— Теперь я понимал, что значит «перегореть».
Именно это со мной произошло. Я перегорел.
Что-то во мне погасло, и все стало безразлично.
Анна Гавальда. 35 кило надежды.
Everything Ends Here - Gunpowderbob Открыв глаза, он ничего не смог разглядеть из-за яркого солнечного света, что ослеплял. До слуха доносился шепот, в лицо ударяли порывы ветра. Привыкнув к свету, он осознал, что он лежит со скованными за спиной руками. Последнее что он помнит — ее пустые глаза. А дальше тьма... Одно большое ничто до этого момента. Сейчас нельзя позволить себе думать об этом. Закрыть сознание, пока его не затопили огромные зеленые глаза — безжизненные глаза. Ее глаза. Но этого и не требуется, попытка подняться — и тяжелая нога трижды щедро бьет в солнечное сплетение. И вот она — затмевающая сознание злость. Взгляд вверх, чтобы поймать зрительный контакт, выиграть нужные секунды и магией освободить руки, которые сожмутся на этой шее тисками. — Не старайся, парень, они блокируют твою магию, — усмехнулся один из мужчин, кивая головой в сторону и резко поднимая Реддла на ноги. Ясный солнечный день словно насмехается над ним — большая редкость для его глаз. Взгляд падает вперед — туда, где вырыта пустая могила. Сзади двое мужчин нацеливают на него свои палочки. Еще одна попытка воззвать к магии: не в его натуре сдаваться, даже осознавая бесполезность действий. В голове всплывает лишь один вопрос — почему не убили там, когда она была рядом? А затем следующая мысль — это все? Так будет выглядеть конец, там, где он не наметил даже середины? Нервный смешок и взгляд в никуда. — Есть последнее желание? — смеется один из мужчин. — Сигарета, — не оборачиваясь, отвечает он, поднимая взгляд на голубое небо. — Дай ему чертову сигарету, — машет рукой второй. — Без фокусов, англичанин, — руки падают по швам, но металл продолжает сковывать запястья. На его ладонь опускается коричневая сигарета с терпким табачным запахом и поджигается, как только он сжимает фильтр меж зубов. Глубокий вдох и два довдоха — чтобы утонуть в сигаретном дыму, чтобы мысли плавали так же, как она плавала в морских глубинах. Еще вдох — снова ее глаза, и больше нет желания сопротивляться. Полные жизни и страсти глаза, такие хитрые и жестокие. И совсем другие, когда она смотрела на детей. Густой клубящийся дым выходит изо рта — так же быстро жизнь погасла в этих глазах. Пустые, как у манекенов с витрин, безжизненные, какие он видел не раз, но именно эти глаза не забудет до последнего вдоха. Есть ли шанс выжить и отсрочить свой последний вдох? Еще попытка — на этот раз последняя. Не ощущать свою магию — то же самое, что смотреть на свое тело, не имея возможности ощутить его — беспомощность. Окурок летит в могилу, взгляд падает в самую ее глубину — смотрит на нее, как на давнего друга и прикрывает глаза. Зеленая вспышка. Каждая клетка тела напрягается в ожидании, когда душа покинет ее. Звук падающего тела, Реддл открывает глаза: одна могила, одно мертвое тело. Но не его... Удивленно оборачивается назад, встречаясь с ухмылкой. — Тебе привет от Малфоя, — мужчина поднимает козырек восьмиклинки и опускает палочку. В руки прилетает записка, но, когда Том поднимает глаза, мужчины уже нет. Огромное чистое поле, лес и могила с трупом, на чьем месте должен быть он... «Малфой-мэнор. Сейчас» Внутри записки маленький металлический ключ, который открывает наручники. Стоит им упасть — стихийный взрыв, подобно звуковой волне проносится вокруг. Вырывая с корнем растения, ломая ветки и отбрасывая все в радиусе километра. Могила вместе с трупом сгорает в зеленом пламени, что отражается в темных глазах. И он позволяет себе взглянуть на него, впуская внутрь все то, что сдерживал с момента пробуждения. Затем трансгрессирует. У мэнора стоит Уэйн, который при виде него хмурится и кивает на ворота, не говоря ни слова. Они молча входят внутрь и не успевает Реддл открыть рта, как ко входу выбегает Малфой. — Один из моих должников поспешил доложить мне, что Тома Реддла везут на убой, и я конечно не поверил ему, но доплатил сверху за услугу. Не думал, что это правда ты, — осматривая его с ног до головы тараторит блондин. — А дальше ты уже и так знаешь... — Нимат? — хотел бы он скрыть ту скользящую надежду в голосе. — Прости... Молчание и опущенные головы.***
Aesir - Danheim & Heldom Эмоции настолько сильны, словно они имеют электрический заряд, который передается окружающим. Он ощущал почти физически напряжение людей вокруг себя. Одно событие запустило цепочку невозврата, став отметкой начала для ниспадающей прямой вниз. Две недели безрезультатных поисков — на месте здания, где он последний раз видел Нимат оказался заброшенный пустырь. Ни тела, ни следов останков. Как бы он не искал и не призывал ее плоть и душу — ничего. Он должен был почувствовать ее смерть, ведь они были связаны клятвой, но перенестись мыслями в тот момент и попытаться вспомнить хоть что-то, кроме всепоглощающего шока не мог. Спустя неделю бесплодных действий Том перестал верить тому, что видел. Точно ли он видел ее? Возможно его заставили увидеть, возможно это хитроумный план, чтобы поставить на место... — Не думаю, что такое возможно, к тому же с таким сильным легилиментом, как ты, — аккуратно заметил Малфой. — Я мог чего-то не заметить, они могли что-то подмешать мне или... Блондин переглянулся с Уэйном сочувствующим взглядом. Он не идиот — никто не верил ему. В глубине души не верил и Реддл, но по-другому не мог... Ему нужна была цель, были нужны ответы. Две недели жизни в мэноре под присмотром Малфоев — даже молодая Леди бросала непривычно жалкие взгляды, думая, что он не замечает. Терпения сносить бездонную жалость не осталось и Реддл решил вернуться в родовой особняк. После долгих и навязчивых уговоров Абраксаса, нехотя согласился пожить в родном поместье «под присмотром старших». Main theme - Ludovico Einaudi Он вернулся как раз вовремя — чтобы застать похороны миссис Мэри Реддл. Женщины, которую он никогда не считал родной, и которая не считала бы его таковым ответно, не вмешайся он в ее память. И все же что-то глубоко внутри неприятно сжалось, когда