Нет ничего более постоянного, чем временное
— Пап, ты что несешь? Алена постепенно повышала голос на отца, стоя в гостиной их дома. На ней тапки в виде зайчика, на которых торчат его уши, смешная пижама, заколка в волосах и телефон с поставленным на паузу фильмом в руке. И все крайне затрудняет восприятие ее как злого человека. А Алена сердилась и была на начальной стадии шока, метала глазами молнии, неестественно прямо держала спину и на каждой реплике немного наклонялась к отцу, словно сейчас на него наброситься. — Ален, пойми, это временно. Сергей Валерьевич потирает переносицу, жмурит глаза и спокойно ждет, когда дочь наорется вдоволь, словно и не он сейчас просит ее о том, на что она так злится. Он, в отличии от Алены, стоит в брюках и рубашке — только приехал из офиса, и выглядит менее пугающе. Он размеренно дышит и чуть устало наклоняет голову. — Почему вообще я должна туда идти? Алена всплескивает руки, громко выделяет «я» и еще шире открывает глаза. — Потому что больше я не могу никого попросить. Сергей расстегивает пуговицы на рукавах рубашки и ослабляет галстук. — У тебя людей в подчинении больше, чем у меня волос! — Она не доверяет парням. — А девушки? — Они все не смогут, это люди офисные, а мне нужен живой человек. — Сергей наклонил голову. — Понимаешь? — спокойно добавил он. — У тебя друзей вагон! — почти кричит Алена — Они все моего возраста. — Их дети? — У меня есть своя дочь. — И поэтому ты меня чуть ли не под статью загоняешь? Алена, с ее и так высоким голосом, почти пищит, и это, в совокупности с ее видом, выглядит крайне противоположно тому, что она хочет донести до отца, а именно — свою раздраженность. Поэтому она максимально зло смотрит, машет руками во все стороны и дергает головой на каждом слове. И от этого выглядит еще смешнее. — Под какую статью, дочь? Сергей обреченно садится на диван, разминая шею. — Пап, это кража! — Алена кричит. — Ален, неужели я позволю тебе статью влепить? Ты за кого меня принимаешь? — А ты меня за кого? — Косторная тычет пальцем ему почти в грудь, а Сергей просто аккуратно берет ее руку, целует в тыльную сторону кисти и отводит от себя. — Я тебя за дочь, на которую можно положиться. Просто представь: я доверяю кому-то эту работу, а меня подставляют. Мне потом не отмыться никогда от этого. А ты — самый близкий человек, я тебе верю и прошу именно тебя, потому что знаю, что у тебя получится. Остальным доверять нельзя, понимаешь? — он приподнимает брови домиком и слабо улыбается. — Пап… — Алена не визжит. Она просто смотрит, не понимая, что делать. — К тому же, вы почти ровесницы. Тебе будет легче. — Мы слишком разные. — Как DC и Марвел? Алена, наконец, смягчается и улыбается, закатывая глаза. — Откуда ты песни такие знаешь? — Твой папка еще не старый! — Косторной делает движение головой, а-ля убрал челку, и вздергивает нос. А Аленка смеется. — Пап, ну как ты себе это представляешь? «Привет, помнишь меня? Я тебе вчера пиджак вином облила, давай дружить, пойдем к тебе домой, ой, а где ты лицензию хранишь?». Так? — Ну Аленк, не доводи до абсурда. Аккуратненько познакомишься, подружишься, там найдешь где-то, хвать, ксерокопию и все. Мне принесешь, и дальше уже я все делаю. — А Трусова? — Алена садиться рядом с отцом и кладет голову ему на плечо. — А что Трусова? — Я же с ней типа «подружусь», — Косторная показывает кавычки в воздухе. — Как подружишься, так и исчезнешь. Ей не до дружбы будет. И вообще, ее проблемы, — Сергей обнимает дочь, прижимая ближе к себе. — Ты в могилу меня сведешь, — вздыхает Алена. — Не говори глупостей. Сергей указательным пальцем дотрагивается до ее носа, издавая смешные звуки и целует ее в макушку.***
