Долорес никогда не понимала желание родителей оставаться всегда молодыми. Нет, она осознавала преимущества юного, пышущего энергией и жизнью тела. Но всё же. Как быть авторитетом для тех матёрых работников Комиссии, для которых ты малое дитя и на возраст, и на вид?
Она хотела вырасти, всем своим видом показать, а не фамилией и взглядом, что достойна быть Куратором. Но время шло, а лицо девятнадцатилетней девчонки не изменилось. Всё такая же идеальная, почти что куколка. Лишь малые и едва заметные морщинки, да небольшие пятна под глазами — тут уже работа сказалась. Вечная молодость. Так ли она хороша? Возможно, но до тех пор, пока не наскучит. Правда великовозрастные пенсионеры и родители двоих детей доказывали одним своим видом, что отсутствие физической старости только в радость. Им действительно это нравилось.
— Если честно, тебе самой не надоело на протяжении почти тридцати лет наблюдать за тем, что ты не меняешься? — поинтересовалась Долорес у матери, что сидела рядом и вычесывала неугомонным сынишкам спутавшиеся кудри.
— Ни капли, — с улыбкой ответила Ингрид. — Мы с твоим папой уже испытали на себе сомнительную прелесть нашего реального возраста. Носились с больными спинами, жаловались на вечную мигрень и проблемы с кишечником. А тот самый период, когда мы могли бы наслаждаться жизнью... Он просто вылетел в трубу. Вот мы и навёрстываем упущенное.
— Ну... Это я могу понять, — согласилась, ведь помнила те мрачные и больные истории, с явно множеством опущенных моментов, рассказанные родителями, — но всё же. Ты ведь папу будешь любить и стариком. Так почему бы сейчас, когда вас не кидают на миссии, не позволить себе... Измениться?
— Могу назвать тебе грустную причину. И тогда ты с опаской будешь думать об этом изо дня в день. — Было заметно, как в голубых глазах матери мелькнула тоска... Такая, какая читалась у самой Дол всякий раз, стоя перед танцующим ангелом среди голубой гортензии. — Я этого не хочу. Но знай, есть ещё одна, попроще.
— Какая же?
Долорес искренне верила, что причина будет веской и значительной. Метафизик в матери остался, а значит, мысли о "вечном" всегда были её верными спутниками. Однако же напряглась, когда ладони с почерневшими пальцами прикрыли детские ушки.
— Секс у пенсионеров...
— Господи, мам! — Аж на месте подскочила.
— Я люблю твоего отца любым, честно. — Ингрид явно старалась сдержать смех. — Но как вспомню его прошлое лицо... Эту чуть лысоватую головушку...
— Так! Я тебя услышала! Спасибо, но хватит!
На этом странный разговор было решено прекратить. Долорес ещё ночи две мерещились сомнительные образы старого отца и слишком молодой матери, что тянулись друг к другу. От это картины аж сон весь пропадал! Пускай остаются молодыми! Но всё же покоя не давал тот факт, что столь малозначительная причина могла играть свою роль для нежелания видеть со временем изменения собственного тела.
— Интимная связь? Вот серьёзно? Не в ней же счастье! Как там обычно говорилось? Что жили они долго и счастливо, да умерли в один день? Ну не от секса же! Любить надо за душу, а не тело! — негодовала она, глядя на потолок ночью.
Да, верно. Любовь к душе крепче и светлее, чем простая тяга к телу. Долорес это знала отлично. Потому и не могла себе позволить подобного. Сама мысль об этом казалась грязной и отвратительной. Не было ещё ни одной девушки, что хоть немного походила на Кармэн, про "лучше" и говорить не стоило. А потому не нужно было сохранять вечную молодость. К чему она, если всё равно не с кем разделить это время? Нужно было повзрослеть.
Желание исполнилось лишь к тридцати пяти годам. Метафизики сами предложили Долорес изменить физическое тело.
Наконец-то соответствовать своему возрасту. Она не стала как-либо обдумывать это предложение — согласилась сразу. Такой шанс! Такие двери должны были открыться! И лишь об этом думала, а наставления, рекомендации и предупреждения, имевшие обоснование не на пустом месте, слушала в пол уха.
— Да сделайте уже это!
Процедура по перенесению "естества" заняла куда меньше времени, чем она предполагала. А вот восстановление требовало хотя бы с недели две, а лучше три, отлежаться в тишине, покое и в полном одиночестве, соблюдая диету и расписание приёма специальных лекарств. Долорес с огромным удовольствием оформила себе отгул, но никак не ожидала подставы...
Тёплой и слишком влажной.
Новое тело горело изнутри. Оно чесалось так, что хотелось вспороть кожу не ногтями, а стальной щеткой с гвоздями. Покрывалось мурашками то от лёгкого дуновения ветерка, то от чуть согревающего пледа. А прикасаясь к самой себе, заходилась такой мощной судорогой, что, казалось, конечности вот-вот парализует. Постоянно ощущалась духота, вместо мозгов будто вата, ещё и мысли дурные лезли в голову. Но хуже всего было то, что только стоило ей залезть в ванну, под душ или лечь на кровати, всё тут же настолько резко расслаблялось и в ту же секунду напрягалось, что, ухватившись покрепче за что-нибудь, Долорес начинала громко и протяжно стонать. Это было ужасно. Это было отвратительно.
Это был чёртов недотрах.
— За что мне это! — взвыла, уткнувшись лбом в холодную поверхность стола. Даже от этого соски встали...
— Тебе разве не давали инструкций? — поинтересовалась Ингрид, желая утешить дочь, но одернула руку, понимая, что любое её касание могло сыграть очень коварную шутку.
— Я не думала, что в качестве бонуса получу вечное возбуждение!
— Тело изменилось. Произошёл приток гормонов, либидо скачет за пятнадцать лет. Вот и всплыло всё это. Всё нормально, со временем это пройдёт.
Говорила так уверенно, что захотелось поверить словам матери. Как-никак она тоже проходила через это. Явно испытывала нечто подобное. А раз уже опытная, то имело смысл попросить помощи или совета. Но это простое желание набиралось таких сомнительных красок всего от одного взгляда... Тут же крепче стискивала собственные бедра и впивалась ногтями в коленки.
Вот чего-чего, а желать мать в сексуальном плане — это что-то за гранью добра и зла!
— И у твоего отца было так же. Я то пережила быстро и почти безболезненно, — как-то удрученно Ингрид вздохнула, глядя в пустоту, но вскоре пришла в себя, чуть помотав головой. — Тебе стоит спустить пар. Раза два или три. И всё встанет на свои места.
— Ты... Ты предлагаешь мне с кем-то переспать?!
— Я понимаю, как это звучит, но почему бы и нет? Тебе нужно это. — Пожала плечами, будто предложила прогулку во дворе, но, судя по гневному взгляду, идею не оценили.
— Это отвратительно! Сама даже мысль об этом! Я не собираюсь предавать и изменять Кармэн! — Вобрала побольше воздуха, ощущая, как гнев меняется местами с возбуждением.
Ещё хуже. — Ещё скажи, что ты позволяла подобное отцу! Или может себе?!
Переключатель с возбуждения в гнев перешёл в страх. Отрезвляющий и стыдливый, но не из-за самого чувства, а из-за глаз, горящих неоном и смотрящих будто глубоко в душу. Столько в них боли, ненависти и жуткого... отчаяния.
— М-мам, п-прости меня! — Благо, быстро осознала, что не просто задела, а буквально ножом проехалась по больному.
— Сейчас... Твоя эмоциональность тоже скачет больше обычного, так что, давай спишем всё на побочное явление, — Ингрид невероятно легко успокоилась, пусть и вздох её был тяжёлым и вымученным. — Я тебя услышала.
Почти поймала прохладную ладонь, но мать молча встала и покинула кухню.