мертвенно бледный Томас встретил его этой новостью. Завтра состоятся похороны. В доме завешаны все зеркала, в воздухе витает погребальная атмосфера скорби и пустотности. Почему-то здесь он ощущает себя комфортнее, нежели среди сочувствующей четы Малфоев. На будничные расспросы, где его жена, пришлось внушить Томасу и отцу, чтобы их мысли витали где-то подальше от этой темы для их же безопасности — семейство прознало об их браке в первый же визит Нимат и охало от несправедливости, что их не позвали стать свидетелями события. — Рад, что ты здесь, сынок. Думаю, она бы хотела этого, — проговорил тихонько упавший духом вдовец. — Уверен, это так, — будучи далеко в своих мыслях, инертно отозвался Том. — У меня есть кое-что для тебя. Она написала его для вас, когда поняла, что ей осталось недолго, — вытирая нос платком, Томас вынул из кармана пиджака конверт и бережно погладив его, передал в руки Тома. Подпись на конверте гласила: «Тому и Нимат Реддл от Мэри» Кивнув, он убрал конверт в карман, в сердцах надеясь забыть о нем вообще. Однако после ужина, мрачной процессией трое мужчин друг за другом поднимались в свои комнаты, где их больше никто не ждал. Каждый переживал свое личное горе, пытаясь понять, чем он заслужил подобную участь, мог ли сделать что-то, чтобы его жизнь сложилась иначе... Один бокал. Второй. Янтарное терпкое виски давало обжигающее тепло — заставляло его нутро гореть. Также, как делала это она. Делает — поправлял он мысленно себя. И будет делать, как только он поймет, в какую игру его втянули и зачем. Взгляд задумчиво скользил по бликам огненных языков, что разгорались в камине, пока пальцы рисовали силуэты на пергаменте. Том перевел взгляд на руку, что сжимала меж пальцев смольную сигарету, выпускающую черный дым — вряд ли он сможет без задней мысли смотреть теперь на них. И решается открыть письмо — праздное человеческое любопытство берет верх над холодным расчетом. «Дорогие Том и Нимат, Душой я чувствую, что скоро Господь заберет меня к себе, но строю планы на годы вперед, чтобы не ранить моего бедного Томаса. Позаботьтесь о нем, пожалуйста, иначе этот старик уйдет вслед за мной — старый дурень не знает, как жить эту жизнь без меня. Сознание все чаще покидает меня, а потому я попросила сына втайне от отца позволить написать вам это письмо. С тех пор, как вы появились на пороге нашего дома — теперь это ваш дом — жизнь всего поместья изменилась. Вы принесли радость и свет, заставили нас вновь ощутить себя молодыми. И я благодарю тебя, Том, за то, что привел к нам Нимат — она поселилась в моем сердце, как в родном доме и пустила меня в свое. Глубоко в душе я всегда надеялась, что сын приведет однажды к нам тебя и несчастную Меропу, и мы смогли бы стать семьей, но не случилось... В утешение мне была послана милая Нимат, и надеюсь твой дед успеет застать своих правнуков — уверена, это будет мальчик, таков наш род. Мы рожаем сильных, одаренных и упрямых мужчин, без которых не мил нам этот мир. Но судьба решила, что испытанием для моего сына и мужа выпадает смотреть, как их женщин Господь забирает себе и ждать нескорой встречи. Любите друг друга, мои дорогие. Близкие — это самое важное в жизни каждого. С любовью, ваша Мэри» Дважды глаза прошлись по строкам, что были написаны трясущейся рукой и остановились на последних словах, будто они просочились в самое сердце. Словно Мэри знала будущее лучше, чем кто-либо. Закрыв глаза, он откинул голову, пытаясь совладать с магией, рвавшейся наружу. Обещал себе не делать этого, но ноги сами привели его к двери напротив. Слабо толкнув скрипучую дверь, он осторожно ступил внутрь. Туманному сознанию, на мгновение показалось, что здесь сохранился ее запах — на столе стояла ваза с конфетами, на кровати лежало, оставленное второпях, черное платье. Дыхание не выравнивалось, сколько усилий бы он не прилагал. Взгляд зацепился за нелепый предмет одежды, торчавший из приоткрытого шкафа — она все же надела их… Бесцеремонно открытая дверь ударяется о стену. Раздраженно выдохнув, он оборачивается и застывает с недоумением, которое отражалось в темных глазах. — Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар — я уверена в этом, — и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить людей бить нас! — наступая на него с энтузиазмом, словно зачитывая стихи, громко заговорила Нимат. Пребывая в еще большем ступоре, он осмотрел это произведение искусств с ног до головы — розовая лента на голове, кружевное платье и непривычно нарумяненные щеки. — Что ты несешь? — находясь в пограничном состоянии и не решив для себя, как именно он должен реагировать на подобную выходку - наорать и выставить ее, затем отсмеяться или просто рассмеяться, потому что сдерживать себя становилось сложнее. — Уважай себя настолько, чтобы не отдавать всех сил души и сердца тому, кому они не нужны и в ком это вызвало бы только пренебрежение!!! — резко поднимая платье, она топает ногой в нежно-розовой туфельке и с еще большим напором, карикатурно цитирует роман. Когда его взгляд упал на кружевные гольфы до колена, самого розового цвета, что он когда-либо видел, выдержка дала трещину и Том отвернулся, прикрывая смех ладонью. — Почему ты отворачиваешься? Тебе не нравится?! Разве ты не грезил во снах увидеть меня такой, милый? — слащаво спросила Нимат и вплотную подошла к нему. Только тогда он ощутил приторный цветочный, нетипичный для нее девчачий аромат и отодвинулся подальше. — Я понял. Понял, я скажу ей что-нибудь, обещаю, — посмеиваясь, он поднял руки и отошел, чтобы приоткрыть створки окна. Она гордо-угрожающе подняла подбородок и предупреждающе зыркнула на него, резко развернулась на своих туфельках и скрылась из комнаты вместе со всем своим кружевом. Ностальгический смешок вырвался из него. Когда Том пришел в себя, руки сжимали пару кружевных нелепых гольф.***
