Его место в моих воспоминаниях

Как сердце и душу оставить в покое? Когда покидает родной человек. Те самые руки, те самые губы Не увидишь их больше во век. Отчётливо помнится голос поддержки, когда куришь на крыше зимой. Когда голос охрипший и в треморе руки, Никто не обнимет, никто не поймёт. Оставив в мире полных забвений. Он ушёл, не оставив следа. Лишь фотография в рамочке чёрной, даёт о нем вспоминать Родной человек, он ведь рядом всегда. Поддержит, поможет в трудный момент. А если он не с тобой? Не с тобой в этом мире. Пусть слышит, что не забыли, не забыли его. Отчётливо помнится голос…и руки, и губы, характер, да все! Вот только достигнуть прекрасного увы уже не дано… Сегодня 31 августа, последний день лета, ненавистный всем школьникам, ну и мне, я ж все ещё школьник, последний год и я уйду с этой шараги - с ней я не хочу иметь ничего общего. Разве может начаться самый хуевый день хорошо? Не-а, не может, меня разбудил ЁБАНЫЙ БУДИЛЬНИК, В ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ЛЕТА. Когда я уже высплюсь? Хоть я и вырубился рано, но спать хотелось - жуть. Из-за нового рисунка, который я начал рисовать буквально вчера, мне не хотелось терять вдохновение, и я решил закончить его тем же вечером. Уставшим, как собака, я вырубился прямо за столом, а в четыре утра, когда у меня затекла нога, мне все-таки пришлось перелечь на свой родной диван. Блять Антон не говори что ты начал ещё и с собой разговаривать? — Нет, тебе показалось. Дома никого не было, мама уехала навестить подругу под Питером, а отец на работе. Поэтому я мог делать все что захочу, прекрасно. Посмотрев на часы, я подумал, что выброшу будильник с окна, ну, с пятого этажа, может разобьётся и никогда больше не заработает. На часах было ровно 6:05. Сколько бы я не старался попасть в царство Морфея, нихуяшеньки не получалось - пришлось встать. После того, как я сел на кровати, в глазах потемнело, а голова невольно закружилась. И к горлу подкатила тошнота. Подумав о том, что, может, стоит поесть, я направился на кухню * * * Ел я очень мало, и очень редко, зато курил часто и много. И иногда мои голодовки в две недели заканчивались голодными обмороками. Вы наверное спросите: "А куда же смотрят твои родители?" А я вам скажу: никуда. Какая будет ваша реакция? Родителям на меня похуй с самого рождения: сначала от меня даже хотели отказаться, но дядя, папин брат, пригрозил комиссией в их развивающийся бизнес, он был одним из самых влиятельных людей Питера, и им пришлось принять меня. Да и денег в общем-то не было, они их тратили на бизнес и свою выпивку. Хотя на последнее даже больше. "Если у тебя есть дядя,почему ты не остался с ним?" — спросите вы. Да потому что он хотел, чтобы в брате проснулся «отец». У Яна — так звали дядю — детей не было, на это когда-то давно повлияла авария. У него была любимая жена Олеся, жили они в любви и согласии, так сказать. И каждый месяц они навещали меня, тогда появилась надежда на нормальную семью, да и жизнь в целом. Родители пили, сильно пили. Даже можно сказать бухали. На полу всегда валялись бутылки от водки и бычки от сигарет, продаваемых в ларьке у дома. У меня такие же. Ну, гены на то и есть гены. К приезду Яна мать всегда драила квартиру с хлоркой, чтобы он не почувствовал запаха перегара. В школе у меня были проблемы с учёбой и социализацией в принципе. Все давалось мне с большим трудом, но пока рядом был Ян, он всячески старался мне помогать. Ну, всем, что было в его силах. Только с творческими заданиями я справлялся сам: по словам дяди, у меня были на редкость «золотые руки». И все шло хорошо, до какого-то момента… В мой день рождения (мне исполнялось десять лет), Ян приехал и подарил мне набор красок, кистей, прочей канцелярии для творчества и бумажку, сложенную в четверо. Он просил не читать её раньше времени, и я сдержал свое слово. Как я узнал позже от Олеси, у Яна был рак головного мозга 4 степени, он умер сразу после моего дня рождения. Этот день я ненавидел всей душой, и не отмечал больше никогда. Я развернул бумажку и прочёл такие строчки: