Мы встретимся снова

Руфус вышел из экипажа, сжимая в правой руке не слишком броский букет. Эти цветы светлым пятном выделялись из общей картины мира, напоминая повисшую в воздухе недосказанность, оставшуюся после когда-то так и не завершенной беседы. Их не так-то просто отыскать. Руфус не стал оставлять это дело слугам – повод обязывал сделать все самостоятельно. Сегодня особенный день, и ему нужен был особенный букет. И бутылка хорошего вина. Лучший цветочный магазин в центре столицы предлагал множество услуг, способных удовлетворить запросы самого искушенного покупателя: белые гардении посреди зимы, ленточки для букетов из тончайшего шелка и услуги именитых флористов страны. У них были лучшие поставщики, и когда речь заходила о желании клиента, границ возможного для них не существовало. Ведь у лучших флористов были самые дорогие клиенты – королевская семья, великие герцоги и герцогини, иностранные послы и знать, которая более или менее могла причислить себя к высшим кругам хотя бы по сумме растрачиваемых средств. Руфус не ездил в лучший цветочный магазин столицы. Они создавали красивые, но безжизненные работы. В них не было ни души, ни чувств. Их букеты подходили для того, чтобы поздравить с выздоровлением не слишком симпатичного партнера по бизнесу, но Руфус никогда не стал бы заказывать их для действительно значимого повода. Повода, который заставляет чувствовать предвкушение долгожданной встречи, считать минуты и бояться переступить порог, перед тем как увидеть милое сердцу лицо. Лицо, обычно прячущее ухмылку в уголках губ и сверкающее единственным глазом из-под неровной челки, в зрачке которого затаилась какая-то невысказанная и очень грустная шутка. Герцог Барма всегда был глубоко чувствующим человеком и не мог быть пренебрежительным, когда речь шла о любви. Поэтому он велел кучеру держать путь в сторону неприметной улочки на окраине города. Здесь нет парадных улиц, фальшивым лоском завлекающих туристов. И живут тут самые обыкновенные люди, которые искренне и честно выполняют свою работу и стараются помогать друг другу. Путь Руфуса лежал в небольшой, но ухоженный магазинчик, со скромной вывеской и добродушной хозяйкой. Когда он вошел в магазин, его приход был встречен звоном старенького колокольчика и скрипом дверных петель, которые каждый день обязательно обещают смазать, но к вечеру на это не остается ни времени, ни сил. Здесь ожидаемо пахло цветами, удобрениями и старыми сувенирами-диковинками, которые осели на полках много лет назад, но так и не были удостоены внимания покупателей. Женщина с цветочным именем ему улыбнулась. Ее руки, словно крылышки воробья, мелькали между цветами, быстрыми и легкими движениями перебирая листочки и лепестки. Она вытерла руки о передник, белая ткань которого посерела, а орнамент на краях в виде маленьких птичек совсем потускнел и потемнел. Он видел, как женщина смерила его оценивающим взглядом и тихо хохотнула. - Очевидно, у вас особый повод, мистер? – без долгих вступлений и формальностей, она перешла к делу. В ее лукавой улыбке таилось знание и глубокое понимание. Женщину можно понять, ведь Руфус действительно выглядел необычно. На нем были совсем новенькие дорогие брюки, накрахмаленная и сияющая чистотой рубашка. Трость, на которую он опирался, придавала ему солидности, однако, в отличие от молодых щеголей, он был вынужден использовать ее по прямому назначению. Из-под пиджака виднелся броский и нарядный жилет, вышивка которого повторяла раскраску заморского хищника – леопарда. Женщина сделала довольно очевидный и правильный вывод – у Руфуса сегодня свидание. Герцог поправил выбившуюся из прически прядь волос и кивнул. Он отвел взгляд и позволил предвкушающей улыбке пробиться сквозь плотную и усеянную трещинами морщин маску, которую кто-то еще продолжает называть его лицом. Признаваясь честно, сегодня он сбежал из дома, из-под пристального надзора молодых и еще неравнодушных, понимая, что через несколько часов его схватили бы и уволокли обратно. Дети не владеют своей жизнью, и взрослые часто не принимают во внимание их мнение. К сожалению, у стариков судьба ничем не отличалась. Несколько часов назад он очень старался уложить волосы, рассчитывая лишь на свои силы и довольно небольшие навыки. Несмотря на неуклюжесть движений, Руфус все же сумел заплести седеющие пряди в тугую косу, плавным водопадом спадающую на плечо. Четыре года назад, когда его мир рухнул, в драматичном приступе бессильной ярости он хотел обрезать свои волосы садовыми ножницами, которые попались под руку в самый неподходящий момент. Он пропустил между лезвиями потускневшую алую прядь, но прежде чем услышал бы щелчок гильотины и шорох опадающих лоскутов самого себя, он увидел очень явный образ в зеркале. Чужой образ, с неровно остриженными волосами, словно бы напоказ существовавший наперекор всему. Такое напоминание было бы еще болезненнее, поэтому, прежде чем взглянуть в испуганное лицо Рейма, метнувшегося было отобрать острый предмет из дрожащих рук, он отложил ножницы сам. Женщина тем временем продолжила расспросы. - Это первое свидание? – она подмигнула. - Долгожданное воссоединение. - Розы? Лилии? Ландыши? – она усмехнулась, - или, может быть, мальва?