***
За этот день я сделал для себя несколько открытий. Во-первых, со мной еще не все потеряно: мои эмоции все еще при мне и в определенных обстоятельствах херачат так, что будь здоров. Во-вторых, быть трезвым — полный отстой. Существовать, уже почти неделю не просыхая, оказалось значительно легче, поэтому я принял, возможно, не самое лучшее решение в своей жизни и к вечеру снова дошел до кондиции, в которой охотно зависал, стоило мне на пару минут задуматься. В-третьих, компанию для того, чтобы начать делать музыку, мы подобрали самую что ни на есть подходящую: у Рихарда обнаружился талант брать все, что я предлагаю, и за пару попыток доводить это до ума, Шнайдер оказался выходцем из музыкальной семьи и единственным человеком с хоть каким-то музыкальным образованием, который умудрился, услышав только вступление, задать ритм для всей происходящей вакханалии, а Тилль и Олли как-то подозрительно быстро нашли общий язык и смогли набросать примерный сюжет для текста будущей песни, хотя я подобных способностей ни у одного, ни у другого даже предположить не мог. В итоге все пришло к тому, что к концу дня мы имели каждый по несколько листов, вдоль и поперек исчирканных накорябанными на отъебись табулатурами. Вот уже минут десять я пребывал в состоянии транса: вперившись немигающим взглядом куда-то в пол, я вполуха слушал, как Рихард дергает струны в попытках найти нужную настройку, и даже умудрялся при этом думать о чем-то своем. Правда, если бы меня спросили, о чем я задумался, я бы, скорее всего, не смог ответить. — Там гроза собирается, — отметил вернувшийся с перекура Шнайдер, задавливая очередной зевок. Рихард, колупающийся в комбике, оторвался от своего занятия и развернулся к нему всем корпусом. — Да? Хуево, — он цыкнул и покачал головой. — Грозы здесь лютые. Как ебанет, так до завтра носа из дома высунуть не выйдет. Словно в подтверждение его слов раздался оглушительный гром; в два голоса завыли сигнализации припаркованных снаружи машин, завыл ветер. Я дернулся от неожиданности и вскинул голову, устремляя взгляд в сторону двери. Шнайдер развернулся на пятках и бодрым шагом направился обратно на улицу: видимо, решил на собственном опыте убедиться в неизбежности надвигающегося метеопиздеца. — О… — только и смог выдать я. Только сейчас до меня начал доходить смысл сказанного. Получается, сегодня мы снова ночуем здесь и завтра преподам будет не суждено капать нам на мозги. Какая жалость! Рихард посмотрел в мою сторону и рассмеялся. Поднявшись со своего места, он подошел ко мне и, обхватив мое лицо ладонями, под несмолкающий вой сигнализаций быстро чмокнул меня в переносицу. — Доброе утро, — весело произнес он. — О чем задумался? Я поднял на него взгляд и растерянно похлопал глазами. По всей видимости, кроме нас, в комнате никого не было, иначе он бы не стал позволять себе подобную шалость. — Можешь ничего не отвечать, — улыбнулся он. Обхватив одной рукой мои плечи, он прислонил меня к своему животу и шутливо щелкнул по носу. — Я хорошо знаю это твое выражение: у тебя на лице написано, что ты уплыл куда-то далеко отсюда. Что правда, то правда. Алкоголь в сочетании с навалившейся под вечер усталостью неизбежно заставлял меня застывать с совершенно безразличным выражением лица и частично, а то и полностью отключаться от окружающей реальности. Рихард, Оливер и, кажется, Тилль уже были знакомы с этой моей особенностью, поэтому всерьез вопросов никто не задавал. — А где все? — спросил я, задирая голову, чтобы видеть лицо Круспе. Он приглушенно хрюкнул и запустил пальцы мне в волосы, принимаясь разделять непослушные темные пряди. — Я смотрю, тебя долго не было, — улыбаясь во все свои зубы, произнес он, невольно (или как раз-таки следуя какому-то злому умыслу) превращая меня в лужицу мягкими поглаживаниями по коже головы. — Тилль с Оливером ушли наверх. Сказали, что надо довести до ума текст. Кристоф, видимо, хочет, чтобы его молнией убило, — снаружи тусит. Я бесстыдно плавился от его прикосновений, ничего не стесняясь и особо не слушая, что он говорит. Уткнувшись головой ему в живот, я прикрыл глаза и полностью расслабился, позволяя ему взять над собой полный контроль. Рихард негромко цыкнул и присел рядом на подлокотник кресла, обхватывая меня двумя руками и прислоняя к своей груди. — Ты такой милый, когда выпьешь. Просто заглядение, — произнес он где-то над моей макушкой. — Радуйся, успевай, — хмыкнул я, не открывая глаз. — Протрезвею и снова стану сукой. — А вот и не станешь, — он убрал волосы с моего лба, заглаживая их назад. — Ты и трезвый просто чудо. Рихард прижал меня крепче к своей груди, и я смог расслышать, как бешено колотится его сердце. Это заставило меня открыть глаза и приложить ладонь к своей живой подушке. — Ты че, марафон бегал? — удивился я, прощупывая громыхающий пульс кончиками пальцев через грудную клетку. — Нет, — выдохнул он, накрывая мою ладонь своей. — Это ты со мной делаешь. Я оторвал от его груди голову и запрокинул ее, чтобы лучше его видеть. Рихард заглянул мне в глаза и, по-видимому разглядев там сомнение, негромко цыкнул. — Ты до сих пор не понял? — голос его прозвучал снисходительно, даже, казалось, несколько разочарованно. — Мне с тобой хорошо. Как ни с кем другим. Понимаешь? Только с тобой. Ты мне нужен. Я опустил взгляд и