Все мои усилия, всё воспитание — всё кровь дуры-матери на нет свела! Та тоже кричала, что у неё великая любовь. Помяни моё слово — погубит тебя твой Ллувелин, как её загубил твой папаша!
Карлу Джин такая манера ей выговаривать раздражала и пугала. Но обозлённая, рязъярённая часть, что контролировала её теперь, быстро засунула воспоминания, саморефлексию и прочий сопливый бесполезный мусор куда подальше. Ей хотелось крови. Пока что только фигурально. Её не останавливало изодранное рыданиями раненое горло и голос, теперь охрипший ещё больше, куда там каким-то воспоминаниям! — Удивительно. Как же это я могла не успокоиться. Почему так? Ведь я всего лишь смертельно ранила одного человека и стала свидетелем хладнокровного убийства ещё троих. Что за милый пустячок, не правда ли? — Ядом её голоса, казалось, можно было превратить окрестности в бесплодную выжженную пустыню на много миль. — Ах, как же я могла забыть про попытку перерезать мне горло? Про мой вид, про то, что ты вынудил меня надеть одежду с убитого, который даже остывать не начал, и которого ты у меня на глазах зарезал? Про то, что ты, чёртов киборг-убийца, предлагаешь мне идти дьявол знает сколько миль до мотеля вот так, да ещё босиком? Антон не отвечал. Остановился, не дойдя до неё шагов пять, и просто смотрел. Лицо ещё более спокойное и пустое, хотя казалось, это невозможно. Он закрылся от неё. Умудрялся как-то игнорировать её присутствие, стоя прямо перед ней и смотря в лицо. Это разозлило Карлу Джин ещё больше. Она вскочила на ноги, пошатнулась, но заставила себя удержать равновесие. Продолжила, повысив голос. — Думаешь, раз ты весь такой крутой, не чета жалким людишкам, то имеешь право обращаться с другим… — запнулась на секунду, — …с другим разумным существом как… Как с вещью, как со скотиной?! Захотел — превратил в какую-то хрень, вынудил пить кровь, захотел — потащил куда-то через всю страну, захотел — раздел, пока я валяюсь без сознания. Причем несколько раз. Несколько раз! — Она резко, со всхлипом вдохнула. Воздуха опять стало не хватать, вдобавок в горле запершило, но злость всё не утихала, от перечисления обид смешиваясь с жалостью к себе. — Ты просто взял и сделал со мной, что захотел. Вырвал с корнем из места, где я жила, даже не поинтересовавшись, что я об этом думаю. Убил меня… Убил меня для всех. Лишил дома. Я теперь не смогу вернуться, даже если очень захочу. — Слёзы снова потекли по щекам, куда тише, тяжелей и медленней, жалкий, тихий всхлип сорвался с губ. Она снова взглянула в его лицо, ища хоть какую-то реакцию на свои слова. — Ты… Ты раздевал меня, совершенно беспомощную и бессознательную, и что-то со мной делал. И даже не считаешь это чем-нибудь неправильным. Словно так и должно быть. Но так не должно быть. Люди… Они поступают по-другому. Нормальные люди. Её гнев иссяк, осталось только горечь и жалость к себе. Сил осталось только на то, чтобы оставаться на ногах. Смотреть в пустые холодные светящиеся глаза сил не было тоже. Земля зашуршала под подошвами сапог. — Нам пора. Нужно успеть добраться до места хотя бы до десяти утра, когда солнце ещё не так высоко. Карла Джин беспомощно уставилась на Антона. Он подошёл так близко, что ей пришлось поднять голову, чтобы смотреть ему в лицо. — Последние дни ты испытывала большую нагрузку на психику, так что я не собираюсь тебя стыдить. Но сейчас тебе нужно собраться и перестать делать глупости. Ты меня поняла? Она согласно промычала и кивнула. Но его это не удовлетворило. Он приподнял её голову, придерживая за подбородок так, чтобы она не могла отвернуть своё лицо от его, и спросил снова. — Ты поняла, что меня нужно слушаться, и что не нужно поддаваться эмоциям? — Да. Да, чёрт возьми. Она уже и сама это успела понять. Желание сбежать обернулась ночным кошмаром наяву. — Хорошо. — Умная девочка. Я надеюсь, ты и дальше будешь вести себя разумно. Карла Джин