* - Гибискус, незабудка и дельфиниум.** - Ох... – в глазах женщины мелькнуло осознание. Руфус почувствовал, как ее взгляд зацепился глубокие морщины у его глаз. Она будто бы только осознала, что мужчина, который стоит перед ней, совсем не молод. Даже если радость предстоящей встречи, переполняющая его, словно бы одолжила этому старику силы, как и Золушке, получившей в подарок волшебство, ему придется расплатиться с наступлением полуночи. Женщина кивнула своим мыслям и тихо сказала: - Подождите немного. Гибискуса почти не осталось, мне нужно проверить. Женщина плавно обошла стойку, за которой стояла, и ускользнула в рабочие комнаты через маленькую дверцу. Руфус безучастно прошелся по помещению. Хватило бы нескольких широких шагов, чтобы полностью измерить предоставленное ему пространство. Здесь не было диванчика, который определенно нашелся бы в дорогом бутике и порадовал его ослабевшие колени. Его взгляд вернулся к полке местных сокровищ, которую он заметил на входе. Дешевые сувениры, которые могут разве что пылиться на чьей-нибудь маленькой кухне или на полке кабинета, хозяин которого явно не отличался бы утонченным вкусом. Среди этих артефактов были незатейливые статуэтки маленьких гномов, фей и лебедей. Несмотря на то, что эти сувениры держат свой дозор минимум несколько лет, видно, что их заботливо протирают тряпочкой, поддерживая достойный вид. Руфус не удивился бы, если узнал, что эти персонажи живут на этой полке лет пять или даже десять. Со времен, когда в Руфусе теплилась жизнь, когда поздними вечерами он позволял втягивать себя в споры об абсолютной ерунде, и когда еще было, с кем эти вечера делить на двоих. Герцог почувствовал, как грудь его словно бы рассекло немилосердное холодное лезвие меча. Он пристально смотрел в красные глаза глиняного рыцаря, которые были заботливо выведены чьей-то тоненькой кисточкой когда-то очень давно. Он не мог знать, кто был автором этой безымянной вещицы, но на миг ему показалось, что этот рыцарь был изготовлен рукой неизвестного небожителя только для того, чтобы сегодня Руфус нашел ее здесь. Этот рыцарь не держал в руке щита. Он гордо сжимал меч, который служил ему и для нападения, и для обороны. У него не было шлема, а грудь не была защищена латами. От ударов коварных врагов его могли уберечь лишь сиреневая туника и кольчуга, словно бы связанная из шерстяных ниток и не слишком ровно нарисованная белой краской. Руфус очень захотел взять эту фигурку и почти протянул к ней руку. Этот маленький рыцарь почти полностью поместился бы в его ладони и Руфус знал, что если бы он был хотя бы немного неаккуратен, этот хрупкий глиняный рыцарь разбился бы, впиваясь своими осколками в его руку, заставляя жизнь истекать из него кровавыми слезами. Звук открывшейся двери и сдавленный вздох заставил его вынырнуть из своих мыслей. Он чувствовал себя будто бы выброшенным на берег жестокой волной и реальность, окружающая его, виделась ему совсем чужой. Все окружающее стало казаться незначительным и неважным. Ничего больше не имело значение. Только цветы, красные глаза из глазури и конечный пункт назначения. Он потухшим взглядом наблюдал, как цветочная женщина стелет вчерашнюю газету на столе и подрезает цветы, чтобы уложить их в случайном порядке поверх незначительных новостей и дробящимися черными строками слов. Женщина заботливо завернула цветы в широкие страницы, ловко сложив их уголки так, чтобы букет смог стойко встретить любой порыв ветра или неуклюжесть своего покупателя. Руфус был ей за это очень признателен. Готовый букет выглядел в точности таким, каким его представлял себе Руфус по дороге сюда. Громкий в своей безмолвной искренности, и в изгибе каждого лепестка выражающий накопившуюся через боль нежность. - Обязательно загляните ко мне еще раз, - добродушно прощается женщина, когда Руфус рассчитывается с ней. Руфус бросает взгляд на старую полку, населенную сказочными персонажами и улыбается. - Это еще не все. Я бы очень хотел взять с собой рыцаря. - Какого рыцаря? – женщина изумленно смотрит на него. - Я говорю о статуэтке. Она стоит там, на полке, среди прочих, - Руфус повернулся в сторону полки и уже было махнул рукой, чтобы показать женщине приглянувшегося ему персонажа, однако, никакого рыцаря среди фей и гномов он так и не нашел.

