***
Не изменяя своей медлительности, из аудитории мы с Оливером по обыкновению выползали последними. Закинув рюкзак на одно плечо, я на прощание улыбнулся фрау Циммер и уставился под ноги, надеясь не запнуться о порог, что случалось со мной с завидной периодичностью. Не успел я пройти и половины коридора, как звонкий оклик заставил меня резко вскинуть голову и встретиться взглядом с трусцой направляющейся в мою сторону кучерявой фигурой Шнайдера. — Пауль! — бросил он, возвышаясь надо мной на добрых полторы головы. Я замер, с недоверием его оглядывая. С Кристофом я никогда особо не общался, и мне всегда казалось, что он меня недолюбливает: по крайней мере, он был одним из самых частых источников разных прозвищ и сальных шуток в мою сторону. Однако любопытство взяло верх, и я вопросительно вскинул бровь. — Ты идешь сегодня на тусовку? — сияя лучезарной улыбкой, осведомился Шнайдер. Я глянул за его широкую спину и встретился взглядом с Рихардом, о чем-то оживленно беседующим с приглушенно фыркающим Тиллем. Заметив, что я на него смотрю, Круспе снова мне подмигнул и опять обратился к собеседнику. — Планировал, — наконец ответил я, — а что такое? — Да нет, ничего, — гоготнул Шнайдер, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос. — Будет весело. Надеюсь тебя там увидеть, надо же тебе тоже иногда пробздеться, а то так и стухнешь над своими конспектами, — он стукнул меня кулаком в плечо, заставляя слегка покачнуться на месте, и заискивающе улыбнулся. Я поймал спадающий с плеча рюкзак за лямку и едва слышно усмехнулся. — Безмерно ценю твою заботу, — отозвался я, театрально прикладывая руку к сердцу и глядя на Шнайдера несколько исподлобья, — однако мне нужно идти. Перед тем как бухать и веселиться, еще придется немного потухнуть над конспектами, сам понимаешь… Для пущей комичности слегка поклонившись, я дружелюбно кивнул на прощание, убрал руки в карманы и двинулся по направлению к выходу, не оборачиваясь. Несмотря на то, что мне Шнайдер не особенно нравился, я все равно старался держать нейтрально-приветливую позицию: в конце концов, если реагировать на каждый подкол и огрызаться в подобных случаях, можно было только облегчить задачу недоброжелателям и самостоятельно себя унизить. Сзади донеслись размеренные шаги наблюдавшего всю эту сцену Оливера. — Что это только что было? — изумленно спросил он, в два шага нагоняя меня. Я пожал плечами. Хотелось бы мне самому это понять. Поведение Кристофа вкупе с заискивающими взглядами Круспе поселило в душе зерно тревожного сомнения, однако я постарался проигнорировать это зудящее ощущение. — Ты как знаешь, Паульхен, но у меня гадкое предчувствие, — подтвердил мои опасения Оливер. Я решил не подавать виду, что легко ему поверил, снова отрешенно пожимая плечами. Видимо, в душе я оставался оптимистом, так как искренне надеялся, что моя повышенная тревожность лишь в очередной раз играет со мной злую шутку и я просто надумываю. Мне не хотелось верить в то, что Рихард со своей шайкой снова придумал какой-то коварный план по моему уничтожению после того, как у нас все более-менее наладилось после прошлого раза, хотя здравый смысл подсказывал, что это вовсе не исключено. Повинуясь своему упрямству, я загнал эту мысль как можно дальше и посадил ее на семь замков. В этот раз все будет хорошо: может быть, парни действительно хотят, чтобы я стал частью их компании, а не утаскивал от них Рихарда с завидной периодичностью. Может, сам Круспе устал ныкаться по углам. Если это действительно так, то, возможно, меня ожидают большие перемены. Я едва заметно улыбнулся сам себе, словно надеялся, что от натянутой улыбки станет легче. Поживем — увидим. Путь до общаги, казалось, занял целую вечность. Переступив порог нашей комнаты, я прямо в одежде завалился на кровать, надеясь поспать хотя бы пару часов перед вечеринкой, но уже через полчаса понял, что одолевшую меня на паре сонливость как рукой сняло и призвать ее обратно у меня не осталось ни малейшего шанса. Из головы отказывались выходить мысли о предстоящем вечере. Кажется, если бы существовала награда за визуализацию всех возможных исходов событий, я бы собрал все кубки и медали. Внутри шла самая настоящая война между двумя Паулями, орудующими самыми вероятными вариантами. В первом я просто прекрасно проводил время, всю ночь околачивался рядом с Рихардом, под утро возвращался домой пьяный и счастливый и на следующий день встречался на парах с компашкой таких же ни капли не протрезвевших отморозков, как и я сам. Второй сценарий был, пожалуй, самый скучный: я заявлялся на вечеринку, не вписывался в компанию и до самого утра торчал в самом дальнем углу, методично накидываясь. В общем-то примерно так все и происходило, когда я оказывался в малознакомой компании без Оливера: это с ним мы превращались в на голову пришибленных королей любой тусовки, ломающих мебель и орущих песни громче всех. Однако, когда я оставался один, моей главной задачей было забиться как можно дальше в угол и изо всех сил не отсвечивать. В последнем же из представленных мной сюжетов я оказывался публично осмеян и опозорен на весь универ, а мой близкий друг Рихард Круспе со стороны гордо наблюдал за моим фиаско и не вмешивался. В последний сценарий мне верить не хотелось, и я изо всех сил гнал его взашей. К началу седьмого я настолько накрутил себя, что меня начало потряхивать. Натянув любимые черные джинсы и закатав рукава серой трикотажной рубахи, висевшей на моем миниатюрном теле, как мешок для картошки, я окинул отражение в зеркале придирчивым взглядом и неловко взъерошил торчащие во все стороны осветленные волосы с отросшими корнями. Чего-то не хватает. Я оглядел комнату и приметил висящую на спинке стула черную жилетку. Пожалуй, она действительно бы вписалась, хоть немного скрадывая объемы рубахи. Оливер, только недавно продравший глаза от короткого дневного сна, с сомнением наблюдал за моими метаниями со своей кровати, подперев щеку кулаком. — Ты точно уверен, что поедешь? — спросил он осторожно, следя за моими руками, судорожно роющимися в тетрадях. Да где же этот чертов листок… — Олли, не душни, — отмахнулся я, вытаскивая небольшую записку из моего рукописного альманаха по теоретической грамматике. — Я же уже сказал, все будет нормально. Если мне что-то не понравится, я вернусь — и мы вместе поедем на фест. На клочке бумаги неаккуратным почерком Рихарда был нацарапан незнакомый мне адрес и короткая, но емкая аббревиатура «BYOB». Писать об этом, в целом, было необязательно: я и так помнил, о чем он мне говорил, когда приглашал, и