закусил губу. Кажется, от этих его слов я начал стремительно трезветь. В горле встал неясный ком. Сколько раз он должен это сказать, чтобы я поверил? Нисколько. Сколько бы раз это ни прозвучало, я понимал, что всегда буду ожидать удара с его стороны. Момент, когда я, будучи не по годам наивным, готов был поверить любым его словам, был безвозвратно упущен. Сейчас я опытнее, и этот опыт мне лично Круспе и предоставил, нравится нам это или нет. Рихард вздохнул и наклонился ниже, прижимаясь щекой к моей макушке. — Я понимаю, что тебе тяжело в это поверить, Солнце. Я сам виноват, что столько раз тебя ранил: ты ведь ко мне всегда шел с душой нараспашку, а я, идиот, не умел это ценить, слишком поздно понял, и теперь тебе не так просто открыться. Но я клянусь тебе, Пауль: я все сделаю, чтобы это исправить. Я докажу тебе, — он отстранился, слез с подлокотника и снова взял мое лицо в ладони, возникая прямо передо мной, глядя мне прямо в глаза. Когда он снова заговорил, его голос опустился до едва различимого шепота. — Только, пожалуйста, дай мне еще один шанс. Ты можешь сделать это для меня? Меня как будто заклинило. Я хотел, на самом деле искренне хотел сказать «да», несмотря на страх, несмотря на сомнения, но не мог. Дыхание сперло, ком в горле разросся до невиданных объемов. Я ощутил клейкое отчаяние, расползающееся по грудной клетке. До этого момента я не осознавал, насколько глубокой была травма, которую мне оставили эти наши игры в угадайку, длившиеся хрен знает сколько лет. Сейчас же, чтобы дать ему этот шанс, мне нужно было глубоко засунуть руку в незажившую рану и вытащить его оттуда, и я никак не мог решиться. Кажется, чем дольше я молчал, парализованный сомнением, тем несчастнее я выглядел, потому что взгляд Рихарда из умоляющего превратился в сочувствующий и даже виноватый. Он медленно вздохнул и начал отстраняться, но я среагировал моментально, прижимая его ладонь к своей щеке. Круспе снова вздохнул. — Чего ты хочешь, Пауль? Что ты хочешь, чтобы я сделал? — тихо спросил он. Я набрал в легкие воздуха и прикрыл глаза, добровольно ставя на себе крест. Я идиот. Безмозглый пьяный идиот, пустоголовый имбецил, придурок, каких свет не видывал. Но я, блять, жить не могу без этого человека, и будь я проклят, если потеряю его из-за собственной слабости. Даже если это очередная манипуляция, я готов. Готов к любым последствиям, готов в случае чего снова собирать себя по мельчайшим осколкам, готов справляться с этим в одиночку, своими силами, потому что это мое решение. Идиотское, но все-таки мое. Впервые за все время, что мы знали друг друга, я потянулся и сам прижался губами к его губам, крепко зажмурившись, чтобы не струсить. Целовал осторожно, ожидая, что он может меня оттолкнуть, понимая, что теперь я раскачиваю качели, а не он. Будь я на его месте, я бы, должно быть, оттолкнул, но Рихард словно только этого и ждал. Он не перехватывал инициативу, но отвечал так охотно, что у меня в груди что-то замерло. — Пауль… — выдохнул он, слегка отстраняясь. — Это ведь не алкоголь?.. Я медленно мотнул головой, втягивая в себя воздух. Единственное, что со мной мог сделать алкоголь, — расслабить и выпустить эмоции, которые трезвый я прятал за семью замками. Да, возможно, это было не лучшим раскладом, но был уверен, что трезвый я не многим умнее меня пьяного и это решение я принял бы в любом случае. Одно я знал точно. Если он снова меня вышвырнет, за это решение я возненавижу себя так, как никогда никого не ненавидел. — Пожалуйста, Рих… — едва слышно произнес я, даже не успев сформулировать то, что собираюсь сказать. Отчего-то я не смог продолжить. «Пожалуйста», — что? Не подведи меня? Не заставляй меня пожалеть об этом? Пожалуйста, только не бросай меня снова? Как же все это жалко звучит. Но, кажется, он все понял по моему чуть ли не плаксивому тону. — Я клянусь, Солнце. С этими словами он снова приблизился и наши губы снова встретились. И было неважно, ни о чем я его попросил, ни в чем он мне поклялся. Блять, да будь я трижды проклят.***
Погода ухудшилась просто катастрофически. Поднялся жуткий ветер, дождь хлестал по окнам так, будто пытался их выбить, снаружи постоянно сверкало, а над крышей громыхало с такой силой, что машины у крыльца то и дело устраивали перекличку. Естественно, никуда ехать мы не решились. Вместо этого компания собралась в гостиной, занимая себя теперь уже абсолютно легальным алкоголем и игрой в карты, пока Рихард колдовал над чем-то съедобным на кухне. Я решил составить ему компанию, хотя толку от моей компании, честно говоря, было немного: все, что я делал, — отходил от новой порции выпитого, привалившись к стене и закрыв глаза (читай: спал стоя, чудом удерживая равновесие). — Солнце, ты как себя чувствуешь? — мягко спросил Круспе, судя по звуку, в очередной раз помешивая что-то ароматное в сковородке. Я вздрогнул и открыл глаза, поудобнее скрещивая на груди руки. — М? — отозвался я, слегка щурясь от желтого кухонного света. Суть вопроса пролетела мимо меня. Рихард негромко рассмеялся. — Спишь на ходу, — произнес он, накрывая сковороду крышкой и приближаясь ко мне. Его теплая рука легла на мое плечо. — Почему бы тебе не прилечь где-нибудь в гостиной или в комнате? — Прогоняешь? — я ухмыльнулся, щурясь еще усерднее. Рихард хмыкнул. — Нет. Просто