***
Она была лучшим его аватаром за столь долгое время, охотно делая перерывы в учебе (зачем изучать анатомию по книге, когда она могла сломать кому-то настоящую скуловую кость) всякий раз, когда он появлялся. Она быстро стала настоящим компаньоном, идя рядом с ним как равная, греясь в лунном свете. Они обсуждали все и вся, наблюдая за теми, кто путешествовал ночью. Препираясь и подтрунивая, он преследовал ее по темным переулкам. Или моменты, когда он крал ее дыхание, когда его ветер нес ее по крышам, когда она пыталась не отставать от него. Церемониальный костюм облегал ее изгибы, защищая своей мягкостью от их добычи. Он мог чувствовать ее через их общую силу; эта женская мягкость скрывала сильные мышцы и еще более сильное сердце. Ее избранное оружие имитировало его посох, уравновешивая ее, когда она упиралась ногами в лица преступников. Он чувствовал себя польщенным ее грациозными взмахами и ударами, похожей на прекрасного журавля в смертельном танце. Танец, которым могли наслаждаться только они, когда он призывал ветер, одновременно защищая и обнимая ее. Танец, где она чаще всего заканчивалась в его объятиях, перехватывая дыхание, эйфория в двухцветных глазах, когда она встречалась с ним взглядом. — Спасибо, — она улыбалась ему, прижимаясь спиной к его груди, когда смотрела вверх. Он хотел обнять ее, но крепко сжал посох. Этого было достаточно, чтобы сосредоточить его силу, чтобы выдержать ее вес, — большое тебе спасибо за эту жизнь. — Я должен поблагодарить тебя за преданность, малышка, — пробормотал он. Он воспользовался шансом убрать ее волосы с этих глаз, наслаждаясь небольшим прикосновением, которое он позволил себе, несмотря на желание большего. Она была его аватаром. Кулаком справедливости. Защитником путешественников. Его оружие было наполнено силой, способной обрушить месть на весь мир. И все же то, что он испытывал к ней, было слишком мягким.***
Он появился в ее маленькой квартирке, готовый увести ее на ночную работу. Обычно она радовалась этому шансу, обычно изучая толстые тома современной эпохи. Или заснув на них в качестве подушки. В место этого музыка заполнила темное помещение, освещенное редкой коллекцией свечей. Ветер колыхал пламя, когда он проходил мимо, дым собирался в маленькие завитки. Он без труда нашел ее. Это было похоже на нить, соединявшую их, притягивающую его все ближе и ближе. Он мог быть на астероиде, а она могла быть где угодно на Земле, и он найдет ее в мгновение ока. Однако он замер, увидев, что она медленно танцует в залитой лунным светом гостиной с бутылкой спиртного в руке, одетая в легкий домашний халат и нижнее белье. Он был в восторге, как будто смотрел на светлячка, танцующего на тростниковых зарослях Нила, такого красивого и завораживающего. Затем эти глаза остановились на нем, чувствуя тот же самый рывок на золотой нити, соединяющий бога с аватаром. Ее губы растянулись в улыбке, и она мягко подошла к нему, ее бедра покачивались в такт. — Осмелюсь спросить? — тихо заговорил он, как только она остановилась достаточно близко, чтобы подол ее домашнего халата задел его, когда ветер обвился вокруг них, не более чем мягкий трепещущий бриз. Точно также обрывки ткани, накинутые на него, задевали ее, оставляя после себя мурашки по коже. — Я сдала экзамены, — усмехнулась она, приложив палец к тусклой бронзовой луне на его груди и слегка надавив, — сегодня вечер для празднования! Но, полагаю, ты пришел не для того, чтобы праздновать вместе со мной? — она закончила свой вопрос вздохом, осознание осенило ее затуманенный разум. Нет, там были невинные люди, нуждающиеся в их защите. Несправедливость, требующая исправления. Плохих парней нужно бить. Так много работы нужно было сделать. Экзамены врядли были чем-то таким, что можно было бы отпраздновать в свете всего происходящего. — Ну, вряд ли моему аватару подобает праздновать без своего бога, ты согласна? — его рука скользнула по кружевному материалу, покрывавшему ее плечи. Он чувствовал исходящее от нее тепло, как песок, пытающийся согреть холодный ночной воздух. Он