подготовился заранее, прикупив большую бутылку шнапса. Внутренне я еще потешался над тем, что такой видный человек, как сам Рихард Круспе, отказался проставляться и заставлял людей самостоятельно переть бухло на вечеринку. К тому же мне было чисто по-человечески интересно, что это вообще за адрес, ведь сам Круспе жил на два этажа выше нас с Оливером в одиночной комнате для студентов-магистрантов. Я бывал у него несколько раз, и условия там, скажу честно, были на порядок лучше, чем у нас. У него даже была собственная кухня! Как он умудрился добиться подобной роскоши от руководства ВУЗа, учитывая, что учился на бакалавриате и не мог похвастаться академическими успехами, было тайной, покрытой мраком, но я особо и не задавал вопросов на эту тему: Рихард, потакая своему имиджу загадочного сына маминой подруги, все равно не рассказал бы даже мне. Я выпрямился, держа листок перед глазами, и, размяв шею, сунул его во внутренний карман жилетки. Ехать нужно было чуть ли не на другой конец города, и мне уже пора было начинать торопиться. — Пауль, ты же знаешь, что я тебя читаю как открытую книгу, — вздохнул Оливер, свешивая длиннющие ноги с кровати. — И ты, очевидно, на взводе. Значит, тоже ощущаешь подвох, а два предчувствия уже не могут быть случайностью. Он встал, подходя со спины, и положил руку мне на плечо. Я развернулся, задирая голову вверх, чтобы лучше видеть его лицо, и неодобрительно цыкнул. — Олли, — с нажимом произнес я. Прекрасно зная, как сильно я не люблю, когда меня пытаются переупрямить, он разочарованно вытянул шею и со вздохом убрал руку. — Ладно, — сдался Ридель, с досадой засовывая ладони в карманы спортивок. Я глубоко вздохнул, подхватил бутылку шнапса со стола и собрался было уйти, но замешкался. Неловко, словно извиняясь, я ткнулся плечом в грудь Оливера и коснулся лбом его выступающей ключицы, имитируя объятие. Несмотря на то, что его настойчивость здорово действовала на нервы, я понимал, что он просто переживает за меня, и не смог на него злиться. Особенно когда он вытащил одну руку из кармана и обхватил меня за плечи, уложив подбородок на мою лохматую макушку и тем самым поддержав этот неуклюжий жест. — Мне пора бежать, — произнес я негромко, засовывая бутылку за пазуху и придерживая ее одной рукой, — увидимся позже. — Удачи, Паульхен, — Олли хлопнул меня по плечу и отступил на шаг назад, давая пройти. Махнув ему напоследок, я выскочил из комнаты и поспешил вниз по лестнице, перескакивая через ступеньку в надежде не упустить свой автобус.***
На автобус я все же опоздал, и пришлось нехило пробежаться до того момента, как водитель меня наконец заметил и притормозил, раскрывая двери. Плюхнувшись на единственное свободное место и кое-как запихнув ноги в узкое пространство между сидениями, я с облегченным вздохом откинулся на спинку и прикрыл глаза. Сердце колотилось в груди как бешеное, то ли потревоженное внеочередным спринтом по пыльным Шверинским улицам, то ли взвинченное от волнения. Несмотря на то, что дорога занимала добрых минут сорок, под все нарастающее волнение поездка пролетела абсолютно незаметно. Сойдя с автобуса, я очутился в совершенно незнакомом месте, отчего ладони покрылись испариной, а бутылка, которую я крепко держал за горлышко, норовила выскользнуть, заставляя сильнее вцепляться пальцами в стеклянную поверхность. Озираясь по сторонам, я влез во внутренний карман жилетки и слегка дрожащими пальцами вытащил оттуда заветный клочок бумаги с адресом. Судя по указателям, мне нужно было спуститься на две улицы вниз и уже там искать нужный дом. Район, в котором я оказался, на первый взгляд напоминал катакомбы, и я уже успел сто раз пожалеть о том, что забрался в такие дебри, но меня здорово успокаивала мысль о том, что скоро я увижу Рихарда. Я не знал, почему меня к нему до сих пор так тянет. Сколько раз этот человек подставлял меня, распускал обо мне слухи, прикрываясь своими дружками и вообще левыми девчонками, с которыми я когда-то спал, сколько раз он смеялся мне прямо в лицо, говоря, что общается со мной чисто из жалости, но я каждый раз снова возвращался к нему. Из глупости ли, из наивности, или из слепой веры в него — не знаю. Но, стоило ему попросить прощения, используя свое коронное «ты же знаешь, я не всерьез», я всегда впускал его обратно. Как будто я ощутил себя особенным, когда он обратил на меня внимание и подпустил к себе — еще когда он, как и я, был никем, еще когда не познакомился с Тиллем, Шнайдером и остальными членами его шайки, я видел в нем высшую фигуру, до которой, казалось, мне никогда не дотянуться. Возможно, этим он и решил воспользоваться. Не сказать, правда, что в этих отношениях я был жертвой. Конечно, я не устраивал ему подобных подлых диверсий, но за себя постоять все же умел, и не раз мы с ним ввязывались в драки по поводу и без. Однажды нас даже чуть не отчислили за потасовку прямо у входа в универ, а все потому, что Рихард вякнул что-то в сторону Олли. Не дав Риделю опомниться, я первым ринулся в бой. Конечно, огреб я тогда по полной программе как минимум потому, что Круспе был вдвое меня шире и успешно использовал приемы, которым научился на борьбе, а как максимум — потому, что вскоре подоспела его шайка. Однако тогда я тоже смог его покалечить и страшно собой гордился. Особенно в тот момент, когда вечером в комнате под светом одной лишь настольной лампы Олли, печально качая головой и вздыхая, как старый дед, обрабатывал мои боевые увечья перекисью водорода. Я безумно ценил Олли. У меня не было человека, которому я доверял бы больше: мы с ним прошли крещение огнем, водой и медными трубами, и ему я без вопросов доверил бы жизнь. Однако отношения с ним воспринимались скорее родственными, тогда как к Рихарду, хоть верить ему и было сложно, меня тянуло как-то иначе. Меня нисколько не волновал его социальный статус, деньги и связи, я прикипел душой к тому, кто ходил со мной в ночные походы к озеру, давал послушать любимую музыку на раритетном патефоне и признавался в том, как, будучи ребенком, воровал пластинки из музыкальных магазинов. У меня частенько складывалось ощущение, что существует два Рихарда Круспе и один из них — конченый мудак, для которого нет ничего на свете важнее, чем уважение его быдло-дружков, а второй — глубокий и многогранный человек, с которым можно часами говорить о чем угодно: о лингвистике, о музыкальных инструментах и любимых группах, о детстве и семье и еще о миллионах вещей, которые нельзя даже перечислить. Один из этих двоих постоянно воспевал нашу, как он выражался, «особую духовную связь», а