***
Цунаде брела по ночному лесу одна. «А ведь он даже предложил жить под одной крышей. Для него, наверное, такое предложение сродни признанию в любви. Знал обо мне всё: и про вспыльчивый характер, и про дурные привычки, и про настойчивость, и всё равно позвал. И так забавно приревновал меня к Шизуне. Может, стоило выпить отвар и остаться? Остаться в извечной тьме его убежища… Нет! Нельзя оставаться с человеком, который, не моргнув глазом, планирует использовать своего родного ребёнка как... сосуд! Который попрекает ошибками прошлого! Да, я не уберегла Наваки, но это не значит...» Цунаде без сил упала на колени, её плечи едва подёргивались, а руки дрожали. Она закрыла лицо руками в попытках остановить водопад слёз, вдруг хлынувший из глаз. Тут на её макушку с неба упала капля, а потом ещё и ещё одна. В тот день, когда она не смогла спасти Дана, ведь тоже шёл дождь. Небо будто оплакивало её потерю, вот и сейчас оно оплакивает разорванную связь. До чего же глупо было на что-то рассчитывать, но Цунаде надеялась до последнего. Наверное, поэтому было так больно. Все надежды разбились вдребезги о бесчеловечные рассуждения Орочимару. Их осколки царапали изнутри, заставляли слёзы выступать на глазах снова и снова. Вроде бы надо идти дальше, но нет ни сил, ни желания. Неужели все они были правы? Джирайя, Шизуне, Сарутоби-сэнсэй. Неужели он действительно чудовище, в котором не осталось ничего человеческого? Похоже, она совсем не разбирается в людях. Она сама придумала себе образ товарища, и сама, на свою беду, влюбилась в этот образ. А теперь, когда он явил свою истинную натуру, её постигло жестокое разочарование. Но ведь он так искренне шептал при прошлой встрече, что она его слабость... Однако бесчеловечность и аморальность его натуры влечению не мешает. Кажется, давно пора признать, что их связывало лишь влечение, по крайней мере, со стороны Змея уж точно. А её мечты и желания уже в который раз сломались, вернее, в этот раз их сломал Орочимару. Уже давно пора бы привыкнуть к этому чувству, но как к такому вообще можно привыкнуть? Как будто сама судьба против того, чтобы Цунаде устроила личную жизнь. Это было чертовски обидно. Смотря на счастливые семьи обычных девушек, она представляла, как могла бы сложиться её жизнь, не будь она куноичи. Есть ли вообще смысл в этих тренировках, миссиях? Воспитывать в себе храбрость, стойкость и самопожертвование, стать легендарным саннином, чтобы в итоге ничего не смочь изменить. Не уберечь близких, растерять связи, стать отвергнутой всеми плаксой. Совсем не о таком она мечтала в самом начале своего пути. Однако у неё по-прежнему есть как минимум один родной человек, который, между прочим, прямо сейчас ждёт её, пока она тут даёт выход эмоциям и всё глубже погружается в топкое болото тоски по несбывшемуся. Надо как-то взять себя в руки и продолжить идти, вот только как? Ведь прямо сейчас у Цунаде только одно желание — раствориться в этом дожде, стечь на землю мутной лужицей и ждать, когда тёплое лучистое солнце заберёт её с собой в вышину. Идти больше не было никаких сил.***
Две недели прошло с их последней встречи, с этого странного разговора. За это время Орочимару так и не смог наладить подачу чакры в портал. Это раздражало. Источника энергии должно было хватить минимум на две недели бесперебойной работы без постороннего вмешательства, причём двигать сосуды с чакрой нужно было очень медленно, чтобы в портал попадала ровно одна колба в сутки. Пока что оптимальным решением было оставить кого-то из помощников, чтобы тот каждый день вручную вливал в портал чакру. Того, кто не сбежит при первой возможности, того, кому некуда бежать. Сколько Орочимару не размышлял, сколько кандидатур не подбирал, единственно возможной всё равно оставался Кабуто. Однако оставлять здесь своего лучшего помощника Змей считал немыслимым расточительством. Больше этого его бесило только одно. Когда он ложился спать, вместо отдыха и расслабления подсознание вновь и вновь подбрасывало ему моменты прошлого. Их с Цунаде общего прошлого. Как надоело ему просыпаться каждый раз с лихорадочно бьющимся сердцем, с ощущением нереальности вообще всего и с желанием, с невероятно сильным желанием увидеть её ещё раз. Он множество раз пережил все её объятия, эти тёплые губы и ласковые пальцы, подставленную для укуса шею... А ещё то, как он отплатил ей за все эти приятные моменты. Как разбередил и без того незаживающие раны измученной души. Так резко и так безжалостно. Да, он донёс до неё свои мысли на этот счёт, кратко и доходчиво, не потратив ни минуты на поиск обтекаемых формулировок, не сглаживая углы. Тогда Орочимару не посчитал это необходимым, а сейчас уже не знает наверняка, что было правильно, а что нет в том несчастном разговоре. Почему-то очень хотелось увидеть её, убедиться, что она сумела оправиться от его слов. Змею казалось несправедливым, что такая храбрая и отважная куноичи может натворить глупостей из-за слов бывшего товарища. От ощущения, что у него был шанс обрести простое человеческое счастье, неприятно заныло где-то слева. Он сам разрушил всё, сам порвал эту непрочную, недолговечную связь. Это в очередной раз доказывало, что он уже давно не человек. У него свой путь, и он пойдёт по нему до конца. Чтобы победить смерть, связи ему не нужны. Нужно упорство, ум и знания. Он добьётся всего сам, сам достигнет недостижимых ранее высот... Но почему