Чёрт, до сих пор за языком не научилась следить! Дело не в побочке! Стыд хлестал по щекам, вызывая ярое желание либо провалиться сквозь землю, либо убежать в родительскую спальню с просьбами о прощении, но вскоре, на большую неожиданность, Ингрид сама вернулась, ещё и с крупным чёрным чемоданом, очень похожим на их рабочий, для перемещения. С наклейкой «Брак. Не трогать». Долорес лишь с непониманием смотрела, как почерневшие пальцы ловко перебирали цифры кодового замка, а потом обомлела, увидев содержимое.
— Отцу ни слова, — произнесла Ингрид так сурово и строго, что оставалось лишь покорно закивать, проглотив язык.
Чемоданчик оказался тем ещё сундуком сомнительных сокровищ. А с учётом наклейки и предупреждения — запретным и секретным. Там были игрушки для взрослых разных габаритов, форм и видов, начиная обычными, а тем и омерзительными, по мнению Долорес, резиновыми имитациями мужских гениталий, и заканчивая причудливыми изделиями с сердечками, звездочками и кроликами.
— Но ты же постоянно твердила, что отец...
— Он всегда идеален, — гордо, с очень довольной улыбкой перебила Ингрид, смотря куда-то в даль своих фантазий, но быстро заморгала, сгоняя пелену и возвращая серьёзность, — это же коллекция эстетическая. Я ими не пользовалась ни разу.
— И зачем ты... Это показываешь? Мне подобная гадость не нужна, — прошипела Долорес, с пренебрежением двумя пальцами поднимая за ствол резиновый член.
— Слышу твоего отца... — усмехнулась Ингрид, забирая игрушку и возвращая её в чемоданчик. — Раз не хочешь изменять, ты можешь использовать игрушки. И я не предлагаю тебе пихать в себя нечто подобное. Я предлагаю это.
В ладони положили аккуратное, но увесистое, бархатистое по материалу голубое сердечко, одна из округлостей которого имело выемку. Долорес внимательно осмотрела устройство, не до конца понимая, что ей такое вручили, пока не зажала две кнопки. Вибрация и ещё какое-то еле различимое тарахтение.
— Это вакуумный стимулятор. Предназначен для воздействия на клитор. — Дол тут же покраснела. — Ну и для сосков неплох.
— И ты?..
— Отдаю его тебе. Раз ты не хочешь по старинке и считаешь связь за измену. С игрушками, особенно такими, немного иначе, верно?
Долорес нечего было сказать, кроме "спасибо". Это действительно приемлемый выход. Правда, к огромному стыду и сожалению, не решилась испытать, пока волна возбуждения была тихой — лекарства всё же немного помогали. Но используй она вибратор в тот же вечер, не приходилось бы спустя несколько дней, наивно веря в чудо от препаратов, выть после обыденного похода в душ с утра пораньше. Она всего лишь коснулась мыльными пальцами промежности, а ощущения выдались такими, будто кто-то очень грубо и властно пытался всё растереть и простимулировать до потери пульса. Буквально выбежала из ванной, с трудом забралась вся мокрая на кровать и, секунды три посомневавшись, вытащила из ящика прикроватной тумбы сердечко. Пара щелчков, шумная вибрация, широко расставлены ноги... И Долорес просто забыла, как дышать. Благо уткнулась лицом в подушку, иначе её стон, полный то ли предсмертной агонии, то ли блаженного райского удовольствия, услышали бы на соседней улице — не подозревала, что такая громкая. Даже с Кармэн, прекрасно знающей любимый ритм и все чувствительные зоны, она не испытывала такого быстрого оргазма. Ещё и три раза подряд.
Елозила по постели, грубо вжимая руками вакуумник отверстием к клитору. Мощная вибрация отдавала в половые губы и ладони, уже успевшие высохнуть, а затем покрыться естественной обильной смазкой — аж кожа на пальцах скукожилась, до такой степени влажно! В глазах после первой же разрядки окружение поплыло, а за последующие разы уже и вовсе всё казалось одним сплошным пятном. Но было плевать, глубоко и искренне, потому что над всем этим возвышалось настоящее удовольствие, которое, пусть в области клитора уже всё нещадно горело и было чертовски чувствительным, хотелось испытывать до потери сознания.
Периодически, если хватало сил, меняла позу, то раздвигала, то плотнее стискивала ноги, сжимая по возможности попутно торчащие соски.
Хорошо. Так хорошо, что можно было расплакаться, а потом, уже придя в себя, написать оду любви к вибратору и матери, его подарившей.
Вибрация чуть ослабла — зарядка начинала садиться, но Дол пыталась выжать из игрушки всё, как и из себя самой. Но пришлось крайне нелепо, с доброй долей обиды, смешанной с животным страхом, вытащить сердечко и, ещё работающее и влажное, закинуть под подушку. Всё из-за глаз, что смогли сфокусироваться и увидели то, что не хотелось бы видеть подле кровати. Ох, если бы этим рыжим пятном была мать, всё сложилось отлично — она сама протянула "игрушку в руке помощи". Увы, рыжим пятном оказался мальчик, беспокойно следящий за сестрой.
— Вы что тут делаете?! — охрипшим голосом, то ли строго, то ли напугано, прокричала Долорес.
— Как и ты, — медленно заговорил Фроуд, недовольно хмурясь, — мы живём в этом доме.
— Почему вы в моей комнате?! — Замотавшись в одеяло, Долорес села на кровати и взяла в руки телефон.
Чёрт, пальцы ещё блестящие от смазки. — Вы должны быть в Комиссии!
— Во-первых, нас отпустили пораньше. А во-вторых...
Фроуд плотно сжал губы, показывая всем своим видом обиду на такую громкую и неприятную от сестры реакцию, а вместе с тем дал волю брату, который ответил уже сам. Роланд ощущался взволнованным.
"Мы зашли, потому что я почувствовал, что с тобой творится что-то странное... Я испугался..."
Пришлось вновь сбавить обороты и, прикрыв глаза рукой, виновато вздохнуть. Сначала мать обидела, пусть та и не подала виду, теперь братьев на пустом месте. Может, для детей девяти лет они достаточно умны и развиты не по годам, но всё же такие личные, эмоциональные и взрослые моменты им неизвестны.
Им вообще о подобном знать рано! С унылым смешком вспомнилось её горькое пятнадцатилетнее столкновение с интимом родителей. Аукнулось-таки её отношение. Благо, мальчики не среагировали так ярко... Хотя стоило ещё узнать, как давно они находились в её комнате.
— И долго вы здесь?.. — начала Долорес, но тут же обомлела с недольного фырканья, скрещенных рук и пренебрежительно вдёрнутой головы.
— Я обиделся! — выдал неожиданно Фроуд, вынуждая даже брата удивиться. — Пойду к себе! И буду ждать маму с папой! Я всё им расскажу!
И тут же дал дёру, не желая дальше слушать сестру.
Плохо! Очень плохо! Но как бы, опять же, ладно! Родители поймут и примут извращённую сторону дочери. Но они же потребуют подробностей! Еще и посмеются, припомнив прошлое! А это грозило смехом на всю оставшуюся жизнь, то есть на ближайшую вечность! Подскочив на пока ватные ноги, Долорес бегом и вместе с тем еле ковыляя принялась выискивать одежду и чистое бельё — плевать, что оно вскоре бы всё вымокло. Надо было поймать Фроуда, поговорить с ним и, вероятней всего, дать взятку, чтоб молчал! Роланд бы подсобил, но, гадство, он тоже обиделся, хоть и не так сильно! Кое-как натянув домашнее платье, попыталась телепортироваться в спальню мальчиков, но в ладони отдало приятной вибрацией — ещё не отпустило.
— А может?.. — Попыталась расслабиться, отпустив ситуацию. Представилось лицо смеющегося отца. — Нет! Не пофиг!