второй делал вид, что я не больше, чем грязь из-под ногтей. Из-за этого я постоянно метался между искренней привязанностью и жгучей ненавистью, граничащей с желанием задушить его голыми руками. Однако факт есть факт — за него я тоже готов был порвать любого, хоть и понимал, что если мыслить рационально, то своим отношением он этого не заслужил. Из пространных размышлений меня выдернул оглушительный гудок автомобиля, под которым я чуть не оказался, перестав обращать внимание на дорогу. Я отскочил в сторону и дикими глазами уставился на водителя, показывающего мне недвусмысленные жесты через лобовое стекло. Соберись, Пауль, иначе вообще до места назначения не дойдешь! Я вскинул руки в извиняющемся жесте и поспешил отойти подальше от проезжей части, взглядом выискивая хоть какой-то указатель. Улица вроде бы нужная. Значит, пора углубляться в дебри. Нужный дом я нашел только минут через пятнадцать. Подаренные мамой на совершеннолетие наручные часы подсказывали, что я уже опаздывал, хотя пока что не критично. Влетев в нужный подъезд, я, следя за номерами квартир, поднялся на третий этаж и застыл перед нужной дверью. Внутри было тихо: ни гула музыки, ни шума голосов — вообще ничего, что говорило бы о тусовке студентов-четверокурсников. Я напрягся, снова ощущая, как сердце подступает к горлу, но отступать уже было поздно: не зря же я проделал такой долгий путь. Надеюсь, они просто еще не успели начать, ведь я не так сильно опоздал. Набрав в грудь побольше воздуха, я потянулся к звонку. Дверь открылась, и в тот момент мне показалось, что я умер внутри. Сердце, забравшееся так высоко, со свистом рухнуло вниз, расшибаясь где-то у ног. Пенсионерка в домашнем халате, стоящая на пороге, даже отдаленно не напоминала ни Рихарда Круспе, ни в целом человека, который мог бы оказаться на подобном мероприятии. Темнота в квартире за ее спиной окончательно разрушила мои надежды на то, что я что-то не так понял. От закипающих эмоций я крепко сжал кулаки, сминая злосчастный листок. — Молодой человек, вы к кому? — удивленно спросила женщина, оправляя полы халата. Я поджал губы, борясь с подступающей к горлу обидой. Поняв, что она терпеливо ждет ответа, я вздрогнул, опомнившись, и опустил взгляд в пол. — Простите, что потревожил. Мне дали ваш адрес, видимо, в качестве шутки. Я думал, тут должны быть мои друзья… — не совсем внятно, сбивчиво пробормотал я, разглядывая носы своих кед. Однако, вопреки ожиданиям, дверь не закрылась, и я снова поднял взгляд на хозяйку квартиры, изучающую меня со смесью непонимания и сочувствия в глазах. Не зная, что еще сказать, я разжал кулак и протянул ей листок. — Вот, — выдавил я, до онемения костяшек вцепляясь пальцами второй руки в горлышко бутылки. Ебаный Круспе. Женщина разгладила бумажку и слепо прищурилась, разглядывая надписи. — Адрес действительно мой, но я живу одна… — растерянно произнесла она после тщательного изучения размашистого почерка Рихарда. — Боюсь, сынок, тебя разыграли. Я быстро покивал, ощущая, как по сжатым губам невольно расплывается горькая улыбка. — Да-да, по всей видимости, да… — выпалил я, обводя взглядом подъезд. Хотелось провалиться под землю. Вот же идиот. Гребаный наивный идиот. Все как обычно, на что я вообще надеялся? Должен был прислушаться к себе и к Оливеру и еще после разговора с Кристофом отказаться от этой идеи. Занимался бы сейчас сборами вместе с Олли и в ус не дул вместо того, чтобы стоять в каких-то ебенях и сгорать от обиды и стыда перед незнакомой пенсионеркой. Ебаный я. Молчание затягивалось, и я нервно вскинул голову, снова встречаясь с женщиной взглядом. — Извините за беспокойство, ради бога, — промямлил я, отступая на шаг назад. — Я пойду, наверное; мне домой еще добираться… — Может, хоть чаю предложить? С печеньем, — жалостливо произнесла пенсионерка, опуская руку с листком и отпуская ручку двери. Я отчаянно замотал головой, неловко посмеиваясь. — Нет-нет, спасибо, правда, но лучше я пойду… — не давая ей шанса возразить, я повернулся и галопом слетел с лестницы, оказываясь на пролет ниже. — Как твое имя хоть, сынок? — бросила она мне вдогонку. Я остановился и обернулся, отчаянно сжимая кулаки. — Идиот мое имя, — ответил я с нотками рвущейся наружу истерики. — Фамилия — Конченый. Всего вам доброго. С этими словами, не дожидаясь ответа, я ломанулся дальше вниз. Пулей вылетев из подъезда, я понял, что задыхаюсь. Хотелось орать и биться головой о стены, но вместо этого я только вцепился пальцами свободной руки в волосы, ища место, где можно было присесть. Повелся. Снова. И еще сто раз поведусь, я-то себя знаю, ничему, блять, жизнь не учит. А он опять придет и в тысячный раз скажет, что он все это не всерьез, его бес попутал или чего еще случилось. Пора вводить правила поддержания здоровой психики. Первое правило — никогда не доверяй Рихарду Круспе, как бы елейно он ни ссал тебе в уши. Второе правило — держись от него подальше и не позволяй приближаться на пушечный выстрел. Везде, блять, должна быть какая-то грань, в какой-то момент всякому терпению неизбежно приходит конец. Какой бы мелочью ни казалась эта конкретная ситуация, именно она и стала моей последней каплей. Я остервенело пнул камень, запуская его в неизвестном направлении, и, так и не найдя никакой скамейки в округе, присел на железное ограждение клумбы, одним движением скручивая крышку с бутылки. Меня разрывало изнутри; злость и обида так давили на виски, что, казалось, я был близок к инсульту. Хорошо, что додумался взять большую бутылку. Я был уверен, мне сегодня даже ее не хватит, чтобы пережить остаток дня, а завтра заявиться на пары как ни в чем не бывало. Кое-как совладав с истерически сбивающимся дыханием, я поднес к губам горлышко бутылки и сделал здоровенный глоток, обжегший горло и сразу же попросившийся обратно. Ну уж нет, хотя бы тут я не должен облажаться. Сделав пару глубоких вдохов, я снова приложился к бутылке, на этот раз хлебнув поменьше. По телу прокатилась холодная волна, зарождаясь на кончиках волос и спускаясь до кончиков пальцев ног. Господи, чем я вообще думал, на что я надеялся? На то, что Рихард ебаный мудак Круспе в кои-то веки решил отнестись ко мне по-человечески при всех? Это же какой уровень интеллекта надо иметь, как меня вообще с такими данными взяли в университет? Я стукнул себя кулаком по лбу и судорожно вздохнул, вцепляясь пальцами в ограждение. Нужно было ехать обратно в общагу. Извиниться перед Оливером, вслух признать поражение и отправиться дальше бухать, курить траву и херачиться с панками под фальшивую от первой до последней