же так противно ноет в груди? Почему он затеял всю эту галиматью со снабжением кристалла чакрой? Когда это он интересовался здоровьем того, кого сам пронзил насквозь клинком Кусанаги? Так глупо было искать с ней встречи. Но Орочимару почти физически ощущал в этом необходимость. И дело было даже не во влечении. Что другое, более глубокое, пронизывающее его вдоль и поперёк, удушающее и сжимающее голову с каждым днём всё сильнее, мешающее спать надоедливой головной болью. Наверное, именно так ощущаются угрызения совести. Не то, чтобы Орочимару был в этом экспертом, скорее наоборот. Но даже такой бессовестный человек смог понять и опознать это чувство. И теперь он очень хотел проверить станет ли хоть чуточку легче, если он узнает, как у неё дела. Но и портал терять он категорически не хотел. Не разорваться же, в самом деле. Видимо, придётся всё-таки оставить Кабуто здесь недельки на полторы. То, что готовить и убираться надо будет самому, Орочимару не пугало. Он с детства привык жить один, а восточное убежище нельзя было назвать уж очень большим. Решено. Осталось убедить помощника. С этим проблем не возникло. Кабуто, конечно, посмотрел с недоумением, но спорить со своим боссом не решился, лишь уточнил детали задания. Змей в очередной раз порадовался его покорности и исполнительности и отправился готовиться к переезду. Стоило мертвенно бледной луне сменить яркое светило на небосклоне, как Орочимару вместе с немногочисленными помощниками отправился в путь. Рассвет застал их в дороге. Солнце неспешно показало свой лучистый бок, выплёскивая из-за горизонта сверкающую субстанцию. Глаза Змея, привыкшие к темноте, ненадолго ослепило утреннее марево. Он прищурился. Почему-то сразу вспомнилось, как в юности ослепляюще сияла Цунаде, беззаботно улыбалась и смеялась так заразительно... Потом жизнь нанесла свой удар, а следом ещё один, в момент стирая с лица привычную лучезарную улыбку. И так будет с каждым, кто имеет связи. А если близких людей нет, то и потерять их не сможешь. «Связи рвутся, обязательно рвутся, причиняя боль. Люди умирают и предают, оба варианта одинаково неприятны. А что с Цунаде? Получается её предал я? Хм, мне не впервой обманывать чужие ожидания... А ведь я даже за каким-то чёртом предлагал ей остаться у меня. А потом словами, будто ножом, распорол ей внутренности, вытаскивая наружу всё самое чувствительное, самое сокровенное. А теперь… зачем я иду к ней? Снова резать по живому и пускать кровь? А может, если надавить посильнее, она перестанет чувствовать боль так остро? Нет! Не стоит ставить такие опасные эксперименты, если хочешь удостовериться, что у пациента всё хорошо». Его глаза понемногу привыкали к солнечному свету, идти стало легче. До убежища оставалось совсем немного. На мгновение он остановился и вгляделся вдаль — где-то там, за деревьями, возле реки, стоял домик Цунаде. «Отсюда всё равно не видно», — с напускным равнодушием махнул рукой Орочимару и продолжил свой путь. По прибытии Змей был не в силах долго сидеть в убежище и сразу же отправился к Цунаде. Он накинул плащ с капюшоном, чтобы не так сильно бросаться в глаза, и пошёл в сторону реки. У дома, что первым показался на глаза, подручная Цунаде развешивала бельё. «Так вот кого она предпочла мне, — не без ревности подумал Орочимару. — Должно быть, при виде меня она грохнется в обморок. Здесь сложностей возникнуть не должно». Змей горделиво поднял голову и зашагал прямо к дому. Когда до него оставалось всего несколько десятков шагов, прислужница закончила с бельём и нырнула внутрь. Орочимару уткнулся в закрытую дверь и поднял кулак, непонятная тревога сковала всё его нутро. Он и не подозревал, что это будет настолько волнительно, но всё же пересилил себя и постучал. Шустрые шаги внутри дома настороженно затихли. Девушка будто гадала, кто мог ждать за дверью. «Видимо, у них нечасто бывают гости», — усмехнулся про себя Змей. После недолгого замешательства дверь всё же скрипнула, отворяясь. На пороге стояла растерянная миловидная брюнетка. — Что вам... — Слова застыли у неё в глотке, когда Орочимару, эффектно откинув капюшон, предстал перед ней во всей красе. — Я хочу видеть Цунаде, — заявил он приказным тоном. От него не укрылись дрожащие руки девушки и её расширенные от страха глаза. — У-уходите! — она, очевидно, собрала всю волю в кулак, чтобы ответить так дерзко. — Вам здесь... не рады! Она со всей силы захлопнула дверь, перед самым носом Орочимару. Уж чего-чего, а такого он совсем не ожидал. Обескураженный и негодующий Змей постоял несколько мгновений перед закрытой дверью, а затем постучал снова. Он не привык отступать. Возникло такое чувство, будто он маленький бездомный щенок, который выпрашивает еду. И хотя на улице было совсем не холодно, по его телу пробежал колючий озноб. И почему он вообще должен умолять об аудиенции, когда легко может вломиться и забрать силой всё, что хочет? Но он уже однажды вломился без спросу в сердце Цунаде и разворотил там всё. Хватит с неё вероломств. Он постучал ещё раз, не слишком громко, но настойчиво. Дверь наконец отворилась, из неё высунулась всё та же брюнетка. — Я же сказала... — отважно проговорила она, но Орочимару перебил, скрестив руки на груди: — Я не уйду, пока не увижу Цунаде. Девушка хотела снова закрыть дверь, но Змей успел просунуть в проём ногу. Вдруг из глубины дома раздался знакомый голос: — Шизуне, пусть он войдёт.