***
Сегодня около семи утра я по-прежнему безуспешно пытался уговорить Рихарда лечь спать, пока он не натворил или не сказал чего-нибудь, о чем пожалеет позже, но не тут-то было. Его основательно пробило на попиздеть, поэтому все мои попытки пролетали мимо кассы. — Ты не понимаешь, я идиот! — настаивал Круспе, с размаху больно тыкая пальцем мне прямо в ложбинку под ключицей. — Я сам все испортил. Если бы я не перевелся, ничего бы, блять, не было. Все было бы нормально, я бы справился с этим в два счета, как всегда! Я подтянул под себя ногу, попутно немного отстраняясь в попытках избавить себя от лишних синяков, и подпер щеку кулаком. Черт побери, да даже я, будучи совершенно трезвым, уже валился с ног от усталости, а этому хоть бы хер. Понимая, что с задачей я откровенно не справляюсь, я решил дождаться, когда он устанет, и уже тогда предпринять еще одну попытку уложить его без боя. — Но ты ведь сам сказал, что у тебя были личные обстоятельства, — мягко уточнил я, пытаясь немного его успокоить. Не сработало — он только больше разогнался. — Личные, блять, обстоятельства! — Рихард размашисто всплеснул руками, презрительно фыркнув. — Хочешь знать, что это были за обстоятельства? А я тебе скажу! — он почти угрожающе наставил на меня палец, будто это я был во всем виноват. Хотя, как оказалось, в этом была доля правды. — Когда я увидел, что ты куда-то уезжаешь, я просто взбесился. А взбесился я, потому что испугался. Как это получается: Пауль не стал терпеть мои заебы и дал деру! Я ж не знал, что ты собирался вернуться. А как бы я узнал? Ты ж мне об этом не сказал! — палец снова угрожающе указал в мою сторону, ярко акцентируя внимание на последнем фрагменте этой безобразно пьяной речи. Сон как рукой сняло. — Рих… — осторожно начал я, понадеявшись его утихомирить, но не тут-то было. Если уж ужратый Рихард завелся, он не успокоится, пока все не выскажет. — Хуих, — ядовито отрезал Круспе, хлопая себя по бедру. Я прикусил язык, смотря в его сторону с некоторой опаской. У меня появилось ощущение, что еще хоть слово — и он даст мне в ебало и только потом подумает. — Я, не будь дураком, попытался выяснить хоть что-то у Оливера, но он же у нас защитник всех, блять, маленьких и слабых, он мне нихуя не сказал. И что я сделал? Правильно! Решил, что ты отчалил с концами, и не захотел торчать в этой ебучей помойке еще год, если твое ебучее лицо не будет маячить перед глазами. Пошел и подписал бумаги о переводе хуй знает куда. И все, понимаешь? Я застыл в ступоре, не зная, как реагировать на эту пламенную речь, до краев наполненную ядом, и тупо пялился на него, пытаясь хоть как-то переварить услышанное. Мало того, что в каждом его слове сквозила неприкрытая злоба, причем что в свой адрес, что в мой, что в адрес Оливера, — у меня начал складываться пазл, который я не мог сопоставить с того самого дня, как он объявил нам о своем переводе. Лучше бы он так и остался для меня загадкой. Картинка, вырисовывающаяся из подошедших друг к другу деталей, мне катастрофически не понравилась. Что еще я понимал, так это то, что, когда он протрезвеет, его разорвет совесть (если, конечно, он хоть что-то вспомнит), а это тоже ни к чему хорошему не приведет. — А потом, блять, проходят какие-то ебучие несколько дней, я прихожу к Ульриху на тусовку развеяться, и что я вижу? — Рихард крутанулся на месте, разворачиваясь ко мне всем корпусом. — Сидит, блять, собственной персоной и смотрит на меня через всю комнату! — с этими словами он сильно хлопнул уже меня ладонью по колену, отчего я невольно вздрогнул. Я даже не успел полностью осмыслить озвученную спьяну истину, а мое тело уже с готовностью натянуло нервы до предела. Желудок, всегда первый в очереди на всех подобных мероприятиях, не преминул болезненно сжаться в комок. Рихард, по-видимому заметив, что с моим лицом происходит что-то не то, вдруг смягчился и смазанно погладил меня по колену, где еще не успел остыть горячий отголосок удара. — Извини, — уже значительно тише произнес он, не глядя в мою сторону. — Разумеется, я тогда быстро остыл. В конце концов, мне