Flower maiden - Dzivia Катафалк, запряженный лошадьми, дубовый гроб украшенный десятками розовых роз. Кучера, носильщики и даже несколько плакальщиков. Присутствие последних придавало похоронам торжественности, хотя их обязанности были несложными — молча и со скорбным видом стоять у входа на кладбище, держа в руках посох с бантом. Глядя на немого плакальщика, прохожие должны были проникнуться печальной атмосферой похорон. Трое мужчин невообразимо похожих друг на друга, как один человек в разные годы своей жизни, в черных костюмах ехали позади в траурной карете. Запряженные в нее лошади были украшены плюмажами из страусиных перьев. Присутствовали дамы в черных плащах с капюшонами, господа также были облачены в черные плащи, к их шляпам привязаны узкие черные ленты. Спокойное лицо Мэри выражало умиротворение, словно она всего лишь спала. В своем нежно-розовом изящном платье и белых перчатках, усыпанная цветами. Он не привык видеть такую смерть, что была частью мира жизни остальных. Сын и муж молча скорбели, пока неподалеку демонстративно плакали женщины. — Как же так, наша Мэри! — хотелось заткнуть себе уши, чтобы не слышать этих фальшивых нот. Он и сам не был уверен, что скорбел. Но уверен, что скорбела бы Нимат — по-настоящему скорбела и переживала бы о смерти этой женщины. Возможно, винила бы его, за то, что не давал им видеться так часто, как она просила. — Такое горе, примите мои соболезнования, — ощутив на своем предплечье чужое прикосновение, он повернул голову. Молодая девушка ждала его реакции, но он многозначительно перевел взгляд на ее ладонь, что продолжала лежать на нем. Смущенная особа убрала руку, поджав губы, кивнула и пошла в другую сторону. Самое тяжелое не похороны — самое тяжелое началось после. Дважды он просыпался ночью, слыша звуки из другой комнаты. Томас, казалось, до этого не горевал — его страдания начались только сейчас, когда Мэри приходила к нему во сне. Он с криками просыпался, если вообще удавалось заснуть. Том-старший попросил его дежурить через ночь, давать успокоительное и следить, чтобы Томас не наложил на себя руки. Все, о чем думал Том — Нимат точно смогла бы помочь старику пережить это, ей было бы не все равно и она знала бы, что делать. Он — нет. Должен ли он что-то делать для этой семьи, что бросила его гнить в паршивом приюте? Для своего деда, которому было плевать на него? Должны ли волновать его переживания? Нет. Но поневоле, он знал, что именно переживает Томас не по наслышке. Знал, потому что Нимат приходила в каждый его сон — и он не хотел просыпаться, не хотел возвращаться в реальность, где она не ждала его. Она начала сниться ему с тех пор, как он вернулся в этот дом и вероятно причина тому концентрация вдовцов в одном особняке. Черная ирония, временами, помогала ему сохранить здравый рассудок. Две недели подряд никто из них не знал спокойного сна, на лице каждого отпечатались следы присутствия смерти. Она словно жила вместе с ними, ходила тенью за каждым из них, вела за руку, обволакивала своим холодным смердящим дыханием. Три человекоподобные тени спускались в одно и то же время к завтраку и молча садились за стол. Единственный, кто изредка нарушал тишину — прислуга. — П-простите, господин, но вам нужно поесть, — словно в каждом ее слове, пропитанном страхом, было извинение. С опаской поглядывая боковым зрением, служанка поставила тарелку перед ним и поспешно отошла. Три пары глаз, задумчиво опущены в тарелки. — Кхм, отец, ты плохо выглядишь, ты должен поесть, — Том-старший, подавая остальным пример, с обреченным вздохом взял в руки прибор и сглотнул, встретившись с отрешенным взглядом сына. — Ты тоже. — Да-да, конечно, — пересиливая себя, Томас поднял руку и потянулся за вилкой. — Мэри начала бы ворчать, как обычно и назвала бы меня старым размазней... Вилка выпала из рук и ударилась об пол. Сведя брови, старик молча встал и покинул столовую, направляясь к входной двери. Том-старший обреченно выдохнул и сложил руки на столе, закрыв лицо ладонями. Том перевел пустой взгляд с отца на деда. Никто не просил его об этом и даже не угрожал жизнью. Ноги сами повели его в сторону выхода — туда, куда пошел Томас. На веранде он нашел последнего, что стоял у куста с розами и поглаживал лепестки, ежеминутно высмаркиваясь в платок. — Томас, — рука легла на тощее плечо. — Знаю-знаю... Я не думаю, что теперь смогу жить, мое место рядом с ней, сынок. Рядом с ней, — не оборачиваясь, сглатывая ком проговорил старик, пока дрожащая ладонь теребила цветок. — Она не даст вам покоя, если вы явитесь к ней так скоро, — спокойно произнес Том, складывая руки в карманы брюк. Лиловый закат с отливом сирени заполнил его до краев, а может что-то иное... — Спасибо тебе, что возишься со стариком. Но вам двоим будет легче без меня, я всего лишь мертвый груз, обуза на ваших плечах, — категорично качал седой головой мужчина. И он был прав — заботиться о беспомощных и слабых, удел таких же беспомощных и слабых людей. Реддл мог бы сделать ему одолжение, подарив легкую смерть во сне, прекратив мучения старика. И он совершенно не знал, что или кто заговорил в нем, когда произнес следующие слова: — Она написала, что хотела бы, чтобы вы увидели своего правнука, — прикрыв глаза, он медленно выдохнул через нос. Старик обернулся, проникая в него глубже, чем Том мог себе позволить — влажные глаза выражали слабую, еле заметную надежду. Его взгляд посылал то, что давало людям смысл жизни — теряя это, они больше не боролись за жизнь. Надежда... — Правнука... Мэри всегда мечтала, чтобы по дому бегали дети, мечтала помогать невестке растить внука, — глубокие бледно-голубые глаза выражали боль от раскаяния, которую нельзя было спутать ни с чем другим. — Ты простишь меня, внук? — Мне не за что вас... Тонкая рука сжала его локоть, когда Том развернулся, чтобы уйти. — Есть! Мы должны были... Прости нас, если сможешь... — слезы катились из блеклых глаз, руки старика тряслись, как и весь он, глазами моля о прощении, которое Том не в силах дать. Лучше бы он послушал себя и убил его ночью, чем... Голос Нимат поселился в его голове, заставляя поддался ему. Зачем? «Потому что она хотела бы это...» Если она так хочет этого, то пусть придет и скажет ему об этом сама! Ему казалось, что он разрывается или сходит с ума, споря с самим собой. Взгляд осмотрел местность, рука потянулась в карман. — Обливиэйт, — прошептал он и не дал дряблому, изможденному телу осесть на землю. Попробовать сделать так, как хотела она — и с чистой совестью сделать так, как привык.***