ноты музыку. В конце концов, кто он такой, этот Круспе, чтобы так сильно выбивать меня из колеи? Моя ебаная шиза, вот он кто. Я снова вздохнул, сделал еще один глоток из горла и поднялся, убеждаясь, что подгибающиеся от злости ноги меня удержат. Спокойно. Он еще получит свое, уж в этом я лично удостоверюсь. С новым глотком крепкого пойла и железобетонным желанием нахуяриться до соплей я выдвинулся обратно в сторону остановки. Кажется, выглядел я настолько же паршиво, насколько себя чувствовал, потому как за сорокаминутную поездку в автобусе никто и слова не сказал мне за то, что я всю дорогу то и дело прикладывался к бутылке. По уши утонув в переполнявших меня эмоциях, я пару раз явственно ощутил, как к глазам подкатывает жар. На самом деле мне было наплевать, что подумают остальные пассажиры, но какое-то внутреннее противоречие все равно заставляло меня часто моргать и тереть глаза рукавом. Я сам себе не мог позволить раскиснуть настолько, чтобы, как малолетка, разреветься в общественном транспорте, хотя где-то к середине пути я набрался уже достаточно, чтобы это можно было спустить мне с рук. Вскоре меня укачало и дальнейшее накидывание пришлось отложить до лучших времен. К тому моменту, когда автобус встал на моей остановке, алкоголь распространился по всему телу и я был уже никакой во всех смыслах этого слова: мне буквально пришлось силой заставить себя встать и выйти, и виновато в этом было даже не столько опьянение, сколько внутреннее опустошение. Хотелось во всю глотку закричать о том, что я все и у меня уже нет никакого желания существовать. Конечно, я драматизировал, это в некотором роде было мне свойственно, но на данный момент я имел на это полное право. По пути до общежития я уже не пил, так как банально не мог залить в себя ни глотка. Впервые за столько лет я так отчаянно пожалел о том, что не курю сигареты. У меня даже проскользнула мысль о том, чтобы купить где-нибудь по пути пачку, но времени у меня оставалось не так много, если я хотел хотя бы попытаться застать Оливера до отъезда. Остановившись у входа на территорию, я, слегка пошатываясь, кинул взгляд на наручные часы и, кое-как сообразив, что они показывали, принял решение потратить лишние пару минут на то, чтобы прочистить желудок и освободить место для новой порции. Мне не раз доводилось блевать в кусты по пьяни, но несчастная сирень у входа в общагу еще не удостаивалась такой чести. Что ж, все когда-то бывает впервые. Отплевавшись от горечи рвоты, отдающей спиртом, я прополоскал рот шнапсом и с досадой сплюнул в последний раз. Надо же, вот весело было бы, если бы кто-то сейчас меня видел. Еще лучше, если лично Круспе или кто-то из его компашки станет свидетелем. Тогда точно не оберусь потехи на следующее утро. Поняв, что мысли вновь привели меня к нему, я раздраженно цыкнул и нетвердой походкой решительно направился в сторону своего корпуса. Кое-как преодолев лестницу, я размашисто распахнул дверь и чуть не заехал ей в лоб Оливеру, который, стоя у входа с сумкой на плече, казалось, собирался выйти, а теперь уставился на меня с таким лицом, словно узрел второе пришествие. В некотором роде так оно и было, справедливости ради. Видя его замешательство, я пьяно усмехнулся со всей горечью, что плескалась внутри, и развел руками. — Ты был прав. А я долбоеб, — вынес вердикт я, хватаясь рукой за косяк двери, чтобы не упасть.***
О конкретных причинах моего убитого состояния Олли не спрашивал. Он умный парень, полагаю, догадался сам либо же просто решил подождать момента, когда я перестану напоминать пороховую бочку. Вместо этого он отнял у меня бутылку, поставил сумку на пол, провел меня в комнату и усадил на кровать, сразу же исчезая из вида. Через несколько минут он снова появился с кружкой крепкого кофе в руках. Убедившись, что я осознаю, где нахожусь и что нужно делать, он заверил меня, что скоро вернется, и опять умотал куда-то минут на десять. К его возвращению я почти расправился с кофе, ощущая, как с каждым глотком этой немыслимой горечи в мое тело постепенно возвращается хоть какая-то человечность, и встретил его уже более осмысленным взглядом. — Ты как? — спросил он первым делом, только переступив порог, и приблизился, опускаясь на край кровати рядом со мной. Я пожал плечами, искренне не зная, что ему на это ответить, кроме незаслуженно едкого «а ты как думаешь?». Олли замялся, окидывая меня придирчивым взглядом, словно пытаясь удостовериться, можно ли вообще теперь оставлять меня одного. Прежде чем он успел что-то сказать, я устроил руки с кружкой на коленях и опустил взгляд на остатки практически черного напитка. — Можно я с вами? — спросил я робко, поражаясь, куда из моего голоса исчезла всякая сила. — Ты хоть вертикально держаться в состоянии, «свами»? — насмешливо, но мягко поинтересовался Ридель, укладывая теплую широкую ладонь между моих лопаток и начиная заботливо выводить круги по ткани жилетки. — Наверное, — снова пожал плечами я, отмечая, что шевелить языком все же было несколько проще, чем когда я зашел. — Поди, подвыветрится еще. Оливер помолчал, словно взвешивая решение, после чего вздохнул. — Только машину не заблюй, умоляю. Иначе Герберт меня убьет.***
Чтобы хоть немного привести себя в чувства, пришлось предпринять еще одну попытку проблеваться. В процессе меня, казалось, еще сильнее накрыло и я смутно запомнил, как беспрестанно извинялся и говорил что-то о том, какой я идиот и как заслужил все плохое и не заслужил ничего хорошего — и вот этой поддержки в том числе. Оливер терпеливо слушал, не отходя от меня ни на шаг, вздыхал и всем своим видом выражал такое искреннее сожаление, что я был практически готов расплакаться от чувства вины. Более-менее в себя я пришел только после того, как Олли, держа меня за локоть, включил в кране ледяную воду и заставил меня тщательно умыться. Привалившись бедрами к краю раковины и держа полотенце в руках, я звонко шмыгнул носом и глубоко вздохнул. — Ну? — Олли присел рядом, касаясь своим плечом моего. — Живой? Я окинул его уже более-менее сфокусированным взглядом, отмечая, что не только моя рубашка, но и его черная борцовка здорово пропиталась водой. Я покачал головой, снова досадливо шмыгая носом. — Извини меня, ради бога, — пробормотал я, комкая полотенце заледеневшими пальцами. — Опять? Я думал, мы уже прошли этот этап, — снисходительно цокнул Оливер, слегка пихая меня плечом. — Нет, правда. Я должен был тебя послушать, — мотнул головой я. — Я же и сам чувствовал, что говном воняет эта идея, но пошел на поводу у своего упрямства. Я реально ослина. — Ослина, еще какая, — охотно подтвердил он, вытягивая ноги. — Ну зато будет тебе уроком. Может, в следующий раз вспомнишь, как сегодня херово было, и еще пару раз подумаешь. Я только фыркнул. — То ли ты меня не знаешь… — Знаю, — развел руками Оливер. — В том-то и беда. Но надо же мне как-то тебе сопли подтереть? — Получается, надо… — усмехнулся я, утопив лицо в ладонях. — Давай поднимайся, — мягко произнес мой лучший друг, вставая с места и, судя по паузе, протягивая мне руку. Я поднял глаза и понял, что оказался прав. — Берт заждался уже, все веселье пропустим. Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть и вцепиться в его теплую ладонь. Внизу нас ожидал напоминающий спичечный коробок желтый «Жук» Герберта. Хозяин крутился возле него, то протирая зеркала, то фары, то аляпистые хромированные накладки на капоте. Я был с ним мало знаком, но одно это зрелище ясно давало понять, что Оливер не врал насчет своей судьбы, если я наблюю в машине. Казалось, Берт готов убить за любой косой взгляд в сторону своей ласточки, не говоря уже о порче салона. — Ну наконец-то! — всплеснул руками хозяин машины, завидев, как мы направляемся в его сторону. — И года не прошло. Вас там белки съели, что ли? — Ты даже не представляешь, насколько ты близок, — хрюкнул Оливер, зацепившись за такое подходящее к ситуации слово. — Как думаешь, назад вдвоем поместимся? Берт окинул неуверенным взглядом сначала двухметровую фигуру Оливера, а затем свою крошечную малолитражку. — Мелкий точно поместится, а тебе придется ноги за уши закидывать, боюсь… — он помедлил, снова взвешивая варианты. — Хотя, бля, тебе и спереди приходится в клубок сматываться, так что одна хуйня, смотри сам. Понарожают же, блин… В ответ Оливер только фыркнул, в два шага приближаясь к машине и распахивая пассажирскую дверь. Не считая багажника, дверцы здесь было всего две, так что, чтобы пролезть на задний ряд, приходилось задвигать вперед сложенное пассажирское сидение. Стоя буквально в двух шагах от машины и, на удивление, даже почти не раскачиваясь на месте, я без особого энтузиазма наблюдал за тем, как Олли, кряхтя и причитая, пытается протиснуть свое длинное тело в узкое пространство заднего ряда. Хотя, стоит отдать должное, машина Берта выглядела как самая настоящая клоуновозка, из которой, как в старых американских фильмах, по закону жанра должно было высыпаться штук сорок красноносых. Оливер по длине вполне канал за троих, но клоуном, к сожалению, являлся только номинально. Как бы забавно все это ни выглядело, сейчас мне было не до смеха: прошедший эмоциональный всплеск вытянул из меня все силы, а мне еще вдобавок приходилось концентрироваться на том, чтобы пытаться уверенно держать равновесие. Когда Олли более-менее устроился, я, стараясь ни обо что не треснуться головой, забрался следом. Для нас двоих тут действительно оказалось довольно тесно: мы буквально прижались боками и коленями друг к другу, и я мог только внутренне порадоваться тому, что этот долгий путь мне предстоит проделать не с кем-то малознакомым, а именно с Олли. Я поерзал на месте, пытаясь устроиться поудобнее на узком сидении, на что получил укоризненный взгляд сверху. — Что? — деланно нахохлился я, скрещивая руки на груди. — Имеешь что-то против, так впереди место свободно. Меня начало не по-детски укачивать, стоило только машине тронуться, не помогли даже открытые настежь окна. Эффекта добавляли еще и навязчивые мысли, от которых я никак не мог избавиться с того самого момента, как постучал в дверь. Я съежился, неуютно сводя колени, и чуть приподнялся на месте, упираясь основанием черепа в край спинки сидения в надежде, что так станет чуть полегче, но успехом мероприятие не увенчалось. Клонило в сон. Страшно хотелось прилечь и по-человечески подремать пару часов, не пытаясь при этом изогнуться в бараний рог. Своей возней я неминуемо привлек внимание Оливера, который, судя по всему, успел заметить цвет моего лица прежде, чем открыл рот, чтобы заворчать. — Ты че? — спросил он негромко, чуть склонившись ко мне, чтобы Берт не услышал. — Мутит? — Пиздец как, — отозвался я полушепотом, прикрывая глаза. — Еще бы вниз головой ехали, ей-богу. Оливер приглушенно хмыкнул где-то над моим ухом. — Помнишь же, что обещал не рыгать в машине? — осведомился он тоном, в котором удивительным образом искреннее сочувствие смешивалось с подтруниванием. — Я держусь, — кивнул я, косясь на него одним приоткрытым глазом. — Правильно, держись. Давай вот как поступим… — он изогнулся под невероятным углом и просунул руку мне под спину, осторожно наваливая на себя. Я сопротивляться не стал, позволив ему уложить мою голову к себе на грудь. Такое положение позволяло мне, чуть развернув корпус, хоть немного вытянуть ноги и ослабить давление на живот. Я чуть поерзал, закидывая руку за Оливера, тем самым обхватывая его поперек талии. — Тебе нормально вообще? — поинтересовался я, стараясь при этом как можно глубже дышать животом. — Немногим хуже, чем было, — хмыкнул Олли, уже во второй раз за день принимаясь успокаивающе водить ладонью по моей спине. — Сойдет. Главное — на место доехать без происшествий. Я глубоко вздохнул и снова закрыл глаза, пытаясь прислушаться к ритму чужого сердца и отвлечься от гула мыслей в голове хотя бы на него. Несмотря на шум города за окном, ровные, размеренные удары, перемежаемые спокойным дыханием, довольно четко доносились до моего слуха, расслабляя и успокаивая взбунтовавшийся организм. Едва ощутимо пахло гелем для душа и практически выветрившимся кондиционером для белья. Оливер, похоже, прекрасно знал, что делает, потому что от ненавязчивых круговых движений в области лопаток я вскоре совсем размяк и полностью утратил способность как-то оформлять весь тот мрак, что крутился у меня в голове, во внятные мысли. В свою очередь, с ними отступила на задний план и тошнота. Время тянулось как резина, и, несмотря на то, что я вроде спал, я все равно четко уловил, как в какой-то момент шум города сменился шорохом шин нашего автомобиля по асфальту магистрали и Берт включил довольно тухлое радио. Спустя, наверное, пару десятков минут машина чуть качнулась и остановилась, заставив мое тело рефлекторно вздрогнуть и проснуться. Видимо, почувствовав это, Олли снова принялся поглаживать меня по спине. Возвращаться в реальность не хотелось абсолютно, и я принял решение прикинуться мертвым. — Перекур. Идешь? — донесся до меня блаженный голос Берта. Судя по звуку, он потягивался. Олли вздохнул, тем самым покачивая мою тяжелую голову на своей груди. — Не могу, — негромко отозвался