Сокрушая барьеры. История первая. Единственный последователь

— Питер? Питер! В мир вернулись звуки, запахи и краски жаркой середины лета, в уши ворвался оголтелый птичий щебет и голос отца, который, облокотившись о подоконник кухни, высунулся из окна. Питер поспешно обернулся. — Что, пап? Я задумался. Отец чуть заметно вздохнул. Тонкое, горбоносое лицо его словно бы было неподвластно времени и оставалось таким же, каким Питер его знал всю жизнь — может, из-за сильного загара. Лишь серебристые нити в темных, до плеч, волосах указывали на то, что их обладатель уже немолод. — Что-то ты часто стал задумываться в последнее время... чеснок положить в суп? Я так и не понял, понравилось тебе в прошлый раз или нет. — Нет-нет, мне не клади. Примериваясь колуном к очередному полену, Питер подумал, что зря отказался от чеснока. Вкусно же... отец вообще отлично готовит, куда лучше чем мама, она как привыкла в походах к сухарям и вяленому мясу, так и дома бы ела, не задумываясь. А вдруг Фэлри прилетит, я захочу его поцеловать, а от меня чесноком воняет... Колун пошел наискось, и полено разлетелось на три неаккуратные щепки. Питер поднял их и с досадой почти швырнул на поленницу. Самое смешное, что он ответил отцу машинально, даже не подумав, почему отказывается от чеснока. И только задним числом понял, что это Фэлри, снова Фэлри... Два года прошло, а его отсутствие все еще зияло в сердце, как беззвучный крик, который Питер так и не научился заглушать словами. Он коснулся ладонью пояса, который носил, не снимая с того самого дня, как прилетел в родную деревню. Вот это было появление! Сначала все перепугались до смерти — в вечернем небе «крылья» сияли, как огромный костер. Некоторые даже решили, что началось второе сошествие Всемогущего. Ну а потом — да-а... Он невольно улыбнулся, вспоминая лица Винни и остальных деревенских парней, восхищение в глазах девчонок и даже женщин постарше. Только пожелай — любая согласилась бы стать его женой, и хоть Питера и не интересовал противоположный пол, подобное внимание очень льстило. А потом к нему, растолкав людей, бросился отец. Питер обнял его и, чувствуя, как тот сотрясается от рыданий, впервые в полной мере ощутил угрызения совести. Мама-то как ушла в поход весной, так и не возвращалась, и, когда Питер исчез, отец остался совсем один — каково ему, наверное, пришлось! Но мысли его с неумолимой юношеской жестокостью тут же вернулись к Фэлри и к тому, что они расстались навсегда. Рядом с этим меркло все — и радость отца, и уважение, с которым к нему стали относиться деревенские жители... и даже возможность летать, точно птица, о которой он столько мечтал. Он все время вспоминал бледные руки, которые застегнули на нем пояс, изгиб талии, перетянутой плотным, шелковистым поясом, нежное прикосновение волос, запах солнца и ветра... Это все, что осталось — жалкие, бесполезные сокровища — но Питер не мог с ними расстаться. Первое время то и дело представлял, как взмывает в воздух, долетает до Башни, а там — гравиподъемник, Инза сидит перед гало-экранами, закинув ноги на кресло, заменившее Милли, пьет самбуку и решает свои бесконечные задачки... а потом открывается дверь и появляется Фэлри, в синих с черным одеждах, с неизменной золотой прядью, струящейся по плечу. И тогда... тогда... И тогда у Наблюдателей точно будут неприятности. Пересечение Барьера фиксируется, и хватит уже того, что они наворотили в прошлый раз. Питер страшно тосковал по Фэлри, но не хотел его подставлять. К тому же, если на Дебатах решат убрать Барьер, то и Башни больше не понадобятся. Быть может, Фэлри давно в Омороне, а про Питера и думать забыл. Но нет, вот это точно вранье, Питер знал, что Фэлри не забыл. Более того, чем дальше отодвигались в прошлое события того лета, тем отчетливее ощущалось — эр-лан думает о нем и думает часто. Питер понятия не имел, на чем основана эта уверенность, но не сомневался, что так оно и есть. Как