смотрю на тебя и самого в сон клонит. Он шутливо ткнул меня пальцем в живот, на что я только недовольно сморщил нос, даже не дернувшись. — Чувствуешь себя как? — повторил он, разглаживая складки на моей футболке. — Мир не двоится? Не тошнит? — Мир троится. Тошнило полбутылки назад. Уже нет, — я улыбнулся, окидывая его взглядом из-под полуприкрытых век. — Понятно, значит, завтра блевать будешь дальше, чем видишь, — Круспе закатил глаза и едва заметно улыбнулся. — Как в тебя только входит такое количество? — Это талант, — я подавил зевок и снова прислонился виском к стене. — Передается по наследству. — У тебя маму с двух бутылок пива развозит, какое наследство? — Рихард склонил голову набок, видимо надеясь увидеть мир моими глазами. — А кто сказал, что я про нее? — я закрыл глаза, пытаясь изолироваться от расслоившейся натрое картинки. Меня закачало пуще прежнего, и от этой идеи пришлось отказаться. Несмотря на это, мне каким-то чудом удавалось вполне разборчиво звучать. Насколько я понимаю, это была та самая часть таланта, которая была не связана с генами. — Если мне что от отца и досталось, так это то, что пытается меня убить: бритва и склонность к запойному пьянству. Рихард вздохнул и вернулся к сковороде, снова начиная что-то туда добавлять. — Ты ведь так раньше не делал. Выпивал только за компанию, и то в разумных количествах. Что-то случилось? Он поднял на меня взгляд, а я не смог сдержать звонкой нервной усмешки, вырвавшейся рефлекторно, прежде чем я успел среагировать. Пришлось отвести взгляд в сторону. Серьезно, Рихард? Мне правда нужно объяснить тебе, что случилось? Не дальше, чем пару дней назад, я разлетелся на мелкие осколки и вот теперь пытаюсь склеить их снова. В этот раз в качестве клея алкоголь, потому что «Паттекс» закончился. Вот тебе и ответ. Однако вслух я не сказал ничего, как бы ни хотелось. В конце концов, я не винил его в этом. Он ведь даже не знал подробностей моих последних дней. — Ясно… — Рихард нахмурился и выключил газ. — Мог бы просто проигнорировать. Не обязательно постоянно напоминать мне, какой я уебок, если не собираешься слушать извинения. Как будто издеваешься. Теперь пришла моя очередь хмуриться в попытке осознать, что он только что сказал. Как бы я ни старался, смысл его слов мне уловить не удалось. В чем он меня сейчас упрекнул?.. Я бросил на него неуверенный взгляд, пытаясь понять, не послышалось ли мне, но Рихард на меня не смотрел, хмуро сгорбившись над плитой. Пожалуй, лучшим, что я мог сделать в этой ситуации, чтобы не нарваться на конфликт, было ничего ему не отвечать и как можно незаметнее выйти из кухни, пока он смотрит в другую сторону. Так я и поступил. В гостиной меня тут же наперебой атаковали приглашениями присоединиться к игре. Оказалось, Олли разболтал о том, что так ни разу и не смог обыграть меня в покер в тридцать шесть карт, и у парней сразу же проснулся азартный дух: первому, кто уделает меня в трех партиях подряд, проигравшие скидываются на ящик пива. Пришлось согласиться. В детстве я часто наблюдал, как мой отец проигрывает все семейные деньги в покер. Поскольку никто не мешал мне свободно перемещаться по комнатам, я подсматривал комбинации у его оппонентов, запоминал названия и выгодные ходы, учился читать эмоции по лицам, впитывал все, как губка, а затем начал практиковаться в кругу знакомых. В конце концов все дошло до того, что, когда мне было девятнадцать, буквально за пару месяцев до развода отец взял меня на «слабо». По его лицу всегда можно было прочесть чуть ли не весь его расклад, поэтому он сразу же проиграл мне крупную сумму. Вернее, проиграл бы, если бы она у него была. После этого случая мы практически не разговаривали, чему я был несказанно рад. Первые три партии я как-то умудрился выиграть, будучи в таком невменозе, что иногда мне приходилось напоминать себе: карты нужно держать рубашкой наружу. Периодически я и вовсе выпадал из реальности, залипая в одну точку и невольно давая парням возможность посмотреть мой расклад, хотя никто из них (видимо, чисто из сочувствия к моему совершенно неадекватному состоянию) не стремился это сделать. Однако, даже несмотря на это все, я по-прежнему хорошо улавливал изменения в настроении каждого в комнате, что помогло мне более-менее понять тактику и уровень осознания, что нужно делать, у всех своих соперников. В игре без дилера это оказалось еще проще, чем обычно. Шнайдера в качестве оппонента я даже не рассматривал: он был один в один как мой отец, и мне даже напрягаться не приходилось, чтобы понять, что у него на уме. Тилля было сложно прочесть — из него мог бы получиться лучший игрок за этим столом, если бы у него было побольше самого навыка игры, однако Линдеманн, тоже успевший нехило накатить, периодически путался в правилах и многое понимал уже в процессе игры. Оливера же я знал как облупленного, поэтому ему со мной тягаться не было никакого смысла. Все изменилось, когда после ужина к игре подключился Рихард. Я так и не смог понять, почему мне не удается его прочесть. Круспе скрывался, как заправский партизан, и, даже несмотря на то, что я всегда прекрасно его чувствовал, мне не удавалось пробить его броню. Однако хуже всего было то, что он почему-то с легкостью определял мой настрой. Я даже успел подумать о том, что я совсем расклеился