Антошенька, если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. Извини, солнышко, что не рассказал раньше - не хотел пугать. Я не оставил тебя, тебе будет тяжело и больно, прекрасно понимаю это чувство, но ты сильный мальчик, я верю в тебя. И не наделай там глупостей, пожалуйста. Единственное о чем я жалею, так это о том, что не увидел себя на твоём холсте… Если тебе будет плохо, езжай ко мне на дачу, на наш мостик, я всегда буду ждать тебя там и обязательно выслушаю. К сожалению это всё, что я смогу сделать. Ведь звезды могут только слушать… Твой дядя Ян. Я плакал не переставая неделю. Мне далось это тяжело, ведь это был единственный человек, который заботился обо мне. После этого я стал очень закрытым и необщительным. Я подвёл дядю и иногда, из-за сильных сор с родителями, резался. Нет не как остальные на показ, а ноги. Ну, точнее, ляжки, чтобы никто не видел. Чтобы все думали,что у меня все хорошо. Хотя на самом деле, моё сердце разрывалось от душевных гемотом, каждый раз напоминая о том, что человек, которому ты был так нужен, теперь лежит под землёй, и его сырое и бездушное тело окутывают стены гроба. Я перестал верить в добро и чудо, а также людям. Ведь он обещал всегда быть рядом, и не сдержал своего слова. В портфеле у меня всегда лежал канцелярский нож, бинт и маленькая баночка перекиси. Физическая боль помогала перебить душевную, одиночество и обречённость. Чтобы тебя изнутри не выели твои демоны, их нужно потихоньку выпускать. Каждый делает это по-разному: кто-то бьёт грушу, кто-то занимается йогой, а кто-то наносит себе шрамы. Родители же перенесли смерть Яна даже с радостью. Мне было очень противно смотреть на них, ведь теперь никто не мог помешать им. Они пили днями и ночами на пролёт, забывая о моем существовании. Я слышал только редкие фразы типа: "Антон, сходи за бутылкой", "Антон, купи сигарет" и т.п. И все, после смерти Яна, они окончательно забили на меня. Меня для них не существовало. Родителям все равно куда уйдёт их сын, с кем и на сколько. Если вы помните, я живу на пятом этаже, у вахтерши выпросил ключи от крыши, и когда было совсем плохо, залезал туда, садился на скамеечку, давно принесенную туда мной, курил и думал, думал и курил. Ведь все проблемы нужно выкуривать никотином, пробирающимся в наши лёгкие. Но боль сидит глубже, она пропитывает каждую клеточку тела и улетает вместе с осевшим на лёгких сигаретным дымом. На той крыше я разговаривал с Яном, делился впечатлениями за день и своими проблемами. Он же обещал слушать… Обещал, ведь так? На его дачу я приезжал раз в полгода или чаще, когда в треск срался с родителями. С моего последнего приезда ничего не изменилось: тот же мост, от которого разве что отвалилась одна досочка. Я пообещал себе, как только заработаю денег, отремонтировать его. Из дома увезли всю мебель, ведь туда не приезжал больше никто, кроме меня. Там висела рамка с фотографией дяди Яна. На ней он улыбается самой яркой своей улыбкой. Настолько, что невольно своя натягивается до ушей. Кресло - его любимое кресло - я попросил оставить его на месте,и стол, на котором остались его вещи, пусть запыленные, но давали какой-то уют. * * * Что-то мы отвлеклись. Я пошёл на кухню, а в холодильнике «мышь повесилась» — Заебись — буркнул я, со злостью, закрывая холодильник. Там остались только пара бутылок водки и давно забродившие огурцы. Все свои деньги я тратил на сигареты, бинты и лезвия, так что придётся спиздить у родоков. Пройдя в их комнату, где воняло перегаром, я открыл окно, проветрить, подошёл к шкафу и из-под груды белья достал пятьсот рублей купюрой. Нормально, можно купить бпшку и сигарет. С хорошим настроением, я отправился в ванную. Увидев себя в зеркале, я мог бы испугаться, но уже привык к такому: нездоровый оттенок кожи, отдаваемый синим, красные, заспанные глаза, а под ними большие синяки, хоть картошку складывай. Как я мог забыть про шрам под левым глазом, он был небольшой, но весомый. Как-то в четырнадцать лет, отец отправил меня за бутылкой, для него и матери. * * * — Антон! — послышался мужской голос с кухни. Я сначала даже вздрогнул. Это теперь я привык, а тогда