он, и я четко ощутил, как звук прокатывается вибрацией по грудной клетке под моим ухом. Берт завозился спереди, и в следующий момент его голос прозвучал ближе. Должно быть, он развернулся к нам. — А-а-а, — протянул он с усмешкой. — Ну неудивительно. От малого так спиртягой разит, я уж думал, останавливаться придется куда чаще. Сижу удивляюсь, что там за тишина сзади, а оно вон че. Хлопнула дверца бардачка. Оливер приглушенно цыкнул. — У тебя в багажнике две сумки, набитых бухлом. Нам еще обратно ехать, не забывай. Там уже и посмотрим, сколько раз остановиться придется. — И то верно, — гоготнул Герберт в ответ, и где-то через полминуты хлопнула водительская дверь. Стало тихо. Я ощутил, как Оливер с протяжным вздохом приложил ладонь к моему лбу и осторожно вернул съехавшую за время поездки голову в исходное положение, за что я был ему безмерно благодарен. Ни малейшего желания пошевелиться самостоятельно я в себе не находил, а шея начинала страшно затекать. — Нормально все будет, — зачем-то вполголоса произнес он куда-то мне в макушку. — Так оторвемся, что завтра и не вспомнишь, к чему весь сыр-бор. В чем-то он, несомненно, был прав. Окончательно убаюканный тишиной и размеренным поглаживанием по спине, я глубоко втянул носом воздух и наконец провалился в нормальный сон. Возвращения Берта я уже не услышал.***
Кто-то настойчиво тряс меня за плечо, вынуждая с недовольным стоном разлепить тяжелые веки. До моего слуха тут же донеслось отдаленное громыхание музыки и шум толпы. Вокруг было темно, если не считать испускающего тусклый желтый свет небольшого плафона потолочной автомобильной лампы. — Давай, Пауль, воскресай, приехали, — раздался где-то над головой заспанный голос Оливера. Судя по всему, его тоже срубило за остаток пути и он сейчас так же, как и я, пытался собрать себя в кучу. Я оторвался от нагретого места и выпрямился, сразу же ощутив, насколько все же затекла поясница. Усиленно протерев глаза, я наконец более-менее сориентировался в пространстве. Следом пришло осознание, что Оливер уже довольно давно выжидающе на меня смотрит. — Что? — спросил я хриплым спросонья голосом, искренне не понимая, чего ему могло от меня понадобиться. Поблагодарить его нужно или что? — Да вот жду, пока ты раздуплишься и дашь мне из машины выйти, кости размять, — насмешливо поделился Олли, оглядывая меня с долей любопытства. Я хлопнул себя ладонью по лбу. — Точно. Ухватившись за переднее сидение, я неуклюже выкарабкался из «Жука» и потянулся, надеясь прогнать кровь по закаменевшим мышцам. Опьянение отступило, и теперь я остро ощущал, что мне необходимо срочно догнаться. Во-первых, голова начинала настойчиво болеть, а во-вторых, гадкие мысли, которые нам совместными усилиями удалось утолкать на задний план, снова полезли на свое законное место. Я попружинил на месте, пытаясь окончательно проснуться, и переместился к багажнику с целью помочь Герберту с сумками. — О, ну ты, смотрю, ничего, ожил, — весело произнес он, вручая мне звенящий на все лады рюкзак. — Спасибо за чистый салон! Я фыркнул, закидывая одну из лямок себе на плечо. — Ты подожди, еще не вечер. — Да что ж вы заладили… — снисходительно закачал головой Берт. — Тоже мне, напугали. Как бы то ни было, платить за химчистку все равно вам. Я-то нахерачиваться не планирую. Он ухватился за лямки второй сумки, вытаскивая ее наружу, и звонко хлопнул крышкой багажника. — Кстати! — озарение на его смуглом лице появилось настолько неожиданно, что я даже растерялся. — Подержи. Он всучил мне сумку, заставляя пригнуться к земле под весом всей поклажи, состоящей исключительно из бутылок и банок всех сортов, а сам полез в карман и выудил оттуда портсигар. Щелкнув крышкой, он вытащил три косяка, один зажимая зубами и еще два протягивая мне. — Держи, для разгона. Второй Оливеру всучишь. И погнали уже, не тормозим! — с этими словами он кинул портсигар обратно в карман, выхватил у меня сумку и чуть ли не трусцой направился в сторону видневшейся в паре сотен метров площадки. Звякнув бутылками, я нетерпеливо передернул плечами. Вот уж что-что, а этот энтузиазм я разделял полностью. Мне необходимо было чем-то перебить гадкое разочарование сегодняшнего дня. Недолго думая, я обогнул машину и без каких-либо объяснений вручил Оливеру косяк. — Полетели. Не терпится уже с кем-нибудь попиздиться, — подначил я, слегка толкая друга плечом. Тот, заливисто рассмеявшись, не заставил себя долго ждать, и вскоре мы уже втроем, оставляя за собой густое облако сладковатого дыма, бодрым шагом приближались к толпе.***
Музыка действительно была полнейшим дерьмом, но в этом и крылся особый шарм подобных мероприятий: после травки и пары бутылок чего-то крепкого на небольшую компанию начинало казаться, что лучше просто не бывает. Мне хватило буквально получаса, чтобы наконец, впервые за этот день, почувствовать себя хорошо. На Рихарда и его прихвостней я радостно наплевал уже после третьей бутылки дешевого темного пива и пары заходов отменного слэма, вышвырнув из головы все лишнее и наслаждаясь моментом. Кажется, я даже успел понравиться паре девчонок и с одной из них, если мне не изменяла память, я вроде условился встретиться после сета следующей группы в одной из палаток где-то в западной части площадки. Оливер с Бертом, ожидаемо, тоже были растащены по углам, не успела кучка обрыганов, к началу выступления которой мы приехали, завершить сет. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что зря сомневался насчет сегодняшнего вечера и я, должно быть, полный идиот, если добровольно был готов променять это чувство свободы на то досадное недоразумение, которое ждало меня по указанному Круспе адресу. Круспе-Круспе, снова Круспе. Хуюспе, блять. Я отмахнулся от этой мысли и привалился к чьей-то машине, прикуривая нагло позаимствованную у какого-то пьяного вдрызг незнакомца сигарету в попытке взять небольшую передышку. А что Круспе? До завтрашнего дня у меня не было ни малейшей необходимости о нем вспоминать. Пусть сидит себе где-то со своими корешами и злорадно хихикает над тем, как он в очередной раз умудрился облапошить очередного дебила. Его право, лишь бы глаза не мозолил хоть какое-то время. На фоне стало значительно тише: только что отыгравшая группа уходила со сцены под вялые аплодисменты уже порядочно набравшейся толпы. Скользнув взглядом по маленьким фигуркам складывающих инструменты музыкантов, я хрустнул шеей и оторвался от машины только для того, чтобы с невиданной наглостью усесться задом на капот. Сигарета медленно тлела, пока я, уставившись в одну точку, затерявшуюся