Сокрушая барьеры. История первая. Единственный последователь

— Марлина, третий раз! Ты выбываешь! — Второй! Второй, а не третий! — Умей проигрывать! — Ай-ай, ложь не к лицу эр-лану! Смех легким шелестом обежал собравшихся в одном из холлов башни клана Лэ. Полуликий окинул их быстрым взглядом поверх гало-экрана. Синие одежды напоминали шелестящее море, в котором плавали десятки голов — золотистые, как у него, белоснежные, пепельно-стальные, каштановые, все с одинаковыми прическами эр-ланов, перед каждым развернут гало-экран — и все веселятся от души. В отличие от него. Он уже жалел, что принял приглашение на вечеринку — совершенно не ожидал того, что здесь происходило. Полуликий привык, что «вечеринками» Инза называла совместное распитие спиртного и танцы до упаду. Но, разумеется, эр-ланы никогда не опустились бы до столь низких развлечений, услаждающих лишь плоть, но не ум. Потому что как раз услаждение ума и было для них величайшим из удовольствий. «Вечеринка» означала, что члены клана собирались вместе и решали математические задачи на скорость. Тот, кто выдавал решение последним трижды, выбывал из игры. Темп впечатлял, и Полуликий, стараясь не отстать, сейчас же взмок. От напряжения и страха проиграть контроль над телом ослабел, и он уже поймал парочку недовольных взглядов. Но что делать, если ему до сих пор приходилось прикладывать сознательные усилия, чтобы контролировать свой аромат, и это мешало вычислениям? Тут уж либо выигрываешь, либо приятно пахнешь... Собравшиеся расположились по всему холлу в темно-синих морфо-креслах, в стенах цвета морской волны то появлялись, то пропадали белые узоры. Это мелькание отвлекало Полуликого, но зато он почти сразу заметил высокую фигуру Лэнгилла, появившегося из правого коридора. — Глава клана! — выкрикнул кто-то, и все моментально вскочили со своих мест, отвешивая почтительные поклоны. Полуликий, радуясь неожиданной передышке, последовал общему примеру. — Не прерывайтесь, — махнул рукой Лэнгилл, — мне нужен только Мелл Фэлри, он как будто с вами? Полуликий поспешно свернул гало-экран и подошел к отцу, ощущая спиной насмешливые и не слишком доброжелательные взгляды. Но сейчас ему было не до них. Сердце налилось холодом — он знал, зачем понадобился отцу. И, когда они удалились по коридору на достаточное расстояние, получил подтверждение своей догадки. — Полагаю, ты уже закончил работу на сегодня, раз решил поразвлечься? — добродушно осведомился Лэнгилл. — Да, осталось совсем немного, но это важная часть, и я хотел передохнуть прежде, чем к ней приступать. Голос Полуликого не дрогнул, аромат тела не изменился. За последние несколько дней он разыграл сотни вариантов разговора с отцом и теперь соврал, не моргнув глазом. Спонтанная ложь ему действительно плохо удавалась — в отличие от тщательно спланированной. — Достойное решение! — покивал Лэнгилл. Полуликий тянул время уже две недели, однако отец как будто ничего не заподозрил. Он не подгонял его и сегодня, фактически, впервые спросил о ходе работ. — Была и еще одна причина для задержки, — поспешно добавил Полуликий, нарушая неписанное правило хороших лжецов — пока тебя не спросят, молчи, — носитель генератора поля должен быть экранирован, с этим пришлось повозиться. Но теперь проблема практически решена. Он вдруг заметил, что они подошли к двери в его собственные апартаменты. Что если отец захочет взглянуть на «практически готовое» устройство, к разработке которого Полуликий даже не приступал? Они остановились перед дверью, и Лэнгилл с улыбкой коснулся плеча сына. — Что ж, отличный результат, Мелл. От идеи поручить тебе это задание Камиллерия была, мягко говоря, не в восторге, но ты прекрасно справился! Что-то тревожно шевельнулось внутри у Полуликого, и он не нашелся с ответом. Лэнгилл слегка взмахнул рукой, отбрасывая блестящую светлую прядь за плечо с небрежной грацией. — Не придавай значения ее словам, она склонна все слегка драматизировать... «Мы все еще говорим о Камиллерии?» По мнению Полуликого мать была последним человеком, который что-либо мог «драматизировать». Казалось, она и вовсе лишена человеческих чувств, да еще таких сложных. — К тому же она ужасно дотошная, — отец шагнул ближе к Полуликому и произнес, чуть понизив голос, — видишь ли, она разузнала, что в день Дебатов ты дрался на площади перед Дворцом с неким сегом... который мешал другому сегу сбежать. А сбежать ему хотелось, видимо, очень, раз он рискнул подняться на твоих «крыльях» в транспортное пространство Оморона в самый разгар грозы. Полуликий не мог пошевельнуться. Казалось, он вот-вот рассыплется, руки и ноги стали как невесомые сухие ветки, которые падают с деревьев под натиском осеннего ветра. Лэнгилл же продолжал, словно бы ничего не замечая: — Но я сказал ей: «Ками, ты не права. Даже если мальчик спутался с сегами, мы не можем его за это винить — ведь мы сами отослали его к ним. И я не верю, что он пожертвует исключительной возможностью вернуться в родную семью ради какого-то сега, как бы сильно ему ни хотелось с ним позабавиться. Что поставит интересы сегов вообще — и этого в частности — выше интересов своего клана». Полуликий открыл было рот, но невидимая рука словно украла все его слова. А Лэнгилл, оставаясь совершенно невозмутимым, распространяя вокруг свежий аромат, просто стоял и наблюдал за тем, как сын безнадежно и позорно теряет контроль над собой — в очередной раз. — Отец, клянусь, я... я... — Полуликий повторил «я» еще пару раз, как будто количество этих местоимений было важной частью объяснения. — Не переживай! — успокаивающе произнес Лэнгилл и провел ладонью над дверным замком. Тот вспыхнул зеленым светом — хотя должен был реагировать только на генотип Полуликого. — Сейчас ты сам все ей объяснишь. Для этого мы здесь. Дверь скользнула в сторону, и Полуликий с порога увидел Камиллерию, стоящую посреди его гостиной со сложенными на груди руками. Слабый свет поблескивал на богатом серебряном шитье ее верхнего одеяния и волосах, тоном точно повторяющих вышивку. Аквамариновые глаза встретились со взглядом Полуликого, и тому вдруг страшно захотелось сбежать прямо сейчас. Но увы — Лэнгилл стоял у него за спиной, да и бежать было некуда. Так что Полуликий поборол нелепый порыв и на ватных ногах вошел в комнату. Не съедят же они его в конце концов, не убьют? И вряд ли изгонят — это бросит тень на репутацию клана. Ну а любое наказание он примет без возражений. Но страх никуда не девался, зашел в комнату в обнимку с Полуликим. С трудом верилось, что он до такой степени боится собственных родителей — людей, которые дали ему жизнь, чья кровь текла в его жилах. Когда дверь с шелестом встала на место, стало страшнее, чем в тот миг, когда Тайрон запустил лапу в его волосы. Тогда Полуликий хоть и боялся, но каким-то парадоксальным образом чувствовал, что огромный сег не причинит ему вреда. Максимум пострадала бы его гордость эр-лана, но не более. Сейчас же такой уверенности и в помине не было. Даже то, как они стояли — Камиллерия перед ним в центре комнаты, Лэнгилл — невидимый — за спиной, наводило на неприятную мысль о некоей слаженности. Как будто они проделывают подобное не в первый раз. Полуликий откашлялся и произнес с легким поклоном: — Камиллерия, рад видеть тебя в моем доме. Серебристо-пепельная голова даже не шевельнулась. Плохой признак — Камиллерия должно быть очень зла, раз проигнорировала формальное приветствие. Ревнительница этикета, она обычно следовала ему вплоть до точки. Однако ни в выражении лица, ни в позе, ни в аромате ее тела — нанавязчивом и мягком, как благоухание травы после дождя — не проскальзывало даже намека на ее истинные эмоции. Идеальное владение своим телом, мыслями и чувствами. Безупречное. Несмотря на непростое положение, в котором он оказался, Полуликий на миг даже почувствовал зависть. И тут его осенило. Лэнгилл и Камиллерия думают, что его возлюбленный — сег, им и в голову не пришло, что это человек из-за Барьера. Да и откуда бы взяться такому предположению? Полуликий решительно вскинул голову и посмотрел прямо в глаза распорядительнице. — Вы правы, я действительно защищал на площади человека, которого любил. Это был мой Дар Небес, и я отказался от него, чтобы стать членом клана Лэ. С тех пор я его ни разу не видел. Зачем врать, когда можно просто подать правду нужным образом? — Я полностью предан клану и благодарен за то, что мне позволили вернуться... но я не смог создать устройство, которое вы просили, отец. Мне не хватило смелости сразу сказать об этом и я готов понести любое наказание. Полуликий опустился на одно колено и склонил голову в формальной позе покаяния. Лэнгилл тихонько поцокал языком. — Уже лучше, дитя, гораздо, гораздо лучше. Ты делаешь успехи. И все же недостаточно хорошо, верно, Ками? Вместо ответа Камиллерия взмахнула рукой и перед ней развернулся гало-экран, на котором Полуликий увидел... самого себя, здесь, в этой комнате. Он лежал навзничь на полу в распахнутой одежде, волосы разметались. Картинка была пронзительно четкая. Он потер лицо руками, потом стянул один за другим сапоги и запустил ими в стену напротив. Полуликий рывком поднялся на ноги и попятился. Кровь отхлынула от лица, губы онемели. — Вы... вы что, следили за мной?! Фигурка на экране вскочила и пошла в мастерскую — невидимый наблюдатель последовал за ней. Полуликий отлично знал, что будет дальше. Он вдруг почувствовал, что падает в бездну, о которой и не подозревал. Не мог поднять глаза, не мог дышать. Стоял, прислонившись спиной к стене, дрожащий, униженный, вычленяя себя из