежливый, он преодолевал собственные комплексы, строя карьеру кирпичик за кирпичиком, упорно шагая вверх. Но ещё неприятней сделалось, тогда, когда герр Хайнек встретился с сыном. Именно с таким, как и мечтал. Умным, шустрым, весёлым. Он буквально корчился от стыда и досады, когда Билл рассказывал, как они с Томом вместе ходили по магазинам, вместе собирали модели кораблей, вместе чинили старенький мотоцикл и вместе учили уроки. И, как не дико это звучит, они ОБА походили на него характером. Один простоватый и мягкий, второй артистичный и хитрый. И герру Хайнеку вдруг до боли захотелось, чтобы его пустой дизайнерский дом наполнился наследниками. Захотелось обнимать и прижимать к себе такого ласкового и красивого младшего, обсуждать дела и делиться проблемами с таким разумным и сообразительным старшим. И пусть один болезненный и истеричный, а второй слишком неуверенный и мягкотелый. Он понимал, что мальчишек надо принять такими, как они уродились, и мудро закрывать на мелочи глаза. Герр Хайнек неторопливо обошёл большую и полупустую кухню. Какая же здесь царит беднота. Всё очень аккуратно, чистенько, даже прилизано, но как бедно и скромно. Посуда намыта, полотенца настираны, холодильник с продуктами. Но нет ни одной тарелки без сколов, полотенца застираны почти до дыр, а еда в кастрюльках из такой дешёвой гадости, что заработать гастрит раз плюнуть. А он-то, трусливый самовлюблённый дурак, даже не знает, сколько мальчишкам надо на жизнь, суёт Биллу деньги и даже не соображает, что двум молодым растущим парням нужно в разы больше. Он давно не ходит по магазинам и понятия не имеет, сколько стоит хлеб или овощи. Чёрт, что же всё-таки натворил Том? Неужели и правда все эти месяцы заботливый и преданный брат самозабвенно домогался младшего? Если верить этой самой Карле, то так оно и есть. Но герра Хайнека глодало какое-то едва ощутимое тонкое сомнение. Понятно, что девица авантюристка не хуже бабушки. Полиции бы стоило задать вопрос, по какой причине она вдруг занялась любительской фотосъёмкой? Даже ежу понятно, что это шантаж, ловкое и наглое вымогательство, да ещё и причина, по который Том попал в больницу. Но, тем не менее, мужчина ни на йоту не сомневался, что снимки подлинные, и Карла хорошо знает своё дело.Но как же так? Почему ответственный и порядочный Том вдруг попытался приставать к младшему? Как это мог допустить изворотливый и хитрый мелкий? Он недолго общался с повзрослевшим сыном, но довольно быстро убедился, что подросток мастер манипуляций и никогда не станет делать того, чего не желает. Неужели всё происходит по обоюдному согласию? Как такое может быть? Что за нелепость? Что за извращение? Герр Хайнек устало опустился на шаткую табуретку. Обвинение, которое предъявляют Тому очень серьёзно. Как же ему помочь? Билл просто не переживёт, если брата посадят в тюрьму. Да и самого Тома жаль. Он успел полюбиться герру Хайнеку. И у его родственников просто нет стыда и совести, раз они так легко топят Тома ради наживы. Обвинение в растлении дело серьёзное. Ему придётся обратиться к сильному адвокату, чтобы вытащить парня из каталажки. Герр Хайнек встал и задумчиво оглядел полки. Скоро утро. Интересно, что обычно Том готовит на завтрак: кашу, омлет или бутерброды? Что ж, попробуем догадаться сами. Мужчина засучил рукава и принялся неумело хозяйничать. Когда он, едва дыша, вошёл в спальню, неся на вытянутых руках дымящуюся тарелку с манной кашей, Билл уже проснулся и сидел на кровати. Заспанный, помятый, весь какой-то влажный и бледный после укола, он походил на промокшего под дождём воробья, и герру Хайнеку вдруг захотелось прижать мальчишку к себе и долго-долго не отпускать. — Доброе утро, — он поставил тарелку на столик и, ожидая похвалы, робко уставился на сына. Но Билл видимо был во власти вчерашнего происшествия и без всякого приветствия хмуро сказал — Пап, помоги Тому! Очень тебя прошу! Это, какое-то недоразумение. Шантаж. Или, как там правильно? — Билл, сынок, — герр Хайнек едва открыл рот, как сын перебил его и совершенно серьёзно добавил: — Если не поможешь то я просто подпорчу тебе карьеру. Пойду в серьёзное издание и дам интервью о том, как ты сбагрил меня в детский дом. — Однако! — внезапно герр Хайнек расхохотался, — ты быстро учишься! Билл недоверчиво покосился на отца, тем не менее, чувствуя, что перевес оказался на его стороне и взялся за ложку. — Ты ешь-ешь, — герр Хайнек засуетился, — у нас сегодня много дел. Честно говоря, я пока сам не знаю с чего начать. Надо встретиться с моим адвокатом, а пока собрать все документы Тома и его характеристику из университета. — Угу. — Билл, а ты про Альфреда говорил совершенно серьёзно? Или это был блеф? — Вполне. — Так я и знал. У меня с самого начала были подозрения. Ты мне расскажешь? — Я подумаю. — А Том знает подробности? Ты ему рассказывал? — Рассказывал, — буркнул Билл. — Хорошенькое дело, — герр Хайнек неожиданно рассмеялся и потрепал сына по голове, — следователи-интеллектуалы. Однако, вы удивительно похожи. — Чего? — подозрительно протянул Билл, — кто мы? — Заправляйся. Нам скоро выезжать Билл задумчиво поболтал ложкой в тарелке, свалил комкастую субстанцию горкой и злорадно заметил: — Какая гадость. Том варит лучше!