где-то листве далеких деревьев, сидел на прохладной металлической поверхности, невольно погрузившись в мысли обо всем и ни о чем одновременно. В голове стоял густой туман от травы, всей плескавшейся внутри выпивки и вдарившего с непривычки никотина, и вычленять отдельные мысли и образы не хотелось. Я знал, что, если начну копаться, скорее всего, наткнусь на издевательский взгляд Рихарда, который, сколько бы я ни считал, что мне плевать, все равно ощущался на моей коже, даже когда я был уверен, что нахожусь от него километров за сто. Стряхнув длинный столбик пепла, я глубоко затянулся, задерживая дым в легких. Тишина продлилась недолго. Уже минут через пять, когда сигарета окончательно истлела и обреченно потухла, не дождавшись, пока я ее затушу и выкину, со сцены вновь раздался грохот нестройных барабанов. Прошлый парень хотя бы ритм держал хорошо, этот же постоянно сбивался, чем неизбежно заставлял лажать и всех остальных. Не отрываясь от смутно мельтешащей вдали листвы, я выпустил окурок из пальцев и покрутил в руках зажигалку, бесцельно чиркая колесиком, отпуская и снова чиркая. Всполохи яркого пламени я улавливал лишь краем глаза, особо ни на чем не концентрируясь. — Вообще-то, это моя машина, — раздался сбоку чей-то низкий бархатный голос. Несмотря на содержание реплики, тон у ее автора был вполне дружелюбный. Я медленно отвел назад голову, как бы набирая размах, и с пониманием кивнул, даже не подумав слезать. Впрочем, хозяин машины, кажется, был не против. Подо мной просела подвеска, и я с задержкой догадался, что он устроился на капоте рядом. В плывущих волнами кронах деревьев, которые я сверлил взглядом добрых минут десять, уже вовсю плясали мелкие белые мушки. — Как тебе сет? — поинтересовался голос после глубокого вздоха. — Этот? — заторможенно уточнил я, особо не фокусируясь на теме разговора. — Нет, предыдущий. Я снова медленно отвел голову назад и со знанием дела кивнул. — Качовый. Ударник молодец. Не то что этот. Сбоку хмыкнули. — Спасибо за комплимент. Я тоже хмыкнул, однако головы в его сторону не повернул. Повисло недолгое молчание. Вскоре сбоку завозились, зашуршала обертка на пачке сигарет. — Будешь? Курить, имею в виду. Я пожал плечами. — Давай. — На. Меня мягко пихнули локтем, и, на пару секунд выпадая из транса, я наконец перевел взгляд вниз, на крупную мозолистую ладонь, предлагающую мне пачку. Я потянулся, чтобы вытащить сигарету, но задержался, чтобы отметить про себя, насколько изящной, почти женской, моя тонкая рука казалась на контрасте со здоровенной хваталкой собеседника. Такой при желании мне запястье одной левой переломит, как раз плюнуть. Отвиснув, я вытянул из пачки сигарету и зажал ее губами, переводя взгляд в вытоптанную траву. — Огоньком не поделишься? — робко спросил незнакомец, сразу же решив пояснить. — Я свою зажигалку где-то в толпе посеял. Без лишних слов я протянул ему зажигалку, которую все это время держал в руке. Он чиркнул колесиком и затянулся. Не успел я опомниться, как перед моими глазами возникло уже две руки: одна сжимала внезапно показавшийся мне до смешного хлипким пластиковый корпус, вторая прикрывала слабое пламя от ветра. Я склонился к его рукам, касаясь концом сигареты языка пламени, и благодарно кивнул, выдохнув дым. Огонек погас, и я почувствовал, как мне пытаются всунуть зажигалку в расслабленную свободную руку. — Оставь себе, — произнес я, зажимая фильтр сигареты пальцами. — Я не курю. Так ее таскаю, на всякий случай. Он замешкался, но после небольшой паузы все-таки забрал зажигалку обратно. — Спасибо… — в низком голосе отчетливо прослеживалась улыбка. — Странно, а мне показалось, куришь. Я хмыкнул и глубоко затянулся, прикрыв глаза и отдавшись невидимым волнам, на которых едва ощутимо покачивался. — Тебе показалось, — просто ответил я наконец, слегка пожимая плечами. Он гулко рассмеялся. — Хорошо, я тебя понял. Мы еще помолчали, каждый погрузившись в свои мысли. В конце концов хозяин машины слегка повернулся в мою сторону и тяжело вздохнул. — Ты хороший парень, Пауль. Правда. Мне жаль, что так вышло сегодня. До моего проспиртованного мозга не сразу дошел смысл сказанного. Изначально я вообще было решил, что мне почудилось, но стоило наконец перевести на тайного собеседника взгляд, как все встало на свои места. В громоздкой фигуре слева от себя я даже в густой темноте полей безошибочно признал Тилля Линдеманна, грозу универа и одного из самых верных хвостов Рихарда. Меня как холодной водой окатили. И как я по голосу не догадался? Я недоуменно моргнул, затем еще раз, словно надеялся, что рано или поздно это крупное, покрытое мелкими рытвинами постакне и черной трехдневной щетиной лицо преобразится во что-то совершенно другое. — Жаль? — тупо переспросил я, уставившись на него во все глаза. — Тебе жаль? — Пауль… — начал было он, поднимая на меня взгляд своих большущих грустных глаз, но осекся, видя, как шок на моем лице постепенно сменяется яростью. — Послушай… Слушать я был не намерен. Я соскочил с капота и, сделав последнюю затяжку, бросил сигарету на землю, придавливая ее носком кеда. — Нет, это ты меня послушай, — с расстановкой прошипел я, сжимая руки в кулаки. — Думаете, раз вы большие и страшные, вам можно так поступать с людьми? Это эту затею вы с утра в коридоре обсуждали? Бедный Тилль, я боялся, ты там уссышься просто. Он открыл было рот, чтобы возразить, но я не позволил. В данный момент мне было наплевать, насколько легко ему было бы убить меня одним ударом, я его совершенно не боялся: казалось, инстинкт самосохранения просто отключился. — Нет, заткнись, Линдеманн. Просто молчи, — повысил голос я. Он, на удивление, послушался, неловко комкая в пальцах фильтр сигареты. — Круспе здесь? — поинтересовался я вкрадчиво. Тилль замялся. — Ну?! — Пауль… — снова попытался он меня образумить, но не тут-то было. Раз он не сказал «нет», значит, я был прав и Рихард ошивался где-то на этом чертовом поле. Желание переломить ему хребет, чего бы мне это ни стоило, почти болезненно отозвалось в зачесавшихся кулаках. — Да пошел ты нахуй, Линдеманн. И ты, и Шнайдер, и ебаный Круспе, всей компашкой, в обнимку — нахуй. Я сделал два шага назад, не сводя взгляда с его до тошноты грустного лица, а затем резко развернулся и сорвался с места, чудом удерживая равновесие. Сзади донесся оклик — судя по всему, Тилль собирался меня остановить, но я бы ему не дался. В рекордные сроки добежав от импровизированной парковки до площадки, я с размаху влетел в толпу расхрыстанных пьяниц, надеясь затеряться среди всех этих тел. Людей было много, и в