собственного ненавистного тела. Лэнгилл подошел к Камиллерии и сложил руки на груди. На лице его не осталось и следа былого добродушия, глаза поблескивали, как синий лед. — Не позорь себя нелепыми вопросами. Неужели ты вправду полагал, что мы примем в клан совершенно чужого человека и не будем никак его контролировать? Срыв и склонность к самоповреждению сами по себе не так страшны — это легко корректируется. Плохо то, что ты позволяешь эмоциям влиять на твои поступки. Полуликому страшно хотелось отвернуться, а еще лучше — вырыть нору, забиться в нее и закидать за собой вход. Но он, сжав зубы, держал плечи и голову прямо, только лицо пылало от жгучего стыда. — Так почему ты не выполнил мое поручение, Мелл? — спокойно осведомился Лэнгилл. — В твоих интересах сказать правду, тем более что я все равно пойму, если солжешь. Полуликому казалось, что воздух между ними звенит от напряжения. Камиллерия свернула наконец гало-экран и по примеру своего спутника скрестила руки на груди. Дивные грациозные создания в синих с серебром одеждах, сейчас они напоминали двух судей, неумолимых, суровых и безжалостных. После того, что они увидели на той записи, Полуликому казалось, что он больше никогда не посмеет поднять на них взгляд. — Я не мог допустить гибели сегов, — чуть слышно произнес он, — вы правы, отец... я вырос среди них и, несмотря ни на что, не смог так сразу от них отказаться. И мой Дар Небес... я поступил так из-за него тоже. Я подвел вас и сожалею об этом. — Не сожалеешь, — вдруг резко произнесла Камиллерия, — во всяком случае не так, как должно. — Мальчик запутался, Ками, — примирительно произнес Лэнгилл. К нему как будто вернулась прежняя мягкость — оставалось лишь гадать, в какой степени она была напускной, — он не пробыл с нами и года, а сеги влияли на него сорок с лишним лет. Вреда он не нанес, так что ничего страшного. Пусть пройдет еще пара лет... Полуликий, погрузившийся в самобичевание, вдруг осознал его слова и поднял голову. — Я... ничего не испортил? — Ну конечно нет! — легкая улыбка тронула лишь губы Лэнгилла, не коснувшись глаз. — Я еще в башне Ти понял, что ты не выполнишь это задание. Поэтому поручил его еще парочке инженеров, и прямо сейчас созданные им генераторы поля уже, должно быть, находятся за Барьером. Перед глазами потемнело, и Полуликому пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть. Голос Лэнгилла звучал как будто издалека: — Жертвы среди сегов будут минимальными. Жаль, но это необходимо. Когда болезнь серьезна, любой настройщик сойдет — так, кажется они говорят? Полуликому казалось, что мозг закипает, он чувствовал себя животным, попавшим в лесной пожар. В голове царила какая-то дикая, беспорядочная суматоха, борьба и метания из стороны в сторону. Он безумными глазами взглянул на родителей и обнаружил, что они уже стоят у двери. — Я понимаю, как тебе сложно, Мелл, — снисходительно произнес Лэнгилл, аккуратно поправляя спутавшуюся прядь. Он словно обращался к маленькому ребенку, у которого развалилась башня из кубиков, — вызову Лалайну, она поможет. Не хотелось бы повторения... ну ты понимаешь. Наши тела отлично восстанавливаются, но всему есть предел. — Подождите! — Полуликий бросился к родителям и остановился в нескольких шагах от них. — Я... я хочу уйти. — Не сомневаюсь, но лучше тебе пока побыть здесь и привести себя в порядок, — заметил Лэнгилл и взял Камиллерию под руку, — не нужно мешать остальным членам клана. Полуликий сжал кулаки так, что хрустнули пальцы. — Вы не поняли. Я хочу выйти из клана. — Что ты сказал?! — самообладание все-таки изменило Камиллерии. Прекрасное лицо побелело, она развернулась и, кажется, хотела даже влепить Полуликому пощечину, но Лэнгилл удержал ее. — Теперь я вижу, что он и правда твой сын! — рассмеялся он. — Ну-ну, я пошутил. Мальчик просто не в себе. Пойдем, пока он не расстроил тебя еще больше... Он открыл дверь и пропустил Камиллерию вперед — та вышла, не оглянувшись, лишь взмах серебристой пряди выдал ее ярость. Лэнгилл задержался на пороге и посмотрел на Полуликого с легким оттенком сочувствия. — Не расстраивайся так, Мелл. Ты не совершил ничего ужасного и конечно, мы не выгоним тебя из клана. Такими талантами, как ты, не разбрасываются. Ну а эмоции... просто побудешь здесь, пока не научишься их контролировать. Мы сделаем все, чтобы они не помешали тебе ни сейчас, ни в будущем, выполнять свой долг перед кланом. Дождись Лалайну и постарайся не причинить себе вреда, хорошо? Без пятна ты смотришься просто идеально! Дверь беззвучно закрылась за его спиной. Полуликий тут же бросился к ней и понял, что отец имел ввиду именно то, что сказал — замок не реагировал на прикосновение. Его заперли. То, что он только-только привык считать домом, превратилось в тюремную камеру.