и растерял все возможные навыки, но Рихард был единственным, кому удавалось так легко меня читать. После второй победы Круспе игра сжалась до нас двоих, остальные игроки дружно перешли в разряд болельщиков, и все они топили за Рихарда, пытаясь всячески ему подсказывать. Это был уже не покер, а настоящая дуэль в стиле вестерн. Я ощущал колоссальное давление и отбивался на пределе своих возможностей, но обыграть его мне так и не удалось. — Стрит флэш, — спокойно заявил он, выкладывая карты на стол. Я опустил взгляд на свой жалкий «стрит» и плавно опустил руки. — Флэш рояль, — невозмутимо ответил я, не торопясь раскрывать свои карты. На секунду мне удалось разглядеть изумление в глазах Круспе, но он быстро взял себя в руки и прищурился, не давая мне насладиться моментом. — Блефуешь. Покажи. Я выдохнул, улыбнулся и выложил карты на стол. Стоило собравшимся увидеть результат игры, поднялся радостный гул. Все принялись поздравлять Рихарда, хлопать его по спине, жать руки: надо же, сдвинул чемпиона с пьедестала! Чему радовались Тилль со Шнайдером, мне было не до конца понятно. В отличие от Оливера, они со мной никогда не играли и в полной мере разделить его фрустрацию не могли. Рихард поднялся из-за стола и с торжествующей улыбкой протянул мне руку. — Хорошая игра, — произнес он деловито. Я театрально склонил голову и пожал его ладонь. — Верно. Лучший соперник за последние годы, — признал я, слегка улыбаясь. Сверкнула молния, сразу же оглушительно громыхнуло. Не прошло и пары секунд, как что-то щелкнуло и во всем доме погас свет. — Блять, пробки! — процедил Рихард, (кажется) поднимая голову вверх. — Даже Тор считает, что на сегодня хватит, — рассмеялся Тилль, наугад хлопая Рихарда по плечу. — Не ссы, это всего лишь выбитые пробки. Завтра утром наладим. Есть у тебя свечи?***
Остаток вечера мы провели, допивая все, что пьется. Я был единственным, кого от невообразимого количества спиртного безумно клонило в сон, но оставаться одному мне не хотелось, и я не стал уходить наверх. Большую часть времени я провел уложив тяжелую голову на широкую грудь Тилля и медитируя на пламя свечи. Окончательно заснуть мне не давали разговоры и смех, но я не вслушивался, растворившись в висящем в воздухе запахе озона и пляшущем на месте ярком огоньке. Черт его знает, как долго это продолжалось. В конце концов Круспе принес пепельницу и поставил ее прямо посреди стола, давая нам невербальный знак: можно курить, не выходя из дома. Это обстоятельство заставило Тилля, которого я на несколько часов ограничил в передвижении (и, следовательно, в никотине), зашевелиться, и мне пришлось хотя бы частично вернуться в реальность. Когда мне предложили сигарету, я и не подумал отказаться. — Парни, есть одна вещь, которую я должен вам сообщить, — вдруг начал Рихард, поднимаясь с места и слегка пошатываясь. Похоже, он был близок к тому, чтобы догнать меня по уровню опьянения. Четыре пары глаз устремились прямо на него, давая понять, что готовы его слушать. — Я… — Рихард нервно опустил взгляд в пол и покрутил в пальцах сигарету. — Я перевожусь в другой ВУЗ. И съезжаю из общежития в квартиру в Варнице. Сразу же после сессии. Сказав это, Рихард уставился мне прямо в глаза. Прицельно, словно в комнате мы были вдвоем. Я не шелохнулся, внешне спокойно выдерживая его взгляд, но внутри что-то оборвалось. Не стоит думать, что я пытался показать ему, что мне плевать, или что притворялся, будто меня это не касается: на самом деле я сам не понимал, как отношусь к этой новости. Внутри что-то произошло, но импульс не дошел до внешней оболочки, сбитый по пути просто невероятной по своему объему дозой алкоголя и особым эшелоном эмоциональной импотенции. Казалось бы, в этом нет ничего страшного, но на деле это означало, что привычной жизни конец. Не будет больше совместных вечеров в его ставшей такой привычной магистерской комнате, не будет спонтанных ночных прогулок до озера, не будет переглядываний на парах и встреч в университетских коридорах. Конечно, он не был моим единственным другом в общаге или универе — особенно теперь, — но я точно знал, что без него университет опустеет. — Варниц? — вклинился в наши гляделки Тилль, переключая внимание Круспе на себя. — Это же черт-те где, вообще в другом конце города! — Да, — приглушенно отозвался Рихард. — Зато это близко к моему новому ВУЗу. — Но почему? — тут уже не выдержал Шнайдер. Я ощутил осторожное прикосновение к моему плечу, но не отреагировал. Оливер, по-видимому, под шумок пытался поинтересоваться моим внутренним состоянием, ощутив, какой опасный поворот только что произошел, но мне нечего было ему ответить. Вместо этого я поднес сигарету к губам и медленно затянулся, все не отрывая от Рихарда взгляда. — Так сложилось. Личные обстоятельства. — он наклонился к пепельнице, сбивая длинный столбик пепла, и накрыл глаза рукой, потирая веки. — Простите, что говорю об этом… так. Решение принято давно, я… не хотел, чтобы вы пытались меня переубедить. Повисла неудобная тишина. Рихард не решался сесть обратно, а парни переглядывались между собой, периодически кидая встревоженные взгляды то на меня, то на него. Я не видел, так как смотрел, кажется, куда-то сквозь Круспе, но чувствовал кожей каждый взгляд, ощущал их беспокойство. Тишину нарушал лишь гул дождя за