уже собиралась снова начать исполненную негодованием речь, но тут Антон сделал вещь, которую она точно не ожидала. Он обхватил её руками, поднял и не то взял на руки, не то закинул на плечо. Она успела только невнятно пискнуть. — Сиди спокойно. Я понесу тебя некоторое время. Ей захотелось выдраться из его рук, в процессе, возможно, заехав в место почувствительнее коленом или локтём, а если получится, и тем, и другим, но подавила этот порыв. Она обещала, что не будет поддаваться разыгравшимся чувствам, и это обещание стоило бы сдержать. Те парни… Она не разглядывала их. Пока они были живы, ей было не до того, а на мёртвых она глядеть боялась. Но из увиденного в тёмном переулке ей показалось, что они вряд ли старше её. Тот парень, которого она ударила ножом, кажется, дружки звали его Майки. Его удивлённо вытянувшееся лицо стояло у неё перед глазами. Такое юное, почти детское. «Такие молодые, а уже насильники, — вдруг с горечью подумала Карла Джин. — Даже если они не собирались делать именно это, иные варианты были как бы не похуже». «Антон, а ты когда-нибудь сомневался в том, что стоило убивать кого-нибудь?» — она почти спросила, но передумала. Естественно, он не сомневался. В конце концов, люди его пища. Его ровный, неторопливый шаг действовал убаюкивающе. Сосредоточившись, она почувствовала, как он дышит. Редко, медленно, размеренно. Не чаще чем она сама. Как будто он и не нёс на руках молодую женщину. Конечно, Карла Джин всегда была довольно миниатюрной, а за последнее время, особенно после встречи с Антоном и превращения в непонятно что, сильно похудела. Но всё же вряд ли в ней сейчас меньше ста фунтов. Её давно не носили на руках. Только в почти забытом детстве, и ещё после замужества, но нечасто. Она могла бы сказать, что вновь испытать это ощущение было очень приятно, но мешало осознание того, кто именно её нёс. Вспомнилось, как Ллувелин внёс её на руках в их дом. Скромный, но уютный, только для них. Как они смеялись, как она обнимала своего теперь уже мужа за шею, как прижималась к нему щекой и чувствовала тепло, запах чистого и крепкого мужского тела, гладкость свежевыбритой щеки и шеи. Всё было совсем не так, как сейчас, когда она болталась на плече чужого ей мужчины, как какой-нибудь мешок с ветошью. Антон нёс её аккуратно, одной рукой подхватив под колени и придерживая за бедро, ладонь другой положил ей на лопатку, прижимая к себе. Держал так, что они не прикасались кожа к коже, и Карла Джин не знала, он делал так, потому что не хотел ещё больше смущать её, или потому что притрагиваться к ней — к ней в сознании, по крайней мере — ему было неприятно. Она напрягла память. А ведь все эти дни он вообще будто старался не трогать её лишний раз. Ей оставалось лишь вздохнуть. Не спрашивать же «Ты извращенец, просто чудак или это опять какие-то ваши вампирские традиции?» Злиться на Антона хотелось, но почему-то не получалось, видимо, на злость тоже нужно немало сил. Снова вздохнув, Карла Джин осторожно завозилась, устраиваясь удобнее. Ухватилась за его плечо — иначе держаться было не за что. Антон на секунду остановился, но услышав её тихое неразборчивое «Нет, ничего», молча кивнул и продолжил шагать. Да, не стоило себе врать — чего-то такого ей и не хватало. Чужих успокаивающих касаний, объятий, тепла кого-то рядом. Она так давно ничего этого не ощущала, уже много месяцев, и не могла вспомнить, когда её последний раз просто по-дружески обняли за плечи! И теперь старалась ощутить через одежду напряжение мышц, жадно ловила ушами еле слышное редкое сопение. Наслаждалась тепломГлава 8
8 марта 2024 г. в 15:52
— Выдвигаемся, — невыразительным, как всегда, тоном произнес Антон.
— Что? Ты хочешь сказать, что мы…
— Да, мы пойдем пешком. — Он снова отвернулся к объятому огнём кузову. Словно совершенно не интересовался ею.
Карла Джин почувствовала, что ещё чуть-чуть, и она разрыдается.