в тот раз, когда он сломал дверь и выставил себя полным дураком — на самом деле он просто почувствовал, что Фэлри плохо. И сейчас было то же самое. Он не задумался, а словно бы... провалился. И понял, что Фэлри в большой беде, ему больно... и он зовет его, Питера. Впору сорваться и лететь на поиски, да как найдешь? Питер в который уже раз посетовал, что не догадался попросить у Фэлри их крохотное устройство связи. Деревня не так уж и далеко от Оморона, они бы могли продолжать общаться, и одиночество последних двух лет стало бы хоть чуть менее горьким... Он со вздохом собрал оставшиеся поленья и пошел в дом. Чувство утраты напоминало выпавший молочный зуб — все время трогаешь языком место, где его нет. Только эта дыра не снаружи, не в теле, а в душе. Отец уже сидел за столом и медленно, аккуратно ел суп из глубокой глиняной миски, расписанной по краям желтым узором. Питер сел и со вздохом уставился в собственную миску, из которой поднимался сытный пар. — Сходишь потом к Бёрнам за маслом? — темные глаза отца так и лучились сочувствием. — Возьми из того пласта, что нам мама оставила. Питер кивнул и внезапно спросил: — Почему ты позволяешь ей уходить к Хранилищам вот так, одной? Отец слегка округлил глаза. — Полагаешь, я или кто-нибудь другой может ее остановить? — Но ведь это опасно! — пробормотал Питер. — Она уже... немолода. Язык не поворачивался назвать маму старой, но если подумать, она всего-то лет на семь моложе отца... Отец пожал плечами: — Жизнь вообще опасная штука. Можно в собственном дворе на вилы напороться и умереть — помнишь, как сын Молденов? А твоя мама всегда поступала так, как считает нужным, и уж не переменится, этого можно не ждать. Он потрепал Питера по плечу и поднялся. Тот кусал губы. Отцовский фатализм поражал, хотя, если задуматься, по-другому и быть не могло. Прожить больше тридцати лет с мамой мог только человек, принимающий ее такой, какая она есть. — Думаешь, бывает так, что двое людей предназначены друг другу? — Питер, не поднимая глаз, медленно крошил хлеб в остатки супа. — Бывает, — убежденно ответил отец и засучил рукава, чтобы мыть посуду, — вот мы с твоей мамой несколько раз расставались, а потом снова встречались, как будто чудом. Да ты знаешь наизусть эту историю. Питер кивнул и выдавил улыбку. — Ты правда так думаешь или просто хочешь меня поддержать? — Я уверен в этом, — без тени улыбки подтвердил отец, — вы еще встретитесь. Так или иначе. Он больше ничего не сказал, словно понимая, что все дальнейшие слова не оправдают, не объяснят, не уменьшат и не ослабят чувство потери — и Питер был благодарен ему за это. Только отцу он рассказал о Фэлри. Всем остальным — в том числе и маме — досталась история без его участия. Больше всего Питера удивило равнодушие односельчан к тому факту, что Барьер скоро будет разрушен, хотя он упоминал об этом несколько раз. И лишь позднее понял, что они ему просто не поверили. Его рассказ настолько не вписывался в их картину мира, что они предпочли воспринять его, как забавную побасенку. Барьер был константой, неотъемлемой частью не только их жизни, но и жизни их родителей и дедов. Как он может исчезнуть и куда? С тем же успехом Питер мог убеждать их в том, что Земля скоро налетит на небесную ось... Конечно, они видели пояс и одежду сегов, в которой Питер прилетел из Оморона, но явно не придали этому особого значения. Лишь посрамленный Винни и его дружки долго докучали Питеру просьбами позволить им полетать, но в последнее время и они вроде как успокоились и нашли дела поинтереснее. К тому же Фэлри не сказал, когда именно снимут Барьер — скорее всего, и сам этого не знал. Питер периодически тайно летал к Барьеру с парой свежепойманных рыбешек, чтобы понять, не исчез ли он. Но смертоносное силовое поле оставалось на месте, а Питер сразу представлял, насколько глупо выглядит, швыряя рыбу в Барьер, и поспешно исчезал. Он старался не демонстрировать возможности