Пришлось бежать на своих двоих. Благо, дом казался большим лишь гостям, да и было ясно, куда рванули братья. Но к огромнейшему сожалению, эти пронырливые хорята носились так быстро и столь удачно прятались, что можно было проклясть всё на свете!
— А ну стоять! Мне нужно извиниться! — вопила Долорес всякий раз, как цели почти оказывались в её объятиях, но в одно мгновение убегали дальше.
Фроуд молчал, пока Роланд тихонько сам просил прощения за неугомонного близнеца. Но в какой-то момент, наконец-то, мальчишки угодили в сестринские руки. Особо не сопротивлялись, наоборот даже льнули к груди, надув губы, но всё равно фыркали.
— Так, а теперь!
Но не успела Дол договорить, как прикусила язык от резко хлопнувшей входной двери.
Родители пришли. Зажмурившись, представила свою спальню, желая оказаться там и не попасться на глаза отцу с матерью. Удалось мелькнуть в голубой вспышке и переместиться, но как открыла глаза, так и замерла в ужасе, вспоминая вспыхнувшее в голове "хочу спрятаться" и "надо рассказать родителям". Что ж, все три желания, они же места телепортации, исполнились. Они оказались в шкафу в спальне.
Вот только не своей.
— Ни звука! — прошипела Долорес, крепко обнимая братьев и прикрывая им рот ладонью.
Казалось бы, можно было телепортироваться в свою спальню и сделать вид, что никто нигде не прятался, но очень многие факторы шли против этой идеи. Ингрид и Пятый, явно навеселе, пусть и трезвые, легко заметят вспышку из шкафа, да всполохи способности ощутят. Перепуганный Роланд мог бы вновь выпустить хаос, тем самым сменив место назначение — не хватало прям перед предками на кровать упасть. А ещё... Ни братьев, ни самой Долорес не должно было быть дома! Договорились ведь, что мальчишки будут до вечера в Комиссии, а Дол, забрав их, сходит в кино и прогуляется. У родителей были интимные планы, так что, куда не переместись, всё равно будет плохо!
Мечтала провалиться в бездну стыда и неловкости от происходящего. Хорошо хоть возбуждение не било тем ключом, что получасом ранее. Но всё свернуло на такое мутное русло, что стало максимально дурно. В комнате мелькнул голубой свет.
Смешки, тяжёлое дыхание, звуки влажных поцелуев и шуршание одежды. Скрип кровати. Разговоры на норвежском, в которых даже так, без знания языка, ощущалась похоть и желание.
"Что они делают?.."
Очень не хотелось отвечать Роланду на этот страшный вопрос любого взрослого. Но к счастью он сам понимал, точнее, чувствовал по дикому волнению и бешеному биению сестринского сердца, что ему лучше не знать о том, что вытворяли родители. А вот Фроуду... Этому засранцу не нужны были ответы словами. Он просто горел желанием увидеть всё своими глазами, потому, с заметной осторожностью учёного-исследователя приоткрыл дверцу шкафа. Но ничего не успел увидеть и расслышать из-за змеиной, почти удушающей хватки Долорес, чудесным образом перекрывшей доступ глазам, ушам, рту и рукам.
— У нас есть где-то час, — послышался голос матери, томно вздыхающей отцу куда-то в шею. Он любил такое.
— Отлично...
— Скажи же, я молодец, что договорилась с нашей куколкой о вечере для нас? — Ещё бы не договорились после недавнего эмоционального всплеска.
Пятый засмеялся тихо, с таким непривычным урчанием, что аж мурашки по спине пробежали. Но быстро стих, перевернувшись на спину и усадив Ингрид на себя сверху. Долорес слышала истории о том, как восхитительно смотрелась мать верхом на лошади или байке. Но убедилась лично, своими глазами, что даже верхом на собственном муже, она походила на объятую пламенем богиню войны и вместе с тем на манящего суккуба.
Обзор даже через щель был отличный!
— Моя малышка Гри самая лучшая. А потому... Я не против, чтобы ты была сегодня сверху.
Дальнейшие сорок минут прошли в тумане для разума и в шоке для глаз, ушей и тела в целом. Когда было пятнадцать, та сцена на столе, с гротескными для её ещё неокрепшего разума попытками удушить, выглядела до тошноты мерзкой. Но то, что происходило в этот день в спальне... Смотрелось и ощущалось до дури прекрасно. Скачущая на члене мать страстно стонала, то целовала отцовские ладони, то заставляя болезненно стискивать груди и оттягивать и без того тёмные от стимуляции соски. Хищно улыбающийся отец, что сам срывался на такие громкие стоны, что не оставалось сомнений — Дол пошла в него. Без защиты, ведь знали, что естественным путем залететь не способна, а в плане здоровья оба были стерильны до безобразия. То на кровати, то на столе, то на пуфике, то у стены.
Откуда столько выносливости?! То у злосчастного шкафа так близко, что жар и запах пота, смешанного с сиренью и кофе, можно было учуять за доли секунды. Долорес видела их, не думающих останавливаться, безумно любящих и желающих друг друга. Видела блестящие от влаги и спермы бёдра, видела глотку, внутри которой двигался явно толстый член, видела очередную семенную жидкость, брызнувшую прямо на покрасневшее лицо матери. Видела тот невероятный блеск в голубом неоне глаз. И испытывала искреннюю зависть, а с ней горечь от того, что руки были заняты сдерживанием уже заснувших от бессилия и способности хаоса братьев, а не собственной промежностью, которая горела даже ярче, чем при просмотре лесбийского порно.
— Жаль, что повторим нескоро, — просопел Пятый, всё ещё сжимая растрепанный рыжий пучок и не давая шанса отстраниться от головки, упирающейся в щеку.
— Мы всегда можем куда-нибудь поехать, — тяжело дыша и слизывая сперму, ответила Ингрид. Лазурными глазами с огромными, как при принятии дозы чего-то нездорового, зрачками она смотрела наверх — явно на лицо Пятого, которым не могла не любоваться, пока сидела на коленях. Но неожиданно её взгляд опустился. Она смотрела прямо на Долорес, пусть в щели дверей и за слоями одежды не могла заметить лица быстро. Стало дурно и страшно. Причем обеим. —
Или... Договориться?
Как можно тише, Дол сглотнула, вынуждая комок нервов и слюны прокатиться по пересохшей глотке. Да, они однозначно ещё раз договорятся.
— Не знаю... — Из паники вывел смешок Пятого, который неожиданно наклонился, подхватил Ингрид на руки и, помогая обхватить себя ногами, заставил вновь протяжно застонать. — Но пока есть ещё несколько минут, я хочу ими воспользоваться.
Стоило признать, хоть и не очень хотелось — отцу следовало поставить памятник за то, как легко у него вставал и как надолго его хватало!
Вашу ж мать, как?! А ещё за возможность даже после символичных пяти раз на ходу трахать жену и нести её в ванную комнату!
Теперь понятно, почему не собирались стареть физически. Как только дверь захлопнулась, голова смогла заработать и врубить сигнал тревоги. Настала пора валить. Причём из дома.
"Вернулась" Долорес со спящими братьями на руках, прикусив язык. Она не отвечала на вопросы отца о том, почему она пришла босиком и в домашнем платье. Но очень долго смотрела в глаза матери, считывая в них что-то вроде немой угрозы, переплетенной с мольбой. Молчаливо кивнула, глядя так же серьёзно, и тоже с мольбой, правда о пощаде. А ещё с пониманием. Пришло это чертово осознание — хотелось такого же сексуального безумия. Не с игрушкой, а человеком. Хотя бы на один раз, позабыв о былой потерянной любви.
Но спустя неделю, всё ещё с бурлящим либидо, она так и не решилась. Пока к ней, сидящей на кухне с чашкой травяного чая и доброй порцией успокоительного, не подсел отец с чёрной записной книжкой в руках.