— И как ты себе это представляешь? Мы только направление, куда идти, знаем. И у меня туфли испорчены. Я не могу идти в таких. — Подступающие рыдания читались в голосе, хоть она и пыталась это скрыть, а ещё говорить было немного больно, и голос оказался непривычно слабым и хриплым.
— Ты бы была ближе к правде, если бы сказала не «мы», а «я». Мне эти места знакомы. А обувь можно снять.
Что-то в ней как будто бы поломалось. Что-то вроде механизма плотины. И заслонку, запиравшую до этого времени её чувства, снесло начисто.
Губы задрожали, по щекам полились слёзы, сразу и много. Скатились с щёк и обожгли солью рану. Ночь заплясала и обратилась пятнами золотого огня на индигово-чёрном. Рвущиеся из груди всхлипы было бесполезно удерживать.
Ноги не держали. Карла Джин шлёпнулась на землю, прямо задницей, неловко подвернув под себя ноги, подняла голову к небу и громко разрыдалась.
Наверное, ей должно быть стыдно вот так сидеть на голой, холодной и пыльной земле и реветь в голос. Особенно когда на неё могут смотреть, особенно когда на неё смотрит этот не-человек… Но сейчас ей было плевать на всё. Плевать на боль. Кажется, она даже не вполне сознавала, что происходит вокруг неё.
Поэтому, когда рыдания потихоньку перешли в судорожные всхлипывания, и Карла Джин принялась вытирать лицо окровавленным платьем, — тереть лицо рукавом мертвяцкой одежды было всё-таки слишком противно, — оказалось, что от подожжёного фургона шло уже куда больше дыма, а огонь наоборот попритух.
Антона в поле зрения не было.
Карла Джин запаниковала. Неужели истерика стала последней каплей, переполнившей чашу его терпения? Неужели он оставил её, окончательно разочаровавшись? Почему, почему все всегда её бросают?!
Увидев его неспешно приближающийся силуэт на дороге метрах в тридцати, в отдалении от неё и от горящей машины, она испытала такой силы облегчение, что чуть не заплакала снова.
Её всё-таки не всегда бросают.
Но стоило посмотреть на него, на неспешную, почти вальяжную походку, на лицо, обычное безразличное выражение которого носило печать раздражения, как чувство облегчения сменилось чем-то тёмным.
— Ты уже успокоилась?
Челюсть Карлы Джин непроизвольно дёрнулась. Она уставилась на Антона так, словно всеми силами старалась прожечь в нём пару дырок.
Вот как, как он умудряется так делать, парой невинных слов действуя ей на нервы куда хуже, чем подействовал бы, обругав её самыми грязными словами?
— Прости, что ты сейчас сказал?
Он чуть нахмурился — просто верх экспрессии! — и повторил.
— Я спросил, успокоилась ли ты. — И добавил: — Вижу, что нет.
— Видишь, что нет, значит? — очень тихим, почти шипящим и очень-очень злым голосом переспросила Карла Джин. Какая-то более рациональная и способная на саморефлексию её часть подбросила воспоминание, что с ней в подобном тоне говорила её бабушка, когда была ей действительно сильно недовольна. В голове, как сейчас, зазвучал голос:
не совсем живого тела. Да, Антон был теплее её, она не сразу это почувствовала и не сразу осознала. Странно. Это от физической нагрузки, от выпитой крови одного из убитых, или из-за того, что она ранена, а он нет?
Опять вспомнился муж. Она вообще часто вспоминала его, куда чаще, чем хотелось бы.
Одна из главных причин, почему она безнадёжно потеряла голову от Ллувелина — его железная уверенность в себе и решительность. То, почему она чувствовала себя рядом с ним спокойной и защищённой, как за каменной стеной. Правда, потом, незадолго до того, как всё окончательно полетело в Ад, чувство защищённости куда-то постепенно исчезло, зато появились сомнения — не спутала ли она уверенность в себе и решительность с самонадеянностью и безрассудством?
Вот этим давешним чувством они были похожи. Ллувелин и Антон. Если бы не продирающее по костям морозом ощущение чуждости всему человеческому, она бы, возможно, испытала его снова…
— Скажи… Ллувелин убил кого-нибудь?
Карла Джин не видела лица Антона, но оттого, что тот чуть сбился с шага и замедлился, подумала, что он сильно удивлён. Но голос его остался ровным.
