Давай определимся сами, что между нами

И вот перед глазами Зеницу предстало оно: величественное поместье Куваджима. «Оно и правда чертовски гигантское! Да кто вообще такой Шихан?!» — он стоял с открытым ртом, полностью погрузившись в свои мысли, состоявшие в основном из восхищения и… — «Это же сколько денег! Неужели быть охотником так прибыльно? Шихан точно не беднее того негодяя, ха.» Зеницу прошёл через такие же величественные ворота сразу после Джигоро, с воодушевлением вертя головой и рассматривая чуть ли не каждый угол. Продолжая рассуждать и сравнивать, Агацума понял, что сейчас он находился в таком красивом поместье со спокойным сердцем и не в холодном поту, являясь тем, кем он и должен являться — юным парнем, полным энтузиазма. «Если бы я оказался в том месте в других обстоятельствах, оно показалось бы мне таким же красивым? Наверное, оно все-таки было ещё больше и краше, чем это.» Людей тут определённо намного меньше — также заметил он. Вернувшихся из странствия приветствовали лишь пара рабочих и одинокая ночная луна. Даже она была такой прекрасной сейчас. Чувствуя на себе её холодные лучи, что ложились на кожу словно призрачная вуаль, улыбка расцветала на его лице. Но в следующий момент Зеницу ощутил холод, разрушающий любые светлые впечатления. Кайгаку прошёл мимо него, и зимний ветер будто следовал за ним, как верный друг его души. Он кинул на Агацуму короткий, чёрствый и приглушённый скрытыми эмоциями взгляд. Зеницу озяб на мгновение, его топили в ледяной воде совершенно безжалостно, это точно! Смотря в спину своему уходящему страху в человеческом обличии, он мысленно хватался за сердце. Что это был за взгляд? Ненависть оказалась меньшим из всего, что можно было в нём почувствовать. Абсолютным лидером была усталость. С каких пор Кайгаку начал смотреть на Зеницу так? Почему живое воплощение уверенности и силы предстал перед ним таким? Поднимаясь на порог, Кайгаку бегло посмотрел на выложенный из камня пруд, сияющий в ночном свете, но абсолютно чуждый ему сейчас. Двери за ним захлопнулись непривычно тихо. Этой ночью Зеницу снова будут сниться кошмары. — Хм, — тихо вздохнул Джигоро из-за спины Зеницу. — Я покажу тебе твою новую комнату, — сказал он на пару тонов мрачнее. Кайгаку же сквозь кромешную тьму пошёл в свою комнату. Она совсем не изменилась: была все такой же чисто убранной и одиноко пустой. Вещей у него было не так много. Если так подумать, он является полноправным жителем этого поместья вот уже пять долгих лет, но за все это время так и не начал воспринимать его домом. Однажды он все равно уйдёт, а посему иметь много вещей и привязываться к ним и к поместью — лишь бессмысленное занятие. «Здесь как обычно холодно,» — думает он, проходя вглубь комнаты. Почему-то в этот раз возвращение было совсем не лёгким. Уже успев расстелить запрятанный в шкаф футон, достать одеяло и подушку, Кайгаку медленно опускался: сначала на колени, а после… А после он засмотрелся на свет, так одиноко падающий на край его спального места. — И совсем это не красиво, — мрачно прошептал он, вспоминая, с каким восхищением отнёсся к этому Зеницу ранее. — так же обычно, как и одиноко. — Тогда могу я немного разбавить твоё одиночество разговором? — в дверном проёме показалось серьёзное и, скрывающее за безмятежностью беспокойство, лицо Джигоро. — Учитель, — подтвердил Кайгаку, медленно поворачивая голову. Он опустился ниже, его колени уже не были точкой опоры — теперь он сидел на нераскрытом одеяле, явно ожидая действий со стороны своего мастера. — Мой дорогой Кайгаку, в последнее время ты выглядишь совсем не хорошо, — Куваджима подошёл ближе и, не медля ни секунды, положил свою старческую руку на взъерошенные волосы. А Кайгаку совсем не сопротивлялся, он даже не удостоил старика взглядом, продолжал отстранёно смотреть себе под ноги. — Моему барахлящему сердцу так больно наблюдать твоё состояние. –… Вы и правда уже не молоды, — ответил ученик после небольшой паузы, — в Вашем возрасте просто необходимо высыпаться, восстанавливаться во сне. — Кайга- — И время уже позднее, — не позволил он обратиться к себе, перебивая. — ступайте к себе. Для Джигоро было очевидно как день, что его ученик понял намерения своего мастера и старается избежать диалога. «Но он неизбежен,» — устанавливает в своих мыслях Шихан и, опустив руку с тёмной головы, тихо садится рядом. — Я, может, и стар, и мне действительно нужен отдых, но молодым людям вроде тебя он нужен не меньше. Кайгаку морщился и даже закусывал с лёгкой злости губу. Этот старик имел непробивной характер и отделаться от него было все же тяжело. И наступила пауза. Какие слова можно подобрать в данной ситуации? Кайгаку первого слова не скажет. Посинеет от холода, душащих чувств, сонливости, но словечка не проронит, даже не посмеет еле слышно вздохнуть, нарушая атмосферу то ли неловкой, то ли напрягающей тишины. — О чем ты думаешь? — но ответа не последовало, — какие мысли тяготят моего драгоценного ученика? И пускай Джигоро определённо догадывался, какие переживания растут внутри любимого им мальчишки, какие идеи