Пока Цунаде доковыляла до дома, она промокла до нитки. Дождь всё лил и лил, не планируя прекращаться. Говорят, после дождя всегда выходит солнце, но сейчас тучи так плотно облепили небо, что казалось, так будет всегда. Ни намёка на волшебную радугу или хотя бы тёплый лучик. Лишь густой серый туман неприглядной неизвестности.
«А если бы осталась с ним, не попала бы под дождь, — Цунаде задумчиво заправила за ухо мокрую прядку, выбившуюся из хвоста. — И вместо блёклой неизвестности получила бы мрачную неизбежность. Если он хотел использовать в своих целях даже собственного ребёнка, то, скорее всего, и на меня у него были планы. А я не хочу быть порезанной на запчасти для этого Змея или его подопытных».
Однако даже нарисованные в голове ужасные картины не могли полностью вытравить из головы тот самый придуманный образ Орочимару. Цунаде уже начинала немного скучать по нему. По тому, как он бережно касается её кожи, как целует жадно, будто в последний раз. Как ласкает её ловкими пальцами и проворным язычком, медленно доводя до экстаза. Сердце так и нашёптывало, что в те моменты, когда они делили постель, Орочимару был тем, кто он есть на самом деле, настоящим. А разум добавлял: настоящим хищником. Хищником, который поймал добычу, но хочет поиграть с ней, прежде чем сожрать полностью.
Тем временем дождь сильнее забарабанил по стёклам. Уж лучше струи дождя, упрямо стучащие в окно, чем тусклый свет свечи едва озаряющий мрак подземелья. Даже если в этом подземелье живёт Орочимару... Особенно, если там живёт Орочимару.
При всей бесчеловечности его слов, в чём-то он был прав. Мир жесток, он не щадит ни женщин, ни детей. Выжить в нём сложно, а стать достойным членом общества ещё труднее. Сможет ли она, так и не нашедшая своего места в жизни, потерянная, заблудшая душа, как следует воспитать ребёнка?
«И что он там болтал про должность хокаге? Меня назначат хокаге? Бред! Пусть вон Джирайя отдувается. У него всяко лучше получится, чем у меня», — она вздохнула и обхватила руками стакан с чаем. Вглядевшись в поверхность жидкости, она увидела усталую, понурую женщину. Цунаде поставила стакан обратно, пить почему-то расхотелось.
Аппетита тоже не было. Вот уже второй день, как она вернулась от Орочимару, а всё ещё ничего не хотелось. Только лежать, закутавшись в плед и воспоминания, и пытаться угадать: когда Орочимару говорил то, что думает, а когда притворялся. Она уже окончательно запуталась.
Несколько дней после возвращения домой даже подняться с кровати Цунаде было невмоготу, но она перебарывала себя из последних сил. Шизуне не должна была видеть её принцессу такой. Она ведь так старалась: готовила специально для неё, поддерживала в доме чистоту и порядок — в каждом углу, на каждой полочке. Принцесса уже давно задумывалась о том, чем же она заслужила такую преданную, добрую и услужливую помощницу.
Всё, что оставалось Цунаде — отплачивать Шизуне тем же. Стараться радовать её хотя бы хорошим настроением и отменным аппетитом. Но даже эти, казалось бы, несложные вещи в последние дни давались ей с большим трудом. Ела она совсем без аппетита. Может, не ей самой, но её ребёнку сейчас были нужны питательные вещества. То, что у неё сейчас ужасное настроение, не должно отразиться на малыше.
Она не винила в ссоре своё ещё нерождённое дитя. Характер Орочимару всё равно рано или поздно дал бы о себе знать, не сейчас — так позже. В произошедшем Цунаде винила лишь себя и свои ожидания. Кажется, она очень переоценила свои силы. Никто не в силах вытащить Орочимару на свет, если он сам того не пожелает. А он не пожелает. Ему комфортно во тьме, он не считает её чем-то плохим — просто обратная сторона света, необходимая, чтобы свет был ярче, заметнее.
Но если так разобраться, зло это тоже обратная сторона добра, но делает ли это его безобиднее? Отнюдь. Вот только... мир без зла, обмана и ненависти — несбыточная мечта. Тьма будет всегда, она неискоренима. Даже если каждый человек на свете будет стараться вести борьбу, даже если каждый преуспеет чуть больше, чем планировал, всё равно найдутся недовольные. Чем угодно: собой, товарищами, соседями, власть имущими, устройством мира. Тьма в сердцах всегда начинается с простого недовольства. И постепенно растёт, захватывая всё больше и больше живого места, превращая сердце из вместилища души в простой орган, который необходим для работы организма.