пояса на людях и летал чаще всего ночью. Порой поднимался так высоко, что видел вдали, за темными массивами леса, разноцветное призрачное сияние Оморона. Он мог бы часами смотреть в ту сторону и думать о Фэлри, но на такой огромной высоте холод пробирал до костей, долго не продержишься. Питер терялся в догадках. Неужели Дебаты закончились ничем? Снимут Барьер или оставят на месте? Отравленный тайным знанием, он не находил себе места и чем дальше, тем больше тревожился. В конце концов не выдержал и несколько дней назад глубокой ночью пролетел над Барьером и добрался до Башни. С трудом нашел ее в темноте — к счастью, было полнолуние, а Башня стояла посреди небольшой поляны и выделялась на фоне серебристой травы черным пятном. Питер приземлился прямо на платформу гравиподъемника, совсем как Фэлри когда-то. Но подъемник явно не работал, дверь в Башню была заблокирована, и сколько Питер не стучал, тревожа ночной лес, никто ему не отозвался. Один из Наблюдателей всегда должен бодрствовать, значит, Башня пустовала. Остаток заряда пояса Питер потратил на полет к Башне Тайрона и Джека. Она тоже оказалась пуста и закрыта. Сомнений не оставалось — наблюдение снято, значит, Барьер доживает последние дни. Питер просидел на платформе подъемника «своей» Башни до самого утра и, как только солнце встало и пояс набрал заряд, вернулся в деревню. В этот раз ему хватило соображения предупредить отца об отлучке, так что все прошло гладко. Казалось бы, определенность должна была успокоить Питера, но, вопреки логике, он начал тревожиться еще сильнее — только теперь по другому поводу. Фэлри сказал: «Предупреди всех, и сладить с вами будет не так просто». Но не учел, что «все» могут и не поверить Питеру. Как обороняться от неизвестного врага, который то ли нападет, то ли нет? Да и что могут сделать жители захолустной деревни — да и города тоже — против людей, усилием мысли управляющих техникой и способных говорить друг с другом через половину планеты? Сколько Питер ни ломал голову, по всему выходило, что жители Оморона возьмут их с той же легкостью, с какой мальчишка выуживает котенка из корзины. Отец, долгое время наблюдавший за тем, как его непутевое дитя страдает сначала от потерянной любви, а потом еще и от невозможности спасти человечество, как-то позвал его к себе и нарисовал на земле несколько кругов, один в другом. — Это ты, — он указал на центр круга, — а это то, на что ты можешь повлиять своими действиями. Первый круг — ты сам, твои друзья и близкие родичи. Твой возлюбленный Фэлри, если уж на то пошло. Второй — жители нашей деревни. А все остальное — это весь мир, в том числе и Оморон. Видишь, ты можешь дотянуться только до первого круга и на него повлиять. Тем дальше — тем сложнее, тем большей надо обладать властью, — он потыкал прутиком в землю, — сейчас ты никак не можешь изменить судьбу нашего мира. Поэтому кончай терзать себя хотя бы этим, договорились? Питер только вздохнул. В целом отец был прав, но кое в чем ошибался — возлюбленный Фэлри явно не входил в круг влияния Питера. Иначе сам Темный Лик не помешал бы им быть вместе... Слова отца немного успокоили, однако после полета к Башням Питер уже не позволял себе расслабиться. Даже собрал дорожные мешки и написал письмо маме на случай, если придется срочно бежать. Если их вдруг захотят угнать в Трущобы, Питер просто подхватит отца, как Фэлри его самого когда-то, и унесет подальше отсюда. Ночь за ночью взмывал в небо над лесом — он уже настолько хорошо освоился с поясом, что ощущал его как продолжение себя — и напряженно смотрел в сторону Оморона, прислушивался и приглядывался. Но все оставалось прежним — огромный мегаполис мирно светился на горизонте, никакие армии не двигались от него к Барьеру, чтобы напасть на мир Питера, а небо не покрывалось тысячами бледных полос от летящих флаеров. Угроза пришла, но Питер ждал совершенно иного и не узнал ее... пока не стало слишком поздно.