Алена третий раз проверяет по картам адрес. Все сходится. Перед ней огромное здание с большими стеклянными окнами, в которых отражается все, что творится за ее спиной. В здание вбегают люди в костюмах и туфлях: явно дресс-код. Заходить в этот муравейник, как про себя обзывает его Алена, вообще не хочется. Тем более в своих джинсах и болотной джинсовой куртке она сильно выделяется из всех, кто заходит в офис. На парковке рядом стоят дорогие машины, все, как под копирку, черные и лишь одна серебристая. Наверное, деловые люди априори скучные, иначе почему никто не догадался купить, скажем, желтую машину? Косторная стоит на дорожке, выложенной синим кирпичом. Ее и парковку отделяет белый бордюр. Чистоплюйски-белый, будто его только что покрасили. И это около парковки, где всегда пыль! А внутри, видимо, все блестит и плитка скользкая и скрипучая от чистоты. Алена мысленно готовится ловить на себе заинтересованные взгляды, готовится к разговору, от которого непонятно чего ждать, даже готовится к тому, что ее вышвырнут, и слова не дав сказать. Собственно, сама Алена в такой ситуации так бы и сделала. Косторная напялила самую очаровательную и детскую улыбку из всех, которые могла бы выбрать, и бодрой походкой направилась к женщине за стойкой на входе. — Здрасьте! — она жует жвачку и только сейчас начинает думать, куда ее деть. — Здравствуйте. — женщина откладывает свои листочки и встает чуть ли не по стойке смирно. — А где Александра Трусова работает? Тут конечно, идиотка. Где она может работать? В Макдональдсе? Что за тупые вопросы. — Я имею ввиду, где ее можно найти, — поправила она себя. — Извините, а Вы к какому времени? Алена выпучила глаза. К ней только по времени, что ли? Вот это устроилась. — А без времени? — Вас ждут? Не ждут конечно. — Да. Гениально. И дальше что? — Имя, фамилия. — Моя? Женщина недоуменно смотрит на Алену. — Простите. Алена Косторная. Косторная мысленно треснула себя по лбу, потому что ее имя быстро начали вбивать в компьютер. — Извините, Вы не записаны. Алена проматерилась в голове. — Да? Ой, а как так? Как же мне теперь зайти к Александре… — как ее там уж… — Вячеславовне, — вспомнила она. Если бы Алена не выбрала фигурное катание, она бы, наверное, уже жила с Оскаром. — Вы по какому вопросу? Что ж, если идти, то до конца. — Это конфиденциальная информация. — Хорошо. Я передам ее секретарю, он узнает, сможет ли Александра Вячеславовна Вас принять. Можете пока присесть на диванчики, — женщина указала рукой за спину Алене. Косторная обернулась и действительно увидела диванчики, скучные и серые, как, впрочем, и все вокруг.***
Саша кладет телефон на стол и трет глаза. Только что ей звонили и доказывали, что она — это не она. И еще бы чуть-чуть, и этот псих, у которого неизвестно откуда появился ее номер телефона, свел бы Сашу в психбольницу, потому что Трусова уже сама начала сомневаться в своем существовании. Она уже собралась вернуть свой взгляд в компьютер, но за дверью стучался Женя. — Да. — Александра Вячеславовна, Вас там спрашивают. Женя вошел с подносом в руках, на котором были печеньки и две кружки кофе. Хоть это и не было его обязанностью, Семененко часто предлагал Саше сварить кофе и попить вместе, в качестве перекуса. Он подошел и поставил на стол поднос. — Спасибо. Кто? — Саша берет кружку и отпивает горячий напиток. Женя садится напротив за стол. — Вроде Алена Косторная. — как ни в чем не бывало сообщает он, откусывая печенье. — Косторная? — Да. Однофамильцы, наверное. Саша сводит брови к носу. — И тезки заодно? — В смысле? — Женя спокойно себе пьет кофе. — Дочь Косторного зовут Алена. — Вы думаете, она? — Я ничего не думаю. А как аргументировали? Зачем я нужна? — Да кто их там знает. Пусть приходит? — Да. Позовешь потом.***