***

День склонялся к вечеру, когда экипаж уже подъезжал к месту назначения. В целом, небо было ясным. Солнце близилось к горизонту и единственные облака, напоминающие ленивые мазки на незаконченной картине, окрашивались в яркий апельсиновый цвет. Руфус держал бутылку вина в здоровой руке и осторожно нес букет, обхватив его сгибом локтя и прижимая к груди, как самую большую драгоценность, оставшуюся у него от всей прожитой жизни. Четыре года назад ему пришлось пережить катастрофу в Сабрие, тяжелую во всех смыслах. Выжить-то он выжил, но левая рука так и не восстановилась, а душа словно бы так и осталась по ту сторону бытия, пытаясь догнать человека, который за короткий срок сумел стать настолько важным, что с его утратой Руфус словно бы потерял способность дышать. А, как известно, без воздуха жить невозможно. Не в силах сжимать трость в покалеченной руке, он сунул ее под мышку и взял с собой, рассудив, что оставлять ее в экипаже все же не стоит. Он ненавидел кладбища. А в минувшие четыре года сама мысль о том, чтобы явиться сюда, встречалась паническим и яростным отказом. Он говорил Шерил, что никогда не придет сюда, потому что человека, к которому он хотел бы прийти, уже давно нет. Но на самом деле Руфус просто очень боялся. Он пугался, что если придет сюда, то обратно уже точно не вернется. Он честно старался не расстраивать ни близкую подругу, ни Рейма, который оказался слишком неравнодушным и просто не смог оставить Руфуса засыхать в своем горе, как забытый цветок, лишенный всякой влаги и солнца. Руфус воображал, что когда он придет сюда, его встретит мрачный туман и гнетущее роковое молчание. Здесь действительно было тихо, однако не было и намека на явление Ангела Смерти или мертвецов, пытающихся утянуть его под землю за худые лодыжки. Руфус неспешно шел мимо ограждений, провожая взглядом аккуратненькие памятники. Некоторые из них были большими и вычурными, какие-то наоборот, были маленькими и аккуратными. Очевидно, здесь закончили свою жизнь самые разные люди. Когда первое удивление светлым умиротворением этого места прошло, Руфус понял, что посетителей здесь совсем нет. Во всяком случае, он никого не встретил на своем пути. Словно это место вырезали из пространства и только Руфус, каким-то неведомым образом смог найти потайной ход, чтобы пробраться сюда. Он шел уверенно, по ухоженной дорожке, освещенной теплым закатным солнцем. На носках его лакированных туфель поблескивали оранжевые отблески этого света. Огибая большие памятники, теплые лучи пробегались по его плечу и ласково целовали лицо. Это приветствие совершенно отличалось от того, которое он ожидал. Шерил рассказала, где покоится его возлюбленный, потому что считала, что как бы Руфус не отнекивался, он должен был об это знать. И была права. Однако она переоценила его память. Находясь в уединении своего горя, Руфус позабыл большую часть из того, что сообщила ему подруга. А переспросить ее он так и не сумел. Он не мог выдать ей своего намерения, это было бы равносильно прощанию, а он не хотел видеть, как ее глаза наполняются пониманием, жалостью и бессилием перед видом сломленного друга. Но стоило ему только минуть ворота, Руфус осознал, что ни в каких указаниях и подсказках он не нуждается. Он чувствовал, куда должен идти. Магнитом его просто притягивало в одном единственном из всех возможных направлений. Поэтому он не вчитывался ни в чьи имена и эпитафии, высеченные на холодном сухом камне. Ему казалось, будто бы они пустые. Что они лишь декорация на пути к единственному реальному месту. Словно бы это кладбище на самом деле существовало лишь ради одной могилы, где похоронены его сердце и душа. Руфус почувствовал, как оборвалась ведущая его нить. Она больше не тянула его за собой и упала, прекращая сдавливать горло поводком. Его настигло пугающее осознание. Он действительно, пришел. Пришел туда, где ему положено быть. Он почувствовал это вместе с тем, как сдавливающие грудную клетку ледяные когти ослабили свою хватку и, впервые за эти четыре года, он смог вздохнуть. Он преодолел низенькую ограду частного участка, явно приобретенного Рейнсвортами в личное пользование. Участок был больше, чем требовалось для одной могилы. Здесь даже была скамеечка. Очевидно, Зарксиса действительно любили и Руфус уверен, что эта скамья редко пустует. У Брейка точно бывают посетители. Если бы он мог слышать то, о чем они ему рассказывают, он точно был бы в курсе самых последних новостей, а к приходу Руфуса уже собрал бы целую коллекцию историй, показавшихся ему наиболее забавными. Руфус чувствовал, что даже ноющие колени