окном, перемежаемый редкими раскатами грома. В конце концов он не выдержал. — Пауль, не смотри так, умоляю тебя! Скажи хоть что-нибудь… Этого я и боялся. Мне было нечего сказать, да и смотрел я в его сторону без какой-либо цели. Внутри почему-то было совершенно пусто. Я неопределенно передернул плечами и отвел взгляд, стряхивая пепел. — Что ты хочешь услышать? — спросил я бесцветно. Кажется, это прозвучало даже немного резко, потому что моя кожа будто была готова задымиться от пристальных взглядов четырех пар глаз. В этот момент мне снова показалось, что во мне не осталось ничего, что было бы способно испытывать эмоции. Если раньше я уставал от американских горок, которые устраивал мне Рихард, то теперь я жутко заебался от качелей, подкинутых мне собственной психикой. — Я имею в виду, ты уже принял решение, ты не хотел, чтобы тебя отговаривали. Да и уезжаешь ты не на другой континент. Это ведь не должно мешать нам видеться? Я снова поднял на него взгляд. Рихард выглядел… обескураженным. Обескураженным и подавленным, словно ожидал от меня какой-то другой реакции. А чего он хотел? Рассчитывал, что я брошусь ему в ноги и буду умолять остаться? Кто я такой, чтобы он меня послушал? Мне катастрофически захотелось побыть одному. Я понимал, что уйти сейчас было бы как минимум неуважительно, но находиться в этой комнате было невыносимо. Они все будто хотели меня проклясть, или же мне так только казалось. В любом случае внутри отчаянно билось что-то закрытое на сотню замков, тогда как снаружи меня словно заморозило. В груди поселилось странное беспокойство, словно что-то плохое должно было случиться. Я перестал понимать сам себя, и от этого ощущения хотелось спрятаться. Я бросил сигарету в пепельницу и со второго раза поднялся, каким-то чудом устояв на ногах. Оливер протянул было руку, чтобы меня удержать, но Тилль, сидящий по другую сторону, остановил его, за что я был безумно ему благодарен. Стараясь ни обо что не запнуться, я обошел стол и прикоснулся ладонью к плечу Рихарда, понадеявшись физической близостью компенсировать свою внезапную эмоциональную отстраненность. По ладони снова прошел мерзкий нервный импульс, напоминающий удар током. — Все ведь нормально. Так же? Мы сможем видеться за пределами универа. Будем заниматься группой. Все вместе. Толпой завалимся к тебе в квартиру и перевернем все вверх дном. Я попытался улыбнуться, и, кажется, у меня даже получилось. Лицо Рихарда немного просветлело, он накрыл мои пальцы на своем плече ладонью, и я еле сдержался, чтобы не отдернуть руку. Я старался не показывать ему этого, так как понимал, что дело не в нем, а во мне. Это не он, а я сломался, как дешевая пластмассовая игрушка, и теперь функционирую неправильно. Он в этом не виноват. — Не раскисай. Что-нибудь придумаем, — произнес я напоследок, пытаясь придать своему голосу краски. Рихард опустил взгляд, кивнул и улыбнулся. — Ты прав. Я почему-то боялся вам говорить. Думал, вы меня неправильно поймете… Он медленно выдохнул, и мне показалось, что его действительно отпускает волнение. Я уже хотел было отчалить в сторону лестницы, как вдруг он обнял меня, утыкаясь лбом мне в плечо. Где-то внутри меня передернуло, да так неожиданно, что я сам испугался. Спохватившись, я обхватил его спину руками, слегка похлопывая в надежде, что он ничего не заметил. — Рих, мне как-то нехорошо, — шепнул я ему на ухо, на ходу придумывая повод ретироваться. — Думаю, меня сейчас стошнит. В каждой маленькой лжи есть некоторая доля правды. Только озвучив этот предлог для побега, я осознал, что странная ломота в теле и пробегающий по спине холодок на самом деле могут быть предвестниками невеселых последствий жуткой алкогольной интоксикации и мое выдуманное оправдание на самом деле вполне реально. К счастью, Рихард сразу же отпустил меня и лишь сочувствующе прикоснулся к плечу напоследок. — Иди, — хмыкнул он, отступая на шаг назад. Пользуясь моментом, я оставил гостиную позади и на ощупь направился в ванную.***
Полоскало меня не по-детски — с такой силой, что я пару раз оказался буквально на волоске от обморока. До этого момента я и не осознавал, как много выпил за сегодня, но, сидя на коленях в полной темноте и фактически обнимаясь с толчком, я абсолютно точно прочувствовал каждый миллилитр. Во всем, однако, были свои плюсы. Во-первых, меня никто не трогал и мне выдалась такая желанная возможность побыть наедине с собой (пусть и не в лучших условиях). Во-вторых, кажется, мой спонтанный скачок настроения был в некотором роде спровоцирован попытками моего проспиртованного за последние дни организма дать мне знак, что с меня уже хватит. Когда блевать было уже нечем, в мозгах немного прояснилось и до меня дошло, что неадекватная реакция на прикосновения абсолютно точно была вызвана тем же, чем и вышеупомянутый скачок настроения. Оказалось, я не вывозил не только морально, но и физически — и в упор этого не замечал, пока собственный организм не ткнул меня носом. Не удивлюсь, если я просто инстинктивно ощутил, что скоро сдохну, и запаниковал, но даже не осознал этого. Было бы, блять, очень на меня похоже. Вычерпав свой желудок до последней капли, я машинально дернул на себя рычаг слива бачка и безвольно растянулся на прохладном кафеле ванной комнаты, не находя в себе ни сил, ни желания