Саша с Женей допили кофе, обсудили нового инвестора и Семененко пошел звать ту самую Алену. Трусова ждала. — Можно? — высокий голос послышался уже в кабинете, после легкого стука и беззвучно открывшейся двери. Да, это была та Алена, которая вчера облила Сашу вином. И эта Алена сейчас стоит в дверях только ради приличия, потому что глазами она уже осмотрела все вокруг, побывала у огромных окон, посмотрела все схемы, запомнила расположение каждой ручки на столе, изучила каждую диаграмму на стене, рассмотрела каждую строчку, написанную маркерами на доске. И все, что было веселого в кабинете — разноцветные маркеры. И Саша почти была уверена, что Косторная, дай ей волю, уже рисовала бы на этой доске цветочки. — Уже вошла. Саша рассматривала ее с ног до головы. Сейчас она выглядела не так, как вчера. Сегодня она была простая Алена, с бегающими глазами, с бледно-розовыми волнистыми волосами, руками за спиной и в белых кроссовках. Алена облизывала губы, перекатывалась с носка на пятку и не смела зайти в кабинет дальше, чем порог, без разрешения. Одно было неизменно: большие зеленые глаза. Они смотрели с таким же интересом, но восторга в них совсем не было. Косторная, скорее всего, нашла Сашин кабинет скучным. Она — живая девочка, которой совсем не по душе серый образ жизни Трусовой. И тем не менее, она сейчас здесь, в ее кабинете. И Саша на нее все еще была рассержена. А еще она бы хотела знать причину того поступка. — Долго стоять там будешь? — А можно? Алена перевела взгляд на нее, внимательно оглядывая, словно видела в первый раз. Хотя, может она просто так же отметила, что вчера Саша была другая. Трусова все еще сидела в своем кресле, сложив в замке руки на стол. — Заходи, раз пришла. Саша ожидала, что Косторная помедлит, стеснительно войдет, но… Алена чуть ли не вприпрыжку добежала до стула, на котором недавно сидел Женя, села на него и закинула одну ногу на другую. Разрешение Трусовой войти в кабинет превратилось в разрешение вести себя в этом кабинете развязно. — Классный маникюр, — она кинула взгляд на ногти Саши. — Спасибо. Что хотела? — Я, короче, извиниться, — Алена крутит головой, рассматривая и примечая новые детали. Ее взгляд задержался на статуэтке: молодая пара держится за руки и смотрит друг другу в глаза. На них обоих плащи, девушка накрыла голову капюшоном. — Ой, а кто это? Саша перевела взгляд туда, куда смотрит Алена. — Мастер и Маргарита. — Любишь Булгакова? — Трусова пожалела, что перешла с ней на ты. Не из-за Булгакова, конечно. — Люблю Мастера и Маргариту. — А я не читала. — Алена снова начала вертеть головой, как маленький ребенок на детском утреннике в саду, когда нужно сидеть на стуле около часа, а ему скучно. Саша выгнула брови, якобы спрашивая «почему?». — Начало скучное. Они болтают там о чем-то пол книги, а ни Мастера, ни Маргариты не видно. Я, обычно, засыпаю, когда чуваку голову трамваем того, — Алена провела по шее большим пальцем в жесте «голову с плеч» и высунула язык, показывая мертвого. — Зря. Очень интересное произведение. — Трусова начала крутить на пальце кольцо. — Да что там интересного-то? — Для меня — мысль борьбы добра и зла. Для тебя, вероятно, что Маргарита ради мастера душу сатане продала. Или сам бал Сатаны, тоже интересно. Или момент, где Маргарита решает спасти Фриду вместо мастера. Да и много лирических отступлений. Философский роман, если так посмотреть. Саша правда любила этот роман. Особенно он ей нравился за то, что можно перечитывать бесконечное количество раз, и все равно находить для себя что-то новое. Трусова внимательно смотрела за поведением Алены. И пока не могла сформировать свое ощущение к этой девчонке. Разве что она опрокинула на нее вино. А еще она дочь ее главного конкурента. — Ой, ясно все. Обычная книжка из школы, — отмахнулась Косторная. — Не обычная. Просто читать нужно уметь. — Я умею, мне не три года. Ну что не три — понятно. А сколько ей? Саша ведь никогда не задумывалась. — А сколько? — Девятнадцать. — Алена начала мотать одной ногой, немного покачиваясь на стуле. — А по поведению и не скажешь. Максимум пять, — усмехнулась Саша. — Могу паспорт показать. Ребенок. Ну вот ребенок. Саша невольно улыбнулась. — Я извиниться пришла. — Вовремя. Ну извиняйся, раз пришла. Косторная, отчего-то, замялась. Начала ковырять ногти, хрустеть пальцами, опустила бегающие до этого глаза и перестала