Fleuri - Hurts Like Hell (Slowed + Reverb) Пришло время вернуться... Он знал, что почувствует, когда переступит порог дома на скале. Пройдет через дверную раму, вдохнет привычный древесный сырой запах дома. Симпи поддерживал жизнь и порядок, несмотря на то, что приказа не поступало. Обновлял на доме защитные чары, от отсырения стен, заплесневения от высокого уровня влажности. Наконец можно было опустить завесу и не притворствовать толпе зевак, что его окружали последние недели. И позволить себе... Что? Позволить себе горевать? Он не нуждался бы в разрешении или уединении, если бы это чувство настолько не превалировало над остальными. Но нет, центральными водами по его плоти растекалась жажда возмездия. Холодная, она не была подобна импульсивному необдуманному поступку подростка, не затмевала разум — она им была. Эльф оставил все точно на своих местах — кроме пыли, которой нигде не наблюдалось. Все сверкало чистотой, словно этому было уделено до фанатизма или отчаяния в попытках забыться много времени. Ноги сами привели его к двери их библиотеки. К ее столу, за которым она часто засиживалась, следуя за своей очередной одержимостью. Он провел рукой по корешкам книг: «Темный реализм» Говарда Делиша, «На грани невозможного» Белласия Сказваль и наиболее потрепанная «Детская психология». Последняя книга заставила его свести брови. Опустившись на стул Том взял в руки облаченное на бумаге слово человеческого существа, что он зовет магглом. Отторжение рука об руку с предубеждением, вшитым в подкорку боролось с животным и неконтролируемым любопытством знать — обладать знанием о том, что было в ее голове. И он был уверен, что поймет все, что нужно, если пересилит себя и прочтет. Торчавшая закладка решила борьбу, и пальцы развели листы, раскрывая оплот воспаленного ума, лишенного хоть капли магии перед ним. «Вначале младенцы «протестовали», как мы уже отмечали, и очень сильно тревожились. Они искали своих мам. Если посторонний человек пытался их успокоить, они были безутешны. Они сердились на своих матерей. Но с течением времени, когда мамы все не приходили, они становились покорными, апатичными, замкнутыми и впадали в депрессию. Попытки персонала наладить эмоциональный контакт они встречали с безразличием. Однако, когда проходило достаточно времени, дети выходили из депрессии и формировали новые привязанности. Если мать в конце концов возвращалась, ребенок входил в третью фазу – отчужденность. Он холодно относился к маме, не приближался и не проявлял к ней интереса. И все же с течением времени эта отчужденность пропадала, и ребенок снова привязывался к матери. В будущем он скорее всего становился навязчивым и начинал волноваться, когда терял маму из виду – у него развивалась «тревожная привязанность» к матери. Если вы потеряли родителя в юном возрасте, то вы хорошо знаете, каково это. Вас пугает перспектива снова испытать это чувство». Зачем она это читала? Неужели знала, что беременна. Эта мысль убивала. Проще было думать, что она делала это, чтобы понять детей из приюта куда тайком бегала, рассчитывая, что он ему это неизвестно. Был лишь один вариант, когда это могло произойти... Painting Greys - Emmit Fenn — С тобой все в порядке? — нахмурившись поинтересовался Том и, опустившись на стул рядом с ней и принялся разбирать кипу бумаг. — А почему должно быть иначе? — покручивая перо в руках, она перекинула ногу на ногу, открывая обзору большую часть голого бедра. — Потому что ты странно себя ведешь, — монотонно ответил, вспарывая очередное письмо и быстро пройдясь по строчкам сжег его в руке. — Много странного в последнее время происходит, — пожала плечами, игриво потрясывая ногой в воздухе. Пристальный взгляд заставляет его поднять глаза и встретиться с ней — причина странного поведения не является для него загадкой. Ей что-то подмешали и если он поведется на провокации, то утром окажется крайним и самым виновным во всех смертных грехах. Но он соврал бы, скажи, что ему все равно на то, как зеленые радужки пожирают его лицо в этот момент. Ее губы растягивает многообещающая улыбка, пока глаза поедают его тело. — Ложись спать, — решив придерживаться любимой тактики произносит он. — М-м, — качает головой и воздушным движением ставит стопу в чулке на краешек его стула — прямо между ног. Встречается с его взглядом из-под бровей своим игривым и бесстрашным. — Ты ничего не сказал о моем внешнем виде, — скользя ягодицами по столу, Нимат придвигается в центр его внимания, роняя по пути кипу бумаг. Том проследил за падающим пергаментом — один, второй... Опустил взгляд на ее ступню, что находилась в опасной близости от его члена и встретился с ней глазами. Ведьма неспешно скользила ступней дальше, вглубь стула, пока не уперлась в его ладонь, что сжала щиколотку. — Ты выглядишь прекрасно, как и всегда, — без тени эмоций на лице эта фраза звучала, как одолжение. — Змей, — прошипела она на парселтанге, склоняясь к нему. Зря он научил ее. Такое применение языку было сложно представить, но то, как открывался ее рот, как работал кончик языка... Тонкие пальцы изящной руки коснулись его рта, указательный очерчивал контур, мягко проходясь по чувственным губам. Опускаясь вдоль напряженных мышц шеи — она отслеживала глазами движение руки, пока он открыто рассматривал ее. У нее мраморно-бледная, почти болезненно светлая кожа — можно без труда рассмотреть синеватые венки под глазами, на шее, запястьях. Контрастно черные волосы, густые прямые брови и ресницы, из-за которых ее глаза могли залезть в душу и расчленить ее на мелкие клочья по воле хозяйки. Все это и черное белье делало Нимат похожей на дьяволицу из готической сказки. Госпожа Смерти — читалось в ее глазах. — Наш брак ненастоящий, — прошептала она ему в губы. Провела языком, словно пробуя на вкус. — Ненастоящий? — ее настроение вводило его в какой-то транс, подтормаживало концентрацию и способность ясно мыслить. Хватка на ее ноге ослабла и воспользовавшись этим, она