Бытовые проблемы Комиссии: Безумие — это семейное

      Много лет назад Пятый не горел желанием обучать свою маленькую принцессу кататься на велосипеде. Списывал всё на опасность столь неоднозначного и нестабильного из-за отсутствия ещё двух колес средства передвижения. Правда в итоге не смог ей отказать в уроках вождения мотоцикла, а после и вовсе сам подарил грозного механического зверя. Но когда с подобным предложением выступили близнецы, противиться долго не стал.       — Почему бы и нет? Купим вам на днях велосипед и начнём учиться.       — Ура! — с задорной улыбкой воскликнул Фроуд, да тут же припал к отцу с объятиями — так было проще передать ещё и радость Роланда.       Но от минутного счастья не осталось ни следа, когда в комнату с открытым недовольством вошла Ингрид. Мальчишки тут же спрятались за Пятым — ну явно мамины дети, что подставляют под удар любую другую задницу, но только не свою.       — Значит, когда я предлагала Долорес научиться кататься на четырехколёсном велосипеде, ты меня чуть в угол не поставил.       — Это было так давно, а ты всё ещё помнишь! — возмутился Пятый, да про себя стыдился за прошлого, влюбленного в собственное чадо, дурака.       — Естественно! Ты ж мне мозги тогда вынес! Почему я не могу побеспокоиться о сыновьях?       Имела на это полное право. Ингрид, как могло показаться, так отыгрывалась за годы активного режима "любящий папуля", когда все её попытки научить чему-то полезному воспринимались как нечто травмоопасное. Но в действительности, соль проблемы заключалась не в желании отомстить. В отличие от Пятого, ослепленного тогда блеском маленькой очаровательной Долорес и сдувающего с неё пылинки, Ингрид действительно боялась за сыновей. После случая с выбросом энергии хаоса и недавним столкновением с Ваней, она стала очень нервозной и тревожной, ей часто снились кошмары, сюжет которых не менялся от ночи к ночи — и без того расшатанные нервы с того момента были натянуты, как нить, готовая вот-вот лопнуть от лёгкого натяжения.       — Гри, — вздохнув, Пятый аккуратно взялся за плечи, что тут же расслабились, и притянул супругу в свои объятия. — Ты сама хотела обучать их езде на лошади ещё год назад. Рисков в любом случае много.       Отвернувшись, но прижимаясь щекой к плечу, Ингрид молчала. Хотела, может, прыснуть со смеху, что поменялась с ним местами и теперь её очередь переживать из-за всего на свете, но ком в глотке портил это желание своей горечью. А стоило заметить ребёнка, мнущегося на месте, сжимающего пальчики и смотрящего на неё не с тоской, а с виной, — боже, ни Фроуда, ни Роланда она ни в чём не винила! — то и вовсе жалобно хмыкнула.       — Мы осторожно, честно, мам... — отозвались мальчики, ловя материнскую ладонь, растрепавшую кудряшки, и прижимая к мягкой щёчке.       — Будем вместе следить, — прошептал Пятый, гладя напряженную спину. — И если что, я всегда успею переместиться и поймать их.       — Где твои мозги были, когда я всё это предлагала, а? — негромко усмехнулась, глядя краем глаза.       — Они были превращены в розовую кашу, посыпанную блестками.       — Рада, что ты это признаешь, — Ингрид, наконец успокоившись, взглянула сначала на Пятого, а после и на сыновей с тёплой улыбкой. — Так уж и быть. Уговорили.       Фроуд и Роланд радостно подпрыгнули, предвкушая скорую покупку велосипеда и дальнейшее обучение. Но тут же постарались скрыть бушевавший восторг, когда за нос легонько ущипнули.       — Глаз с вас не спущу, — мальчики, прикрыв лицо ладошками, тихо похихикали. Хотя стоило признать, что Ингрид была серьёзна в своих словах — коршуном станет следить за детворой и, если что-то приключится, отчитывать будет долго... Пятого.       Прошерстив множество интернет-магазинов и определившись с моделью, они поехали за новеньким красным велосипедом с четырьмя колесами, шлемом-динозавриком и прочей кучей защитных вещей. Экипировались мальчики сами, с огромным энтузиазмом, хоть временами путались в ремешках, но всякий раз отказывались от помощи. Они попросили, значит, должны отнестись к обучению и безопасности со всей серьёзностью! Чтобы мама не волновалась ещё больше. И вот, выйдя во двор во всём своём обмундировании под цвет, Фроуд и Роланд уверенно сели на велосипед, схватившись за ручки руля.       — Готовы? — стоя со спины и держась за сидение, спросил Пятый.       — Да!       — Тогда вперёд!       Восторгов было минуты две от силы. Кое-кто просто забыл, что дети в их семье были слишком умными и талантливыми, а два дополнительных колеса лишали "пугающий" транспорт возможности случайно упасть. К тому же, "водителям" давно не три и даже не пять лет. Да и далеко выезжать не хотели, потому колесили мальчики вокруг несчастного, чуть опалённого дубового пня на площадке рядом с домом, ещё и с таким лицом, что неловко стало всем.       — Они должны быть съёмными, — под нос пробубнил себе Пятый, изучая информацию о купленном товаре на сайте производителя. Услышал тяжкий вздох. — Если не хочешь сейчас, то...       — Ладно, сними, а то аж смотреть больно, как они проезжают тридцать седьмой круг...       Одарив Ингрид успокаивающим поцелуем в висок, Пятый переместился к сыновьям. Она не слышала, как именно прозвучало предложение, но, заметив радость и восторг в больших блестящих глазах, поняла, что идею оценили. Пара недолгих манипуляций, и мальчики вновь сидели на велосипеде в ожидании лихой поездки. Первый небольшой кружок они проехали вместе с отцом, крепко держащим за сидушку сзади. Следом второй, но уже побольше.       — Точно уверенны? Крепко держитесь? Равновесие?       — Так точно, сэр! — решительно воскликнули раздвоенным голосом мальчики после того, как получили одобрительный кивок от матери.       — Вперед!       Не могло же всё идти хорошо. Не могли спокойно описать очередной круг и подъехать к родителям. Завернули в совершенно иную сторону, мгновенно начали терять равновесие, а вместе с тем, как к земле потянулся велосипед, куда-то вниз рухнуло сердце. Мороз под кожей пробежал, словно при ознобе. Не понимала, в чем была истинная причина, — обошлись бы парой синяков и ссадин, не так уж и критично, — но тревога так сильно ударила в голову, что Ингрид мигом сорвалась с места ещё до того, как Фроуд и Роланд закричали.       Велосипед с грохотом ударился о дерево и рухнул на траву, а рядом с ним, крепко обнимая сыновей, упал и Пятый. Он ведь обещал. И успел же? Почти — всё-таки умудрились оцарапать колено, поскольку пластмассовый наколенник размотался ещё на середине пути. Хорошо, что без серьёзных травм, но вид маленьких алых капелек на детском теле выбил почву из-под ног на короткое мгновение. Вспомнился выстрел, рана на руке, тот удушающий страх. Крик застрял в глотке, как в тот дурацкий день, когда так громко и яростно хотелось отчитать мужа и сыновей, но вместо этого лишь стискивала зубы, крепко обнимая. Зажмурилась, сжав руки в кулаки. Вдох.       — Мамочка, прости!       Выдох.       За что их ругать? За невнимательность? За случайно оставленную ранку? За сломанный велик? За то, что заставили волноваться? Они всего лишь дети, которые, как сама раньше говорила, получают различные травмы каждый день, просто гуляя по улице. А это всё такие незначительные мелочи, особенно для Фроуда и Роланда... Но хватало одного лишь взгляда на обеспокоенную мать, чтобы понять — для неё это далеко не мелочь.       Пятый шумно набрал воздуха, готовясь начать успокаивать и уверять, что всё под контролем, но лишь плотно сомкнул губы. Когда-то нечто подобное случилось и с Долорес, она тоже упала, пока играла вместе с матерью. Он отчитал их обеих. Настала его очередь выслушивать... так он думал, пока Ингрид, вытащив из карманов кардигана пачку пластырей и спиртовые салфетки, — она подготовилась сразу, — не села напротив.       — Мамочка, прости, пожалуйста! Мы просто!..       — Болит?       Отрицательно помотав головой в ответ, сначала оторопели Фроуд и Роланд, а за ними удивился и Пятый. Ингрид, явно проглатывая собственную тревогу, бережно обработала коленку маленькой салфеткой, приклеила пластырь с мультяшными динозавриками и аккуратно, чуть дрожа, коснулась губами больного места.       — Не извиняйтесь. Всё хорошо, просто маленькая царапинка. — Давно она не улыбалась так мягко и спокойно после неудачных проказ. И грустно вздохнула, переводя взгляд. — Кто из вас ещё больше поранился.       — А... — мальчики и Пятый тут же обратили своё внимание в ту сторону, куда смотрела Ингрид. Перепачканные и разорванные рукава водолазки, словно по ней проехался злосчастный велик, и раскрасневшееся, опухшее, чуть кровоточащее запястье. — Даже не заметил.       На короткое мгновение неприятно защипало, а как только приклеили похожий забавный пластырь и мягко поцеловали руку, всё отошло на второй план. Но спокойствие вновь уступило место волнению, когда Ингрид сжала своих любимых и непутёвых мальчиков в крепких объятиях. Улыбалась, сдавленно смеялась, а сердце билось, как оголтелое.       — Прошу вас, будьте внимательнее. Особенно, когда снова станете кататься.       — Ты... разрешаешь и дальше учиться? — с робкой надеждой поинтересовался Фроуд, сжимая правой ладошкой светлый свитер и вдыхая приятный, такой родной запах весенних цветов.       — Да, разрешаю, но повторюсь — будьте внимательнее. И да, Пять, тебя это тоже касается.       — Говоришь так, будто бомбу под ногами не увидел, — буркнул недовольно Пятый в ответ и быстро стих, утыкаясь в плечо носом. — Обязательно, мой свет.