— Полагаю, да. Он всё же служил во Вьетнаме.
— Я не про войну.
— А, история с кейсом. — Он помолчал. — Я не очень хорошо осведомлён о таких обстоятельствах дела. Но на моих глазах он никого не убивал. Это всё, что я могу сказать.
Замолчал. И заговорил вновь, когда Карла Джин была уверена, что он ничего более не скажет:
— У него был шанс серьезно ранить меня, или, что маловероятно, даже убить. Но он не сделал этого.
«И этим вы отличаетесь, не так ли?» — могла бы спросить она, но не стала.
Вскоре Антон зашагал ровнее — узкую колею от немногочисленных машин сменила сравнительно наезженная грунтовка. Карла Джин совсем уж было расслабилась, обмякла на его руках. Кажется, даже отключилась на несколько минут.
Антон остановился, легонько встряхнул её. Карла Джин вскинула голову, пытаясь заглянуть ему в лицо. Он аккуратно поставил ее на землю. Ветер сразу же захолодил нагретый от его тела бок. Она потуже запахнула трофейную куртку, обхватила себя руками.
Неловко переступила с ноги на ногу — она сама не поняла как успела засидеться, да и стоять вот так близко, лицом к лицу с Антоном было как-то неуютно.
— Разувайся и пойдём. Нам следует поторопиться. И в движении ты будешь меньше мёрзнуть. Если устанешь, можешь взять меня под руку.
Карла Джин вздохнула, переступила пару шагов, присела и занялась пряжками ремешков. Пальцы слушались не очень хорошо.
Справившись наконец, она сняла туфли и сцепила между собой за ремешки. В сопливом детстве она, бывало, так делала, когда ей хотелось влезть в какую-нибудь лужу, а потом гордо расхаживать с облепленными грязью босыми ногами. Главное было убрать следы «преступления» до того, как попадёшься на глаза бабушке… Может, земля тут была такой, а может, в детстве меньше обращаешь внимание на эти мелочи, но сейчас она как будто чувствовала каждый мелкий камешек, каждую песчинку под стопой. И ещё от земли ужасно тянуло холодом.
Она оглянулась на Антона. Тот стоял всё так же. Поймав её взгляд, он кивнул и зашагал по дороге. Ей не оставалось ничего, кроме как поспешить за ним.
Карле Джин не сразу удалось приспособиться под его скорость, чтобы не отставать — шаг у него, естественно, был куда шире. И не сразу удалось отстраниться от ощущения, будто она, как те повёрнутые на восточной мистике чудаки, ходит по доске с гвоздями.
Но всё же удалось. Карла Джин даже почувствовала вскоре, что действительно начинает согреваться. Она перестала чувствовать забирающийся под куртку ветер, земля не холодила ступни так болезненно.
Смотрела по сторонам, но даже для неплохо видящего в темноте вампира смотреть было не на что — разве что на дорогу, чтобы не наступить на что-то острое, и на шагающего на полшага впереди Антона. Она подумывала заговорить с ним, вопросов-то было много, но предпочла не сбивать себе дыхание и не бередить горло.
Молчание длилось долго, но он вдруг заговорил, совершенно неожиданно, так, что Карла Джин вздрогнула.
— Ты не понимаешь моих мотивов, смотришь на каждое моё действие как на что-то дикое. Но и я тебя не понимаю. — Помолчал, и заговорил, когда она уже почти приготовила подходящую колкость в ответ: — Ты так цепляешься за свою прошлую жизнь. Тебя ведь не держало ничего, кроме долгов и могил. Почему?
— Может, потому что это и была моя жизнь? Вся моя жизнь. Ты об этом не подумал?
— Это была не твоя жизнь. У тебя и жизни тогда не было. Ты думаешь, я этого не увидел?
Она настолько опешила от его заявления, что не смогла ответить сразу. А когда раскрыла рот, Антон огорошил ее ещё больше.
— Почему у вас с мужем не было детей?
Карла Джин задохнулась и сбилась с шага.
— Ты чего, совсем, что ли, такие вопросы задавать?
«Я вообще то приличная женщина!».
— Я веду к тому, что это было не твое место. Юная жена, маленькая кухня в трейлерном парке, посиделки с подружками в выходной, дети, сопли, пеленки. Когда я в первый раз был в доме твоей бабушки, я это увидел.
