А когда на твои загорелые плечи уронит весна свои влажные сны, Ворвется в мои безутешные речи и выдохнет слово – Ты.
Гай.
На тот момент когда они с Рин расставались, отношения превратились в настолько бесформенную и неопределяемую херь, что, может, и щётки там никакой уже не было, а если и была, то как единственная вещь с чётким названием и функцией. Обито старался. Никто не скажет, что он не старался сохранить те отношения. Правда, с годами после расставания, он чётко понял, что именно эта его упёртость в попытке стегать дохлую лошадь и привела к тому, что всё закончилось именно так. Оно, вероятно, и так бы закончилось, но ему хотя бы не пришлось самому расставаться с человеком, без которого невозможно представить любую из своих альтернативных жизней. Интересно осознавать парадокс, что твой самый близкий человек, совсем не такой, каким ты его видел раньше, словно ненастоящий, поддельный. Испытывая невероятную тягу и любовь, Обито гневался и раздражался, выжирал и выжигал себя этими чувствами, лишь бы не бросить всё через неделю, месяц, год и не оказаться около её подъезда. Те два раза он предпочитал не помнить. Весь этот мир, каждый в нём и сам он, издевались и пытали тем, что никто после этого расставания не мог быть по-настоящему настоящим, по-настоящему любимым, в том числе и сам Обито. Это не были отношения, которые делят жизнь на "до" и "после", но целая жизнь, в которой не было по-настоящему яркого "до" и уж точно никакого "после". Может, они с Рин изначально не предназначались друг другу? Может, тот спящий Обито придумал настолько реальную Рин, что даже в мечте с ней невозможно было прожить всю жизнь, зато можно было мучаться всю оставшуюся, – что ничего не вышло. Думать обо всём этом до сих пор было очень трудно и муторно. Обито не находил начала своих рассуждений и никак не мог прийти хоть к какому-то логическому концу. В попытке выплюнуть мысленную жвачку он активно натирал голову полотенцем да так усердно, что волосы встали торчащим во все стороны ершом. Совсем как щетина на его щётке. Они были вместе треть жизни, учились вместе в одном ВУЗе, активно строили планы на взрослую жизнь, где будут деньги не только от стипендии. По крайней мере, Обито строил. Сказать, когда всё пошло не так, он не мог. Может, всё изначально было не так. Гай как-то в несвойственной ему печальной манере сказал: "Тебе не кажется, что твои серьезные отношения всегда портятся от твоего серьезного отношения?". Хороший вопрос. У Обито всегда было на него много ответов, таких чётких и понятных, что по-хорошему он никогда над ним не задумывался. Сейчас же, вновь столкнувшись с необходимостью определиться с наличием и качеством отношений, Обито его тоже себе не задавал. Он оправдывался утверждением: "забей, всё просто и легко, если этому суждено тоже исчезнуть, то лучше и не думать об этом серьезно". После расставания он старался особо не привязываться и уж тем более не надеяться, и делать миллион и одну скидку на всё на свете. Правда как показывала практика, это тоже не было гарантом сохранения отношений. Иногда с грустной усмешкой Обито думал, что в жизни не осталось ничего, кроме страдания. С годами он смог найти утешение в людях, в их поддержке, которую так отчаянно отвергал сначала, бежал от нее, считал неискренней. Больше всего поражало то, что каждый приходил и был в его жизни. Гай залетал чрезмерно активной суетой, тормошил, а Асума открывал дверь своим ключом и наливал чай, когда Обито валялся с температурой. Но самый странный разговор как-то вышел с Какаши, к которому Обито приходил в дом незримой тенью. Рядом с Какаши было спокойно, сидеть у него на кухне или слоняться по комнатам, периодически заваливаясь рядом на диван. Какаши часто смотрел снисходительно или просто молчал, уткнувшись в книгу, отчего Обито не понимал, знает ли тот вообще о его присутствии рядом. Однако как-то раз, когда Обито вздыхал о страданиях и неудачах в бесконечном самоуничижении, уперевшись взглядом в экран телевизора, висящего напротив дивана в гостинной, Обито по голове прилетело книгой. Не столько больно, сколько отрезвляюще. Какаши смотрел нечитаемым взглядом и явно был готов бросить что-то ещё, если Обито не замолчит. – Терять людей можно не только в привычном понимании. Со всем, что происходит в твоей жизни, я потерял тебя. Какаши говорил с непередаваемой тоской и сразу уткнулся обратно в книгу (видимо, бросил он не ту, что читал, а лежавшую рядом). Обито изумился. В первую очередь тому, что, по всей видимости, он не был просто тенью. А во вторых, Какаши испытывал тоску. От неловкости Обито потер ушибленное место и начал глупо ёрничать и смеяться над собственными шутками. Момент, чтобы что-то прояснить, был упущен. Обито пытался обсудить этот эпизод с Гаем, но тот не дал ему дорассказать, а вместо совета опять задал вопрос: – Я не знаю, что имел в виду Какаши, но ты сам не думаешь, что в каком-то смысле потерял себя? Думаю, что весна твоей юности ещё только началась, будет грустно её упустить. От этой глубины, которой он не подозревал ни в одном из своих друзей, Обито окончательно выпал в астрал. Нет, задумываться над всем сказанным не было ни времени, ни сил. "Ну может и так, но это всё равно никого не волнует". Вывод был отличный. В конце концов так точно было спокойнее и безразличнее. Под этой маской отстраненности Обито продолжал метаться и мучаться, подозревая, что на все эти вопросы придется найти ответы.