— Мне тут мама кое-что рассказала, — тихо начал он, а Долорес тут же на панике выплюнула на пол чай. — С тобой всё в порядке?!
— Более чем! — отчеканила она. — Чтобы тебе не сказали, я ничего не видела, не слышала и не знаю!
Пятый, явно не понимая, о чем речь, лишь удивленно вскинул брови. Похоже, он сам пришел поговорить о чём-то другом. Вытерев рот салфеткой, Долорес попыталась расслабиться и улыбнуться, но тем сильнее заставила нервничать отца.
— Так что именно тебе рассказала мама?..
— Я, конечно, и сам в курсе, что ты сменила тело, не слепой ведь, — он мягко, но всё ещё с ноткой нервозности улыбнулся, — но мама поделилась своими переживаниями о том, как ты проходишь этот... Кхм, острый период.
— Мы же не будем говорить о пестиках и тычинках?
— Тебе тридцать пять, а не пятнадцать. — От легкого смешка стало полегче. Обоим. — Про ощущение, что неправильно спать с кем попало, хотя тело просит удовлетворения. Лисёнок...
— Я сама хочу, — тихо и стыдливо призналась Долорес, опустив взгляд в чай. — И сама прекрасно понимаю, просто...
— Держась за человека, которого уже нет, ты проявляешь рыцарскую преданность и верность. Вот только если так продолжится, пока "оболочка" требует... Это грозит срывами и такими загулами, что потом тебе будет стыдно на саму себя смотреть. И тогда ты себя уже не остановишь, и не простишь.
Не хотелось о подобном думать, как и признавать того, что ей реально это нужно. Сама с вибратором стала замечать, что не может остановиться, пока тот не разрядится. Ей мало игрушки. Нужно было чужое тепло, пускай на ночь и за деньги. Благо, никто не осудит, если только не сама.
— К тому же, велик шанс найти но...
— Вот о чем я точно не думаю, так это о новых серьёзных отношениях... Нет, я пока не готова... — Прикрыв глаза и подбирая с пола ноги, чтобы уткнуться в колени, Долорес отрицательно мотнула головой. Мимолётная близости это одно, но совсем иное дело пускать кого-то нового в свою жизнь.
— Могу тебя понять, лисёнок. Но даже так. Ты сама знаешь, я держался один сорок с лишним лет. И когда мне, до встречи с твоей мамой, выдалась возможность... Я творил многое. За что мне стыдно и даже немного, как ты выражаешься, стрёмно. А потом, когда я вернулся и моё тело изменили, я же вновь начал сдерживаться... Из-за чего чуть не совершил ошибку.
Пятый осторожно положил на стол записную книжку и открыл на первой странице. Различные женские имена, страны, года прошлого, места... И позы. Где-то стояли чёрные крестики, что, как вычитала с обложки, означало неприятный опыт, с кем-то стояли галочки — мол, стоило повторить. Некоторые имена были ранее обведены, но после перечеркнуты. Об этих женщинах, доставивших больше всего удовольствия, стоило забыть. И так страниц двадцать. Чуть ли не каждые два дня. Где только можно и нельзя.
— Старик дорвался? — Пятый покривился, после чего уныло рассмеялся.
— А потом надорвал спину. Это было ужасно. Пока...
Он осторожно перелистнул ещё страницы три. Всё ещё разные страны и места, дни прошлого, разные позы и ситуации, которые разыграть могли лишь в порно — обычного смертного такое бы лишь засмущало повторять. И только одно имя от строки к строке. Иногда рядом с ним даже сердечки вырисовывались, пусть и криво. Видимо, понравилось слишком сильно.
— Мама подала вагину помощи? — уже тихо рассмеялась Долорес, потираясь покрасневшей щекой о своё же плечо.
— Некрасиво так говорить о матери, — неожиданно строго, даже почто со злобой выдал Пятый, вынуждая сесть нормально и выпрямить спину, будто Агента отчитывал сам Куратор, — но да, именно так. И даже сейчас, когда наша с ней... Близость не такая острая и яркая...
Замялся, заметив откровенное неверие и скепсис на лице дочери. Прям читалось, что Долорес знала чуть-чуть больше, чем говорил отец — да она недавно была свидетелем той секс-феерии, которую он устроил за час и семь минут! Не надо преуменьшать! А ведь явно что-то ещё было в ванной! К счастью, о свидетелях он не знал. Да и знать не стоило.
— С твоей мамой мне стало значительно легче в плане, как она выразилась, скачущего либидо. Я остепенился, понял себя и свои вкусы. И смог...
— Натрахаться на десять лет вперёд?
— Долорес! Я сейчас позову твою мать, и ты будешь вести диалог с ней!
Диалог с матерью грозился вылиться в такой испанский стыд, что Дол тут же всосала свои губы и быстро-быстро замотала головой. Нет, уж лучше осторожный разговор с отцом, который пытается подобрать слова, чем с женщиной, говорящей жестко, в лоб, и которая может ещё осудить за недавний вуайеризм!
— В общем, — откашлявшись, продолжил Пятый, сменяя строгость на беспокойство, — понятно, что в мимолетных связях счастья и любви не найти, но и сидеть, ограничивая себя в близости, не имеет смысла. Милая... — Он осторожно накрыл ее ладонь своею. — Кармэн бы хотела, чтобы ты была, как и с ней когда-то, свободной и счастливой. Ведь в других реальностях ты пожелала ей того же.
Оставалось лишь вздохнуть. Нашёл, на что давить. И, как бы не отрицала раньше, но он был прав. Кому она и что доказывала тем, что больше ни с кем не пыталась сблизиться? Кому была нужна её преданность? Праху? К чему отрицать желание обнять кого-то, кто не родня? Желание поцеловать в губы с горячей страстью? Да, семья помогла не уйти ко дну отчаяния, но всё же не способна дать всего. И ведь... Сама не мешала другим версиям Кармэн, когда та была счастлива с другим. Так неужели Дол не заслужила того, чтобы хотя бы один чертов раз вновь ощутить себя желанной и вольной делать то, что заблагорассудится?
Усмехнувшись самой себе, она осторожно забрала записную книжку и, открыв на первой попавшейся странице, ткнула наугад в строку. Бар. На год и страну плевать, иначе вряд ли получится найти достойную кандидатуру для проведения ночи.
— На первый раз сойдёт, — подытожил Пятый, глядя на выбор. — Банальный, но действенный. Электрошокер и нож возьми...
— Обязательно, — ответила Долорес, сдержано, но всё же с любовью целуя колючую щеку. — Спасибо, пап. И да, позволь, я заберу.
— Конечно, мне она больше не нужна, а ты, — он лукаво улыбнулся, — попробуй меня переплюнуть.
— Звучит как вызов!
Она скрылась в голубой вспышке способности, оставляя отца одного, но тут же вернулась, оказавшись за его спиной. Он даже не дрогнул, но и не развернулся, продолжая пить кофе.
— Кстати, всё спросить хотела, а почему ты вставляешь средний и безымянный палец при стимуляции?
— Ну, они у меня просто длиннее, да и так большой свободен, можно трогать клитор, — как ни в чём не бывало ответил Пятый, глядя на свои ладони и двигая, словно при интиме, пальцами, да тут же замер, осознавая вопрос и свой моментальный ответ на него. Следом осознание дошло и до Дол. Медленно повернулся. — Что?..
— Ничего! — И вновь исчезла.
— Долорес Харгривз!
От расспросов спасла Ингрид, к которой Долорес и переместилась — было глупо и банально скрываться в своей комнате. На огромную удачу, хватило предложения отправить братьев на ночёвку к Клаусу, когда сама она уйдет в бар, а там в мотель до завтрашнего утра. А если мать согласилась быстро, то её желание обязано было совпасть и с отцовским.
— Не думаю, что ты забудешь, но... Мы же взрослые люди? — прошептала Ингрид, притянув к себе за локоть, которую, дай волю, могли и сломать.