***

      — Мама... это мы. Мы заходим. — Тихонько приоткрыв дверь, братья, держа поднос, вошли в спальню.       Если бы поддались эмоциям, посуда со звоном разбилась бы об пол, а таблетки закатились во все углы комнаты. Удержались, хоть и хотели всё бросить. Аккуратно, с неприятной дрожью в руках, отставили еду с лекарствами на тумбу и подошли к женщине, лицо которой скрывалось не только за потускневшими, утратившими свой пламенный блеск рыжими волосами, — до грустного смешно, что они единственные восстановились столь быстро, — но и за множеством гидрогелевых повязок. Лежала на полу, глядя спасенным серым глазом в пустоту. Казалось, что она и не дышала вовсе. Просто тело, сломанная кукла, брошенная за ненадобностью. Невыносимое зрелище, особенно когда сам ты не способен хоть как-то помочь, чтобы элементарно разбавить мрак и одиночество. Признаком жизни стал лишь тихий, полный жалости и хрипа шёпот, твердивший одно и тоже:       — Ничего... Ничего не чувствую...       — Мама...       Не в силах прижать к себе ноги, Ингрид тянулась здоровой рукой к разбитому колену. Стала настолько хрупкой, что такое незначительное падение смогло привести к столь серьёзной травме. И ведь не обратила внимания, что кто-то вошёл в спальню. Была слишком поглощена болью, которую, не понятно, испытывала или нет.       — Мам, давай помогу...       Хотела в испуге сжаться комочком, услышав неожиданно громкий голос сверху, но с горем пополам лишь вжала голову к плечам и дернула рукой. Подняла затравленный взгляд на зрителя её отвратительной беспомощности.       — Простите меня... — Не известно, за что именно извинялась Ингрид, но весь её облик буквально кричал о том, что речь шла не только о разбитой коленке.       — Не извиняйся, — с горькой улыбкой успокаивал Фроуд, пуская Роланда взять контроль над их телом.       Подхватив на руки, осторожно, не желая лишний раз беспокоить и вредить, усадили на кровать, предварительно подставив под бок ближе к изголовью несколько подушек — к сожалению, она ещё не могла даже нормально сидеть без опоры, потому легко теряла равновесие и падала. Аккуратно опустили и выровняли ей ноги, чтобы сидела в правильном положении, а сами конечности не привыкли к неправильным наклонам и сгибам. И, устроившись на полу перед матерью, обратили внимание на травмированный участок. Тёмная кровь уже запеклась, покрыв рану жуткой корочкой. Чёрт, мать давно уже лежала в таком состоянии и никого не позвала... Но ругать её не было смысла. Любой бы хотел уйти куда-нибудь, проведя месяц безвылазно в четырёх стенах. А такой сильный, привыкший к свободе человек, как Ингрид, хотел бы сбежать от мыслей и чувств, что с каждой бездвижной минутой накрывали всё большей и большей волной, от испытываемой жалости, с которой на неё смотрели собственные дети. Правда обидно, что ничего кроме этой самой жалости она не замечала. В их глазах скрывалось многое: сочувствие, сожаление, огромная любовь, ещё большая разъедающая вина.       — Простите...       — Ничего страшного ты не сделала, мам, — вздохнув, ответил уже Роланд, не в силах сдерживать горечь, но, натянув привычную мягкую улыбку, вернулся Фроуд. — Всего лишь маленькая царапинка.       Вспомнилось детство. Первые катания на велосипеде. Волнение за любимую маму, что с откровенным страхом увидела кровь, а потом, заглушив всё это, помогла с раной. С того дня братья всегда носили с собой несколько спиртовых салфеток и пластыри, потому вытащили их из карманов рабочего халата. Хотели попросить сказать, если будет больно, но проглотили просьбу — нижняя часть тела, как повторяли медики Комиссии Времени, ещё долгое время, если не навсегда, останется парализованной. Аккуратно сняв корочку, легонько обработали ранку, вмиг потемневшую от крови вновь. Показалось, или дрогнула? Есть признаки активности? Нет, все с тем же безжизненным видом она смотрела куда-то сквозь них. Без нажима наклеили пластырь с мультяшными котятами и ласково, передавая свою любовь и светлое волнение, поцеловали несчастное бледное колено. Вздрогнули сами, но не от боли, а от прохладной ладони, неожиданно упавшей на рыжую макушку.       — Как тогда... с велосипедом... — В сером глазе мелькнула ясность, словно воспоминание помогло Ингрид прийти в себя. Она улыбалась, как в тот день. Роланд хорошо запомнил. — Вы такими маленькими были...       Раскрыли рот, а потом тут же закрыли, плотнее поджав губы. Не находилось нужных слов — ничего вразумительного бы и не сказали. Лишь сели ближе, накрыли женские слабые коленки грудью и, прижавшись макушкой к животу, робко обняли за талию. Мягко огладили ладонями ее поясницу. Ингрид тихонько засмеялась, продолжая ласково перебирать рыжие кудряшки, а потом, ни с того ни с сего, начала что-то лепетать на норвежском. На счастье Фроуда и Роланда, она не услышала их дрожащий, переполненный горечью шепот.       — Всё будет хорошо, мамочка, мы обещаем...