«Но у Орочимару всё ещё есть душа! — с ощущением собственного бессилия восклицала она в споре с самой собой и тут же осознавала, что сомневается. Пусть на йоту, на ноготок, но она усомнилась в своём товарище, в возлюбленном. Её руки, поднятые к потолку в спонтанном порыве, безвольно упали вниз. — Я пытаюсь обелить его лишь потому, что он мой друг, потому что хорошо его знаю. Задумалась ли я хоть раз о судьбе какого-нибудь карманника или бездомного бродяги? — С этими мыслями она ощутила несильный укол совести. — Но, с другой стороны, разве это плохо — заботиться о друзьях? Верить в них до последнего, когда уже никто не верит? У Орочимару не осталось никого, кроме меня. Никого, кто мог бы подойти и обнять, если на душе тоскливо или одиноко. Никого, кто мог бы позаботиться о нём, сделать его жизнь чуточку приятней... Но почему же тогда он так усердно отвергает меня? Он будто специально отдаляется, изо всех сил рвёт последние связи голыми руками, не обращая внимания на стёртые в кровь ладони».
Цунаде вздрогнула. Она вновь будто бы услышала звуки его голоса. Такое случалось и раньше. Его холодный тон слышался Цунаде в шорохе ветра за окном, в неспешном течении реки, в пении птиц и даже в шкворчании еды на сковородке. Наяву и во сне она слышала его повсюду. Она привычно прислушалась, чтобы узнать истинную природу звуков, но в этот раз всё было как будто по-настоящему. Она чётко различала возмущённый голос Шизуне и спокойный, но непреклонный голос Змея.
«Неужели он сам пришёл за мной? — никак не могла поверить Цунаде, на ходу продевая руки в рукава. — Вот только с какой целью?»
От мысли, что он хочет насильно запереть её в своём подземелье, тревога сковывала её сердце непробиваемой коркой льда. Пальцы Цунаде похолодели и плохо слушались. Ей сейчас нельзя сильно нервничать, и она это прекрасно знала. Знал и Орочимару, но ему, конечно же, наплевать на такие незначительные детали, по крайней мере, так думала Цунаде.
«А он настроен решительно, — расслышав слова о том, что он не уйдёт, поняла она. — И, кажется, пришёл один. Я, конечно, сейчас не в лучшей форме, но вдвоём с Шизуне мы ему спуску не дадим».
Стоило Цунаде спуститься, как её взгляд выхватил ухмылку на знакомом лице, ещё более болезненном, нежели обычно. Сама не понимая, зачем, она разрешила ему войти. Видеть, как он унижается ради разговора с ней, было выше её сил.
Да, внешне он выглядел надменно и самоуверенно и больше походил на короля, снизошедшего до разговора с подданной. Но Цунаде лучше прочих знала, что ему сейчас очень некомфортно. И то, что он пошёл на это ради неё, уже говорило о многом. Едва ли о любви и искреннем раскаянии, как бы мечталось Цунаде, но, как минимум, о сильном желании увидеть её.
Стоило им лишь обменяться взглядами, как ей сразу захотелось проверить, что случится, если взять Орочимару за руку. Испытает ли она хоть что-то? Будет ли это то самое волнительное чувство или после всего она уже не способна ничего почувствовать? Понимая, что потом такой возможности, скорее всего, не будет, Цунаде резко шагнула вперёд и ухватила узкую бледную кисть с длинными пальцами. Как и прежде струны её души трепетали от прикосновения, но теперь их мелодия звучала тихо и протяжно. Пробуждая в сердце грусть и тоску о прежних временах.
Орочимару такого манёвра не ожидал и едва поспевал за Принцессой, пока та вела его в свою комнату. И вот наконец дверь за спиной Змея затворилась. В полутьме небольшой комнатушки прятались все страхи и тревоги Цунаде, все её не самые приятные мысли. Орочимару сверкнул глазами.
— Мне всегда нравилась твоя решительность, — ухмыляясь, проговорил он.
— Ну? Зачем пришёл? — резко спросила Цунаде, нахмурившись. Ей совсем не нравилось это ощущение. Как несколько месяцев назад. Как будто она готова пойти за ним в лес, во тьму, да куда угодно, стоит ему только позвать.
— Если ты думаешь, что я пришёл вымаливать у тебя прощение, то ты ошибаешься, — он с надменным видом скрестил руки на груди.