совсем перестали его беспокоить, поэтому он решил, что скамеечка может и подождать. Все же не принято, забывать о приличиях при первой встрече после столь длительного расставания. Он подошел ближе и заметил то, что вызвало у него нервный смешок. Он никогда не мог провести Шерил. Она знала все с самого начала. Она знала, что однажды он придет сюда. И знала, что если бы он выбирал, то после долгих отрицаний все равно пожелал бы лежать рядом со своей любовью. Поэтому, рядом с Брейком, уже есть свободное место. Место для него. Руфус постарался собраться и напустил на себя самый уверенный вид. С таким видом он когда-то давно преследовал Шерил по академии и пытался ее убедить, что ему совершенно не нужно ее внимание и что он абсолютно точно ею не одержим. Руфус всегда говорил, что бессмысленно и глупо приходить на кладбище ради разговора с надгробиями. Он откровенно насмехался над этой идеей нелепого самоутешения. Ну что ж, возможно, он теперь тоже глупец. Или только-только поумнел. Никто не знает, где тут затаилась истина. Он учтиво поклонился. - Здравствуй. Полагаю, ты уже и не ждал меня увидеть, верно? Как и ожидалось, никакого ответа не последовало. Ни обид, ни шуток, ни будничных приветствий, словно бы четыре года были сущим пустяком. Или Шляпник просто обиделся. Что ж, Руфус вполне может его понять. - Буду считать, что ты рад меня видеть. Тебе следует заметить, что сегодня я выгляжу особенно великолепно, - Руфус усмехнулся, - не ради тебя, разумеется. Я здесь проездом. Собирался в город по делам и решил, что если уж я проезжаю неподалеку, то мог бы заглянуть и узнать, как ты тут. Он подошел к скамье, оставив на ней мешающуюся трость и бутылку красного вина. Для нее еще не время. На вытянутых руках он держал перед собой букет. Вглядываясь в нежные лепестки, он чувствовал фантомную боль, словно бы стрелка незаконного контракта перемещается по циферблату, отмеряя оставшееся ему время. Он зажмурился и закусил губу. Выждав так с минуту, он глубоко вздохнул и расправил плечи. - Я знаю, что опоздал, но я подготовился. Я выбрал для тебя лучшие цветы, - он склонился, упираясь коленом в каменный постамент, чтобы возложить букет к надгробию. Взгляд скользнул по тексту эпитафии, читать которую он, честно говоря, вначале совсем не хотел. Внутри него скопилось множество своих эпитафий для Зарксиса. От тех, что выражали обиду и осуждение, до других, содержащих в себе такие глубокие чувства, что он не был способен произнести их ровным голосом. В какой-то момент Руфус поверил, что на закате жизни обрел любовь, пускай и в лице самого неожиданного субъекта на эту роль. Он правда успел поверить, что жизнь могла припасти что-то счастливое к эпилогу его истории. Но в итоге, мимолетные мгновения нежданной взаимной любви стали для него лишь короткой передышкой перед новой пыткой. - Ты проводил очень много времени со своей госпожой, поэтому, я надеюсь, что ты владеешь языком цветов, - помолчав, он добавил, - впрочем, думаю, мне не следует слишком на это рассчитывать. Я сделаю тебе одолжение и все объясню. - В центре, как ты мог бы видеть, находится гибискус. Рядом с беседкой в саду Рейнсвортов растет очень похожий куст, так что ты должен его помнить. В конце концов, тебе нередко приходилось пить чай в этой беседке, потворствуя капризу твоей госпожи, пребывавшей тогда в еще совсем нежном возрасте. Наверняка ты, чувствуя себя неловким гостем среди кукол, рассматривал эти цветы, в ожидании, когда леди Шелли придет и спасет тебя. Ты и сам признавался, что не особенно хорошо ладишь с детьми, - Руфус говорил отрешенно, вспоминая доверенные ему чужие воспоминания, прочно осевшие уже в его собственной памяти. После паузы, он произнес, - На языке цветов гибискус означает вечную любовь. Руфус грустно улыбнулся и протянул руку к холодному камню, кончиками пальцев касаясь шероховатых букв нескладного имени, которым его любимый нарек себя сам. - Эти голубые цветы, которых здесь так много, даже ты должен был узнать. Незабудки. Мне ведь не нужно объяснять? – Руфус остановился, но не смог себя удержать и продолжил, - Этим цветком можно выразить многое: верность, истинную любовь, рассказать о своих воспоминаниях. Иногда не нужно выбирать лишь одно из значений. В тех случаях, когда чувство прекрасно передают они все. Истина проста, Зарксис: «Я не могу забыть». Руфус криво усмехнулся и вновь крепко поджал губы, пряча лицо в ладони. Ничего, у него еще есть немного времени на это. Ведь это же нормально – оплакивать своих любимых? Так почему же и он не может, наконец-то, разрешить себе это? Он плакал в