тебя сильно не хватало и на самом деле я был безумно рад видеть тебя снова. Я понимал, что жутко виноват перед тобой за всю эту хуйню на фестивале. Не знаю, что на меня тогда нашло, — Рихард уперся локтями в колени и спрятал лицо в ладонях. Пользуясь возможностью, я едва слышно вытащил из-под себя ногу, отодвигаясь еще на пару сантиметров. — А потом, уже снаружи, мне показалось, что тебе плохо далеко не только от количества выпитого. Я никогда тебя таким не видел, у меня просто сердце разрывалось. В тот момент я понял, что никому и никогда больше не позволю тебя ранить. Даже себе. Я поджал губы, чтобы не дай бог не ляпнуть мысль, которая так и просилась наружу. Слишком сильно беспокоясь о его состоянии, я начал позволять ему слишком многое, в том числе вот так бесцеремонно переходить мои личные границы. Я понимал, что, как только он протрезвеет, он перестанет распускать руки, но как-то перечить ему сейчас было бы равнозначно началу обширного конфликта. Тем не менее то, что он только что высказал, здорово перевернуло мое восприятие происходящего, поставило на дыбы все мои внутренности, и мне банально необходимо было время, чтобы как-то это осознать. Желание оказаться где угодно, только не здесь, начало активно проедать в моем мозгу плешь. Я понимал, что, если уйду сейчас, он даже в текущем своем состоянии без проблем отследит связь между своим поведением и моей реакцией, что с почти стопроцентной вероятностью приведет к новой вспышке чувства вины, от которого он и так беспрестанно мучился. Чтобы этого не допустить, я попытался собрать все свои чувства в кулак, поставить мыслительный процесс на паузу и выждать момент. Рассуждения Рихарда вылились в какую-то другую, смежную тему, но слушать его у меня получалось с трудом. Проблема заключалась в том, что, как бы я ни старался переключить свой мозг, навязчивая мысль возвращалась снова и снова: все это происходит только из-за того, что мы, два импульсивных идиота, так и не научились общаться. Я вспылил, отгородился, и тогда уже вспыхнул он. Градус абсурда нарастал, как снежный ком, пока в определенный момент не привел нас к точке, где мы оба подыхаем от колоссальных последствий пустяковых необдуманных решений. В конце концов я не выдержал и поднялся. Рихард сразу же замолчал. — Ты куда? — настороженно спросил он. — Мне нужно выйти, подышать свежим воздухом, — как можно мягче произнес я, слегка ему улыбнувшись. — Пошли на балкон? — предложил Круспе, вскакивая на ноги следом за мной и заметно пошатываясь. Я покачал головой, направляясь в сторону прихожей. — Рих, мне нужно немного побыть одному, — я снял с крючка свою куртку и накинул ее на плечи. — Я ненадолго, скоро вернусь. — Нет, — вдруг произнес Рихард. Как нечто само собой разумеющееся. Я замер на месте, не поверив своим ушам. — Что? — переспросил я, изумленно моргнув. — Ты не пойдешь. Голос Рихарда звучал странно. Его тон напоминал приказ, но словно отданный не по рангу. Как будто он понимал, что будет каким-то образом наказан за подобную выходку, но все равно отдает эту команду, вопреки сомнению. Я не на шутку напрягся. Можно сказать, даже испугался. Нет, не его самого, а той перемены, которая в нем произошла. Минут пять назад он заявлял, что никому и никогда не позволит причинить мне боль, а теперь пытается распоряжаться мной, как вещью. И это вместо «спасибо» за все то время, нервы и силы, что я ему посвятил. Голова и так была готова разлететься на части из-за той информации, что мозг физически не мог обработать, а тут еще и это. Даже со скидкой на его текущее состояние, это был непозволительный пиздец. Нужно было бежать отсюда, рвать когти, выждать немного где-то на стороне, иначе я рисковал остаться в этой квартире навсегда. — Рих, ты чего? Я же совсем скоро вернусь, — напряженно произнес я, делая шаг назад, в сторону двери. Рихард шагнул в мою сторону. — Пойми, мне правда нужно… Он не дал мне закончить. С неожиданной прытью рванувшись вперед, он ухватил меня за запястье и дернул на себя, сжимая при этом так крепко, что у меня кровь перестала поступать в