Цунаде едва заметно выдохнула — из такой позы атаковать неудобно. Скользнув мимолётным взглядом по статной фигуре Орочимару, она невольно залюбовалась его величественной осанкой. Будучи на чужой территории, он всё равно вёл себя так, будто это он здесь хозяин.
— Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы ожидать извинений, — парировала Цунаде. — Так зачем?
— Я пришёл… просто проведать тебя. Узнать, всё ли у тебя в порядке.
— У меня или у твоего будущего тела? — Эта фраза далась Цунаде нелегко. Всё внутри будто разрывалось на части, но она лишь сильнее сжала зубы, чтобы не показать свою слабость.
— Хм, может быть, — лукаво прищурился Орочимару. — Вижу, тебе уже лучше, раз пытаешься огрызаться.
— Я обдумала твои слова, — с сомнением в голосе начала Цунаде. Она и вправду много размышляла, лёжа на кровати в полумраке своей комнаты. — Не думаю, что кто-то из нас сможет воспитать ребёнка достойным человеком. Поэтому, — она сделала паузу, собираясь с мыслями, Орочимару не торопил, — быть может, для него будет лучше вырасти в другом мире.
Цунаде опустила глаза, она была не в силах видеть оживление в глазах Орочимару и его мерзкую ухмылку в предвкушении новой игрушки.
— Прекрасный выбор, — довольно прошипел он.
— Это ещё не всё, — одёрнула его Цунаде. — У меня есть условие.
— Я тебя слушаю, — снисходительным тоном проговорил Орочимару.
— С тобой в другой мир пойдёт Шизуне. Она проследит, чтобы с ребёнком всё было хорошо.
— Замечательно. Я согласен. Она послужит и моей страховкой тоже.
— Твоей страховкой? — недоверчиво переспросила Цунаде.
— От твоих необдуманных действий, — уклончиво ответил Змей.
Он протянул ей руку, чтобы скрепить договор рукопожатием.
Она взяла протянутую ладонь и резко потянула на себя. Орочимару не ожидал такого и едва не упал в объятия Цунаде. Последний раз. Ей так захотелось в последний раз обнять его. Да, он расчётливый, язвительный подлец, но это не отменяет того, насколько они близки. Были близки. Прошлое уже не вернуть, а будущее покрыто густым непроглядным туманом. И лишь сейчас, в это мгновение, их тела сплелись вместе, чтобы потом разойтись навсегда.
В последний раз она провела пальцами по его позвоночнику. Даже сквозь плащ она чувствовала, как сильно он выступает из спины. Она запросто могла бы скальпелем чакры пронзить его сердце, если бы захотела. Орочимару тоже это знал, но не сопротивлялся и даже обнял её в ответ.
Цунаде прижалась щекой к его шее, такой гладкой и тёплой. Она почувствовала, как ускорился его пульс, когда она легко коснулась губами основания шеи. Она, конечно, хотела, чтобы это мгновение тянулось подольше, но...
— Приходи, когда захочешь, — многозначительно прошипел Орочимару и отстранился первым.
Цунаде от обиды прикусила губу и отвернулась. Смотреть на него сейчас для неё означало пробудить разом все воспоминания приятные и не очень. Она и так уже слишком растрогалась, почувствовав тепло его тела. Уж лучше бы он вообще не приходил, чем вот так вновь разбередить ей душу. Она снова вот-вот останется одна с искромсаным на куски сердцем. Цунаде собрала остатки воли в кулак и холодно ответила, предательски подрагивающим голосом:
— Я приду незадолго до родов.
— Как скажешь. — Противная ухмылка вновь исказила его лицо. Она не видела гримасу на его лице, но была готова поспорить, что он ухмыляется. Думает, что победил. Победил несчастную, одинокую, влюблённую в него девушку. Любому другому мужчине такая победа не сделает чести, но для Орочимару победа это, в первую очередь, победа, неважно в чём и над кем.
— Ты узнал, как у меня дела. Может, тебя ещё и чаем угостить?
— Я бы с радостью, вот только, боюсь, твоя не в меру старательная помощница что-нибудь подсыплет мне в чашку.
— По себе судишь? — усмехнулась Цунаде.
— Знаешь, лучше быть слишком подозрительным, чем слишком мёртвым. И, кажется, твоё терпение тоже на исходе, так что я, пожалуй, откланяюсь. До встречи! — он махнул рукой в прощальном жесте, но, перейдя порог её комнаты, вдруг развернулся и едва слышно добавил: — Если ты захочешь познать тьму внутри себя, я помогу тебе.