шататься на стуле. — Ну в общем, извини, что задела тот бокал и случайно опрокинула на тебя. — Можешь не акцентировать внимание на случайности, я поняла, что это специально. — Трусова выпрямила спину. — Я нечаянно. — Специально. Я не дура. — Я нечаянно! — воскликнула Алена и слишком резко подняла голову. Эмоциональность — ее все. Только ее эмоциональность ударилась о бетонную стену хладнокровия Саши. — Отец попросил меня случайно облить или сама случайно подтолкнула на меня бокал? — Да никто меня не просил! — Значит, сама? — Да я нечаянно! — А что папа сказал? Доченька любимая, облей вон ту девушку, мешающую мне жить? — То есть ты не отрицаешь, что ему мешаешь? У Саши аж глаза выпали. — Я его вообще не трогаю. — Ты сама сейчас сказала. — Ты перевернула мои слова. Алена слишком бурно реагировала на каждое слово. Она, как недавно на отца, сейчас повышала голос на Сашу. А Саша очень этого не любила. — Я хотя бы твои слова переворачиваю, а не оспариваю! — То есть ты созналась, что перевернула мои слова? — Сказала Саша. — Я сказала, что ты вообще меня не слушаешь! — Алена тыкала в нее пальцем. — Ты сказала, что переворачиваешь мои слова! Саша тоже начала злиться. К ней в кабинет пришла не пойми кто, еще и орет на нее в ее же кабинете. — Это ты сейчас мои слова переворачиваешь! — Алена аж со стула вскочила. — Я просто их повторяю! — Да ты достала! — да, она была слишком эмоциональна. Даже чересчур. — Это ты ко мне пришла, чтобы сказать, что я тебя достала? — Саша тоже встала с кресла. — Я извиниться пришла, а ты орать на меня начала! — Это ты начала на меня орать, в моем кабинете, между прочим! Это похоже на спор в начальной школе, кто кого первый обозвал. — Потому что ты цеплялась за мои слова. — Я вообще никого не цепляла! Истеричка. — фыркнула Саша. — Зануда! — Уж лучше быть занудой, чем истеричкой! — Да что я вообще сюда пришла? — всплеснула руками Алена. — Я тебя не звала, можешь катиться! — Саша указала рукой на дверь. — Я и сама уже уйду! — Я тебя не держу, — Саша крикнула уже в закрытую дверь. Алена ушла, громко хлопнув дверью за собой. Саша поправила рубашку на себе и села в кресло. Внутри все еще играла злость. К ней на работу пришли и на нее накричали. Да кто? Какая-то малолетка! И пусть у них небольшая разница в возрасте. Алена для Саши резко стала малолеткой. Саша встала со стула и начала ходить по кабинету в попытках взять себя в руки. Она что-то злобно шептала под нос, останавливалась, начинала жестикулировать руками и дальше продолжала ходить по кабинету. И если бы ее кто-то сейчас увидел, подумали бы, что она сошла с ума. Трусова решила, что ее рабочий день закончился. Просто потому, что она в слишком возбужденном состоянии, и так ни о какой работе на холодную голову идти речь не может. — Денис? — она приложила телефон к уху, собирая сумки. — Да? — Ты далеко? — Нет, на парковке. — Я сейчас выйду. — Жду Вас. Саша быстро закрыла кабинет, ни слова не сказала сотрудникам и вышла на парковку, тут же замечая свою серебристую машину, которая слишком выделялась на фоне остальных. — На кладбище. Где папа. Денис лишь кивнул. За окном мелькали торговые центры, затем — многоэтажки, потом — дома. Саша подмечала краем глаза. Думать не хотелось вообще. — Денис. — А? — Включи тему Воланда. Из Мастера и Маргариты. — Песню? — Музыкальное произведение. — Я это и имел ввиду. — Да. Дома сменились деревьями. Желтые, оранжевые, местами даже фиолетовые листочки еле держались на ветках, опадали на землю и с каждым новым порывом ветра все больше листьев летели на дорогу. Саша смотрела на них, следила сначала за одним лепестком, потом за другим, слушала музыку из Мастера и Маргариты и постепенно остывала после ситуации с Аленой. Как только машина стала приближаться к кладбищу, Денис убавил музыку, а после выключил совсем. Саша молча вышла из машины и прошла по главной дороге почти до края кладбища, остановившись за несколько метров до