пальцы. — Ты оглох? — прошипел он с нажимом, стискивая мою руку еще крепче, начиная ее выкручивать. Ощутив резкую вспышку острой боли, свободной рукой я уперся ему в грудь и попытался оттолкнуть. Я успел забыть, насколько он был крупнее и сильнее меня. — Ты че творишь, блять?! — рявкнул я, безуспешно стараясь не поддаваться панике. Мне показалось, у меня кости под кожей как-то неправильно шевелятся от силы его хватки. — Отпусти! Когда и после этого он не разжал пальцы, я навалился что было силы и сделал подсечку, вынуждая его потерять равновесие и чуть не заваливаясь следом. Будь он чуть трезвее, у меня не было бы ни единого шанса в тесной квартире, где даже вывернуться было некуда. Рихард оступился и завалился назад на диван, а я лишь каким-то чудом успел вырвать руку и отскочить к двери, шаря рукой по тумбе в поисках ключей. В голове набатом гремело одно слово: «пиздец». В какой-то момент я поймал себя на мысли, что он всерьез может меня убить. Чего ему стоит? Он вдвое меня шире и почти на голову выше, плюс хорошо знаком с боевыми искусствами. Да, потом он, безусловно, с ума сойдет от осознания того, что натворил, но сейчас это был не Рихард. В нем проснулось что-то страшное. Руки тряслись. Правая пульсировала и плохо слушалась, не успев отойти от произошедшего всего несколько секунд назад. Мне не хватило буквально пары мгновений, чтобы вставить ключ в замочную скважину: меня грубо схватили за плечо и дернули назад, впечатывая в стену, да с такой силой, что я, треснувшись затылком, на секунду потерял ориентацию в пространстве. Рихард схватил меня за горло и сжал: недостаточно для того, чтобы полностью перекрыть кислород, но этого вполне хватило, чтобы обездвижить меня и заставить хватать ртом воздух. Еще никогда в жизни я не ощущал себя настолько маленьким и беспомощным. Пальцы сжались сильнее. Я уставился на него огромными глазами, понимая, что в случае чего на помощь никто не придет. Лицо Рихарда исказилось гримасой смутного осознания происходящего. Он с долей неподдельного недоумения оглядел мое перепуганное и наверняка белое, как мел, лицо, свою руку на моей шее, стену, в которую он меня вдавил… Спустя несколько секунд, показавшихся мне вечностью, пальцы разжались, он сделал шаг назад. Я не успел разглядеть выражение его лица, мне было не до этого: я хватался за собственное горло и пытался не съехать вниз по стене на подогнувшихся ногах. Как говорится, вот тут мы и приехали. — Господи… — едва ли внятно пробормотал Рихард, снова делая шаг вперед и испуганно прикасаясь к моим плечам. Меня передернуло. Я ясно ощутил, как у меня вырабатывается острая аллергия на его пьяный голос и расхлябанные прикосновения. — Руки убери… — неожиданно низким голосом прохрипел я, дрожащей рукой разминая горло. С задержкой, но он послушался, снова отступая назад, с размаху упираясь спиной в противоположную стену коридора. Не знаю, откуда во мне взялось столько храбрости после такого аттракциона, но я смог поднять взгляд и прямо посмотреть ему в глаза. Вероятно, свою роль играл аффект, но весь страх куда-то делся, оставляя лишь горечь и стойкое намерение во что бы то ни стало довести дело до конца. Раз его тупая проспиртованная башка не помешала ему поднять на меня руку, то не помешает и на себя сразу обе наложить. Как бы ни хотелось сбежать, как бы ни хуярило в груди сердце и как бы мне сейчас в целом ни было хуево от попыток осознания произошедшего, я был обязан убедиться, что Круспе спит крепким сном алкоголика, прежде чем покинуть эту квартиру на неизвестный даже мне срок. Какая-то отдаленная часть моего разума намекала мне на то, что сбежать, спасая свою шкуру, было бы катастрофической ошибкой. Наступив себе на горло (как бы иронично это ни звучало), я остался стоять на месте. — Пауль… — начал было Рихард, но я, видимо решив, что я теперь бессмертный, не дал ему продолжить. — Пошли покурим, — хлестко перебил я, недвусмысленно давая понять, что обсуждать произошедшее не намерен. Рихард с неподдельным шоком уставился на меня, словно я заявил, что то, что случилось, мне понравилось. Я был без понятия, что я делаю, и удивился не меньше него, но, кажется, в вывернутом наизнанку мозге без моего ведома родилась какая-то тактика.***