боялся прикоснуться к ней, он был холодной, пустой ночью. Луной, чей свет не давал тепла. Она может быть его кулаком, но она была намного больше. Путешественник, который использовал луну и звезды для навигации по огромный пустыне. Она была песком, еще теплым от солнца. Песок, который танцевал с ветром, создавая узоры в дюнах. Она уронила почти пустую бутылку и преодолела расстояние между ними. Ее маленькая, крошечная рука скользила по его руке, нежная кожа касалась грубой марли, в то время как другая потянулась к его талии, ведя его в простом танце. Сможет ли он навлечь гнев остальных, сделав эту ночь вечной? Его маленький аватар в его руках, ее современная музыка затихла, пока их ритм не стал просто биением ее смертного сердца. Может быть, и нет, но это будет одно из его самых дорогих воспоминаний, одна из немногих ночей, которые он вспоминал снова и снова и чувствовал не сожаление, а нежность. — Ты такой добрый для всех своих аватаров? — спросила она, глядя на него из-под ресниц. Он усмехнулся. Кажется, тут чего-то не хватает, не сделал бы что? Они действительно были для него не более чем инструментами. Но все же не она, — Вряд ли кто-нибудь из них соблазнил меня так сильно, как ты. Она фыркнула: — Я? Соблазнила тебя? Погоди, теперь понятно, — она рассмеялась, в тихий голос, — я сплю. Сначала сдаю экзамены, а теперь танцую стобой? Хех, завтра будет самое худшее. Я знала, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Ты действительно сдала экзамены, дорогая. Как я и предполагал. И ты искушаешь меня так же, как новорожденная газель искушает голодного льва. — О-о-о, так ты меня сожрешь? — она рассмеялась, когда он закружил ее, наблюдая, как платье кружится вокруг ее стройных ног. — Может быть, когда-нибудь, — он притянул ее к себе, хотя знал, что должен держать ее на расстоянии вытянутой руки. Аватары смертны. Он может быть богом времени, исцеления, путешественников, но он не мог остановить тот факт, что все люди умерли. В конце концов все его аватары либо покинули его, либо пожертвовали своей жизней во имя него. Она не была исключением. «— Что будет больнее», — подумал он. Эти глаза, полные ненависти и ярости? Или полна такой же преданности, но безжизненной? Что ждет их в будущем?***
Церемониальных костюм защищал аватара от большинства травм и исцелял то, что не мог предотвратить. Это были физические травмы. Ментально и эмоционально — не так уж много. Злодеи лежали мертвыми возле ее ног, но то же самое делали невинные люди, которых она пыталась защитить. Она стояла на коленях в костюме, держа маленького ребенка на руках, пока он хватал ртом воздух, рана на их груди пузырилась тем самым воздухом, в котором он нуждались. — Разве мы ничего не можем сделать? — она умоляла, прижимая ребенка к себе, пытаясь хоть как-то утешить его. Они находились в сотнях миль от ближайшего города. Даже самый сильный ветер не мог вовремя унести их туда. — Нет, ничего, — он ответил мягким тоном, но она все еще вздрагивала, как будто он пугал ее. Он опустился рядом с ней на колени, скорбя по-своему. Он пытался защитить путников ночи, но потерпел неудачу. Так много на протяжении тысячелетий, и никогда не становилось легче, — о нем позаботятся в загробной жизни. Он видел, как дух покинул ребенка за полминуты до того, как он замер у нее на руках, а бесформенный свет поднялся к звездам, чтобы присоединиться к своим предкам. За этим последовали резкие крики его аватара, крики боли и страдания, которые пронзили его до глубины души. Прошли годы с тех пор, как она начала ходить рядом с ним, и все же она отказывалась впадать в оцепенение перед любой ненужной смертью. Он любил ее за это. Он был уверен, что в конце концов она возненавидет его за это.***