оградки. Могила отца была полностью из серой плитки. На большом камне фотография и годы жизни, смотря на которые Саше всегда хотелось плакать. И хоть с каждым днем она все больше привыкала к отсутствию Вячеслава в ее жизни, ей все равно его не хватало. Очень сильно не хватало, будто просто отняли часть ее самой. — Привет, пап. Она села на скамейку рядом, опустила сумку и вытерла нос, который замерз на холоде. — У меня все хорошо. Я работаю. Мы расширяемся, но это я и так тебе рассказываю. У меня новый инвестор. Довольно крупный. Он сам меня нашел и предложил услуги. Я прочитала весь договор, все как ты учил. Там все нормально, все прописано. Только я пару пунктов добавила, а то смазано было. Но сейчас все нормально. Он приглашал меня на встречу, я правда не всех там знала, но многие знали меня. Все говорили про тебя. Рассказывали, какой ты был хороший. Как будто я не знаю, — Саша усмехнулась. — Я там познакомилась с дочерью Косторного. Думала, хорошая девочка. Так нет: она меня вином специально облила. Но я думала сначала, что нечаянно. А сегодня, представляешь, заявилась ко мне и начала на меня кричать. Я, честно говоря, тоже не ангел: накричала в ответ. Истеричкой назвала ее. Но она и правда истеричка! Повода так орать не было, а она разошлась. Да еще меня обвиняет. Представляешь, в нашем кабинете! Ее Алена зовут. Она не сильно младше меня, но ведет себя как ребенок. Она вроде бы фигуристка. Я слышала что-то про нее. Ты бы, наверное, сказал, что я сама дала повод ей кричать и что нужно держать себя в руках, и в первую очередь я в ответе за себя. Но я сегодня, почему-то, не смогла сдержаться. Я просто была немного в шоке, что она такое себе позволила. Мы ведь вообще чужие люди с ней. Саша говорила долго. Сидела на лавочке, вытирала нос, разговаривала, но не плакала. Плакать уже не было смысла.***
А тем временем в дневнике Алены появилась новая запись. Не день, а просто какой-то эмоциональный всплеск. Мб у меня ПМС? Утром была на тренировке. Вечерней не было сегодня — у меня типа выходной. Так я за утреннюю успела коньки сломать, разреветься, что я их сломала, разреветься, что мне новые раскатывать, обиделась на Глейха, потому что он сказал, что у меня рука кривая в прокате, разревелась, что у меня рука кривая, мне Этери всыпала по первое число, так я еще и из-за этого разревелась. Потом Анька что-то говорила, у нее язык заплелся, я из-за этого ржала пол хореографии, мне Желязняков всыпал, я рассмеялась сильнее, потому что он орет смешно. Потом с папой начала ругаться, разоралась, извинилась, посмеялась. Потом с мамой разговаривала, там вообще ржала, как припадочная, весь звонок. А потом самое главное событие этого дня. Папа попросил подружиться с Трусовой, чтобы потом достать у нее лицензию и ее компанию нагнуть. Ну вот я поорала почему я должна идти туда, почему он других не отправит и так далее. Но в итоге я поехала. Приехала, час ждала ее, блин, на диване неудобном, кошмар просто. Потом захожу к ней, думаю, ну щас извиниться надо наверное. Так она смотрит на меня как на чмо какое-то исподлобья, ну я там про статуэтку спросила. Она давай мне затирать про Мастера и Маргариту. А мне надо это? Я не просила даже. Плевала я на ее статуэтки. Ну думаю, все, надо извиняться. Начинаю короче все эти прости, туда сюда, а она все, что я говорю, использует против меня! Так еще и орать начала на меня. Ну а я чо? В ответ разоралась. Короче выбесила она меня. Еще и истеричкой назвала, из кабинета выставила. Завтра снова идти. А она меня бесит пиздец как. Я хз как мне с ней подружиться, если я элементарно извиниться не смогла. Она зануда, вроде молодая, а ведет себя как бабка! Мы с ней вообще не сможем разговаривать нормально. Спасибо папе, подкинул дел. Как будто у меня с этой олимпиадой мало проблем и нервов. У нас вообще мясорубка скоро начнется. Но нет, я пойду дружить с Трусовой! Жди меня! Пиздец какой-то. На что я только подписалась…