— Да, мэм! То есть... мам!
— Молодец... Пять! У меня есть предложение! — Как только громко воскликнули и распахнули домашний халат, скрывавший очень возбуждающий лиловый комплект белья, Долорес, понимая знак, быстро переместилась к себе.
Хватило десяти секунд разглядывания и разговора с любимой супругой, чтобы Пятый напрочь забыл, о чём собирался расспросить дочь. Ему стало катастрофически важно дозвониться до брата, а потом отвести к нему сыновей, которые были рады посидеть у дяди и сыграть с ним в настолки. А Дол же успела собраться и оставить после себя записку, что вернётся утром и в кармане лежат нож и шокер.
Пришлось поменять бар на конкретный клуб, потому что хотелось чуть больше спокойствия и комфорта для своей чувствительной "шкурки". Конечно, полностью женский отыскать не удалось, так как просто не знала их адресов, но знала одно место, которое любовно рекомендовал дядя Клаус. Уж он в вопросе нестандартных предпочтений был знатоком.
Не оглушающая, но всё же громкая музыка, зал, погруженный в полутьму, люди, желающих хорошо отдохнуть и повеселиться. Но почему-то, глядя на множество распрекрасных девушек и испытывая сильнейшую к ним тягу, она не последовала к танцполу, а побрела к барной стойке. Заказала дольки лайма и три шота, которые даже не решилась выпить — вспомнила предупреждение о том, что в нынешнем нестабильном состоянии принятие алкоголя могло сыграть злую шутку с телом и памятью. Нельзя мешать лекарство и спиртосодержащие напитки! Уже через минуту начала грызть себя мыслями, что зря вообще пришла, что поступила неправильно, что всё это крайне глупая и отвратительная затея... Пока рядом не села очаровательных видов девушка с пышной грудью и смуглой кожей, сладко пахнущей вишней.
— Привет, никогда тебя здесь прежде не видела, — прощебетала незнакомка, заправляя малиновую прядку за ухо и заставляя крупное кольцо в ухе дрогнуть.
Ей явно не больше двадцати пяти. Вульгарное в цвет волос платье, с трудом прикрывающее блестящие от шиммера груди и округлые бедра. Белья не было, так как даже намека на те же стринги не прослеживалось под тонкой шелковистой тканью. Такие девицы воняли мужчинами, ведь на подобных ей вешались все, кто мог бы оплатить один незамысловатый коктейль, пару часов в мотеле и такси до дома, ну или что-то одно из этого. Но нимфа перед Долорес... Казалась очень даже недоступной. Дешевой и одновременно очень элитной. Неужели то была сама госпожа Удача, предназначенная для избранных?
Для девушек.
— Не хочешь потанцевать, милашка? Или... Тебе интереснее с выпивкой?
Незнакомка кокетливо одолжила один из шотов, быстро оценила по цвету содержимое и резко опрокинула стопку себе в рот, шумно сглатывая, а затем призывно облизывая губы.
По телу тут же пробежали и холод, и жар. В миг, когда глотка пересохла, Долорес поняла, как намокло её бельё, а соски предательски встали. Возбуждение накатывало волна за волной, вынуждая тяжело дышать. Господи, она ощущала себя оголодавшей собакой, которой швырнули такой сочный шмат мяса, что если она откусит кусок — тут же подавится и помрёт.
Настолько этого хотелось.
— Ну так что?
К чёрту полетели наставления по алкоголю, просьбы быть аккуратнее с незнакомцами. Поцелованы в лоб ментально, так же к черту, но с просьбой о прощении, отправились родительские разговоры о любви и счастье. Не послан, но отпущен, хотя бы на часа два, образ любимой Кармэн. И всё это за секунду, пока Долорес ловко опустошала оставшиеся два шота и закусывала лаймом.
— Оу, бойкая какая девочка.
— Птичка моя, — прохрипела Долорес, резко притягивая девицу к себе за руку. Чувствовала, как незнакомка напряглась, но вскоре расслабилась, стоило лишь нежно огладить локоть и прошептать заветные слова. — К чему нам стирать каблуки на танцполе, когда мы можем потанцевать в горизонтальном положении?
Это был самый отвратительный подкат, который только смог прийти на ум. Хотя о каком уме можно было говорить, когда связь с сознанием начинала потихоньку угасать. Но, о ужас или радость, он сработал так удачно, что девчонка сама кинула на стойку несколько купюр и, заставляя стискивать её мягкое бедро, повела в ВИП-зону клуба. Видимо, работала здесь на постоянной основе, являясь специальной работницей — неожиданно, но интересно. Но не успела довести до комнаты, ведь Долорес, позволив и алкоголю, и своему похотливому естеству взять верх, грубо, с отчетливым ударом локтей, прижала к стене. Ловко протиснула меж бёдер острое колено, задирая и без того короткое платье, и больным поцелуем впилась в персиковые губы.
— Тише, девочка... — тяжело выдохнула незнакомка, стоило лишь от неё отпрянуть. Судя по блеску в шоколадных глазах, она хотела ещё, но беспокоилась о посторонних зрителях. Но не на ту напала...
— Я тебе не девочка, — прошипела Долорес, вжимая всем своим телом к стене и засасывая неожиданно сладкую кожу на шее. Застонала.
Хорошо. По ткани в области колена разрасталось влажное пятно.
Отлично. — Я твой Куратор, которого ты должна покорно слушаться.
— Что?.. — нервно рассмеялась девушка, но тут же, прикрыв рот ладонью, застонала, ощутив внутри себя длинные указательный и безымянный.
— Чёрт, отец оказался прав, — тихонько себе под нос рассмеялась Дол, начиная сильно, но с осторожностью давить большим пальцем на клитор. Действительно удобно.
— Стой! Подожди! — вновь застонала, чувствуя, как подгибаются колени, но чужая нога не давала упасть на пол. — Так не!..
— Я решаю, как можно, а как нельзя, ягодная моя.
— Да...
— Да, мадам Куратор, — уже не шипела, а грубо, прямо в ухо, скомандовала, вынуждая зайтись крупными мурашками.
— Да! Мадам... — Старалась, незнакомка действительно старалась удержать самообладание, пока влажные половые губы сдавали ее с потрохами. — Мадам Куратор...
— Веди.
Было отчетливо видно, как сильно девицу расстроило отсутствие пальцев, но Долорес не стала этому уделять внимание. Кровь кипела, алкоголь вместе с лекарствами устроили в голове такой фейерверк, что можно было и сальто назад сделать, после чего отключиться из-за потери сознания. Кожа зудела, будто раскаленные муравьи бегали под ней, вызывая приступ содрать с себя уже не только одежду. Казалось, что даже влагалище жаждало, чтобы в него протолкнулся язык или девичьи пальчики именно правой руки — они же подстрижены, в отличие от острых ноготков на левой. Благо, и незнакомка уже не планировала долго играться, потому принялась как можно скорее расстегивать чужую черную рубашку.
— Как зовут тебя, ягодка моя? — поинтересовалась Долорес, отголосками сознания понимая, что вряд ли утром вспомнит об имени.
— Лола... — робко ответила ставшая знакомой девушка, хлопая длинными ресницами. Но тут же взвизгнула от грубого шлепка по ягодице. — Мадам Куратор!
— Вот так-то лучше.
За секунду Лола умудрилась потерять платье и остаться лишь в одних украшениях и босоножках. Как же хорошо она смотрелась обнаженной на красных простынях, пусть волосы частично и сливались с подушками. Она буквально текла, двигая бёдрами и раскатывая по половым губам естественную смазку пальцами. Призывала присоединиться.
— Помастурбируй для меня, а я, за представление, порадую тебя снятием одежды. — Будь она ещё в адеквате, прописала бы себе пощёчину.