В который раз прокручивая этот момент в голове, я сам не заметил, как добрался до свалки. Только сейчас, когда я более-менее отошел от пережитого шока, до меня дошло, что я делал в тот момент, и я, честно, готов был себе поаплодировать. Я много раз видел Рихарда пьяным и примерно понимал, как работает его мозг в таких ситуациях. Мне здорово сыграл на руку тот факт, что он всегда запоминал самое начало и самый конец пьянки, но все, что происходило между этими двумя точками, его мозг услужливо стирал. И что я сделал? Увлек его сигаретой и завел пустой разговор ни о чем. Когда он достаточно расслабился, я затащил его в комнату, завалил на кровать и, снова наступив себе на горло, в этот раз еще сильнее, чем в прошлый, превозмогая нервную тошноту, заставил себя поцеловать его с таким жаром, что сам себе не поверил. Сейчас я даже представить не мог, как мне это удалось, учитывая, что меня до сих пор штормило от стресса, но в теории план был попросту гениальным. Мало ли что может присниться, когда ты настолько сильно перебрал, так ведь? Я понадеялся на то, что он запомнит только поцелуй. В таком случае любое воспоминание о произошедшем на самом деле должно было показаться ему абсурдным. Я же не идиот, в конце концов, чтобы после настолько откровенного пиздеца лезть целоваться как ни в чем не бывало, верно? Я мог только надеяться, что он никогда не узнает, какой я на самом деле идиот. Или гений. Тут сложно было судить. Оставалось загадкой лишь как мне самому теперь выкинуть этот эпизод из памяти и сделать вид, будто ничего не было. Я понимал, что он не со зла. Скорее всего, он снова испугался, что я не вернусь, а пьяный мозг решил отдать бразды правления его внутреннему зверю, и — вуаля! — он чуть не зашиб меня на месте, благо вовремя опомнился. Винить его за это было сложно: в конце концов, кто из нас никогда не допивался до состояния животного? Однако вот, что делать с оставшейся психотравмой, мне было искренне непонятно. Одно я знал точно: с таким уровнем самоуважения я долго не протяну. Ну зато я ответственный человек и вроде как хороший друг. Мама могла бы мной гордиться. Шутки шутками, но меня передернуло чуть ли не всем телом. Я остановился посреди свалки, упираясь руками в капот ржавого кузова какой-то древней малолитражки, и закрыл глаза. Несмотря на то, что физически я был измотан, где-то в груди последние два часа сидело жутко неуютное чувство. Хотелось кого-нибудь ударить или заорать так, чтобы слышно было на другом конце города. Я катастрофически заебался. Меня заебало решать чужие проблемы, когда я так и не разобрался со своими, заебало не понимать, что делать, заебало прятаться, заебало давить в себе эмоции, заебало каждый день ожидать худшего. Я, блять, живой человек, в конце-то, сука, концов, какого хуя я должен все это терпеть? За что мне, блять, все это дерьмо, чем, ну, сука, чем я это заслужил?! Импульс опередил сознание. Я замахнулся и с силой припечатал кулак в капот, оставляя заметную вмятину. Костяшки оцарапались ржавчиной, как наждачкой, ударная волна отдалась до самого локтя, хотя рука и без того болела после наших ебнутых утренних салок с Рихардом. Я поднял слегка дрожащую кисть к глазам и оглядел ее. Красное пятно вокруг запястья уже начало набирать синеватый оттенок. Возможно, он действительно что-то мне повредил, но в моем случае проще всего было пониже натянуть рукав куртки, чтобы никто не задавал вопросов; однако теперь к высокохудожественной инсталляции прибавились еще и содранные костяшки. Блеск. Я отступил от машины на пару шагов и огляделся. В голове зашевелилась не до конца осознанная идея, которой я просто не смог сказать «нет». На поиски подходящей трубы я потратил от силы минут пять, зато теперь меня уже ничто не могло остановить от реализации задуманного. Прицелившись, я замахнулся и изо всех сил пизданул длинным куском железа по лобовому стеклу, заставляя его брызгами разлететься в разные