слабом свете от галимых прожекторов со сцены я едва различал лица, а шум из колонок делал все возможное для того, чтобы взбить мой мозг в пену, отчего вскоре Круспе принялся мерещиться мне в каждом третьем. Схватившись руками за голову, я протолкнулся к западной части поля и набрал полную грудь воздуха, пытаясь хоть сколько-то привести себя в чувства. Гнев кипел внутри с такой силой, что мне хотелось дать в морду любому, кто мелькнет в радиусе пары метров около меня, однако не стоило растрачиваться на мелочи. Вся эта ярость до последней капли принадлежала одному человеку, ему она и достанется. Минут через пять попыток разглядеть знакомое лицо в группках прохлаждающихся я ощутил, как моего локтя кто-то коснулся. — Пауль, ты все же пришел… — пропел сладкий женский голос, и я обернулся, бешено зыркая на одну из девиц, с которой успел пересечься в начале фестиваля. Мне показалось, она даже чуть протрезвела от неожиданности, когда увидела, как я на нее посмотрел. — Не сейчас, — хрипло произнес я, как можно мягче отодвигая ее от себя, и, не дожидаясь, пока она что-то скажет, двинулся вперед, сканируя лица, окружавшие меня. В конце концов мне улыбнулась удача. В одном из пьяных распиздяев я безошибочно узнал Шнайдера, который, потрясывая банкой пива, изо всех сил неуклюже крутился возле какой-то шалавистой на вид мадам с едва прикрытой юбкой задницей. Судя по лицу, однако, она была готова дать ему и без всех этих брачных танцев и просто ждала, когда он закончит. В паре метров от них я наконец заметил его. Рихард Круспе собственной персоной, сияя голливудской улыбкой и похабно пританцовывая на месте, что-то беззаботно втирал кучке доверчивых девиц, окруживших его со всех сторон, выглядя при этом настолько довольным собой, что от злости у меня задрожали колени. Ты-то мне и нужен, король курятника. Огромными шагами я двинулся в его сторону, на ходу закатывая рукава. Заметил он меня слишком поздно, уже когда я раздвинул ряды девчонок и возник прямо перед ним. Недолго думая и не дав ему времени опомниться, я замахнулся и изо всех сил заехал кулаком в широкую челюсть. Рихард покачнулся и, выронив пиво, опрокинулся на траву. Девки завизжали, кто-то попытался меня схватить, но я стряхнул с себя чужие руки, стоя над своей целью и уничтожающе смотря на него сверху вниз. — Доволен?! — прорычал я, чувствуя, как челюсти сводит судорогой. Рихард приподнялся на локтях и уставился на меня с такой смесью удивления и отвращения, что мне стало не по себе. Вот, значит, как для него это воспринимается? — Ты как меня нашел? — выплюнул он, предпринимая первую попытку подняться. — Кто настучал? Я нервно усмехнулся, ощущая, как волна гнева постепенно отступает, оставляя внутри лишь горькое отчаяние и обиду. Ему не то что не стыдно — он возмущен. И даже не тем, что я ударил его, а тем, что я вообще оказался с ним в одном месте. Рихард встал, неприязненно поводя плечами, и уставился на меня как на неаккуратную кучу говна на своем пороге. Я практически всем телом почувствовал, как пронзительно у меня засвистел колпак. Последняя капля все же долетела до переполненного резервуара моего терпения. — Я для тебя шутка какая-то или что?! — рявкнул я, делая шаг по направлению к нему, но тут же ощутил, как кто-то схватил меня под руки и дернул назад, прижимая к крепкому телу. Теперь настал черед Рихарда дергаться в мою сторону, но его точно так же остановили. В фигуре, возникшей за спиной Круспе, я узнал Тилля. — Не лезь, блять, куда не просят! — попытался вывернуться Рихард, но Линдеманн держал крепко. — Каждый раз, каждый, блять, ебаный раз ты ведешь себя одинаково, — процедил я уже значительно тише, зная, что он, стоя в двух шагах от меня, все равно услышит, даже несмотря на шум музыки, доносящийся со стороны сцены. — Каждый раз одно и то же. Ты приходишь ко мне, что-то просишь, куда-то зовешь, и я всегда тебе отвечаю: «Конечно, Рихард, вот, держи конспекты, да, давай послушаем музыку, давай сходим на озеро!» И каждый раз, когда тебе подворачивается удачная возможность, ты прилюдно втаптываешь меня в грязь, ведь это же всего лишь Пауль, что ему будет, он все равно простит, зато, смотрите, пацаны, какой я крутой — в сотый раз унизил человека вдвое меня меньше! Ай да я! А потом снова приходишь и: «Пауль, ты понимаешь меня лучше всех, ты не такой, как они, как я рад, что ты у меня есть!» Не найдя в глазах Круспе ничего, кроме презрения, я опустил руки. Бесполезно, он непробиваемый. В этот момент вся эта сцена потеряла для меня смысл и я сдался. — Ты что такое несешь, коротышка? — с отвращением прорычал Рихард, кривя лицо в доселе неизвестной мне гримасе. — Совсем кукухой поехал? Или перебрал, может? Когда я хоть раз тебе что-то подобное говорил? Гляньте-ка, выдает желаемое за действительное и думает, что ему кто-то поверит, — он сплюнул на землю, окидывая взглядом собравшийся народ и особенно выразительно глядя мне за спину, словно пытался убедить. За то время, что я говорил, хватка на моих плечах заметно ослабла, и сейчас над ухом раздался неуверенный смешок. Я чуть повернул голову, выцепляя взглядом свисающие у моего лица кудрявые каштановые пряди. Надо же, сам Кристоф Шнайдер решил уберечь Рихарда от такого бешеного зверя, как я. Смех, да и только. — Знаешь, хватит с меня твоих закидонов, — разочарованно произнес я, ощущая, как к глазам уже не в первый раз за сегодня предательски подкатывает жар. — Что хочешь делай, но ко мне больше не приближайся. Понимаю, я по заслугам получаю за то, что участвую в твоих играх, но я живой человек, Рих, и я устал, — я покачал головой, одной рукой слабо цепляясь за запястье Шнайдера в надежде, что он меня отпустит, однако до него, похоже, не дошло. — Лучше ничего не говори, не открывай свой помойный рот, — поспешно бросил я, видя, как Рихард на ходу соображает какой-то уничижительный ответ. — Надо было мне изначально быть немного умнее и не слушать твоих извинений еще в первый раз. Если ты гнилой, то и слова твои выеденного яйца не стоят, — я вскинул голову и заглянул ему в глаза. Наткнувшись на глухую стену, я повернулся к Кристофу. — Шнай, пусти, прошу тебя, — устало выдохнул я, неосознанно выбирая самое дружелюбное обращение, которое только знал. Шнайдер, кажется, подобного от меня не ожидал и сразу же послушался, убирая руки. — Спасибо, — подняв взгляд на его растерянное лицо, я вымученно улыбнулся и, уже не оборачиваясь, двинулся прочь, явственно ощущая сразу несколько пристальных взглядов в спину. Пусть смотрят, шоу окончено. Пусть только поаплодировать главному актеру не забудут.