"Ягодная" красавица не стала медлить. Широко расставив ноги, предварительно положив себе под поясницу подушку, она ввела в себя сначала один палец, а затем второй. Двигала ими медленно, не проникая глубоко, пока второй рукой сжимала одну из грудей. Хорошее начало.
— Молодец, мне нравится, — рассмеялась Долорес, скидывая на маленький диванчик пиджак, а после закуривая коричневую сигарету. — Продолжай в том же духе.
— Да... Мадам Куратор...
Пальцы с характерным хлюпаньем протолкнулись глубже, присоединился третий. Да, она явно использовала игрушки, но всё ещё отдавала предпочтение девушкам.
Замечательно. Но дальше Дол раздеваться не стала, лишь расстегнула пару пуговиц на рубашке снизу.
— И на этом всё? — хмыкнула, выдохнув, вот же смешное совпадение, табачный дым с нотками вишни. — Хочешь, чтобы я осталась в стороне?
Лола на секунду замерла, а потом громко хмыкнула. Неужели сдалась? Но, на счастье Куратора, девчонка задрала ровной линией кверху стройные ноги, сверкая опасно каблуками, и задвигала пальцами быстрее. Руку с груди опустила к гладко выбритому лобку, на котором красовалось блеск-тату в виде пары вишенок, и осторожно, не давая острым ноготкам навредить, затеребила клитор. Хлюпала, сдержанно стонала, да краем глаза пыталась посмотреть на свою жертву, которая чересчур быстро стала её охотником.
— Отлично.
Улыбку милой новой знакомой хотелось запечатлеть на снимке, а ведь та всего лишь увидела бледное худое тело, которое больше не скрывалось за свободной белой рубашкой. Даже со сменой "оболочки" Долорес оставалась стройной, с заметными под кожей рёбрами, маленькой, почти что отсутствующей грудью, но аккуратными сосками, с крепкими изящными руками с длинными пальцами. Просто старше. И строже, если устремить взор на лицо, грубо зажатую зубами сигарету и действительно ледяные глаза.
— Иди ко мне, — подозвала Долорес, стягивая узкие брюки вместе с бельём, и, широко расставив ноги, села на диван.
Лола, со всхлипом вытащив пальцы, на неожиданную радость не подошла, а встала на четвереньки — она отлично ощущала ситуацию и настроение.
Молодец, послушная девочка. Ползла осторожно, растирая меж своих бёдер смазку, а как приблизилась, сначала тяжело и быстро, словно собачка с высунутым языком, задышала, а после потерлась о колено лбом.
— Умница, — прошептала Дол, ласково поглаживая по голове, но тут же резко схватила за волосы на макушке, вынуждая шипящую от боли любовницу чуть ли не уткнуться носом в лобок.
— С чего бы мне тебе отлизывать? — Удивительно, что Лола не закричала, но, судя по тому, что она сдерживалась, показывая зубы, просто пыталась раззадорить и довести до чего-то не менее интересного. Или же наивно поверила, что могла вернуть контроль над ситуацией и своей целью.
Размечталась.
— С того, что ты хочешь, чтобы они оказались в тебе, — не сдержалась и, резко выдохнув в лицо дымом, рассмеялась, показывая пальцы с чёрным маникюром. — Тебе же понравилось. И тебе это надо. А мне нужен твой язык.
— Так точно...
Лола сначала умилительно надула губки, но вскоре рассмеялась, тихо и так приятно, мягко, что хотелось бы вновь услышать, а не только стоны. Но в итоге лучше всего этого звучали её вздохи и чмоканье, пока она целовала и посасывала половые губы. Да, она однозначно хороша в вопросе оральных ласк, пускай и до вибратора ей было далековато. В нужные моменты была то нежной, методично осторожной и плавной, то через пару ласк становилась грубой, резкой, давила на клитор с такой силой, с какой сама Долорес надавливала через игрушку. И ни секунды не отрывалась, ни на миллиметр не отстраняла лица, лишь позволяла тонкой руке контролировать наклоны головы.
Конечно, времени потребовалось чуть больше, чем с вакуумным стимулятором, что пришлось тушить сигарету и тянуться за новой, но сам оргазм выдался намного... намного ярче, миллионом крохотных, но острых искр под кожей. Но что дома, что с новой знакомой меж ног, одного раза мало. Пришлось задрать девичью голову, больно потягивая вверх за волосы.
— Вы гляньте на эту красавицу, — усмехнулась Долорес, рассматривая смуглое, точно смущенное лицо, нижняя часть которого пошло блестела от влаги.
— Спасибо, — чуть жмурясь от боли, ответила Лола. Видно, что хотела напомнить о пальцах, но вместо этого поступила лучше и правильнее. Раскрыла рот и вновь высунула язык, позволяя слюне вытечь изо рта.
— Забирайся, хорошая девочка, — призвала Дол с мягкой улыбкой, выпустив малиновые волосы и указывая на кровать. Но тут же сама встала и подошла к мини-бару, из которого достала маленькую бутылочку виски.
— Мадам Куратор... — Сладко протянутые гласные не могли остаться без внимания, как и девушка, что уже лежала на кровати, устроившись на боку и вскинув прямо ногу. Её промежность своим блеском так и манила.
Догнавшись половиной бутылки, что после улетела на кровать, Долорес напрочь потеряла над собой контроль. В ушах образовался белый шум, а в ушах будто набатом что-то звучало. Уже просто не соображала, ничего не понимала, но отчетливо чувствовала, как собственное тело, ещё совсем недавно зудящее и требующее наслаждения, наконец-то расслабилось. То ли перед глазами, то ли уже это были отголоски воспоминаний, но происходящее мелькало, словно при пьяном или наркотическом трипе.
Резкие смены кадров и планов. Лола верхом на ней, истошно плачет и стонет, при этом, уже растеряв здравый смысл, то просила остановиться, то молила войти в неё чуть ли не по самый локоть. Она сама уже верхом на Лоле, связанной по рукам и ногам оторванными кусками простыней. Потом руки на чьей-то бледной шее, её чёрные ногти, впивающиеся в кожу, но явно не любовницы, а кого-то третьего,
мужчины, поэтому слышится истеричный девичий смех в шуме какой-то музыки. Его лицо было усыпано, но не поцелуями, а дымящимися ожогами от затушенных сигарет. Опять её руки, но уже на груди, опять кого-то другого,
женская, маленькая, но достаточно тяжёлая, с проколотыми сосками, а лица очередной новой знакомой не видно — занято вишнёвой промежностью Лолы, что очень ритмично скакала сверху. Переливы многоголосых стонов, смех. Опять какой-то алкоголь. Множество рук на её собственном теле — пары три, если не больше. Её собственные пальцы обеих ладоней бьются сразу в двух, одинаково приятных и горячих, но всё же разных вагинах, а язык орудует в третьей, отдающей уже цветочным мылом. Чёртов клубок змей, в котором самкам хорошо друг с другом. И Долорес, на уровне низменного создания, требующего лишь секса, безумно хотелось, чтобы эта похотливая ночь никогда не заканчивалась...
***
Открыв глаза, не сразу по расплывающимся пятнам поняла, что находилась не в комнате клуба, а в собственной спальне. Тело ныло, глотку раздирала сухость, а руки дрожали так, будто у неё успела начаться жуткая ломка. Проморгавшись, заметила, что к одной из рук был прикреплен катетер, через который вливалась какая-то жидкость из маленькой капельницы.
— Блять... — прохрипела Долорес, другой рукой накрыв глаза. — Позорница...
— Ещё какая. Вся в слюне, —
то явно были не слюни, — слезах, порванной одежде, и обнимающая ангела в саду.
Тут же подскочила, вынуждая капельницу зазвенеть подставкой по полу, и взвыла от боли. К счастью, сама Дол была одета, причём прилично, в свои спальные штаны и большую футболку. К сожалению, рядом сидел отец, медленно чистящий грушу — ещё с детства она не любила кожурки.