подняться. Оставалось лишь надеяться на то, что никто из парней не решит ни искать меня, ни воспользоваться ванной на втором этаже. Я медленно повернулся на спину и скользнул взглядом по потолку, пытаясь воссоздать его образ по памяти и прикинуть, где находится вентиляция. Почему-то закурить показалось мне хорошей идеей. Я вытащил из кармана полупустую пачку и, дважды уронив ее себе на лицо, все-таки смог достать сигарету и чиркнуть зажигалкой. Глубоко втянув в себя дым, едко оцарапавший обожженное кислотой горло, я усмехнулся. И ведь я всерьез думал о том, что Рихард мог догнать меня по степени опьянения. До чего же я был наивен каких-то полчаса назад — сомневаюсь, что хоть кто-то из них в состоянии приблизиться к моему сегодняшнему рекорду. Даже после того, как я подчистую вывалил все содержимое желудка наружу, освободив свое тело от еще не успевшего всосаться алкоголя, мир перед глазами делился натрое и вращался, хоть я и неподвижно лежал на полу. Н-да, Пауль. Блеск. Видела бы это мама — она бы, скорее всего, очень расстроилась. Сказала бы, что я веду себя, как отец — человек, лишивший ее большей части жизни, а меня — детства. А я что? Мне нормально. Лежу себе, никого не трогаю, не разлагаюсь разве что пока. Вопрос лишь в том, когда это успело стать нормой. Кромешная темнота ванной комнаты едва заметно подсвечивалась огоньком сигареты, когда я втягивал в себя дым. Мне было даже немного стыдно за собственное состояние: у меня ведь вроде не было особого повода сегодня (по крайней мере, на тот момент, когда я уверенно шел к неадеквату). Нет, вернее, повод-то был: я не хотел ни о чем думать. Но разве в сравнении с событиями последних дней этого достаточно для того, чтобы допиться до околокоматозного состояния? Полагаю, в какой-то момент я просто упустил контроль и свернул не туда. Сигарета тлела быстро. Я чисто наугад находил рукой край унитаза, рядом с которым распластался, и пытался стряхивать пепел туда. Не факт, правда, что у меня из этого что-то выходило. В любом случае это станет ясно только утром. Не успел я докурить, как в коридоре послышались шаги. Меньше всего мне хотелось, чтобы меня кто-нибудь нашел, поэтому пришлось бросить сигарету, которая могла выдать меня своим ярким огоньком (про дым и запах я почему-то не подумал), непосредственно в толчок — по тихому пшику я понял, что все же попал. Где-то минуту спустя дверь приоткрылась. — Пауль? Ты тут? — раздался негромкий голос Рихарда. Я скосил взгляд в сторону входа и, несмотря на то, что унитаз загораживал мне обзор, смог различить блики свечи на стенах. Я тихо вздохнул и закрыл глаза, словно надеялся, что так смогу слиться с полом. Шаги возобновились — судя по всему, он меня все же заметил. Рихард приблизился, мягко звякнуло стекло подсвечника о кафель, а затем его прохладная рука легла мне на грудь, разглаживая ткань футболки. — Пиздец, Солнце, — Рихард едва слышно усмехнулся, на ощупь находя мое лицо. — Ты живой вообще? Даже несмотря на то, что у меня, казалось бы, появилась прекрасная возможность использовать свою любимую тактику и прикинуться мертвым, в этот раз мне не хотелось, чтобы он уходил. Я глубоко вздохнул и приоткрыл глаза, прижимаясь щекой к его ладони. — Поверь мне… я куда живее, чем выгляжу, — не без иронии заверил его я, отмечая, как катастрофически заплетается язык. Вот и наступил тот момент, когда я потерял последние признаки трезвого человека. Рихард негромко рассмеялся. — Ну-ну, оно и слышно… По-твоему, пол в туалете лучше кровати в комнате? — поинтересовался он, придвигая свечу поближе, по-видимому, для того, чтобы лучше видеть мое лицо. Я прищурился, пытаясь собрать несколько Рихардов в одного, и прыснул. — Не то чтобы… у меня был выбор, — запнувшись, констатировал я. Рихард снова засмеялся. — Ну даешь, — он склонился к самому моему лицу и как-то сочувственно чмокнул в переносицу. Я прикрыл глаза, позволяя ему делать что захочется. Не то чтобы я мог ему сопротивляться в любом случае. Дыхание Рихарда, которое я так явно ощущал на своей коже, спустилось ниже, он завис прямо над моими губами. От него пахло спиртом, сигаретами и чем-то пряным. Я приподнял веки и чуть повернул голову. — Не советую целовать, если сам не хочешь… блевать всю ночь, — я усмехнулся, пытаясь различить его черты в шатающейся темноте ванной. — Да похую. Поверь мне, куревом от тебя куда сильнее несет, — хмыкнул Круспе, проводя пальцем по линии моей нижней челюсти. — Ну я тебя предупредил… — я расслабился и закатил глаза, отдавая ему власть. Рихард не преминул этим воспользоваться, и вскоре я был затянут в глубокий чувственный поцелуй. Я честно пытался отвечать по мере возможностей, но тело меня практически не слушалось, и мне оставалось только поддаться. Пока Рихард с трепетом целовал меня, забывая вовремя делать вдох, его рука проникла под мою футболку и медленно прошлась по ребрам, оглаживая их, словно пересчитывая. Вторая последовала за ней, ощупывая второй бок, затем впалый живот. Более того, ощутив странную тяжесть, я догадался, что он когда-то успел усесться сверху на мои бедра, прижимая и так практически обездвиженное тело к полу. Стало жарко. Скорее всего, если бы я лучше управлялся с руками, я бы поддержал его в этом занятии, но меня хватало только на то, чтобы закинуть одну руку ему за