стороны. Поначалу я даже испугался, отскакивая в сторону и крепче сжимая в руках свою импровизированную биту, но где-то глубоко в груди, где я уже давно не ощущал ничего, кроме разрушительного отчаяния и тупой ноющей боли, вдруг вспыхнул энтузиазм. Чистое, как слеза, желание уничтожить. Та же участь постигла остальные четыре стекла (заднее и без того было выбито), а также фары, капот, двери, крышу и багажник. Я хуярил этот кусок металлолома с таким усердием, что мое орудие то и дело гнулось в разные стороны, но мне было совершенно до пизды. Я даже не догадывался, что в моем маленьком жилистом теле может таиться такая разрушительная сила. На месте ржавого кузова машины я представлял себе все то, что не давало мне спокойной жизни. В первую очередь — ту самую дрянь, поселившуюся в голове Рихарда и вынуждающую его так жестоко обращаться с самим собой. Клянусь, если бы червь, живущий в его голове, был человеком, я бы убил его нахуй, да так изощренно, что для выяснения обстоятельств понадобилась бы целая группа лучших криминалистов. Никогда прежде я не ощущал в себе такой жестокости, но сейчас ко мне было опасно подходить: я чувствовал, что в данный момент без разбора отправил бы прямиком в больницу любого, кто посмел бы меня потревожить. Я превратился в комок неудержимой первородной ярости, перемешанной с отчаянием и оглушительным криком о помощи, который я никогда не смог бы озвучить никому из тех, кто мог его услышать. — Сука! Сука! СУ-КА! — орал я нечеловеческим голосом, обрушивая все новые и новые удары на несчастный выцветший кусок металла. — Блядина! Мразь! Последний удар снес остатки зеркала заднего вида. Руки уже отказывались держать ебучую трубу, поэтому я с досадой швырнул ее на пыльную землю. Передняя дверь машины здорово погнулась под градом ударов, и я резко дернул ее на себя за раму окна, раня ладонь оставшимися кусками стекла, доламывая хлипкий замок. Меня всего трясло с такой силой, что стоять становилось сложно, а боли я и вовсе не чувствовал. Я с размаху опустился на прогнившее насквозь сидение и согнулся пополам, касаясь лбом коленей. — Да господи, блять, пошло оно все в пизду, сколько ж можно-то… — плаксиво выдохнул я, точно зная, что никто меня не услышит. Мне просто нужно было произнести это вслух, ведь я знал: я никому ничего не скажу. Никто ничего не узнает. Я вернусь в общагу, привычно натяну дежурную улыбку и завалюсь спать до глубокой ночи. А в идеале — до следующего утра. Обхватив голову руками и крепко вцепившись пальцами в волосы, я наконец сделал то, чего не мог себе позволить ни разу за все то время, что в моей жизни происходил какой-то невообразимый пиздец: разрыдался в голос, до хрипа, с воем, как ебучий младенец в автобусе в жаркий день. В промзоне на отшибе города, посреди ебучего кладбища ебучих машин, где если кто-то и мог меня услышать, то не обратил бы никакого внимания.***
В общежитие я вернулся чуть живой. Не знаю, каким таким хуем мне удалось проделать оставшийся путь, но, оказавшись у своей двери, я был совершенно пуст и едва держался на ногах. Сложно было сказать, чего мне хотелось больше: отдохнуть или сдохнуть. Дернув ручку, я обнаружил, что комната заперта. Я сунул руку в карман, но и там меня ждал неприятный сюрприз: только сейчас я вспомнил, что ночью, впопыхах собираясь к Рихарду, вполне осознанно забил хуй на поиск ключей, не желая тратить на это время. Закатив глаза, я прижался лбом к двери и некоторое время простоял так, пытаясь сообразить, что делать дальше. Олли, судя по всему, был на парах, до конца которых оставалось еще около трех часов. Честно говоря, я был готов развалиться прямо в коридоре, но у меня был запасной вариант, которому тоже можно было дать шанс. Собравшись с силами, я оторвался от своей двери и буквально донес с себя до соседней — той, за которой жили Кристоф и Тилль. Почему-то я был уверен, что хотя бы один из них наверняка должен был прогулять сегодня. Каким-то чудом удача мне улыбнулась и я действительно угадал. Не прошло и пяти минут с тех пор, как я настойчиво постучал, как дверь открылась, позволяя