Люди были репродуктивным видом. А его аватар был в том возрасте, когда она будет искать кого-то, с кем может сблизиться, возможно, завести потомство и создать семью. И он знал, что она красива. Он сам не был человеком, но его вид не был бесплодным по умолчанию. Он наслаждался ее формой издалека, уверенный, что она была благословлена Хатхор или каким-нибудь другим существом, которое наслаждалось созданием красоты. Он также знал, что, хотя она может быть его аватаром, его кулаком, его рыцарем, его спутником, она никогда не сможет быть его возлюбленной, принадлежать ему вечно. Это просто не выход. Однако это не означало, что он не возражал против этого, чтобы кто-то еще принимал участие в удовольствии быть ее парой. По крайней мере, пока она была его аватаром. — У нас есть гораздо более важные дела, чем это, — твердо заявил он, ударив посохом по деревянному полу и вызвав порыв ветра, пронесшийся по маленькому кафе. Все запаниковали, когда что-то полетело вокруг, тарелки разбились, еда разбрызгалась. Она просто бросила на него раздраженный взгляд, особенно когда пирог врезался ей в волосы, — Сейчас дневной свет. Мое время. Кыш. — Ты мой аватар, независимо от времени суток. Я могу сделать скидку на твою учебу. Но это глупое маленькое ухаживание... — Ухаживание? О боже... Хонсу, это всего лишь кофе. Больше ничего! — она осмелилась рассмеяться ему в лицо, закатив глаза и отвернувшись. Ее отказ поразил его больше, чем он хотел признать, — Не лги мне! — он снова стукнул посохом, — то, что я сам не человек, еще не значит, что я не изучил ваши обычаи! У этого смертного мало других интересов, кроме как залесть к тебе в штаны! Ее смех превратился в истерику, усилив страх перед безумем со стороны ничего не подозревающих покровителей бога среди них, — Ты же это не серьезно. Ты ревнуешь? — Нет! — в его голосе звучало раздражение, даже для него самого, — ты мой аватар, и пока мы связаны, я ожидаю, что ты посвятишь себя мне. — О, неужели? Я не помню этого в нашем договоре, но уверена. Прекрасно, — она вскинула руки и встала, — мне очень жаль, что я заставила тебя страдать из-за того, что некий древний бог завидует мне из-за того, что я здесь с другом. Который женат, имеет детей и просто хотел отплатить мне за помощь в классе. — Не говори со мной таким тоном, — прорычал он, выходя вслед за ней из маленького магазинчика, ветер стих, как только они вышли из кафе, — брачные клятвы и потомства ничего не значат перед лицом красоты, как твоя. — Лесть не избавит тебя от этого! — крикнула она через плечо, выбегая на тротуар, — я могла бы, может быть, понять, если бы ты не хотел, чтобы у меня была вторая половинка, но мне должны быть позволены друзья, пока я на твоей службе. Даже если это самая поверхностная дружба! — Разве я недостаточно хорош для тебя? Это заставило ее остановиться и оглянуться на него, яркий солнечный свет выцветал для нее. И все же солнце сверкало на бронзе его посоха и месяца, прижатых к груди. Несмотря на его рост и то, насколько крупным он был по сравнению с ней, его голос казался слабым. Тихим. Часть ее хотела крикнуть «нет!» Она хотела кого-то, кто разделял бы ее любовь к телешоу и книгам. Ходить с ним по магазинам не всегда означало сравнивать моду сегодняшнего дня с модой прошлого. Ей нужен был кто-то, с кем она могла бы делиться забавными постами и мемами, кому можно было бы звонить, когда у нее был плохой день, который автоматически не затягивал бы ее, чтобы сосредоточить свои эмоции на несправедливом. Но ее гнев умер от будущего пламени, едва успев закипеть, увидев его таким. Они были друзьями в самом странном смысле этого слова. Все было гораздо сложнее, — Ты знаешь, что я люблю тебя. Что я всегда буду дорожить этой честью, которую ты мне оказал, — она шагнула к нему и подняла руку, но та прошла сквозь его руку. Пока был дневной свет, он был не более чем призраком. Это сделало пропасть между женщиной и богом еще более очевидной, — но мы оба знаем, что это не будет длиться вечно. Что когда-нибудь мне придется вернуться к началу. Прямо сейчас ты можешь быть достаточно хорош для меня, но ты не всегда будешь со мной. И мне нужно будет на кого-то опереться, когда ты меня покинешь. Часть его хотела упасть на колени и поклясться, что никогда не оставит ее. Что он последует за ней и будет идти рядом до ее последнего вздоха, но знал, что не сможет. Он не должен. Вместо этого он молча смотрел, как она повернулась и пошла дальше по улице, зная, что слезы на ее лице и боль в сердце были вызваны им из-за него.***