шею, изображая хоть какую-то живость. В этот момент я искренне проклинал собственное отсутствие тормозов, когда речь заходила о выпивке. Если бы я смог лучше себя контролировать что сейчас, что когда вливал в себя крепкое пойло стакан за стаканом, я мог бы дать ему в ответ хоть что-то, чтобы он чувствовал, как он мне нужен. Однако обстоятельства сложились таким образом, что, наверное, впервые за всю нашу историю он не получал от меня практически ничего взамен, словно целовался с тряпичной куклой. Еще, если бы я лучше следил за количеством выпитого в этот вечер, я бы точно не допустил того, что произошло дальше. А произошло следующее: Рихард, ведомый собственным пьяным сознанием и, возможно, базовыми инстинктами, попросту увлекся. Я пришел в себя, когда он, целуя меня в шею прямо под углом челюсти, засунул мне руку в почему-то уже расстегнутые джинсы и попытался пролезть под резинку трусов. К этому я готов не был. Кое-как уговорив собственные руки слушаться меня, я слабо перехватил его за запястье и отвел его руку в сторону. — Рих… — протянул я, но звук получился больше похожим на стон. Я закатил глаза и попытался второй рукой упереться ему в грудь. Тело настолько меня не слушалось, что в какой-то момент мне даже стало страшно. Должно быть, мои попытки сопротивляться выглядели просто невероятно жалко, поэтому он даже сразу не понял, чего я от него хочу. — Рих, нет, стой… — уже более настойчиво повторил я, попытавшись его оттолкнуть. Со второго раза сработало. Он отстранился и заглянул мне в глаза, тяжело дыша. — Что? — сипло спросил он, непонятливо хмурясь. — Рих, я… — я нахмурился, пытаясь собрать мысли в кучу и побороть неизвестно откуда взявшийся новый рвотный позыв: желудок словно в комок сжался, как будто норовя уменьшиться и выскочить через глотку. Язык отказывался ворочаться от слова «совсем», но приходилось упорствовать. — Я, кажется, слишком трезв для этого… Извини. Даже несмотря на то, что башка у меня совершенно не варила, я старался быть как можно мягче, честно рассчитывая на то, что моя последняя совершенно абсурдная реплика не даст напряжению просочиться наружу, но Рихард, кажется, все равно все понял. — Господи, что я делаю… — выдохнул он, убирая от меня сразу обе руки. — Пауль, блять… я… Он замолчал, слезая с меня и усаживаясь на пол примерно на расстоянии вытянутой руки. Мой проспиртованный мозг принялся пытаться анализировать происходящее с целью понять, что конкретно произошло, но пазл отказывался собираться. Мозг словно зарастал какой-то черной материей, которая никак не хотела отступать, захватывая все большие куски сознания, утягивая меня куда-то в глубину. В конце концов я бросил попытки прийти в себя и со вздохом закатил глаза, сдаваясь. Приподняв веки в следующий раз, я обнаружил себя в другом, более светлом месте бережно укрытым одеялом. Вот тогда-то пазл и сложился, причем даже раньше, чем я успел осознать себя во времени и пространстве. Если бы не чудом включившиеся мои рефлексы и его мозг, могло произойти непоправимое. Круспе чуть не превратился в насильника — вот чего он испугался. Глаза открылись сами собой. Я попытался сесть, но в голову дало такой резкой вспышкой боли, что от этой идеи пришлось отказаться. Когда картинка перед глазами перестала так отчаянно пульсировать и темнеть по краям, я огляделся. Слава богу, меня окружала уже не плитка ванной комнаты, а приглушенные бежевые стены хозяйской спальни. Судя по тусклому свету, проникающему в комнату через окно, было раннее утро — точнее определить было сложно из-за того, что небо по-прежнему было затянуто тучами. Я в очередной раз закатил глаза и едва слышно застонал, пытаясь вспомнить, чем, блять, все закончилось и как я здесь оказался. Ничего. Совершенно, блять, ничего: после того как Рихард от меня отшатнулся, картина событий резко обрывалась, не давая мне никакой конкретики. Не сказать, к слову, что я вообще что-то отчетливо запомнил из всего прошедшего дня. В памяти задержались какие-то короткие сцены, диалоги, попытки работать над музыкой, но цельным это воспоминание назвать у меня бы язык не повернулся. В голове набатом гудела одна мысль: если я еще хоть раз рискну продолжить так самозабвенно напиваться уже после того, как мир перед глазами начнет двоиться, я сам себе пропишу в ебало, не дожидаясь, когда это захочет сделать кто-то другой. Даже настолько действенное отвлечение от повседневных проблем не стоило такого катастрофического похмелья, вот уж это я мог сказать наверняка. Колоссальным усилием воли я все же поднял себя с места и протащился в ванную, надеясь, помимо опустошения мочевого пузыря, сделать что-нибудь, что могло бы облегчить мое состояние. В шкафчике мне удалось нарыть аспирин. Не найдя ничего лучше в качестве емкости, где его можно было растворить, я вытряхнул стакан с зубными щетками и залил таблетку проточной водой. На войне все средства хороши, особенно если речь идет о войне с бесчисленными батальонами продуктов распада этилового спирта. Вот уж не знаю, что именно мне помогло в конце концов: таблетка, умывания ледяной водой, две выкуренных сигареты, массаж висков или еще какие танцы с бубном, но вскоре я хотя бы смог передвигаться, не сопровождая каждый свой шаг приглушенным стоном. Конечно, то чудовищное количество выпитого не успело никуда