ещё нет. Было тяжело слышать каждый день оры, терпеть побои и оскорбления. — Д…Да? — в проходе появилось маленькая, светлая макушка. — Сгоняй нам с мамкой за бутылкой — отец пихнул мне две тысячи. — Но… Но мне же не продадут — тогда я даже боялся разговаривать с ними, а теперь в этом просто нет потребности. — Да мне поебать, без водяры не приходи. Я тяжело вздохнул и пошёл в коридор, натягивая на себя все тоже потертое, чёрное худи, и кроссовки. Вышел из подъезда и направился в ларёк, потому что какой магазин будет работать в двенадцать часов ночи? Правильно — никакой. Конечно мне не продали, и я с опаской поплелся домой. Обречённый на ту же ругань, постучал тоненькой ручкой по массивной, железной двери. Мне открыл отец и, увидев, что в руках у меня ничего нет, разозлился не на шутку, хоть и старался не подавать виду. С грубым взмахом руки он направился на кухню. Ну а я что. Я, конечно, пошёл за ним. Там начался такой концерт… — Ты дрянь, жалкая дрянь, не можешь элементарно выпивку родителям купить… — ну и ещё множество оскорблений в мой адрес. Закончив свои разглагольствования, отец схватил со стола стопку, когда-то подаренную мамиными родственниками, и кинул в меня. Ну, по крайней мере, целился, но попал в стену. Стопка разлетелась на маленькие осколки, как когда-то моё сердце, нервы и надежды на нормальную жизнь. Но, как я понял, мне не суждено быть даже кем-то любимым. Правда, даже не знаю, насколько большой грех я совершил, что живу, жил, и буду жить так. Ну, пока не исполнится восемнадцать. Потом первым делом съеду. Так вот, стопка разлетелась, и осколки накрыли меня волной. Волной разрезающей плоти боли. Стекло попало на руки, ноги и лицо, я в диком страхе выбежал из дома, забыв о ключах. Тогда я в первый раз залез на ту крышу, выкурив всю пачку сигарет и раскромсав ноги - они были похожи на пропущенное через мясорубку мясо. После этого я не ел почти месяц, не считая сигарет, воды и мятных жвачек. Я со своим тощим телом шатался по ночному Питеру. Наверное, в ту ночь выплакал все свои слезы до последней, потому что на сегодняшний день у меня не осталось ни одной эмоции. Или сил на них? * * * От больных воспоминаний немного кольнуло сердце. Что бы отвлечься от этого, набрав в руки холодной воды,я умылся. Повторил это несколько раз - вроде отпустило. После ещё одного взгляда в зеркало появилось желание разбить его, чтобы больше не видеть себя - помятого, слабого и никому не нужного. Столько эмоций скопилось во мне, что сдерживать их было больше невозможно. Окольцованная рука полетела в зеркало. По пустой квартире разлетелся звук бьющегося стекла, и тихий, еле-слышный звук падения капель на светлый кафель. На полу так и осталась каша из разбитого стекла и крови мальчишки, который, как ему кажется, обречён на всю жизнь. Зайдя в гостиную, я взял с верхней полки аптечку. Она достаточно бюджетная: несколько упаковок активированного угля, пара таблеток ношпы, что-то от боли в голове, перекись, вата, бинт и пластыри. Достал оттуда перекись и вылил на руку сразу пол банки, быстро натянул неизменное худи, зауженные чёрные джинсы и повидавшие жизнь кроссовки. Закрыв дверь вышел в парадную, потертую и довольно неприятную, хотя совсем недавно её ремотировали. На улице прохладно. Делаю глубокий вдох и чувствую, как ветер пробирается в лёгкие, будто до этого у меня отняли возможность дышать. Кислород быстро овладевает мозгом и невольно забывается все, о чем я думал раньше. Нащупываю в кармане пачку сигарет - она оказывается пустой. Придётся идти без них. На автомате я дохожу до столь излюбленного ларька.