мне увидеть заспанную физиономию Шнайдера. Правда, при виде меня он оживился, открывая дверь шире. — Даров, малыш, — удивленно произнес он. — Ты… еб твою мать, с тобой что? — Тилль здесь? — спросил я каким-то совершенно загробным голосом. Неудивительно, — так орать, — естественно, я сорвал его к хуям. — Нет… — глаза Шнайдера округлились, он оглядел меня с головы до ног. — Он на парах, наверное. Пиздец, Кнопка, тебя машина сбила, что ли? Нет, тот самый случай, когда, скорее, наоборот. У меня не было сил ему отвечать: ни моральных, ни физических. Вместо этого я покрутил кистью в воздухе, пытаясь собрать слова в совершенно другое предложение: — Можно я… тут у вас посплю? Я ключи оставил. Видя, что Шнайдер откровенно тупит, разглядывая меня так, будто видит в первый раз, я тяжело вздохнул и придержался рукой за дверной проем, чтобы не свалиться прямо тут. — Я тихо, обещаю, — я едва заметно улыбнулся. Кристоф встряхнул головой и молча отошел с прохода, пропуская меня в комнату. Пока он охуевал, я на ходу стянул куртку, бросая ее прямо на пол, минуты две провозился с ботинками, после чего рухнул на заправленную кровать Тилля, вырубаясь еще до того, как успел коснуться головой матраца.***
Мысль насчет «отдохнуть или сдохнуть» оказалась пророческой. Проснувшись, я не смог толком пошевелиться: все тело болело так, будто меня всю ночь хуярили палками вшестером. С хриплым стоном повернувшись на спину, я тут же был атакован Кристофом, принявшимся прикладывать ладонь к моему лбу. — Кнопа, слышишь меня? — спросил он обеспокоенно. Почему-то его голос показался мне настолько громким, что в голове словно что-то взорвалось. Я с трудом разлепил склеившиеся веки и перевел на него взгляд. Видок у него и вправду был встревоженный. — Слышу, — отозвался я жутким голосом. — Чего ж не слышать-то, когда ты так орешь… — Ну с возвращением, — проигнорировав мое ворчание, Шнайдер вздохнул и присел на кровать рядом. — Прикол хочешь? Я кое-как заставил себя поднести деревянную руку к лицу и потер веки. — Смотря какой, — уложив кисть на грудь, я расслабился, пытаясь собраться с духом, чтобы по-человечески открыть глаза. Странно, я вроде поспал, но сил особо не прибавилось. — Тебе понравится, — Кристоф цыкнул, едва ощутимо хлопая меня ладонью по плоскому животу. — Сегодня двадцать восьмое число. Ты пришел утром двадцать шестого. Почти двое суток тебя лихорадило так, что нам даже пришлось вызывать «скорую» и сбивать температуру уколами. Мы с пацанами все два дня на измене. Не представляешь, как я рад слышать от тебя что-то помимо стонов и натужного дыхания. Я оторвал голову от подушки, которой точно не было, когда я ложился, и приподнялся на локтях, глядя на Шнайдера с сомнением. Мягко говоря, я был в ахуе. Судя по его лицу, он не шутил. — Нихуя се, блять, — я заставил себя нормально сесть, прикладывая уже свою ладонь ко лбу. — Вообще ничего не помню… — Неудивительно. Меня больше удивило то, как ты до комнаты доползти умудрился, — Кристоф наклонился и подал мне бутылку с водой, которая, по-видимому, стояла на полу. Я, до этого момента не подозревавший о катастрофическом сушняке, который настиг меня, стоило только увидеть воду, скрутил крышку и сразу же присосался к бутылке. — Врач сказал, это тебя так на нервной почве переебало. Прописал уколы два раза в день, плюс что-то типа валерьянки и побольше отдыхать. Я отлепился от бутылки и провел рукой по лицу. Мышцы ломило чудовищно, правое запястье отказывалось по-человечески функционировать, отзываясь мерзкой ноющей болью при каждом движении, да и в целом я ощущал себя так, будто меня как минимум каток переехал. Внезапная мысль, острое, как шип, воспоминание, неприятно кольнуло где-то в мозгу. Я поморщился. — Рихард не звонил? — тихо спросил я. Шнайдер усмехнулся. — Шутишь, что ли? Он приезжал. Сидел тут всю ночь, компрессы тебе ко лбу прикладывал. Пока я, не слишком обрадованный новостями, пялился на него жуткими глазами, Кристоф поднялся и залез в ящик прикроватной тумбы. — Кстати об этом, нужно уколы вечерние поставить, — произнес он, доставая из ящика