— Дорвалась и натрахалась на десять лет вперед? — беззлобно усмехнулся Пятый, протягивая отрезанный кусочек сочного фрукта. Сгорая со стыда и поджимая губы, Долорес приняла перекус. — Но, что важнее, с тобой всё в порядке и ты наконец-то дома.
— Наконец-то?..
— Ты пропала на неделю.
Громко подавилась грушей, что в итоге выпала изо рта. А следом собирались выпасть и глаза с нижней челюстью. Нет, она предполагала, что загул мог продлиться чуть больше одной ночи. Но не на неделю! Хотя удивляло уже не это, а спокойствие отца, который раньше, задержись она на минут десять, бежал её искать, после чего отчитывал и грозился домашним арестом. Сейчас же... Конечно, он принял возраст своей "маленькой принцессы", да и датчики в теле никто не отменял, но...
— Всё это время ты была в одном и том же месте. Тебе ничего не угрожало, к тому же, мы послали к тебе агентов, — признался Пятый, словно прочитав мысли. — Правда, одного ты убила.
— Что?! — ужаснулась Долорес, не веря услышанному. Перед глазами всплыла шея, которую, словно разъяренным зверем, разодрали в кровь.
— А вторую затянула в свой "кружок интересов". Пришлось потом и её к медикам в отдел тащить.
— Матерь божья...
— И да, тебя, пьянющую вдрызг, нашли близнецы.
— Нет! — Протяжный крик отчаяния наполнил комнату, а осознание и воспоминания голову.
Плевать на сотрудников Комиссии, ведь они и так помирали, как мухи, хотя возможные сплетни на руку вообще не шли, но была вероятность задобрить неизвестную девчонку. Уже и чёрт с ней с недельной пропажей. И да, спасибо, что рядом сейчас сидел именно отец, потому что мать могла вынести мозг и совесть... Но вот на что не плевать, так это на братьев! Увидели её в таком отвратительном состоянии! Не сдержалась и в итоге отвесила сама себе пощечину.
— Успокойся, — тихо сказал Пятый, вытерев руки от сока груши полотенцем и аккуратно похлопав ладонью по плечу. — С той девушкой мы всё уладили. Мама больше смеётся с этой ситуации, а мальчики... Тебе нужно будет сказать спасибо им. Они тебя успокоили.
— И извиниться... Стоп, что?
— В них ещё столько всего таится...
Из рассказа отца стало ясно, что Долорес, вернувшись домой под утро, направилась не в спальню, а в сад. Сначала она была очень даже бодрой и веселой, но потом, заметив статую ангела, упала перед ним на колени и разрыдалась, аж голос сорвала ещё сильнее. Конечно же, все сбежались на её рёв, но никого из близких она не подпустила, пока, не плюнув на недовольство, с объятиями к ней не прильнули мальчики. И стоило им прикоснуться, — дело точно в Роланде, — как Долорес моментально успокоилась и заснула с детской улыбкой, будто до этого в внутри неё не разразилась буря эмоций и веществ.
— Правда, им самим потом дурно стало, но сейчас чувствуют себя лучше. Они уже с мамой эксперименты проводят.
— Хорошо... — уныло улыбнулась, да тут же закрыла лицо ладонями. — Стыдобища...
— Вспомни меня с матерью, после того случая. Ну, когда мы поджог устроили.
— К чему ты это?..
— Нам тоже было стыдно. И до того, как ты и мальчики появились, мы вытворяли такое, после чего порой в глаза друг другу смотреть не могли. Но пусть так, мы никогда не жалели о том, что сделали. Или жалели, но совсем чуть-чуть.
Сначала не поняла, к чему клонил отец, но потом, услышав свой внутренний голос, осознала кое-что важное. То, что произошло к клубе — настоящее безумие. Но оно было таким прекрасным, потому не вызывало сожаления. Естественно, повторять подобное не хотелось, но, как делали родители, появилось желание отметить этот день в календаре, расписав детали. Пускай не было чувства любви и нежности, как с Кармэн, но вот ощущение легкости и эйфории— вполне. Никакого чувства вины за измену. И, что не менее важно, внутри всё затихло и успокоилось. Возможно, дело было в растворе, проникающем через катетер, или же в братьях, но будто дышать стало проще.
— Всё же, я такая же жуткая извращенка, как и вы, — горько и одновременно радостно рассмеялась Долорес, принимая семейную черту.
— Мы это поняли, ещё когда застукали тебя с Кармэн в нашей спальне.
— Так, пап, не надо об этом напоминать!
— Хорошо, давай тогда поговорим о том, на кой чёрт тебе сдалась информация о пальцах.
Увы, пришлось и вспомнить ситуацию с подростковых лет, и рассказать правду о том, что всегда использовала указательный и средний, и рассказать о том, что же произошло в баре. По крайней мере из того, что ещё сама помнила.
***
Вся Комиссия стояла на ушах. Каждый сотрудник, что сталкивался с разъяренным Куратором, уже считался трупом или, как минимум, калекой — Долорес не церемонилась с придурками, попадавшими под горячую руку из-за своих идиотских расспросов. Благо, из всех работников, умными оказались метафизики, покорно расступающиеся перед начальством в стороны. Они просто знали, к кому держали путь.
— Где он?! — яростно вскрикнула, открывая дверь с ноги в кабинет руководителя отдела учёных.
— Скоро должен подойти, — спокойно отчитался Фроуд, откладывая в одну сторону бумаги, а в другую очки. — Всё прям так плохо?
— Если бы не звонок, мой кабинет бы заливался стонами!
Судя по вздувшимся венкам на висках, обнажённому торсу под распахнувшимся пиджаком и резкому удару ладонями по столу, какая-то очень смелая девица имела наглость сбежать от босса.
— Подумаешь, не довела кого-то до оргазма... И у великого Куратора бывают проколы.
— У меня не бывает проколов!
Она могла ещё час орать просто так, но, на счастье и Долорес, и Фроуда, в кабинет вошёл Роланд. Он явно не торопился, ведь обычно, когда он бежал по первому требованию, он всегда расслаблял галстук. В этот раз же раз нет. Ни единой капельки пота не было на его строгом лице, потому и отросшие кудряшки не прилипали. Прогуливался не спеша, говнюк.
— Сам позвонил, сам сказал, что тебе нужно мне что-то показать, прервал мой секс! А мне тебя ждать?! — выпалила Долорес, резко хватая за треклятый галстук и превращая его в удавку.
— Угомонись, сестра, — с каменным лицом ответил Роланд, глядя прямо в глаза.
Она была готова увернуться от широкой ладони в короткой чёрной перчатке, но в итоге, ведомая не столько хаосом, сколько внутренним братским теплом, прильнула с объятиями открытой грудью — подобное Роланда давно не смущало. Его природа не могла устранить недуг тела и разума, но отлично успокаивала или же наоборот, если того требовала ситуация, распаляла. Вот и сейчас, потираясь лбом о плечо, от былой злости не осталось и следа.
— К вам можно? — рассмеялся Фроуд, поглядывая на объятия брата с сестрой.
— Я не желаю видеть, как ты мацаешь его задницу, — сквозь ответный смешок фыркнула Долорес, да тут же задумала швырнуть в младшего что-нибудь тяжёлое.
— Врёшь же. Тебе нравится. Или ты, любительница подглядывать, забыла, как стояла и смотрела на нас с Клаусом?
— Сказал мальчишка, подглядывающий за родителями, но при этом писающий в штанишки из-за большого братского...
— Заткнитесь, пожалуйста. Вы оба отвратительны в равной степени.
По голосу-то Роланд был строг и очень даже зол. Да и по лицу, на первые секунды и если не знать, он выглядел очень недовольным. Но Фроуд и Долорес прекрасно знали, что подобные разговоры до красных ушей смущали этот ходячий, желаемый всеми сотрудниками сексуальный шкаф на ножках. Потому не оставалось ничего, кроме как прикрыть рты, пусть и очень хотелось смутить посильнее.