Оставив обалдевшую Цунаде наедине с её мыслями, он спустился по лестнице, легко кивнул Шизуне и покинул обитель Легендарной неудачницы. Именно так она себя в тот момент и ощущала. Угораздило же её влюбиться в такого мутного типа. Но самое поганое то, что, даже несмотря на все отвратительные вещи, которые он наговорил ей на прошлой встрече, её катастрофически тянуло к нему. Хотелось держаться за его руку, прижиматься сильнее и чувствовать биение его сердца.
И даже когда он ушёл, Цунаде, будто угодившая в гендзюцу, сразу направилась к окну и долго наблюдала, как его высокая худая фигура, удаляясь, становилась всё меньше, а потом и вовсе растворилась среди стволов деревьев.
***
Цунаде с нежностью и щемящей сердце тоской погладила свой сильно округлившийся живот. Она готовилась выдвигаться в поход. Долгих полгода они не виделись. Всё это время Принцесса раздумывала над своим решением, она не раз и не два усомнилась в решимости вверить судьбу своего ребёнка чужим людям в другом мире. Она очень искренне и самозабвенно молилась всем известным богам за благополучие малыша и надеялась, что он не повторит ошибок своей непутёвой матери и свернувшего с верного пути отца.
Вот наконец все вещи были собраны, и две странницы покинули родной дом. Вышли пораньше, ведь из-за положения Цунаде привалы придётся делать чаще. Шизуне тащила на себе тёплые одеяла, накидки, а также запасы воды и пищи. Принцесса шла медленно, по ощущениям, она будто тоже несла тяжёлый рюкзак, только крепился он не за спиной, а спереди.
Чем ближе было убежище Орочимару, тем чаще её обуревали сомнения, тем сильнее был соблазн развернуться и уйти. Правильно ли она поступает? Есть ли вообще в данной ситуации правильное решение? Она окончательно запуталась. Лишь Шизуне без устали шагала вперёд, её прямая, несмотря на тяжести, спина была для Цунаде маяком, путеводной звездой в тумане сомнений. Помощница безропотно приняла решение Цунаде. Видимо, осознала, что спорить бесполезно. За что Принцесса была ей очень благодарна, поскольку сил на долгие препирательства и скандалы не было совсем.
Так потихоньку, шаг за шагом они дошли до входа в убежище. Теперь уже точно отступать было поздно. Вот только Орочимару что-то не торопился их встречать.
«А вдруг он передумал и сейчас выставит нас? — паниковала Цунаде. — Придётся рожать в лесу. А может, он забыл про нас и ушёл в другое убежище?»
Панику развеял настороженный голос за спиной:
— Кто вы? И что вам здесь надо?
Девушки оглянулись и увидели молодого человека в очках и с белыми волосами. Цунаде сразу вспомнила его — тот самый прислужник Орочимару, которого она однажды встретила в опустевшем убежище.
— У нас с Орочимару договор, он ждёт нас, — отрезала Цунаде.
Опустив взгляд на её живот, очкарик нахмурился.
— Назовитесь.
— Цунаде Сенджу, — с достоинством проговорила Принцесса. Притворяться смысла не было, такой живот всё равно непросто скрыть. Очкарик же, услышав имя визитёрши, в ужасе отшатнулся и тут же юркнул в убежище.
Спустя несколько минут, показавшихся Цунаде чересчур долгими, их почтил своим присутствием сам Орочимару.
— Ты уже пришла? — без предисловий начал он. — Как быстро пролетели эти полгода.
Змей знаком показал следовать за ним. И спустился куда-то в полутьму подземелья. Шизуне помогла Цунаде пройти следом, поддерживая её под руку. Глаза вскоре привыкли к сумраку и уже хорошо различали все ступени и углы. Между тем лестница уходила всё ниже и ниже и не думала заканчиваться.
С каждой ступенькой Цунаде всё сильнее сковывал страх. Они шли совсем не в ту комнатку, где однажды она провела ночь. А других помещений в убежище Орочимару она не видела.
«А вдруг он обездвижит меня и запрёт в какой-нибудь своей пыточной? Но, впрочем, переживать об этом поздно. Я уже ступила в его владения, теперь всё в его власти».
Такие мысли совсем не успокаивали, но Цунаде старалась держаться спокойно и с достоинством. Она уже несколько раз принимала роды, но ещё никогда не рожала сама. Было немного страшно. Она из тех куноичи, что привыкли терпеть боль, как физическую, так и моральную. Однако это не война. Её тело должно было подарить жизнь новому человеку.
─ Приложи свою руку, ─ негромко произнёс Орочимару. Цунаде невольно позавидовала его спокойствию. Будто бы для него принимать роды ─ обычное дело.