тишине. Плакал, полностью разбитый горем и осознавая, что не способен изменить ничего. Он был мастером иллюзий, когда еще был в силе его контракт с Додо. Рассеять их способен был только Шляпник. К прискорбию Руфуса, его больше нет, чтобы развеять непримиримую реальность, ставшую похожей на затянувшийся мучительный сон. Он снова почти чувствовал боль, которую мог бы сравнить с клеймом Бездны на груди. Словно стрелка часов, как нож, вспарывает кожу и движется по кругу, оставляя насмешливые кровавые разводы на груди. Он почти задыхался. В какой-то момент плач резко затихает. Словно струна старой скрипки с резким звуком рвется и в воздухе повисает тревожное молчание. - Знаешь, прошло уже четыре года, но мне кажется, будто я прожил четыре жизни. Может быть, ускорившееся старение тоже приложило к этому руку? – он усмехается, - Может и хорошо, что ты так и не увидишь, как я совсем постарел. Руфус расправил плечи, совершенно неприлично вытирая лицо рукавом. Он чувствует, что Брейк бы точно оставил беззлобный комментарий о растраченных манерах герцога. Брейк не знает, что Руфус растерял свое прежнее влияние. Пандору расформировали, а великие герцогства попали в круговорот хаоса. От союза великих герцогов остались только Руфус и Шерил, которые очень быстро лишились большинства своих полномочий. Руфус знает, что сохранил свой титул лишь потому, что наследников у него нет. Король просто решил, что старик скоро и сам уйдет на покой и вопрос этот решится сам собой. - Знаешь, когда я выбирал цветы для тебя, мне почудилось, будто бы я увидел фигурку красноглазого рыцаря, среди каких-то безделиц. Я не могу больше вспомнить, что это были за предметы. Кажется, это были сувениры, которые никто так и не купил, - Руфус задумался, стараясь припомнить, - Она была сделана из обычной глины и покрашена дешевой краской. Но ее глаза... Знаешь, опекаемый тобой птенец Найтреев не так давно рассказывал Рейму, что они как-то связаны с Бездной. Я помню только, что полностью потерял связь с реальностью в тот момент. Весьма странное происшествие. Белая кольчуга ведь мало чем отличается от белого плаща, да? Руфусу казалось, что мысли путаются, а мир перед глазами перестал быть таким же ясным, как раньше. Закатное солнце казалось слишком ярким. Свет освещал окрестности так, словно бы за решеткой этого маленького участка со скамейкой, надгробием и Руфусом здесь не больше было ничего. Он встал и понял, что сделал это слишком резко – голова действительно кружилась. Он сделал несколько шагов, почти что рухнув на скамью.Закрыв лицо руками, Руфус старался восстановить дыхание и прийти в себя. Кажется, в момент своего приземления он смахнул трость на землю, но это мало его волновало. Поднять ее можно будет и потом. - Знаешь, что означает дельфиниум? – Руфус печально улыбался, вновь вспомнив о цветах. Не в силах говорить спокойно, он вновь зажмурился, переходя на шепот, - «позови меня». Он так и сидел, с закрытыми глазами, убаюкиваемый шелестом листьев. Он так ничего и не услышал, кроме щелчка несуществующей стрелки часов, знаменующей завершение полного круга и вновь подступившей вспышки горечи. Он не хочет никуда возвращаться. Он не чувствует больше никакой связи с внешним миром, который лежит за пределами аккуратненького ограждения с узорчатой калиткой. Руфус открыл глаза и увидел под ногами упавшую трость. Он протянул руку, чтобы поднять ее. - Она тебе больше не понадобится, - сочувствующий голос за правым плечом раздался настолько внезапно, что Руфус вздрогнул от неожиданности и обернулся. Обернулся и замер, вглядываясь в алый глаз, полный такого понимания, что Руфус почувствовал себя смущенным. Он не смог выдержать этого взгляда. Брейк положил руку ему на плечо и Руфус, все еще не веря в происходящее, накрыл ее своей. Рука Шляпника не была бесплотной или ледяной. Она была такой же теплой и мягкой, как сегодняшний закат. - Мне жаль, - наконец-то высказал Брейк то, что было у него на сердце. Руфус знал, что Зарксису было очень сложно приносить извинения, и сейчас он просил прощения за все сразу. И Руфус понимал, глядя на явившегося ему любимого, что сейчас готов простить ему что угодно на свете. Но нашел в себе силы только кивнуть, пряча лицо и всеми силами стараясь изображать спокойствие, в существование которого не верил никто из них двоих. Брейк терпеливо ждал, бросив задумчивый взгляд на свое надгробие. - Мне не нравится. - Что? – Руфус дернулся от неожиданно оброненных слов и резко повернулся к собеседнику, забывая, что прячет свои слезы. - Эпитафия, - пояснил Брейк, - слишком скучно и вычурно. Твой букет действительно