— Итак, мистер Харгривз-Трафэл, зачем я вам?
— Я нашёл нового агента. Хочу, чтобы ты лично с ним познакомилась, — уже спокойнее ответил Роланд, правильно застёгивая пиджак сестры, предварительно поправив её тёмные волосы.
— Ты же в курсе, что я тебе доверяю в этом вопросе?
— Это...
— Немного иной случай, — с лукавой улыбкой ответил за брата Фроуд.
Расспрашивай или пытай — близнецы всё равно не ответили бы, если сохраняли интригу, поэтому оставалось лишь принять во внимание озабоченность вопросом принятия нового сотрудника и, приведя себя в порядок, сесть в машину. Даже немного удивилась, что новый винтик их рабочего механизма был в их стране и реальности, пусть и несколькими годами позднее, но продолжала сохранять молчание на протяжении всего пути, пока не оказались у порога давно забытой самой Долорес балетной школы.
— Даже интересно, жива ли Софрина.
— Ещё по этой причине была нужна ты...
Неловкость ответа дала точно понять — женщина была живее всех живых. И, как обычно, не желала видеть в стенах своего заведения представителей мужского пола. Внутри всё точно такое же. Ничего не изменилось. Всё та же строгость, минимализм, суровые голоса преподавателей и негромкая музыка. Вспомнилось то приятное время, когда Долорес сама была частью балетной школы и почти стала учителем... Но отказалась от этой идеи после смерти Кармэн.
Куратора и её личную охрану никто не ждал, но, стоило лишь услышать имя гостьи, как секретарша поспешила отвести к директрисе, что сейчас репетировала со своей новой примой.
Даже главный зал не подвергся хотя бы скромному косметическому ремонту. Сидения, сцена, шторы, декорации — всё оставалось на своих местах. Даже мадам Софрина не изменила себе, сохранив привычную изящную стать и сталь, только чуть больше седины в волосах, собранных в идеальный пучок. На лицо всё так же прекрасна. Она всё ещё сидела на десятом ряду на тринадцатом месте, отдавая дань любимым числам и всего лишь занимая лучшее место, и ждала выхода своей подопечной.
— Здравствуйте, — тихо обратился Роланд к женщине, в миг пробудив в ней ненависть.
Она лишь бросила короткий взгляд на незваного гостя, не замечая за его широкой спиной Долорес, и тут же закипела — было ясно по распахнутым широко глазам и плотно поджатым губам, от которых осталась лишь полоса. Доводилось видеть директрису злой, но здесь была уже настоящая ярость и чистый гнев. Словно увидела не просто мужчину, а кого-то очень знакомого и принесшего много боли. Она резко и угрожающего ударила тростью об пол, надеясь запугать, словно это работало раньше. Но Роланду было глубоко плевать, потому даже не моргнул, чем разозлил ещё больше.
— Какого Дьявола тебя вновь занесло ко мне?! Что здесь забыл!.. — Начала повышать голос Софрина, разворачиваясь и подрываясь с кресла, но затихла, проглотив язык и позволив выступить слезам на глаза за овальными очками. Фигура объекта ненависти расплылась для нее, ведь встретилась со своей драгоценной ученицей. — Моя роза, как давно я тебя не видела.
— И я рада вас видеть, мадам Софрина, — с мягкой улыбкой ответила Долорес, выступая вперёд и позволяя морщинистым, но всё ещё очень нежным ладоням поймать свои.
Хотелось бы рассказать о многом, да и о многом услышать в ответ. Но успела только рассказать о брате — либо сама приняла так быстро, либо Роланд пустил в ход силы, чтобы усмирить и расположить окончательно к себе женщину, — и узнать парочку историй о том, как же долго Софрина искала новую звезду.
— Кстати, о ней. Думаю, Мириам тебе придётся по душе. Хотя ей всё ещё далеко до тебя.
Роланд, держа под руку, отвел Долорес к первому ряду и, дойдя до нужного места, опустил сидение. Когда-то здесь сидела Кармэн, наблюдая за выступлением.
Заиграла музыка. Спокойная, тягучая, но тем и немного тревожная и тоскливая. Во тьме не было видно, но отчетливо слышались легкая поступь шагов и цокот пуантов о пол сцены. Под тусклым светом прожектора появилась фигурка. Немного широкая, по меркам балета, в бедрах и грудной клетке, но всё равно аккуратная и складная девушка, стоя на носках, тянула к потолку красивые руки с длинными пальцами. Её широкие чуть смугловатые плечи укрывали полотном тёмные крупные веснушки. Явно тяжеловесные и непослушные медные волосы собрали в массивный пучок, но две обесцвеченные пряди падали на лицо, которое балерина так и не решила показать новым зрителям. Но даже так, она вызывала интерес. Изящные движения под тихую мелодию, стук ног и взмахи руками вместе с чуть парящим шифоном красного хитона. Очень быстрые повороты, за которые надо было бы поругать, но Мириам — сама удивилась, что запомнила такое сложное имя, — будто заигрывала, зная, что за ней следил не абы кто. Поворот. Плавный очередной взмах руками. И вот он, финальный аттитюд с ногой назад, в котором девушка словно застыла на несколько секунд. И дело было даже не в способностях сидящего у сцены Куратора.
— З-за... Зачем ты привёл меня сюда? — прохрипела Долорес, обращаясь к брату и не в силах отвести глаз от чужого, но такого знакомого лица.
— Я был бы рад и спокоен, если бы ты немного остепенилась, — признался Роланд, негромко аплодируя балерине. — В Комиссии не осталось девушек, с которыми ты не имела связь. Это меня напрягает. А ещё я хочу, чтобы ты попытала удачу с возможным счастьем, пусть и с нотой привычной тебе грязи.
Теперь стало ясно, почему случай с Мириам был особенным. Хватило всего раз взглянуть на лицо. Точнее, заметить те самые черты, которые порой так хотелось забыть за прошедшие...
Боги, она уже перестала считать года. Выразительные серо-голубые глаза, что на чуть смугловатой коже выглядели ещё светлее, россыпь веснушек на лице, пухлые мягкие губы, искрящиеся от блеска. А там дальше взгляд по телу, по точно неприятно перетянутой груди, по талии, уменьшенной с помощью своего, не школьного корсета. Такая незнакомая, непривычная...
— Кармэн...
Долорес медленно поднялась с места и осторожно приблизилась к сцене. Аккуратно и совсем немного задрала голову, чтобы убедиться наверняка, что перед ней, сложив руки и одаривая немного недовольным взглядом, на неё сейчас смотрела не былая любовь. Кто-то совсем другой.
— Здравствуйте? — Как бы вежливо, но тон выдавал дерзость и излишнюю грубость. Кармэн так никогда не разговаривала.
Но всё же это её голос. — Эй?
Почти ошибкой для Мириам, но огромной удачей для Долорес стало приближение и возможность поймать руку, немного пропитанную потом. Не отрывая пристального взгляда от глаз сверху, Дол, почти невесомо, коснулась тыльной стороны ладони алыми губами, не оставив следа.
— Вы прекрасны.
— Я... — Мириам замялась, не зная, как правильно было реагировать на такое приветствие. На хищно горящие голубые глаза. И как реагировать на интерес не только незнакомки и её компаньона, но и директрисы. — Я знаю.
Боялась пережать запястье, но и не хотелось выпускать из рук. Даже если не любовь, даже если не нежность, Мириам должна была стать её, без помощи брата и препаратов, которыми пичкал каждого второго сотрудника Фроуд в своей лаборатории. Чтобы сама нуждалась, сама желала и молила. Хотя бы на короткую вечность работников Комиссии Времени.
— Славно. Меня зовут Долорес Харгривз и у меня для вас есть предложение.
