Я не знаю, как изменится твое лицо, когда ты повернешься ко мне спиной. Подари мне желание быть просто рядом с тобой.
Тоби.
Символом наличия отношений в случае Обито были зубные щётки. Их было две. Обе торчали щетиной вверх из стаканчика на полке под зеркалом в ванной. Взгляд изначально бессмысленно за них ухватился, пока Обито думал, задергивать ли шторку до конца или не трогать её уже. Одна щётка точно была самого Обито. Срок её использования от силы достигал двух месяцев, но щетина топорщилась от центра во все стороны. Наверное, в этом была суть самого Обито – напор, давление, порывистость и терзание. Возможно, душа его последнее время выглядела ничуть не лучше, а то и хуже, ведь он обращался с ней подобным образом уже тридцать лет. Зубную щётку за такой период Обито, наверное, стёр бы об зубы до самого кончика ручки. Одному Богу известно, как там топорщилась и уже не справлялась, с чем там должна справляться, душа. Обито недовольно скривился, но взгляда не отвёл. "Надо достать следующую, а то десны уже который раз разотру в кровь". Он прекрасно знал, что вспомнит эту светлую мысль, только когда будет пить горячий черный кофе, от которого десна начнёт саднить и щипать. Но хоть формальная эта мысль – попытка позаботиться о себе. Он очень старался развить этот навык, но организованности в данной сфере его существования не хватало больше, чем на несколько недель. Так что щётка, срок годности которой часто превышает этот период, служила немым укором о несостоятельности и непоследовательности благих намерений. А с привычкой Обито к сверхобобщению – любых благих намерений в его жизни. Надо же было ему, старому, по собственному категорическому убеждению, дураку во все это влипнуть. Правда старым Обито считал себя в любом возрасте. Удобно использовать возраст как отмазку от любых пугающих действий. Старый – значит поздно уже, надо делать то, что положено, а не вот это вот всё. – Завернись тогда уже в саван и ползи на кладбище, – как-то сказал ему Какаши. – Ой, это я с удовольствием, только умирать рано. Буду там приходящих пугать, прикидываясь привидением. Да, дураком Обито тоже был в любом из его почтенных возрастов. После подобных заявлений Какаши щурил глаза в снисходительной улыбке. Какаши вообще многое по отношению к Обито делал со снисхождением, свойственным взрослым к неразумным, но милым детям. Обито оторвался от созерцания зубных щёток, приподнял голову и расслабил, разомкнув челюсти, которые большую часть дня были сведены с титанической силой. Горячая вода бежала по лицу, затекала в рот, наполняла его. Это расслабляло, напоминая ненавязчивую заботливую ласку. Всё, что сказано или, наоборот, осталось осадком невысказанности на языке, и вечные беспорядочные мысли, с водой вытекали из углов рта. Вода освобождала, успокаивала, уносила с собой тревогу об этом и любом другом дне этой или любой из альтернативных жизней. Там, где Обито смог бы промолчать там, где стоило, и сказать, то, в чем сам себе не хотел признаваться. Вода терпела, не осуждала и забирала это всё в слив. Периферическим зрением он отметил в зеркале свой раздраженный и отчаянный взгляд. Мысль о замене собственной щётки вспомнилась до кофе, когда Обито, активно травмируя дёсны, смотрел на вторую щётку в стакане. Если щётка Обито была олицетворением самого Обито и его терзаний, то вторая скорее характеризовала не только её владельца, а в общем отношение владельца к этим отношениям. Её использовали в этом доме аккуратно, редко, незаметно – так, что было непонятно, есть ли у неё вообще тот самый владелец. Может, она была элементом бутафории отчаяния, который помогал Обито думать, что в его тридцать он не одинок. По его собственным меркам, понимание того, что он в отношениях, всегда приходило через эту картину на подзеркальной полке в ванной. Последней точкой расставания тоже была чужая щётка, которая извлекалась из стакана и летела в мусорное ведро. Сколько же за все годы он выбросил чужих щёток, а с ними – своей надежды и планов – в мусор. В относительных цифрах мало, а в эквиваленте душевного ресурса – непостижимое множество. Обито взял щетку, провёл пальцем по щетинкам – сухие и упругие. Когда ей воспользуются в следующий раз, он не знал, но, видимо, надеялся, что пользователь в скором времени объявится, раз не выкинул, а небрежно поставил обратно. "Ой, да не важно это всё, может, мне просто лень идти до мусорки". Пускай Обито и был один в глубинном экзистенциальном понимании этого слова, но на самом деле одиноким он не был. У него довольно широкий круг близких друзей. Некоторые из них – семья. Ему нравилось осознание личного выбора этих людей и при этом уже неподвластная времени и собственной воле связь, которая с годами сформировалась между ними. Иногда Обито думал, что это и есть его идеальная жизнь, возможно, сам он где-то спит, а все это придуманный им же сон. Интересно, что у того спящего Обито была за жизнь, если даже в мечте он не дал самому себе жить с кем-то одним и навсегда. Может, тот Обито знал, что в идее "вместе навсегда" есть куча подводных камней, грозящих процарапать брюхо и потопить его жизнь. Так или иначе этот Обито не понимал, почему даже с Рин у него не вышло прожить всю жизнь, пусть и напарываясь на трудности. Рин… как в мусорку летела её щётка, он не помнил.