упаковку каких-то ампул и шприцы. — Ну зато мы хоть на Рихарда посмотрели. Конечно, плохо, что у него был настолько херовый повод приехать, но он хотя бы был. — Что вы ему сказали? — спросил я и сам поморщился от того, насколько резко прозвучал мой тон. Шнайдер снисходительно пожал плечами. — Олли решил, что есть вещи, которые ему знать необязательно. И, судя по вопросу, не прогадал. Сказали, что ты подхватил какой-то вирус, но конкретного ничего не придумали, — он развел руками, — мы ж не врачи, бля. Я запрокинул голову и облегченно вздохнул, прикрывая глаза. Хотя бы так, блять. Оставалось надеяться, что я не бредил и не спизданул чего лишнего, пока Рихард был рядом. — Он… он много видел? — спросил я приглушенно, косо поглядывая на Кристофа. Тот некоторое время смотрел на меня с долей откровенного непонимания, но потом до него, по-видимому, дошло. — А, да ниче интересного. Он когда приехал, ты спал, как убитый, — Шнайдер негромко хмыкнул. — Что удивительно на самом деле. Каким-то чудом это были самые спокойные часы за все время. Иголок не боишься? Я на несколько секунд завис, сбитый с толку резкой сменой темы. — Нет? — неуверенно отозвался я наконец. Кристоф усмехнулся. — Ну и дырявь себя тогда сам, тебе это еще три дня светит. Я уже на всю оставшуюся, наверное, на твою жопу насмотрелся за эти двое суток. Он вручил мне шприц и вскрытую ампулу и уселся рядом, несмотря на всю свойственную ему браваду, готовый помочь, если я попрошу. Я выскребся из-под одеяла и спустил ноги на пол. — И как ты предлагаешь мне это сделать? — спросил я с сомнением, заполнив шприц желтоватым содержимым ампулы. — Да вот сюда прям, не боись, — Кристоф слегка ткнул пальцем мне в бедро. — У тебя ж там есть мышца? — Вроде есть, — усмехнулся я, закидывая ногу на ногу, чтобы не приходилось скручиваться в баранку. Я был склонен подозревать, что мышцы у меня наверняка есть там, где болит, а болело у меня практически везде. — Ну и вот. Значит, вполне подходит под определение «внутримышечная инъекция». — Логично… Я на всякий случай прощупал пальцами бедро, даже не подозревая, что именно пытаюсь найти, и, прицелившись, всадил короткую иглу почти на всю длину. Больно, но терпимо. — Ну вот видишь, какой молодец, — улыбнулся Шнайдер, хлопнув в ладоши. Я скосил на него насмешливый взгляд. Казалось, он был невероятно рад просто видеть меня в сознании, и я не мог его этим попрекнуть. В конце концов, мне было сложно представить, как они всей компанией переживали. — Давай, натягивай штаны и пошли пожрем чего-нибудь, а то ты, поди, уже и не помнишь, когда в последний раз ел. Что правда, то правда. Поборов жуткую ломоту во всем теле, я поднялся. Ноги все еще плохо меня держали, но Кристоф был тут как тут, подхватив меня под руку. — Нормально? — уточнил он. — Пойдет. На то, чтобы одеться, у меня ушло в несколько раз больше времени, чем обычно. В зеркало заглядывать было страшно, но любопытство пересилило. Вполне ожидаемо, мне совершенно не понравилось то, что я там увидел. Бледный, тощий, мятый, с осунувшейся мордой, украшенной темными кругами под глазами — проще говоря, прикол ходячий, другого определения у меня не нашлось. Однако мое внимание привлекло другое: на шее у меня красовалось несколько сине-серых пятен, расположением недвусмысленно намекающих на то, как именно я ими обзавелся. Если точнее, я мог наблюдать довольно четкий отпечаток крепкой хватки Рихарда с яркими отметинами под каждым пальцем. По спине прошел холод. Я поднес руку к шее и слегка коснулся кончиками пальцев самого крупного пятна, оставленного большим пальцем. Тогда мне в глаза бросилась и здоровая отметина на запястье. Пиздец. Мысль прозвучала настолько отчетливо, что мне показалось, что кто-то сказал это вслух. Или не показалось, потому что Шнайдер не слыл умением читать мысли. — Согласен, — донеслось сбоку. — Я все собирался спросить об этом. Не хочешь рассказать? — Не хочу, — честно ответил я, поворачивая голову и виновато окидывая его высокую складную фигуру взглядом. Я понимал, что обязан ему многим и честность — меньшее из того, что он заслужил, но я не мог пересилить себя и рассказать о произошедшем. Я даже сам с собой еще не примирился на этот счет, не говоря уже о том, чтобы обсуждать это с кем-то вслух. — Извини. Кристоф вздохнул и покачал головой. — Пауль. Если нужно, я любого порву. Понимаешь? Голос его прозвучал печально, но уверенно. Я поджал губы и отступил от зеркала на шаг назад. — Понимаю. Именно поэтому нет. Понимаешь? Я по глазам видел: он все понял.***