Он знал, что их время быстро истекает, пески времени падают все быстрее и быстрее. Он должен готовиться, искать другого потенциального аватара, чтобы занять ее место. Но он так беспокоился, что если он уйдет от нее, то не вернется. Нить, соединяющая их, оборвется, и она станет одной из миллиардов. Поэтому он наблюдал, или «обижался», как она это называла, за тем, как она проводит свой день. Класс, где он будет стоять в углу, пока смертный читает лекцию о чем-то, что они едва понимают. Пока она ела, одна и в тишине, наблюдая, как ее одноклассники сидят вместе, смеются и болтают между общей едой. Ночью, когда они патрулировали, вместо их обычных шуток царила тишина. Никаких умных колкостей, никаких светских разговоров, чтобы скоротать время. Она не опиралась на него после драки, а стояла на своих ногах, восстанавливая дыхание. К рассвету она забралась в постель, занавески загораживали восходящее солнце, но он все еще чувствовал, как убывает сила, когда правление луны перемещается на другую сторону Земли. И все же вместо того, чтобы заснуть, она ворочалась и ворочалась каждые несколько минут, прежде чем сесть с рычанием, чтобы посмотреть в темноте в его направление. (Где он сидел на ее коротком комоде, молча наблюдая за ней.) — Неужели? Ты сидишь там и будешь наблюдать за мной, пока я сплю? — Раньше ты никогда не казалась обеспокоенной, — ответил он, перемещая свой несуществующий вес. Ладно, обычно он на самом деле не присутствовал, но всегда был на расстоянии шепота. Конечно, это было не так уж и по-другому. — Да. Что ж. Я очень напряжена, и мне нужно немного времени наедине, чтобы снять стресс. Он в замешательстве повернул голову. Она никогда не просила уединения, чтобы снять стресс. Конечно, снятие стресса обычно заключалось в хождениях по пабу, неудачных попытках медитации или, может быть, долгое принятие ванн. Но он почувствовал эту дрожь через их связь и сдвинулся с резким осознанием, — О-о-о. Он должен уйти, хотя бы в царство, находящееся за пределами ее зрения. Но вместо этого он сошел с комода и направился к ней, очарованный гудением их связи, эмоциями, нахлынувшими на него. Гнев, раздражение. Но та, что влекла его без раздумий, была последней. Возбуждение, — Позволь мне помочь тебе. Она фыркнула, закатив глаза и скрестив руки на груди, — И как именно? Ты не совсем экипирован... — она поджала губы, не желая заканчивать эту мысль, хотя нельзя было отрицать, что ее глаза смотрели вниз, — нет, это то, с чем я могу справиться сама. Дай мне минут тридцать. — О, мой маленький лунный камень, — промурлыкал он, перебираясь на ее кровать, едва помяв одеяла, когда подполз к ней, — посволь мне позаботиться о тебе. Он видел, как порозовело ее лицо, знал, что сердце бешено колотится в груди. И все же она, как всегда, держалась вызывающе, выдерживая его «взгляд» — Хотела бы я посмотреть, как ты попробуешь, ты даже не можешь прикоснуться ко мне прямо сейчас, не говоря уже... Обычно он связывался со своим аватаром только тогда, когда его вызывали раньше остальных. Или когда попадаешь в тяжелую ситуацию. В любом случае это была просто работа. Это было совсем не то. Ее тело раскраснелось, наполнилось энергией. Приглушенные эмоции их связи стали такими же сильными, как если бы они были его собственными. Он не мог сказать, где оно закончится, и она застонала, когда он погладил ее лицо ее собственной рукой. Он все еще мог видеть выражение ее лица, удивление на нем, когда ее большой палец нежно коснулся губ. — Ты все еще сомневаешься в моей силе? — поддразнил он, склонившись над ней, — ты все еще хочешь посмотреть, как я попытаюсь? — его второй вопрос был задан ей шепотом. Ей не нужно было отвечать, он чувствовал это по трепету ее сердца. Тихий шепот ее разума выдавал ее истинные мысли, когда его клюв едва коснулся ее кожи. И все же он ждал. Знал, что она чувствует его терпение, его собственное желание, его страх, что он раздвинет невидимую