плавно накрыла ступней его пах, загребая пальцами столько, сколько было можно, как кошка раскрывающая когти. Он шумно втянул воздух, сжав пальцы на щиколотке, но не сковывая движений. — Ты кое-что должен мне, — отстраняясь от его лица, прошептала она, продолжая манипуляции ногой и воспринимая его попытки сдержаться, как вызов. — И что же я должен тебе? — откидываясь на стул и останавливая ее пытку одним движением, спросил он. Приподняв ступню и пройдясь по ней, попутно сжимая кожу и двигаясь вверх по внутренней стороне бедра, он пытался выровнять дыхание. — Брачную ночь, — выдохнула она, когда Том с силой сжал бедро, подвинув ближе к себе. Он резко развел ее ноги, распахивая халат и очерчивая пальцами границы чулок. — В перерывах между попытками лишить себя жизни, ты подумала и об этом? — усмехнулся он. Она придвинулась ближе и положив руку на затылок, резко дернула волосы, заставляя его встретиться взглядом с собой. — Если бы ты не кормил меня страхами, не дрессировал несбыточной мечтой, я бы не думала о смерти каждую свободную минуту, — со злостью прошипела она, тяжело дыша похотью и гневом. Его любимый коктейль. Уголок его рта пополз вверх, пока руки загребали все дальше на ягодицы. Он дернул ее на себя заставив выпустить волосы и приземлиться на него. — Слишком много если бы... Ловушка захлопнулась и теперь хищница стала жертвой. Стальной хваткой он зафиксировал ее в удобной для себя позе, болезненно прижимая к члену. Грубо накрыл ее рот наслаждаясь гортанным стоном и только в эту секунду понимая, что его действительно накрыло. Он жадно поглощал ее руками, губами и телом, он поднялся и рывком кинул ведьму на кровать. Мучительное томление подогревало в паху все жарче. Убийственно-ядовитый взгляд тяжело дышавшей ведьмы, что опиралась на локти взирал на него с кровати. Нетерпеливая. Мстительная. Его ведьма. Она сжала покрывало пальцами, с трудом борясь с желанием, пока он мучительно медленно шел к кровати. — Акцио муж, — нетерпеливо съязвила ведьма. Он усмехнулся, но остановился, подойдя вплотную к кровати. Изящная ступня нетерпеливой жены начала подниматься по его ноге упираясь в торс. Скользя по шелковым простыням, она приблизилась к краю, и встала на колени. Он ощутил теплое дыхание на своем животе, затем горячий язык заставил сжать челюсть. Почти неуправляемый голод расползался по венам, спровоцированный незапланированным длительным воздержанием. Ее язык закончил движение на груди и Нимат подняла томный взгляд снизу. Их извращенная игра в воздержание закончилась — собственнически притягивая ее затылок, он мучительно терзал ее губы. Тонкие пальцы обвились вокруг его торса утягивая в пучину. Ее маниакальный напор заводил его красками безумия. Она давала ему ощутить смесь сложных и противоречивых чувств. Пальцы жадно ласкают грудь. Приманивая и отталкивая одновременно. Из ее горла вырывается протяжный стон, когда его длинные пальцы вальсируют сонет на клиторе. Свободная и такая зависимая. Раздражающая своим упрямством и восхищающая упорством. Резкий толчок и ее ноги схлопываются на его бедрах впечатывая глубже. Сколько бы он не изучал ее — непредсказуемая. Женщина, что всегда держит его в напряжении — дает загадку, которую он жаждет разгадать. Соприкасаясь губами, но не целуя, он впитывает каждый ее отклик, каждый умоляющий и просящий о большем взгляд. — Если ты еще хоть раз скажешь, что я твое слабое место, захочешь забыть или бросишь, обещаю, я убью тебя, — пока ее грудь тяжело вздымается, она испепеляет его взглядом сидя сверху. — Уже придумала, как убивать будешь? — пребывая в легком расположении, с намеком на улыбку спросил он. — Плавай осторожнее, любимый, — склонилась к уху и прошептала она. Если бы он знал раньше, что секс сказывается на отношениях таким образом, то не преминул бы этим. Почти с наступлением рассвета он заснул на ее груди, когда ведьма закинула на него ногу. — Если у нас будет ребенок сначала я дам тебе время привязаться к нему, а потом буду шантажировать, что навсегда заберу его, — сквозь дрему пробубнила она. Ох уж эти если бы... — Заберешь куда? — усмехнулся он. — С собой. Он снова усмехнулся, находясь в полудреме и слушая мерное биение сердца под собой. Дети... Это последнее, о чем он волновался.***
O Children - Nick Cave & The Bad Seeds Несколько месяцев бесплодного поиска и тщетных попыток — ему кажется, что он живет, только находясь на грани, в шаге от конца. Она кричит в его голове, вопит и грозит тем, что сделает с ним, если он решится на это. Но это лишь самообман: он никогда бы не смог и не сможет пойти на это. Акт жалости к себе, еще один способ хоть что-то ощутить кроме злобы, выхода которой не было — она металась и крушила все, жаждая вырвать наружу. Это и привело его к чугунным воротам, к которым он однажды зарекался не приближаться больше никогда. Прийти и ощутить — о да, именно ощутить — себя жалким щенком на фоне серого здания, которое он мог бы уничтожить одним щелчком пальцев. Почти уничтоженный малолетний сгусток ненависти, оставленный всеми на произвол судьбы, оживал в нем, когда темный взгляд прожигал ненавистные стены, когда легкие вдыхали сырой запах с примесью машинного масла и промышленных заводов, вид на которые отпечатался под веками. Было ли еще хоть одно место, в котором он не хотел бы больше оказаться никогда в своей жизни? Место, куда Нимат не могла бы его вытащить никакими уговорами? Теперь он был здесь по своей воле, не до конца осознавая, зачем именно. — Прошу прощения, но время посещений уже окончено... Удивленная девушка на входе бросила опасливый взгляд на дверь и попыталась перегородить ему путь, но замерла на полпути, глядя стеклянными глазами перед собой. Все, что было нужно, он нашел в не обремененной мыслями голове. Второй этаж, несколько необходимых минут, оставленных в кабинете старухи Коул, которые он скорее бы предпочел потратить на беседу с дементором. Носки туфель напротив двери с ржавым номером семь. Нимат в его голове подбадривает и дарит одобрительную улыбку, поторапливает — он точно спятил, либо это прогрессирующая шизофрения... Дверь со скрипом отворяется — его рука больше не тронет стен, дверей или мебели этого проклятого места... На кровати сидит мальчик, уставившись в окно, и сжимает пальцами одеяло. — Том! — обернувшись, кричит темноволосый ребенок и вскакивает с кровати. — Ты пришел! Улыбка быстро сползает с детского лица, когда взгляд не встречает ответного тепла — лишь изучающе-отсутствующее выражение лица Реддла, что замер посреди комнаты. Он отмирает, когда мальчик на соседней кровати начинает ворчать о нарушении правил и бросает в него сомнус. — Том, ты пришел ко мне? — с тихой надеждой несмело спрашивает ребенок, пытаясь скрыть страх и удивление от увиденного. — За тобой.***