Уже после ужина, когда я уделил время тому, чтобы сходить в душ, привести себя в порядок и ответить на три сотни повторяющихся вопросов от Тилля и Олли (Флаке, слава богу, не стал задавать своих, а просто слушал), я столкнулся с дилеммой. Я ощущал, что нужно позвонить Рихарду и сообщить, что я хотя бы жив, но что-то внутри меня жутко противилось этому, не давая набрать его чертов номер. Я несколько раз брал трубку в руки и клал ее на место, трижды покурил, пару раз стукнул себя кулаком по лбу, однако мало что менялось. Мне просто нужно было взять себя в руки, принять тот факт, что произошедшее ни в коем случае не должно повлиять на наши отношения, в конце концов, уговорить себя хотя бы выяснить, что он помнит с того утра, но в груди каждый раз возникал блок. Мои терзания прервал звонок. Я замер на месте и уставился на телефон, как зашуганный кролик смотрит на хищника, пока он продолжал надрываться. Вряд ли кто-то еще мог позвонить в одиннадцатом часу вечера. Значит, так нужно, а я просто трус. В конце концов, зажмурившись и крепко сжав пальцами изнанку кармана спортивок, я снял трубку. — Да? — произнес я, смыкая пальцы на горле тревоги. Эта случайно промелькнувшая в голове метафора пустила полчища мурашек по всему телу. — Алло? — Рихард запнулся, очевидно не узнав мой сорванный голос. — Привет, Рих, — я натянул улыбку, надеясь, что она отразится на моем голосе. — Пауль? — осторожно уточнили на том конце провода. — Он самый, — отозвался я, едва слышно делая глубокий вдох. Соберись, блять. — Господи, Солнце… ты как? — я по голосу понял, что он улыбается. Не помнит? — Ну лучше, чем вчера, получается, — я хмыкнул. — В целом — сойдет. Ты как? — Теперь однозначно лучше. К тебе приехать? — Нет-нет, родной, не нужно, — я откашлялся. — Потерпи пока, не хотелось бы тебя заразить. — Пауль, мне плевать. Я приеду, если нужно, честно. Я закатил глаза. Сука, кажется, я совершенно не умею давать намеки. — Хочешь круглыми сутками смотреть на то, как я сплю? — я усмехнулся, стараясь не выдать раздражения в голосе. Рихард хмыкнул. — Ладно, уговорил. Отдохни пару дней, но я ведь все равно приеду. Я скрипнул зубами. Кажется, у меня не так много времени на принятие сложившейся ситуации. — Слушай… — вдруг начал Рихард уже совсем другим, жутко неуверенным тоном. Я напрягся. — Ты прости, что я так напиздячился, я не хотел, но… — он замялся. Я почувствовал, как ладонь, сжатая в кармане, вспотела так, что ткань уже ощущалась влажной. — Мне ведь не приснилось? Этот поцелуй… он правда был? Ледяные когти тревоги разжались. Я откинул голову на стену и закатил глаза, неслышно выдыхая весь воздух из легких. — Правда, — ответил я, почти искренне улыбаясь. Рихард на том конце провода рвано вздохнул. — Пауль… — он помолчал, как будто тщательно подбирая слова. — Я уже соскучился. Пожалуйста, выздоравливай скорее. Мне бы действительно хотелось повторить и запомнить каждую мелочь. — Я постараюсь, — хмыкнул я, ощущая, как улыбка сама собой сползает с лица. — Уж постарайся, — Рихард усмехнулся. Несколько секунд было тихо. — Я правда безумно рад слышать твой голос и знать, что все хорошо. Отдыхай, пожалуйста, побольше. Я зажмурился. Мысль, промелькнувшая в голове еще после разговора с мамой, четко укрепилась. Я принял решение, о котором, возможно, пожалею в дальнейшем. Кое-как сведя разговор с Рихардом к концу, я положил трубку и, поколебавшись несколько минут, поднял ее снова. В этот раз я был полностью уверен в том, что делаю. — Салют, Герцог. Узнал? — произнес я, смотря куда-то в пустоту перед собой. — Это Пауль. Нужно встретиться. Еще помнишь, что предлагал в прошлый раз?