был намного лучше. Руфус усмехнулся. Разумеется, такая похвала была очень ему приятна. Он даже почти улыбнулся. Рука Брейка тем временем, соскользнула с его плеча, мазнув пальцами острый уголок пиджака. - Знаешь, ты действительно заставил меня долго ждать. Жестоко с твоей стороны. По отношению к себе самому в первую очередь, - Брейк обошел скамью и сел рядом, освобождая себе место, подхватывая за горлышко бутылку вина, о которой Руфус было совсем позабыл. Герцогу нечего было ответить, но Брейк и не особенно ждал каких-то оправданий. Он слишком хорошо все понимал. - Но ты так постарался... – Зарксис сощурил единственный глаз, поднося бутылку к лицу и делая вид, будто бы он внимательно всматривается в этикетку, - какого она там года? Год, написанный на бутылке, был неясным и смазанным пятном, какое могло бы быть только во сне, и прочесть его было невозможно. Она знали, что это уже и не имело никакого смысла. - Ты забыл бокалы. Очень непредусмотрительно с твоей стороны, - заметил Брейк, вновь поворачиваясь к своему возлюбленному. Когда ему наконец-то удалось поймать взгляд блестящих черных глаз, он поднес руку к его лицу и смахнул со лба непослушную алую прядку, - Спасибо, что пришел, - сказал он с искренней нежностью. Наконец-то Руфус улыбнулся. Его лицо, освещенное оранжевым солнцем, действительно выражало счастье. С него наконец-то сошла маска скорби и боли. - Я очень скучал, - Руфус потянулся к лицу своего любимого, но Брейк уже перехватил его руку, что бы отметить поцелуем кончик каждого пальца. Руфус рассудил, что на языке Зарксиса это значит, что тоска от разлуки была взаимной. Герцог обвел пальцами губы своего любимого, наслаждаясь этим прикосновением. Наслаждаясь потерянным и завороженным взглядом Заркиса, который тоже жадно силился поймать каждое мгновение их воссоединения. - Ничего страшного, думаю, мы справимся и без бокалов, как думаешь? – Руфус отвел взгляд и кивнул в сторону несчастной бутылки, которую Зарксис умостил между своих коленей. Чужие пальцы ловко обхватили его подбородок и заставили вновь посмотреть в лицо любимого. - А я думаю, - Зарксис запнулся, немигающим взглядом смотря на герцога и игриво улыбаясь, - что у нас есть кое-что поинтереснее вина, Руфус. Руфус весело усмехнулся и прикрыл глаза. Губы у Зарксиса были очень теплыми.

***

Рейм явился к Шерил рано утром, проходя в небольшую гостиную. Не проронив ни слова, госпожа жестом предложила ему присесть в кресло напротив. За окном еще не совсем рассвело, и чтобы не сидеть в полумраке, пришлось затопить камин. Шерил все поняла еще до того, как взглянула в лицо Рейма, явившегося в такой спешке. Казалось, она так и сидела в этом кресле, ожидая его прихода. Как всегда, она каким-то удивительным образом узнавала обо всем раньше остальных. Рядом, на симпатичном маленьком столике, стоял поднос с чистой пустой чашечкой, небольшим чайником и сахарницей. Вторую кружку Шерил держала в ладонях, пытаясь согреть мелко подрагивающие ладони. Очевидно, этой ночью она совсем не спала – неясная тревога так и не дала ей уснуть. - Спасибо, что пришел, Рейм. Пожалуйста, налей себе чай. Я помню, что тебе нравились облепиха и апельсин, - Шерил больше не поворачивалась к нему, безмятежно вглядываясь в яркие язычки огня, отбрасывающие неровный свет на ее лицо. Рейм будто бы только сейчас вспомнил, что когда-то, за чертой, подведенной этим утром, действительно любил чай. - Конечно...спасибо... – выдавил он неровным голосом и откашлялся. У чая был насыщенный и глубокий карамельный цвет. Рейм успел подумать, словно бы его заварили перед самым его визитом. Но почему-то вкуса напитка Рейм так и не почувствовал. Даже память отказывалась подсказать ему, каковы на вкус облепиха или апельсин. - Рассказывай, - разрешила ему Шерил мягким, понимающим тоном. Ободряющая сила ее голоса оказала небольшой эффект, но легче совсем не стало. - Он...он ушел, - сказал Рейм, не в силах присвоить событию его истинное жестокое имя, - вчера он остался один, мне пришлось уехать по просьбе графа Лунетта... – Рейм замолк, склонившись над своей чашкой, рассматривая цветочный узор которого, казалось, еще секунду назад на ее стенках не было. Шерил терпеливо ждала, когда он продолжит сам. - Когда я вернулся, взволнованные горничные сообщили, что гардероб перевернут вверх дном, туалетный столик был оставлен в полном хаосе, а господина и след простыл. Сделав новый глоток чая, Рейм все же смог почувствовать его вкус. Он был горьким и каким-то неприятно маслянистым. - Удалось выяснить, что господин уехал, никому ничего не сказав. Мы почти успели