Со своим, не первой свежести ебальником, мне всегда продают, не спрашивая паспорта. И этот раз не исключение. (Я не буду мучать вас муторным рассказом о походе в ларёк.) Вот уже стоя у своей парадной №8 и выкуривая новую сигарету яблочного «Kent», я задумался, как символично сочитается номер парадной с моей жизнью. Жизнь - это бесконечные блуждания в поисках себя, в поисках верных решений, и не всегда они оказываются верными. За этим есть последствия, и далеко не самые желанные. Бесконечная зебра будет преследовать тебя всю жизнь, за любым плохим началом следует хороший конец. Правда ли это…? На этой ноте сгорает сигарета, и желание стоять дальше на улице, утонувшим в себе. В квартире все также приятно пусто, ведь сейчас нет никакого желания кого-то видеть или слышать. Я за весь день только убрался в ванной, после разгоряченного утра, сходил покурил на балкон раз пять, и подумал, не послать бы эту школу далеко в жопу. Но мою трегаду прерывает звук пришедшего уведомления. Это было сообщение из классной группы. Павел Алексеевич 16:27 Здравствуйте дети, надеюсь, вы готовы к последнему году обучения в школе? Но я написал не по этому. Завтра на линейку в 11:00, прийти в официальном, без опозданий. ДА ШАСТУН?! У вас будет классный час, и нужно сходить за учебниками в библеотеку. Надеюсь всем все ясно? До завтра. Вы 16:32 Очень постараюсь, но ничего не обещаю) Почему обращение было ко мне? Как-то я уже не пришёл на линейку - силком в школу чуть-ли не затащили. В прошлом году вообще забил и никуда не пошёл. Но это последний год, думаю постоять и съебаться домой. Потому что друзей нет, смысл школы тогда? Вот и я не вижу. * * * Я в сотый раз просматриваю ленту в ВК, как вдруг звучит щелчок открывающейся двери. Отец. Честно, мне все равно, лишь бы у него была выпивка. Если нет - опять с концертом придётся идти в магазин, а ведь у меня были другие планы. Весь час, что отец дома, он не позвал меня ни разу. Может сегодня все обойдётся? Я сел рисовать Яна. Убираясь на столе, нашёл его письмо, перечитал и понял - так все оставлять нельзя. Нашёл холст, краски и кисти, когда-то подаренные им. Я рисовал по воспоминаниям, каким он остался в моей памяти, ведь отец разорвал все его фотографии, не желая больше и слушать о нем. У них всегда были далеко не дружеские отношения. У него были зелёные, настолько живые глаза, что я даже позавидовал, ведь до его смерти у меня были такие же - с огоньком и мелькающей надеждой. Широкая, добрая улыбка, которая заменяла солнце в дождливый день. Я бы отдал все, лишь бы ещё раз увидеть её… — Антон! — ну вот началось… Я подумал,что если отмолчусь, то он и забудет. — Шастун, еб твою мать! — а нет, не забудет. — Чего тебе? — я охуел, когда услышал свой голос - он был настолько холодным, что сам испугался. — Иди за водярой, — я устал терпеть к себе такое отношение. — Скажи, тебе не заебалось пить, а?! Я для вас существую как доставщик и заработок денег, но не сын! - меня прорвало, причём конкретно — Ты, сученыш, забылся, — сказал отец, опираясь руками на стол. — Наоборот прозрел, — откуда во мне столько храбрости? Наверное потому что устал. Устал постоянно терпеть, а потом ночами мучаться от душевной боли, разрывающей грудную клетку на куски. Этот сумасшедший схватил со стола нож, которым минуту назад нарезал уже чёрствый хлеб, и опять же замахнулся на меня, но на этот раз не промазал… Нож воткнулся острием мне в ключицу. Было ли больно? Было. Но я привык к боли. Сейчас было скорее страшно. Страшно за то, что он убьёт меня. Пусть и жить мне не зачем, но какой-то инстинкт самосохранения сработал не в тот момент. Держась за кровоточащую рану, я полз вдоль стены, от боли перед глазами поплыли круги, из глаз тихо лились слезы, я вышел на улицу в чем был.В кармане лежали проводные наушники, телефон, сигареты и рублей 107 от силы. И конечно, везение моё второе имя, я не взял ключи. Ехать мне некуда, но я все же отправился туда, где меня всегда ждут. Последний раз я был здесь год назад. Трава разрослась так, что тропинки к дому не видно. Мост, о котором в письме говорил Ян… Он до сих пор здесь. От воспоминаний невольно появились дорожки обжигающих, ядовитых слез. Чудом вспомнив, где лежат ключи от дома, я зашёл туда. Боль овладела телом, кровь застыла в венах, идти было невозможно. Зайдя в его кабинет, где стояло кресло, стол и его фотография, я сел в это самое кресло и уставился в рамку стеклянным взглядом. И разговаривал с ним всю ночь, желая выговорить все, что меня беспокоит. Поставив будильник на пол девятого утра, я уснул. Ну конечно, я проспал на час. Быстро собрав свои пожитки и