границу между ними и рискует потерять ее. Ее губы изогнулись в той коварной улыбке, которую она носила, когда намерено раздражала его только для собственного развлечения, — Сомневаюсь, что такая древняя тварь, как ты, знает, как обращаться с женским телом. «Их» рука скользнула вниз по ее шее, чувствуя, как дрожит пульс, прежде чем достигла тонкой ключицы, выглядывающей из-под ночной рубашки, и нарисовала древние символы по всей ее длине, — Я знаю о твоем теле больше, чем ты. Так много способов заставить тебя умолять и кричать. Ты растаешь, как твое драгоценное мороженое под летним солнцем, и станешь бескостным, как угорь, когда я стобой закончу. Она рассмеялась, не веря своим ушам, — Конечно. Бог луны, покровитель путешественников, мести и так далее, а теперь божественное наслаждение женщин? — Нет, не просто женщин или мужчин. Только тебя. Если ты мне позволишь. Если ты хочешь меня, — он знал, что она хочет. Он чувствовал ее возбуждение также сильно, как и свое собственное. Конечно, это проявлялось по-разному: ее складки становились влажными, тело напряженным и готовым к тому, что ее рука, его рука, их рука опустится вниз. Он был другим, гул силы внутри него жаждал освобождения. Присоединиться к ней гораздо более интимным образом, чем люди могли когда либо мечтать. Но не здесь. Не сейчас. Никогда. — Тогда ладно, Хонсу. Покажи мне. Это была насмешка. Поддразнивание. И ему доставит огромное удовольствие наказать ее за неверие. Она попыталась удержать его взгляд, когда их руки соприкасались и дразнили, ветерок трепал любой обнаженный участок кожи. Но когда она раздевалась, обнажясь перед ним, по телу пробегали мурашки. Он использовал ее пальцы, чтобы почувствовать изгибы, которые ему нравилось наблюдать, защищать своей силой. Когда они коснулись этих дерзких сосков, она ахнула, когда они покатались между кончиками пальцев. Его клюв потерся о ее шею, когда она упала обратно в постель, выгибая спину от прикосновений и ласк. Он похвалил ее на стольких языках, что она начала хныкать, пока их руки изучали мягкую плоть ее живота, талии и бедер. Она сама раздвинула для него ноги, и он счел это успехом. Он прижал ее руки к плечам, опустился на колени и сосредоточил свою убывающую силу, чтобы коснуться клювом ее бедер. Он усмехнулся, когда она задержала дыхание и выгнула бедра. Она хотела его. Даже если он был меньше, чем ветер, дразнящий и возбуждающий ее кожу, она жаждала его. — Теперь ты веришь мне, моя маленькая? — он усмехнулся, так дразняще прижимаясь к ней. И только рассмеялся еще громче, когда она попыталась обхватить его ногами и потерпела неудачу. Он едва мог прикоснуться к ней, не говоря уже о том, чтобы оставаться достаточно сопореальным, чтобы она заставила его войти в большее, — Едва ли здесь можно кричать и таять, — отрезала она. — Но ведь ты собираешься умолять, не так ли, дорогая? Я чувствую эту глубокую боль. Чтобы тебя трогали. Чтобы насытиться. — Боже, какой же ты придурок, — пробормотала она. — Возможно, возможно, — он продолжал скользить по ее коже. Кожа там, где обтягивали талию ее брюки, ямочки там, где бедра и талия соприкосались. Ветер дразнил и касался влажные локоны у нее между ног, — значит ты не хочешь продолжать? Она зарычала, глядя на него, прежде чем фыркнуть, — Хочу, пожалуйста. Их руки двигались, но чтобы почувствовать ее мягкие губы ее рта. Он никогда не понимал, что такое поцелуи, но все равно был очарован ими. И он мог чувствовать это ощущение. От малейшего прикосновения у нее по спине побежали мурашки. О, иметь губы на одну ночь и предаваться этим ощущениям. — Я ценю «пожалуйста», но этого недостаточно. Ты знаешь, чего я хочу. — Пожалуйста, Хонсу, — произнесла она с едва заметным раскаянием. Но другая их рука снова начала играть с ее грудью, заставляя ее задыхаться. Между этим и его собственной рукой, призраком нависшей над ней, было достаточно, чтобы резко изменить ее тон, — я... Я нуждаюсь в тебе. Пожалуйста. — Полагаю, этого будет достаточно. Пока что, — их пальцы, которые рисовали символы на ее губах, погрузились ей