поседеть от волнения, когда вечером в дом ворвался кучер. Он был весь мокрый и, оставляя за собой след из грязных луж, он ничего не замечал. Безумными глазами вглядываясь в чужие лица, он громко звал меня. Когда я услышал крики и уже бежал к нему по лестничным ступенькам, то понял – случилось что-то страшное. Увидев меня, мистер Норах вдруг замолк, не в силах более произнести хоть слово, и только опустил глаза, прижимая к груди свой мокрый котелок. Рейм поднял взгляд на госпожу Шерил, ожидая разрешения, чтобы продолжать. Она кивнула, не поворачивая к нему лица. - День выдался пасмурным, а я покинул поместье, поэтому мистер Норах не ожидал, что придется ехать в город. После обеда к нему пришел господин Руфус, сообщив, что следует немедленно готовить карету – у него состоится важная встреча. Он очень нервничал и торопился, постоянно повторяя, что опаздывает. Мистер Норах был обескуражен такой внезапностью, но увидев господина, полностью одетого к светской встрече и впервые за четыре года ожившего, чтобы уверенно командовать, он не стал перечить. Он очень винит себя, что перепугавшись, не смог выведать у господина цель его поездки хотя бы для того чтобы оставить нам записку, - Рейм сделал новый глоток чая, почувствовав, как его тепло согрело горло, прежде чем рухнуть куда-то вниз, - но что уж теперь об этом говорить. Вначале они заехали в небольшой цветочный магазин на окраине. Мистер Норах хорошо знал тот район, но был готов поклясться, что магазина, адрес которого ему назвал господин, там никогда не существовало. Тем не менее, он послушно высадил герцога, где тот повелел. Мистер Норах мерил время сигаретами, которые ему удалось выкурить в ожидании возвращения господина Руфуса, исчезнувшего между улиц в одном лишь ему известном направлении. Когда кучер был готов бросить экипаж и идти искать его, то внезапно увидел, как тот бодрой походкой возвращается к нему с букетом цветов в руках. - Ох, Ру... - рассказ Рейма был прерван тихой усмешкой Шерил, которая печально покачала головой, обводя пальцем ободок из маленьких цветочков у края чашки. - Мистер Норах сказал, что уже собирался дождь. Он надеялся отвезти господина в какой-нибудь дом, доверив его заботе гостеприимных хозяев, которых господин Руфус, по его предположениям, собирался почтить своим визитом. Однако, он вновь был удивлен, когда господин невозмутимым голосом сообщил, что они собираются на кладбище, - Рейм поежился и устало прикрыл глаза, - Кучер пытался отговорить господина, предлагая ему любой другой, более погожий и удачный день. Но герцог был непреклонен. Господин Руфус утверждал, что другого дня больше не будет, - Рейм осторожно взглянул на госпожу, неловко озвучивая свой вопрос, - Может он что-то чувствовал, как считаете? - Вполне вероятно. Когда приходит положенное время, люди всегда начинают видеть что-то скрытое ото всех остальных. Кроме того, Ру всегда был чувствительным человеком. Рейм вертел несчастную чашечку, которая в его больших и широких ладонях казалась игрушечной. - Дождь пошел очень скоро, но господин все не возвращался. Мистер Норах подхватил свой плащ, чтобы отправиться на поиски. Он не знал, где искать, а сильный ливень лишь осложнял его задачу, размывая дорогу под ногами и не позволяя рассмотреть, куда он идет. Он звал господина, но тот так ему и не ответил. Когда мистер Норах успел подумать, что господин Руфус мог остаться в домике смотрителя, чтобы переждать непогоду, среди покосившихся памятников он заметил яркое красное пятно. По мере того, как кучер приближался, за отсутствием зонта укрывая свою голову старым плащом, ему становилось все тревожнее. Рейм запнулся. Некоторые вещи казались невозможными, и даже мыслить о них совершенно не хотелось, не то чтобы говорить. Но он должен сохранять спокойствие и продолжать. - Он нашел его, безмятежно сидящего на скамье, напротив могилы Зарксиса. Сердце его ушло в пятки – страшная догадка оправдалась. Стало абсолютно очевидно, почему герцога больше не волновали ни жуткий дождь, ни склизкий холод. Мистер Норах сказал, что господин Руфус улыбался. Рейм поднес чашку к губам, чтобы залпом выпить остатки чая, однако, в последний момент остановился и передумал. Его взгляд зацепился за силуэт госпожи Шерил, плотно вцепившейся изящными пальцами в подлокотник кресла. В отличие от него, Шерил медлить не стала – она быстро допила чай и, прикрыв губы ладошкой, как-то сдавленно кашлянула. Поняв, что ее образ перед глазами размывается, Рейм вынул носовой платок из кармана и снял очки. Разумеется, Шерил это заметила и вздохнула, тихонько поставив пустую чашку