Они с Шизуне зашли в хорошо освещённую комнату, посреди которой располагалась койка, а у стен стояли шкафы с инструментами. Место и впрямь больше походило на пыточную, но Принцесса старалась на этом не зацикливаться.
─ А в соседней комнате находится тот самый портал, ─ не без гордости отметил Орочимару.
─ Можно посмотреть? ─ с любопытством спросила Цунаде.
Однако двигало ею не только лишь любопытство. Она хотела узнать, как устроен портал. Для чего Орочимару понадобится «страховка»? Что она может такого сделать?
Стоило только Цунаде переступить через порог, как она от удивления открыла рот. В середине комнаты клубился тёмно-лиловый туман, вытекающий из огромного розового кристалла. Принцесса неуверенно сделала шаг вперёд, под ногой что-то хрустнуло и рассыпалось на осколки. Она сразу отдёрнула ногу и пригляделась к полу. Внизу было рассыпано множество осколков от довольно крупных до совсем крошечных. Их острые края словно были готовы в любую секунду вонзиться в ногу неосторожного посетителя. Цунаде подумалось, что это будто осколки её надежд и мечтаний, разбитых вдребезги суровой жизнью. Их не собрать воедино никакими силами, но они по-прежнему могут ранить. Вдруг она почувствовала тянущую боль внизу живота, приложила руку к больному месту и немного скривилась. Шизуне этого оказалось достаточно, чтобы подхватить наставницу под руку и увести в соседнюю комнату.
Роды продолжались около двух часов. Цунаде от боли не раз до крови закусывала губу и, тяжело дыша, пальцами яростно сжимала простынь. Но наконец младенческий плач ознаменовал конец её мучений. Измученная и уставшая, она откинулась на подушку.
─ Цунаде-сама, у вас девочка.
Шизуне принесла малышку матери, у которой по щекам в два ручья струились слёзы. Цунаде в первый и последний раз прижала к груди свою дочурку, а затем поцеловала её крошечный лобик и прошептала: «Будь умничкой. Я люблю тебя».
Когда шаги в соседней комнате стихли, Цунаде подняла голову. Слёзы всё продолжали течь, мешая нормально сфокусировать взгляд. Комната мутнела и расплывалась, а усталость пригвождала тело к койке и настойчиво погружала в спасительный сон. Сил не осталось, но она знала, что должна это сделать. Она медленно, пошатываясь, встала с койки и едва не упала, споткнувшись о свои сандалии. Обуться необходимо, если она хочет достигнуть своей цели.
Медленно, но упрямо она продвигалась к двери, времени оставалось всё меньше. Вот уже впереди замаячил вход в комнату с порталом. Голова кружилась, Цунаде едва стояла на ногах, но несмотря ни на что шла вперёд. Порезы от осколков на ногах неистово саднили, но она дошла, она смогла.
Из портала появились Шизуне и Орочимару. Это послужило сигналом для наследницы Сенджу. Она окружила ладонь чакрой и в мгновение ока разнесла кристалл на осколки, уничтожив портал. Да, теперь ей никогда не увидеться с дочерью, но Орочимару она тоже не достанется. Он, как раз, что-то гневно кричал и, кажется, грозил пальцем, но Цунаде уже ничего не слышала. Позже Шизуне расскажет, что девочку пристроили женщине, родившей мёртвого ребёнка, а сейчас роженица наконец провалилась в глубокий сон. Змей едва успел подхватить её на руки, чтобы осколки не изранили нежную кожу.
***
Орочимару почувствовал сразу. Свою собственную ауру, причудливо перемешанную с её. Это было так внезапно. Он шёл понаблюдать за тренировкой Саске-куна, но теперь весь мир будто застыл, время остановилось. Все посторонние звуки: крики, шорохи, скрипы, казалось, разошлись кругами по воде, стоило только на зыбь сознания камнем упасть одной единственной мысли: «Она здесь». Как? Почему? Хотя, впрочем, это было уже неважно. Он резко сжал в кулак чуть подрагивающие пальцы, а затем отросшими ногтями с силой прочертил борозды на бледной коже чуть ниже ключиц. Боль отрезвила и вернула ясность ума. Будто гендзюцу развеял. «С чего бы какой-то малявке выводить из равновесия меня, величайшего саннина? Сколько ей? Восемнадцать? Двадцать? Всё равно ей ни за что не узнать о том, что она моя дочь…» Последнее предположение тонким осколком стекла воткнулось в сердце. Впрочем, к подобным ранениям он уже давно был не так чувствителен.