закрыв дом, я вызвал такси на оставшиеся деньги. Сразу поехал в школу, так как времени оставалось в обрез. На линейку опоздал минут на 15-17, но слава Павлу Алесеевичу, он лишь ухмыльнулся и промолчал. Чудо, а не человек, вот честно. Отстояв всю эту скучную церемонию, я уже собрался уходить, как кто-то схватил меня за локоть. — А ты куда собрался? — сказал мужчина, которого я вижу впервые. Немного прихуев от такой наглости, я остановился. — Сударь, позволите ли вы мне съебаться с никому ненужного классного часа? — да,я и такое умел. Гордый собой рывком освободил свою руку и уже начал уходить с места «дуэли», как вдруг мужчина заговорил: — Ох, да вы у нас голубых кровей? Ну так что, может прогуляемся до вашего классного руководителя? — он усмехнулся, просверливая меня томным взглядом. — Мужчина, могу я поинтересоваться, какое вам дело? — выпалил я недоумевая: да хули ему от меня надо? — Можешь, но давай прогуляемся до класса? - предложил он с той же, несползающей ухмылкой. — Мне это не выгодно. — Почему же? — Ну мне за это ничего не будет. — Ладно, сходи до класса и я отстану от тебя, сойдёт? — А вот это уже шантаж, — заявил я, все-же разворачиваясь к школе. За спиной послышалось только то, как усмехнулся довольно-таки молодой мужчина. И вот мы уже подошли к классу. Он положил ладонь мне на плечо, задевая ключицу, и я еле-слышно прошипел что-то про дистанцию, чтобы облегчить свое положение. Дверь распахивается, и на пороге появляется недовольный Павел Алексеевич, слегка притоптывающий ногой. — Ну что, Шастун, не убежал на этот раз? — с металлической ноткой в голосе сказал учитель. — Да, мне не позволил вот этот мужчина — говорю я, давая проход человеку, который собственно меня сюда и приволок. — Здравствуй, Паш. — Привет, Арс. И они пожали руки друг другу. Мои глаза, откровенно, полезли на лоб. Немного прихуев, я все-таки сел за свою парту. Первый ряд, последняя парта и плюс к этому, сижу один - никогда никто из учителей меня не трогал. Не считая изошника и физрука, вот от последнего нигде не скрыться. — Дети, здравствуйте, с кем ещё не здоровались, меня зовут Павел Алексеевич - ваш классный руководитель, - начал он, а я глазел на него не понимая к чему все это, но он продолжил. — Знакомьтесь, это ваш новый одноклассник, — он взмахнул руками видно подзывая к себе кого-то. Самое тупое, что могло прийти в голову директору - так это принять новенького на последний год обучения. Даже я со своим ростом не смог разглядеть паренька изначально, но как только он подошёл к классному, я увидел мальчика немного округлой формы, в очках и светло улыбающегося. — Это Дмитрий Позов — этот год он проведёт в вашей компании. — А это, — тем же самым жестом он подзывает к себе того непонятного мужчину. — Это ваш новый учитель истории и обществознания, поприветствуем, — и начал хлопать. Правда, этого почти никто не оценил и апплодисменты послышались от силы трёх человек. — Здравствуйте,меня зовут Арсений Сергеевич, надеюсь в этом году мы с вами сработаемся. Особенно те, кто хочет сдавать мой предмет, а таких, как я знаю, не мало, — пидорское имя - единственное, что смог оценить в нем. Голубые глаза, тёмные волосы, ближе к цвету сажи — (во мне заговорил художник), одетый в темно-синий костюм и улыбается, что появляются ямочки на щеках. — Ну что, можете взять учебники с библиотеки и быть свободными, всем спасибо, до завтра, — попрощался с нами Павел Алексеевич провожая всех мягкой улыбкой. Так как у меня не было портфеля, мне пришлось нести все учебники в руках. Чудом дотащив все учебники до дома, я только молился что бы мама вернулась от гостей, ведь ключей у меня по-прежнему не было. Безумно злой, ведь не мог выкурить сигарету из-за занятых рук. Дверь оказалась открытой, и как только я вошел в квартиру, в нос ударил запах перегара. Опять. Отдохнул Антошка один денёк от них, всё, хватит, школа не ждёт. Вывалив все учебники на стол, я разобрал их, взял одну большую тетрадь в клеточку и одну толстую в линейку, одну ручку и, забросив всё это в портфель, сел за портрет. Я увидел его вчера, хочу написать всё, что запомнилось.