на столик. - Ну что ты, слезы – совершенно нормальная реакция на происходящее. Конечно, говорить такое мужчине не принято, но я знаю тебя еще с тех времен, когда ты был совсем ребенком. Ты уже почти член моей семьи, - она повернулась к нему, и он увидел ее горькую улыбку. - Простите, - все же извинился он, чувствуя себя смущенным, - я ведь даже не рассказал, чем все закончилось. - Что ж, - она вздохнула, как делают это пловцы. Медленно, глубоко и со знанием дела. Рейм предположил абсолютно серьезно, что эта железная женщина переживет и его тоже, - закончи свой рассказ. - Кучер побежал за смотрителем кладбища... – сказал Рейм чуть погодя, - господина было необходимо немедленно унести с дождя. Они разметили его в небольшой пристройке, в которой хранили оставленные венки и рабочий инвентарь. Для него постелили несколько старых простыней и какой-то плащ. Там и положили. Как только мистер Норах убедился, что за господином присмотрят как полагается, он, не думая о своем здоровье, снова бросился под дождь и как можно скорее погнал экипаж в поместье. Конец истории ознаменовался звонким молчанием, которое прерывалось только треском дров в камине. Шерил отвернулась, устало прикрыв лицо ладонью. - Я думаю, что Руфус обрел освобождение. Эти четыре года дались ему очень непросто. Ты и сам знаешь почему. К сожалению, тебе пришлось тяжелее всех остальных. Ты совсем молод, но тебе пришлось ежедневно наблюдать эту печальную картину. Рейм грустно кивнул, погрузившись в свои мысли. Последняя ниточка прежней жизни оборвалась. Еще четыре года назад он выполнял странные поручения герцога Бармы и разбирал квартальные отчеты о вспышке нелегальных контракторов в столице. На чаепитии после обеда Зарксис крал его пирожные, жалуясь что «нелегалы» выползают весной, как подснежники из-под сугробов. Это были рутинные в своем хаосе, но все же светлые дни. Дни, которые давно минули, как бы Рейм не пытался ухватиться за борт этого уплывающего корабля. Старая жизнь ушла, оставив лишь руины, и что делать дальше он не слишком хорошо себе представлял. Прогулка по коридору памяти, в насмешку, подбросила одно из самых неприятных воспоминаний – день похорон близкого друга. Если был день хуже, то Рейм уверен, что это был день, когда Брейк умер. И тут он вспомнил вещь, которая неразгаданной загадкой тревожила его ум эти годы. Вопрос без ответа, присыпанный пылью будней и который он уже давно привык не замечать. Теперь, разгадка настигла его внезапным осознанием, как молния, резко ударившая в земную твердь. Госпожа Шерил позаботилась обо всем, что было необходимо для прощания с Зарксисом. Однако, место его могилы было слишком большим. И сейчас Рейм понял, что на месте захоронения было место для двух человек. - Вы с самого начала знали, ведь так? - О чем ты говоришь, Рейм? - О том, что господин Руфус однажды отправится туда. Что все будет именно так. Шерил смотрела на него тем взглядом, который он никогда прежде не встречал. Пронзительный взгляд женщины, которая живет слишком долго и знает слишком много. Рейм почувствовал, как чья-то холодная рука пересчитала все позвонки на спине. Неестественный испуг заставил его опустить взгляд. Он понял, предчувствия или знания, которые доступны этой женщине вовсе не те, которыми он хотел бы обладать. Рейм поймал себя на мысли, что такие вещи ни один живой человек не должен знать. Тем временем, Шерил пожала плечами и вновь стала излучать добродушие. - Понимаешь, Рейм, - начала она, обращаясь к нему с таким тоном, с каким может говорить только любящая бабушка, - некоторые вещи становятся очевидными, когда ты достигаешь того возраста, в котором сейчас нахожусь я, - она улыбнулась, - Я уже сказала, что Руфус – человек очень тонко чувствующий. Он очень многое пережил. Для него любовь была смыслом всей жизни. Утратив ее, он потерял причину жить дальше. Он продолжал оставаться здесь ради нас с тобой, но ты и сам видел, какие муки это ему приносило. Он четко осознавал, что здесь больше нет для него места. Его тянуло туда, где вместе с тем, кого он любил, была погребена его душа. Он жаждал воссоединения и теперь, будем надеяться, обрел покой. Рейм резко вернулся в реальность, словно бы заново обнаружив себя в чужой гостиной. Он был не в силах оторвать взгляда от собственных ладоней, сжимающих хрупкую чашку сильнее, чем это было необходимо. Проблеск ясности дарит ему удивительное осознание. - Это не облепиховый чай, - он пораженно смотрит на остатки коньяка в своей чашке. - Ох, правда? – лукавая усмешка проскользнула в уголках ее глаз, но так же быстро угасла, - совсем не заметила.