Don`t cry (Guns N' Roses) Прошло три месяца с тех пор, как он забрал Уильяма к себе. И до сих пор не мог ответить, зачем... Она бы этого хотела? Возможно, даже мечтала, но боялась сказать ему, ожидая категорический отказ. Устраивать дома собственный приют никак не входило в его жизненные планы. Задумчивый взгляд темных глаз остановился на свернувшемся в клубок под одеялом детским силуэте. Уильям оказался на удивление спокойным и любознательным ребенком: не плакал, не капризничал, но Том подозревал, что это скорее результат страха — он боялся его. И сложно было винить в этом мальчика: Том не планировал стать ему отцом, не просил звать папой. Чаще он наблюдал за тем, как Симпи ухаживает за мальчиком и заботится о нем, ведь Реддл сам попросил домовика об этом. Эльф кормил, читал сказки и играл с ним — сложно было понять, кому из них это приносило больше удовольствия. На фоне его мертвого присутствия, живой и полный жизни маленький человек стал отдушиной для существа. Со временем Реддл все же определил себе роль наставника и покровителя для мальчика. Осознал, что Уильям, которого он считал ниточкой к тому, что исчезло из его жизни, позволяет ему забываться заботами и вопросами, которые раньше никогда не интересовали: до них не было никакого дела. Мальчик нашел ее фото: их снимок на балу, на ней красно-черное платье, они танцевали аргентинское танго; снимок, который сделала Мэри: Нимат в саду с дочкой Марджи, и рядом мнется Томас; еще одно: с Виторией и Каллистой, где она сидит рядом с собакой и улыбается в камеру; колдофото с зацикленной сценой, где Нимат поднимает взгляд и прожигает им остатки его существа; Нимат и милорд в гостиной… — он не видел эти фото, она не показывала их. Том почувствовал гостей раньше, чем появился эльф и сообщил о прибытии — в затылке закололо от навязчивого раздражения. Но, аппарировав ко входу, он никак не ожидал увидеть на пороге парочку гостей; зуд в голове лишь усиливался, предвосхищая приятную беседу. — Что вы оба здесь делаете? — монотонность не могла обмануть скользящей в голосе злости. — Я столкнулся с ним у входа, понятия не имею, откуда он узнал об этом месте, — недовольно пробурчал Малфой. — За тобой несложно проследить, ваша охранная система оставляет желать лучшего. — С нашей охранной системой все в порядке, Забини. Просто кто-то воспользовался лояльностью моей жены, — прищурившись, бросил блондин. — Не понимаю, о чем ты, — осматривая дом, лениво ответил итальянец. — Правда? — Кто-нибудь получал письма с приглашением? Нет? — обманчиво любезно поинтересовался Реддл. — Ах, точно, ведь я их не посылал, — с лицом побеспокоенного по пустяку человека холодно отрезал он, показывая, что неначавшийся разговор закончен. — Есть кое-что, что требует твоего вмешательства, — проигнорировав хозяина дома, настоял блондин, на что Забини закатил глаза. Попытки шифроваться в его присутствии только лишь смешили: ему не было дела до змеиных секретов от слова совсем. — Разберись с этим сам, я там не нужен, Абраксас. Или можешь послать все к черту. Делай, что хочешь, — затем, переведя взгляд на итальянца, Том добавил. — Забини, занимайся своей головой. Если ты не заметил, у меня нет длинных волос и юбки, мне твоя помощь не нужна. Сунув руки в карманы брюк, Реддл развернулся, намереваясь принудительно закончить незапланированную встречу выпускников. — Слышал? В твоей помощи нуждаются кустарники виноградников где-нибудь на юге Италии, — усмехнулся Малфой. — Жаль, там нет вакансии секретарши, — сунув руки в брюки, даже бровью не повел итальянец. — Исчезните оба за пределы дома, если собираетесь произнести еще хоть слово, — решив, что выпроводить этих двух себе дороже, Том просто отправился на кухню и налил себе огневиски. — Том, а кто эти дяди? — выглянул из-за угла маленький темноволосый мальчик с голубыми глазками, что блестели от несмелого любопытства. — Салазар... Уильям, зачем ты вышел из комнаты? — смягчив тон, Реддл обратился к ребенку. — Мне приснился кошмар... А кто эти дяденьки? У нас гости? — Нет. Дяденьки уже уходят, — переводя взгляд на двух мужчин, прошипел Том. — Неправда. Меня зовут Абраксас, а тебя малыш? — почти вприпрыжку блондин оказался около мальчика и присел на корточки. — Я Уильям. А вы друг Тома? — рассматривая новое лицо, с энтузиазмом отозвался ребенок. Реддл осушил бокал и остановил взгляд на восторженном ребенке. Голос Нимат в его голове кричал, что малыш тоскует по человеческому теплу, общению. Закатив глаза на внутренний монолог, он устало опустился высокий стул. — О да, я его самый близкий друг, малыш, — самодовольно произнес Абраксас и пожал маленькую ладошку. — Зачем ты пришел? — тем временем поинтересовался Том у Забини. Скорее из пассивного интереса, нежели претензии. — Она хотела бы этого, — неслышно для ребенка произнес итальянец. — Ее здесь нет, как видишь. Какая теперь разница, чего она хотела? Я не нуждаюсь в чистке мозгов. Дверь найдешь сам, — не двояко намекнул Реддл. — Нельзя держать все в себе, Том. Если не хочешь говорить об этом, не будем. Позволь иногда навещать тебя. Я могу заниматься с ребенком, что, уверен, ты не делаешь, и у мальчика развивается дефицит внимания, — нашел удачный предлог дальновидный итальянец. Когтевранец выглядит как упрямый мул с завидной выдержкой. Давить на него ребенком — он поступил не на тот факультет. — Делай, что хочешь... — сдавшись и желая остаться в одиночестве, Реддл оставил ребенка сразу на трех нянь и удалился в кабинет. Забини расспрашивал малыша, пытаясь проанализировать его уровень развития — словно Реддл приютил у себя дворняжку и посадил в будку на цепь. Эльф доложил, что гости пьют с ребенком какао и не планируют уходить. — Ты должен вернуться, наше положение слишком шатко, — чуть позже в кабинет пришел Абраксас. — Да? Кто будет следующим? Ты или, может, Витория? Готов пожертвовать женой? — не выдержав, Том поднялся и подошел к Малфою, сверля его испытующим взглядом. — Том, это был несчастный случай, и я уверен, что ты думаешь о том, чтобы отомстить. Но для этого ты должен вернуться, — пытался воззвать Малфой. — Я никому ничего не должен! Можешь тоже развлечь ребенка или проваливать.***