— Что? Что ты увидел? — простонала она, и прибавила шаг, нагоняя его. — Что там вообще можно было увидеть?!
Антон не ответил. Карла Джин плелась позади него, шмыгая носом после истерики.
— Ты… Уже тогда знал, что станешь стрелять в меня?
— Да.
Карла Джин снова всхлипнула, но потом все же взяла себя в руки, да и слез на сегодня у нее уже не осталось.
— Ты говорил, что пообещал Ллувелину… Неужели только из-за этого?
— Данное слово значит для таких, как мы, куда больше, чем для людей. Налагает обязательства. Поэтому будь с таким осторожна, новенькая.
— Новенькая, — она фыркнула. — У меня вообще то имя есть.
— Нет. Больше нет. Так звали тебя-человека.
— В смысле?
— После обращения есть традиция брать себе новое имя. Это проще и с точки зрения документов… И вообще проще. — Антон как будто бы хотел сказать что-то ещё, но одернул себя в последний момент.
— И это обязательно? — спросила Карла Джин-Новенькая, обдумав его слова.
— Да. Если ты не хочешь нажить ещё неприятностей.
Дорога впереди спускалась с низенького холма и вливалась в двухполосное асфальтовое полотно. Карла Джин немного приободрились — по такой идти босиком будет поприятнее, чем по грунтовке.
Новое имя… Какая странная блажь! Нет, это не противоречило тому, что говорил Антон. Про новую жизнь в виде другого существа. Но самой себя называть… Как-то это неправильно. Ей это имя дала мать. Единственная вещь, оставленная собственной дочери, за исключением десятка фотографий и немногочисленных ничего особенного не значащих вещей.
Может, стоило бы доверить своё наименование Антону? Не самый приятный вариант, но он так уверенно про всё это рассказывал. Традиция, видите ли… Вот пусть сам и озадачится, раз так!
Однако предлагать ему эту честь Карла Джин не спешила. Молча шла по дороге, отставая на всё те же полшага, вертела головой, пытаясь высмотреть какие-нибудь ориентиры.
Местность была однообразной. Да ещё и ночь безлунная, как по заказу. По небу ползали тяжёлые облака, ближе к горизонту здесь и там подсвеченные розовато-оранжевым заревом городского освещения, что делало ночь немного светлее, но выглядело на её вкус как-то жутко.
По сторонам бывало встречались ограды из сетки или из колючей проволоки. Небольшие рощицы в низинках. Один раз далеко от дороги блеснул огонёк чьего-то жилья.
Карла Джин пробовала засечь время, но у неё в распоряжении были разве что шаги и редкие удары её собственного сердца. Где-то на третьей сотне она сбилась со счёта и бросила эту идею.
Спустя ещё некоторое время они вышли на другую дорогу. Вдоль той уже стояли фонари. Казалось, свет должен был приободрить Карлу Джин, но так темнота, подступившая к дороге, казалась гуще и чернее, мешала разглядеть, что же в ней скрыто.
Спустя не то десять минут, не то полчаса, — она не очень доверяла своему ощущению времени, — Антон молча потянул её за рукав, оттаскивая на обочину и дальше, в темноту. И вовремя — вскоре она различила приближающийся сзади шум мотора, а после мимо них пронесся легковой автомобиль.
— Ещё одна причина носить тёмную одежду, — произнёс Антон. — Проще затеряться в темноте.
— Почему мы не остановили машину?
Он ответил, зашагав обратно к дороге, не поворачиваясь к ней:
— Что бы мы делали после этого, по-твоему?
— Попросили бы подвезти нас? — Карла Джин заподозрила, что ляпнула какую-то, по его меркам, несусветную глупость, но сворачивать с темы не стала.
— Сама теперь скажи, почему это плохая идея.
Карла Джин вздохнула. Поспевать за ним и так было непросто, а тут ещё нужно одновременно голову ломать над его загадками…
— Потому что я босая и платье на мне в крови?
— Мыслишь в верном направлении, но нет, основная проблема не в этом.
Она перебирала вариант за вариантом, но ни один не казался ей подходящим.
— Ладно, я сдаюсь. Раскрой секрет.
Антон вздохнул. Оглянулся на неё.
— Скажи мне, что ты видела вокруг, пока мы шли?