в рот. Немного медленно, когда она охватила этими же губами два пальца, посасывая и дразня их языком. И о, это было что-то новенькое. Она выдержала его взгляд и послала ему образ, как она стоит перед ним на коленях, представляя его с каким-то человеческим членом, которому она поклоняется точно так же. Он придвинулся ближе, прижимая их пальцы глубже к ее рту и медленно подражая ритмичным движениям, которые она желала. Другая их рука опустилась ниже, обхватив этот холмик кудрей. Ее глаза зажмурились, когда она застонала, сопротивляясь их прикосновению. Их пальцы играли, осторожно раздвигая складки и собирая там влагу, прежде чем нежно потереть пучок нервов. Он убрал их руку от ее рта, желая услышать ее звуки, пока они продолжали исследовать. Медленно, дразняще, мучительно. Каждый дюйм, каждую складку и щель, прежде чем позволить одному пальцу войти в нее. Ей было жарко. Мокро. Туго. Все, чем он не был. Он склонил голову, положив ее рядом с ее, пытаясь справиться с собственным возбуждением. Меньше соблазняясь физическим ощущениям и больше своим эмоциям, тем, что она чувствовала, когда они скользнули вторым пальцем и почувствовали этот прекрасный намек на то, что они полны. — Хонсу, — тихо выругалась она между тихими звуками удовольствия, — о, пожалуйста, о Хонсу. — Я здесь, — заверил он, прижимаясь все сильнее и сильнее, — я не оставлю тебя в нужде. — Еще, мне нужно больше. Звезды, луна и все остальное — и он тоже. Но это было для нее. Хотел ли он научить ее полагаться на него во всех своих нуждах или просто вознаградить за то, что она терпела его так долго, он не был уверен, — М-м-м, но разве ты этого заслуживаешь? — Да. Пожалуйста. Все, что захочешь. — Я хочу того, чего не могу получить, — признался он, надеясь, что она не поймет его в тумане похоти и удовольствия, затуманившем ее разум, — Я хочу тебя, моя дорогая. Отныне и навсегда. Ее глаза открылись, мягко, туманно, но нашли его в тусклом свете, — Хонсу, я твоя. Всегда твоя. Она не понимала, что говорит, чего она хочет, и все же эти слова облегчили его собственную боль. Другая рука скользнула между ее ног, нащупывая клитор. Прошло несколько мгновений, прежде чем она кончила, но их руки не остановились, когда она сжала их пальцы. Ее стоны превратились в крик, когда он прижался к ней так сильно, как только мог, кость к плоти, его талия позволила ее ногам обнять, ее собственные руки, она обернула их вокруг ее плеч, когда она дернулась, раскачиваясь в нем. Рука его самого протянулась вдоль их связи вопреки его здравому смыслу, коснувшись ее так коротко. Это был не более чем мягкий стон, но это заставило его ахнуть и дернуться к ней, удовольствие превзошло его собственные чувства, когда она развалилась под ним. Последняя его сила полностью исчезла, и ее конечности упали на кровать, его фигура прошла сквозь нее, как дым, когда она задыхалась. И все же он не хотел двигаться. Он хотел остаться на коленях над ней, наблюдая, как она делает глубокие вдохи, как ее сердце замедляется под грудью. В конце концов она попыталась погладить его лицо и почувствовала, что он неосязаем, как всегда, — Я сейчас так зла на тебя. — А-а? — напевал он, легко понимая ее шутку и все еще чувствуя ее желание. Не вожделение, просто желание быть с ним, прикасаться к нему самыми простыми способами, когда она пожелает. Иметь обычное мгновения, людских объятий. Не просто с кем-то, а с ним. — Потому что ты собираешься хвастаться: «Я же тебе говорил» — неизвестно сколько времени. Он рассмеялся, издав звук, похожий на карканье, когда он упал на кровать рядом с ней, или, по крайней мере, выглядел так, как выглядел. Одеяла даже не колыхнулись под его весом, — Не могу поверить, что ты когда-либо сомневалась во мне. Она повернулась на бок, осторожно, когда ее мышцы запротестовали, — Ну, честно говоря, ты почти никогда не интересовался мной. Он наклонил к ней голову, — О, маленький лунный камень. Если бы ты только знала, — он всерьез сомневался, что в мире известного и неизвестного есть что-то такое, на что он не был бы готов пойти ради нее.