деться за те несколько часов, что я провел в отключке, и я все еще был безбожно пьян, но сейчас я хотя бы контролировал себя и вполне успешно управлялся с собственным телом, что уже не могло не радовать. Действуя на автопилоте, на обратном пути до комнаты я свернул не туда и вместо спальни Рихарда, где и проснулся, невольно вломился в ту гостевую, где провел прошлую ночь. Каково же было мое удивление, когда там я обнаружил Рихарда сидящего за письменным столом с каким-то блокнотом. От звука открывающейся двери он крутанулся на сто восемьдесят градусов и уставился на меня огромными глазами. Я застыл в проходе, растерявшись от подобной реакции. — Пауль… — начал он, но так и не закончил. Я приподнял бровь, все еще слегка щурясь от утреннего света, бьющего по глазам, и неловко поджал губы, не зная, уйти мне или остаться. По его поведению было не совсем понятно, хочет он подойти ко мне поближе и обнять или же сбежать через окно. — Привет, — я вымученно улыбнулся, все так же стоя в дверях. — Привет, — тут же среагировал Рихард, поднимаясь из-за стола и нервно утирая ладони о бедра. — Ты… ты как? — Просто отвратительно, — признался я, усмехнувшись. — Сдохнуть сейчас хочется больше всего на свете, если честно. Но ничего, терплю. Он сделал неуверенный шаг в мою сторону, и я, убедившись, что он не пытается меня прогнать, сам двинулся ему навстречу. Мы остановились буквально в метре друг от друга, не решаясь преодолеть оставшееся расстояние. Он отчего-то медлил, а я не хотел делать что-то против его желания. — Ты сам-то как? — спросил я, поднимая на него взгляд. — Ты какой-то странный. Все в порядке? Рихард неловко усмехнулся и опустил взгляд в пол. — Я нормально. Правда. Ты… ты помнишь что-нибудь? А-а, так вот оно что. Как-то я об этом не подумал. Я вполне мог представить, что он сейчас испытывает, особенно не зная моего к этому отношения. А какое мое отношение? Ничего по итогу не случилось, до последнего момента я был не против. Я не видел ни одной причины в чем-то его обвинять. — Помню. Все, кроме того, как оказался в комнате, — я едва слышно хмыкнул, изучая лицо Рихарда, отслеживая малейшие изменения в его чертах. В глазах Круспе проскользнуло нервозное недоверие. — Поверь, Рих, я хотел быть с тобой. Ты ничего не сделал против моей воли. И за попытку себя не кори, мы, можно сказать, опытным путем нащупали грань. Я улыбнулся ему, пытаясь своим спокойствием перевесить его тревогу. Рихард недоверчиво посмотрел мне в глаза, словно желая понять, не пытаюсь ли я его подколоть. Ничего подобного у меня в планах даже близко не было. Я протянул руку и коснулся его ладони. — Послушай, Рих, все хорошо. Я сам виноват, что так ужрался. Будь я чуть трезвее, я бы тебе по-человечески ответил. Видя, что он не сопротивляется, я наконец сократил расстояние между нами до нуля и обнял его, укладывая подбородок ему на плечо. Рихард осторожно обхватил мою спину руками, опуская голову и зарываясь носом куда-то в мои волосы. — Ты из-за этого не спишь? — тихо спросил я, водя пальцем по линии его позвоночника. — Я переживал, — так же тихо ответил он. — Во-первых, сразу после… всего… тебя так неожиданно и крепко вырубило, что мне аж не по себе стало. А во-вторых… черт, Пауль, я ведь правда не думал… я даже сейчас не понимаю, что меня заставило к тебе лезть, я же видел, что ты совершенно никакой. Чувствую себя ебучим клофелинщиком. Я вздохнул и оторвался от него, чтобы заглянуть в глаза. Раскаяние в его взгляде было такой величины, что, мне кажется, даже если бы я злился, я бы его сразу простил. — Зато теперь мы оба знаем, где меня можно трогать, а где — нельзя, — я подбадривающе усмехнулся, борясь с густым похмельным туманом в голове. — Считай, прошел практику на манекене. Теперь будешь знать, что нужно делать в реальной ситуации. Рихард осуждающе цыкнул и склонил голову набок, смотря на меня с нескрываемым укором. Однако уголки его губ все равно приподнялись. Кажется, своей уверенностью я постепенно успокаивал его чувство вины. — Обещаю, я больше не буду, — произнес он полушепотом. Я хмыкнул. — Верю. Пошли поспим по-человечески, а?***
Я еще долго не мог уснуть, прокручивая в голове все события прошедшего дня, пытаясь сопоставить их друг с другом, чтобы получить цельную картину. Одна мысль упорно отказывалась покидать мой мозг: он переводится. Хотелось бы мне знать, в чем была причина таких резких изменений… я ведь ясно видел, что он сам не хочет уезжать и оставлять привычную жизнь, но, видимо, обстоятельства были сильнее. Я вздохнул, машинально перебирая пальцами волосы Рихарда, крепко обнимающего меня во сне. Подсознательно я ощущал, что ему нужна будет вся поддержка, которую я только смогу предложить. Учитывая мое собственное состояние, предложить мне было практически нечего, но я был готов наизнанку вывернуться, лишь бы не дать ему почувствовать себя одиноким, когда придется оторваться от привычной обстановки. Его теплое дыхание размеренно скользило по моей коже, заставляя ее покрываться мурашками. Я вздохнул и крепче прижал его к себе, ласково целуя в русую макушку. — Все хорошо будет, родной… — едва различимо прошептал я, гладя его по волосам и тем самым пытаясь успокоить непонятную тревогу на собственном сердце. — Я тебя не оставлю, и ты меня не оставляй… И тогда все будет хорошо.