— Дорогу, фонари. Ограды. Несколько рощ. Поля. Тут не то чтобы есть, на что посмотреть.
— Правильно. Здесь очень пустынное место. — Он замолчал, давая ей продолжить.
— И нам было бы неоткуда взяться здесь?
— Верно. В округе есть несколько ферм, но они далеко, и мы не похожи на их обитателей.
— А на автостопщиков мы не похожи, потому что у нас даже маленького рюкзака с собой нет… — понуро заключила Карла Джин. — И что, «вампирские штучки» тут не помогут?
— Это называют внушением, или месмеризмом.
— Мес-что?
— Месмеризмом, — повторил он медленно и чётко. — Не перебивай меня больше, вопросы задашь потом. Это сильная способность. Но у неё есть ограничения. Нельзя приказать человеку сброситься с крыши или убить его родных. Ты смогла вытянуть так много информации из того журналиста потому, что его наверняка часто расспрашивали о работе разные любопытные особы. Ты вела себя естественно и проявила вполне объяснимое любопытство, поэтому не встревожила его. И, кроме того, он не рассказывал ничего действительно тайного, ему не пришлось переступать через свои принципы.
Немного помолчав, Антон продолжил. Карла Джин слушала его внимательно. Кажется, он не говорил так много с того рокового вечера после похорон.
— Люди на самом деле не совсем дураки, они замечают неправильное вокруг себя, но обычно не отдают этому отчёта сознательно. Это и называется интуицией. Неправильные вещи тревожат их, заставляют искать подвох, внимательно смотреть вокруг, а значит, сильнее сопротивляться внушению. На короткое время оно обычно срабатывает. Можно заставить человека спокойнее принять то, что остановивший его патрульный на полицейской машине совсем не похож на офицера и приставил что-то непонятное к его голове. Но нельзя заставить нескольких людей целый час игнорировать испачканное кровью платье и порезанное горло сидящей с ними в одной машине девушки.
— Что, вообще никак?
— Есть особенно одарённые, — Антон заговорил будто неохотно. —Их мало, и поэтому их ценят. Но не любят. Потому что согласно слухам такие умельцы могут промывать мозги даже сородичам. Сам я не знаю, правда это или нет, потому что встречал таких всего два раза в жизни. Их зовут стирателями, потому что в основном они подчищают мозги свидетелям, которых нельзя убивать, хотя чаще называют куда более грубо. Тебе для такого уровня десятилетиями надо тренироваться и учиться. Но я собираюсь давать тебе совсем другие знания.
Карла Джин молчала. До неё постепенно начало доходить, насколько огромен мир, частью которого она стала, и насколько он не похож на тот, привычный. Нет, Антон уже рассказывал ей о нём, но тогда она пропускала его слова мимо ушей, считая бредом помешанного.
Она думала об этом. О том, могла ли она на самом деле ещё раньше встретиться с вампирами. Или, может, что-то подобное произошло с бабушкой или Ллувелином, их-то жизни были куда дольше. А ещё ведь были её родители, которые будто исчезли без следа. Наверное, бабушка знала что-то неприглядное о них и не хотела ей говорить, но вдруг дело было не в этом?
Под звуки тихой, холодной весенней ночи и мерный, однообразный ритм шагов думалось не очень хорошо. Клонило в сон.
Карлу Джин повело. Видимая перед глазами картинка как-то ужалась и размылась по краям. Ровный стук сапог по асфальту и её тихое, чуть более торопливое босое шлёпанье незаметно слилось в какой-то один фоновый шум. И в него внезапно вклинился новый звук. Шаги. Стук ещё одной пары сапог. Очень знакомых. Звучит, будто её нагоняли.
Она скосила глаза, уже зная, что, — точнее, кого, — сейчас увидит.
Ллувелин. Её уже почти год как покойный муж. Точно такой, каким она его запомнила. Знакомая одежда, знакомым образом закинутое за спину на ремне ружье.
Он молча шёл рядом, замедляя шаг, подстраиваясь под её скорость. Словно так и должно быть.
Карла Джин не выдержала. Поглядела вперёд и чуть вправо, на Антона, идущего не оглядываясь на неё. Нет, он должен был услышать, что рядом с ними идёт ещё один мёртвый человек. А это значит…
Когда она перевела взгляд обратно, Ллувелин никуда не исчез.