Когда он впервые узнал, что такое смерть? Кажется, ему было не больше шести: сосед по комнате долго страдал и в конечном итоге умер ночью от туберкулеза. Никто не говорил с ними, что такое смерть на самом деле: Душа Бена отправилась к Богу, будем уповать, чтобы он попал в рай. Будучи волшебником, он не имел внутри ни капли религиозности, а потому для себя понятие смерти определил собственноручно. Он верил в то, что можно увидеть, ощутить или познать, до тех пор, пока смерть оставалась за гранью его личного опыта, она была ничем. Пустота. Человек переходил из состояния быть, а состояние ничто. — Что значит ее больше нет? Когда Нимат вернется, и куда она ушла? — обеспокоенно спросил малыш, теребя обивку дивана. Тянуть с объяснением причин, почему за столько времени Нимат так и не появилась, он больше не мог. Но отделаться простым ответом было бы слишком просто. — Туда, куда она отправилась, это такое место, откуда возвращаются лишь единицы и среди тех, кого я знаю, таких нет, — градус притупил четкость мышления, и это все, на что хватило воспаленного ума. Говорить об этом трезвым он бы не смог физически. В конце концов мальчик должен узнать реальную жизнь. Забавно, что он и сам справлялся не лучше ребенка… — Но ведь Нимат — волшебница, она особенная и обязательно вернется! — насупившись и с надеждой взглянув на него, чтобы найти подкрепление своим словам, произнес Уильям. — Ведь так? — Симпи, уложи его спать. Не в силах видеть детскую невинную надежду на волшебство он покинул комнату мальчика, так будет лучше. Слишком много надежды для одного дня... Вскоре у Реддла появилось ощущение, что он снова живет в приюте, который сам же и основал — не выгнав два взрослых лба, что решили, будто могут заявляться к нему, как к себе домой. — Дядя Абраксас сказал, что они сношаются, а не работают. Что значит сношаются? — сумев произнести со второго раза сложное слово, спросил Уильям. Вот чем оборачиваются неосторожно брошенные слова… Теперь он должен отрефлексировать соитие до невинных составляющих, чтобы объяснить ребенку. — Это значит, что они ленятся и что дядя Абраксас больше не придет к нам в гости, потому что не умеет следить за своим грязным языком, — переводя взгляд на блондина и меняя интонацию, проговорил Реддл. — Если мы помоем ему язык, он сможет прийти еще раз? Дядя Абраксас приходит с красивой тетей, которая обнимает и целует меня перед сном, — смущенно поделился мальчик, опустив взгляд в пол. Еще бы, Леди Малфой производила неизгладимое впечатление даже на маленьких мужчин. — Боюсь, просто помыть будет недостаточно. Но если ты хочешь, чтобы он приходил, то он будет приходить. Спокойной ночи, Уильям, — оставляя ту часть, что вводила его в ступор, на домовика, Том прикрыл за собой дверь. Малыш вынуждал его держать себя в руках, задавал границы, за рамки которых он не позволял излиться своему сумасшествию. Абраксас приходил с Виторией, недвояко посылая жене намеки о жажде будущего отцовства, на что получал заклинание чесотки в штанах и иные мелочи. — Что это? — обернувшись на мявшегося в проходе малыша, спросил Реддл. — Нимат оставляла на моей кровати зеленые конфетки, чтобы я не грустил. Пока ее нет, я могу оставлять их на твоей кровати, чтобы ты тоже не грустил, — пробубнил себе под нос Уильям, стараясь держаться серьезным при нем. Мальчик невольно перенимал его манеры и стиль общения с другими. С Малфоями и Забини он позволял себе капризы и порывы нежности, с ним же старался вести себя как взрослый. — Хорошо... Я, мне нужно выйти... — не зная, что ответить и как реагировать на проявление детской заботы, Том вновь закрылся и вышел проветриться. Как только малыш тянулся к нему, он убегал. Не знал, не мог представить, что смог бы вести себя, как остальные, с мальчиком. Такова его природа. Но Уильям стал небезразличен ему, эти моменты доказывали, что Реддл не хочет обидеть мальчика, но никогда не сможет дать то, что ему нужно.***
Период застоя не мог длится вечность. Почти полгода прошло с того дня, как он стоял под открытым небом, считая секунды до своего последнего вздоха. Он собирался вызвать Абраксаса, но тот явился сам — выражение его лица не предвещало ничего хорошего. — Маркус пропал. Просто исчез, в министерстве тоже не знают где он, — как маятник ходя из стороны в сторону, взволнованно заговорил блондин. — Что последнее ты знаешь о его действиях? — спокойно ответил Том, облокачиваясь на стол. — Мне кажется они могли выследить его и... Уэйн. Он не видел его с тех пор, как Нимат... С тех самых пор, он не искал ни с кем встречи и не следил за местоположением своих людей. Кольцо лежало в ящике стола, вспомнив о нем, Реддл потянулся и выдвинул его. Взгляд наткнулся на конфеты, которые Уильям раскладывал для него во всех уголках большого дома. — Зачем он им? Я не предпринимал никаких действий на их территории с момента... — Я тоже. Но с того дня мы лишь однажды общались с ним. Я могу пробить по своим каналам, может быть где-то есть зацепка, — продолжая раздражать его глаза, рассуждал Малфой. — Не мельтеши. Кольцо, если оно на нем, то я смогу найти его. Кольца не было, но он и не рассчитывал на это. Было лишь два варианта — либо Уэйн стал жертвой минувших событий, либо... В этот вариант верить хотелось меньше всего, но врожденная интуиция подсказывала, что он прав и человек, которого он считал одним из своих сторонников предал его.***
— Малыш, Том хорошо обращается с тобой? Не грубит и не обижает? — ласково поинтересовалась Витория, поглаживая малыша по волосам. — Нет, он забрал меня из плохого места, мне там не нравилось. Том не обижает меня, только он много грустит, и даже конфетки не помогают его развеселить. Когда вернется Нимат, она точно придумает, как его развеселить, — улыбнулся Уильям, пытаясь поделиться своими идеями по спасению хорошего настроения хозяина дома. — Ох, малыш. Иди ко мне, я расскажу тебе одну сказку про город грусти... — она притянула малыша на колени, и тот с восторгом гладил ее в ответ и обнимал. Мальчику нужна была мать, и он знал это.***
Попытки понять, что случилось с Уэйном, никуда не привели его, однако информатор намекнул, что в определенное время в нужном месте совершаются не совсем чистые дела. Почему он решил отправиться по мутной наводке? К тому же дементор его дернул обсудить это в присутствии Малфоя и Забини. Оба предложили сопровождение, и, если Малфой по понятным причинам был частью его мира, то инициатива итальянца ввергла Тома в ступор. Но спорить он не стал: людей, которым можно было доверять, становилось все меньше, а как бы Забини не раздражал его в прошлом, этот человек был чист. — Ты уверен, что тебе дали правильные координаты? — подозрительно оглядывая округу, спросил Реддл. Бычок сигареты сгорел, не долетев до земли. — Я уверен, что этот парень не врал мне намеренно, но возможно, мои парни перестарались с пытками. Меня там не было, поэтому точно не скажу, — пожал плечами Малфой. — Это отвратительно. Зачем вы вообще согласились взять меня с собой? — тяжело вздыхая, недовольно пробурчал Забини. — Ну, ты сам сказал обращаться, если будет нужна помощь, — усмехнулся блондин, забавляясь реакцией когтевранца. — Да, но я имел в виду посидеть с мальцом или поговорить, знаешь, но точно не боевую операцию по захвату в плен, — распылился Забини. — В следующий раз говори точнее, — смеясь, продолжал издеваться Малфой. — Следующего раза не будет, приятель, — бросил итальянец. — Я тебе не приятель, приятель. — Заткнитесь, кто-то идет! — махнув рукой, приказал Реддл. Он узнал в шедшем мимо знакомое лицо — то, что разыскивали все они столько лет, но бесследно. Йон Эйстенлен. Все трое замерли, но, не успели выйти из укрытия, как он растворился в воздухе, а на них надвинулись темные силуэты — не меньше дюжины. Выругавшись, Реддл разделался с большинством сам. На удивление, Забини не растерялся и смог остаться невредимым. Что все это значит, ему предстояло выяснить. Они вернулись в дом на скале, предварительно запутав следы перемещений на случай слежки. — Хорошо поработали, приятель, — развеселился Забини, хлопая по плечу недоумевающего блондина. Первая реальная схватка всегда чревата неадекватным состоянием, диким выбросом адреналина. Он вспомнил свой первый раз, когда кровь кипела и до сознания начало доходить, что произошло уже после того, как события свершились — виски и нервная дрожь. С каждым разом все шло, как по накатанной — отточенный навык, как автоматические реакции, которые больше не анализируются и не требуют контроля. — Салазар, не называй меня так. Даже в параллельном мире мы с тобой не можем быть приятелями, — поморщился раздраженный Абраксас, что долго отходил после необходимости применять грубую силу. Как врожденному эмпату, Малфою труднее всех давались вылазки, которые предполагали насилие. — Как скажешь, друг, — рассмеялся когтевранец и получил острый взгляд в ответ. — Почему вы все еще в моем доме, на моем диване, едите мою еду? — сложив руки на груди, без злости поинтересовался Реддл. — Я проголодался, а Симпи так вкусно готовит, — не отрываясь от тарелки, оправдался блондин. — У тебя дома есть свои эльфы, Малфой, — левитируя тарелку с едой в раковину, ответил Реддл. Кажется, жизнь снова втекала в свое русло, что бы не происходило в жизни.***
Малфой-мэнор Увидев мальчика в доме Реддла в первый раз, он решил, что тот сошел с ума и перепутал ребенка с эльфом, наняв новую рабочую силу. Смотря со стороны на то, как Уильям влиял на состояние друга, Абраксас уверовал в целительное воздействие детей. Идея познакомить жену с изголодавшимся по женской ласке ребенком не заставила себя долго ждать — Малфой ставил на реализацию своей корыстной цели в этом деле. Общение с детьми делает женщин более мягкими и включает материнский инстинкт. Он хотел бы думать, что это так. Абраксас трижды просил Тома отпустить малыша к ним, чтобы мальчик мог погулять по огромной территории и развлечься так, как полагается маленьким детям, а не сидеть в четырех стенах с хмурым недородителем, страдающим асоциальным расстройством вследствие скорби. Также он ощутил трепет и желание Уильяма погостить — малец был с ним более открытым и раскованным, чем с Томом, хотя и любил последнего чистой детской любовью. — Дорогая, мы дома, — довольно улыбаясь, Абраксас нес на руках мальчика, словно ему вручили орден Мерлина. Витория как раз спускалась по лестнице, когда они вошли в парадную дверь. Она замерла, сканируя через-чур довольное лицо мужа, и, дьявольски улыбнувшись, продолжила движение. — Ну что, малыш, готов узнать, что такое настоящее веселье? — подхватывая покрепче малыша, который не переставал улыбаться, спросил Абраксас. — Боюсь, Уильяму еще рано знакомиться с тем, что ты называешь настоящим весельем, — хмыкнула Витория и, подходя к ним, вопросительно подняла изящную бровь. — Дорогая, твоя милая головка полна непристойных мыслей, которым найдется применение в другое время. — Да что ты? Что ты собрался делать с мальчиком? — Терпение, любимая, всему свое время, согласна? У нас большие планы с Уильямом на эти выходные, и ты будешь их частью. Витория промолчала, и он принял это за покорное согласие, не заметив, как жена прожигала его взглядом, рассчитывая в уме формулу заклинания облысения. — Видишь, малыш. Сразу видно, кто в доме хозяин, — усмехнулся блондин, поучительным тоном науськивая мальчика. — Сразу видно, у кого не все дома, — Витория развернулась, направляясь в сторону столовой, где уже был накрыт обед, и раздумывая, сколько процентов магии высосет из супруга за манипуляции.