постепенно становятся его собственным палачом души и сознания, уверенным в этом он себя уж точно не считал: Кайгаку замкнутый даже для самых близких людей, его проблемы носят костюм самостоятельности и молчания, а нервы крошаться, выступая тяжёлыми выражениями, порывами агрессии и недовольством наружу. Его любимый мальчишка растёт, но не может показать своего эмоционального и душевного состояния. Не может его осознать в достаточной мере, чтобы помочь самому себе. А помощь со стороны он считал если не позором, то как минимум недопустимым. — Вам-то какая разница?.. — он ответил грубо и отстранённо. — Большая. Ты мой ученик, Кайгаку. А учитель и ученик — все равно, что семья. На такое заявление Кайгаку только и мог, что недовольно прыснуть в сторону. — Да какая к чёрту семья… Не было у меня её и никогда не будет! Как известно, Кайгаку совсем не был терпеливым человеком. И долго терпеть скопившиеся эмоции он не мог. Но это отличалось от привычной агрессии, как меры защиты. Кайгаку устал, его чувства съедают его заживо, причинив вред Зеницу он вспомнил о своём прошлом, о том, что однажды уже смог испортить жизни слабых и ни в чем не виноватых детей. Он жалел, но предпочитал об этом забыть. Он хотел стать сильным, сила — единственная ценность в его жизни, будет она — не будет сожалений. Кайгаку думал, что он изменился, что он уже не был тем десятилетним мальчишкой, который трясся не то что из-за демона низкого класса, а из-за себя, из-за людей, которых он обрёк на смерть. Но Зеницу рушил все его представления о самом себе. Кайгаку был недостаточно сильным, чтобы просто уйти, и он был слишком слабым, чтобы избавиться от Зеницу. От Агацумы Зеницу — отражения его самого и его прошлого. — Не нужна мне никакая семья, не сдалось мне! Толку от неё нет, только ещё больше бед на голову! И Вы постоянно лезете ко мне, какое Вам дело?! Мне не нужно Ваше сочувствие, мне не нужна жалость! Мне- — Кайгаку! — Куваджима вцепился в плечи своего ученика. Эти слова ранили его, он не ожидал услышать подобного, но вместе с тем он видел, как подорвался голос Кайгаку, как он начал хрипеть из-за подступающих к горлу слез, как он поджимал губы, наконец замолчав. Он старался держаться, но был слишком сильно напряжён для этого. — Что?! Даже сейчас Вы лезете ко мне! Вам заняться нечем, или что?! — Он отпирался, с усилием давя ладонью в грудь Шихана. Но его учитель, несмотря на дряхлое тело, все равно был сильнее. Он был столпом. — Кайгаку! Замолчи, дрянной мальчишка, какую чушь ты несёшь! — Чушь?! И это, по-вашему, какая-то чушь?! Джигоро со злости ударил Кайгаку кулаком по голове. — Приди в себя, ребёнок! — он все ещё крепко держал своего ученика за плечи и смотрел ему в самые разгоряченные глаза. Куваджима редко когда был нежным, он сам понимал, что подобный метод не мог в полной мере быть правильным. Но по-другому он не умел, это его собственный стиль, его способ утешать. — Как только ты вошёл в это поместье, уже тогда оно стало твоим домом! Как только ты оказался здесь, ты стал моим внуком! И ты смеешь говорить мне, что все это тебе не принадлежит! Кайгаку уже открывал рот, желая возразить, но Джигоро с силой ударил его по лицу. Так, что волосы в конец растрепались и сам Кайгаку наконец замолчал. — Как ты смеешь такое говорить! — и в следующий же момент он обнял Кайгаку с ещё большим усилием, чем бил. — Глупый, глупый ребёнок! — таким был его способ любить. — Ранишь своего учителя в самое сердце! И Джигоро замолчал. Ровно как и Кайгаку, не до конца отошедший от пощёчины и внезапных объятий. И эта тишина была достаточно мрачной, холодной и гнетущей. — Самому-то не стыдно себя обманывать?.. — глаза Кайгаку были ровно что блюдца. У этого всегда уверенного в себе старика подорвался голос, можно было слышать его тяжёлое дыхание. Его слова были полны обиды, и Кайгаку этого не понимал. Он растерялся, в таких ситуациях он никогда до этого не оказывался. Сам для себя определив, что близких людей в его жизни никогда не было и не будет, наблюдать происходящее сейчас было непонятно и отчего-то до боли неприятно. — В-вы что… Плачете?.. — Кайгаку даже ослабил хватку, не веря, что и правда задаёт этот вопрос. Должны ли его волновать эти слова? Скорее не должны, а почему его вообще это волнует? Ведь Куваджима ему не семья, так ведь? Да?.. — А как из-за таких балбесов не плакать?.. Самым сильным ударом за сегодня для Кайгаку стал внезапный стыд. Ему было стыдно за себя, за свои действия, за слова. Он ощущал вину за состояние своего старика и эти чувства заставляли его руки судорожно хвататься за чужую одежду в неумелых объятиях. — Извините… — он был напуган. Для понимания стоит сказать, что Кайгаку — личность до глубины души травмированная, настолько сильно, что он сам это не осознавал. Он был ребёнком, который никогда не понимал самого себя. Можно с уверенностью сказать, что он знал себя даже меньше, чем положено по человеческим меркам и реалиям. В силу неблагополучного детства он вырос эгоистом, но не подозревал, что эта эгоистичность распространялась и на людей. Кайгаку умел дорожить, но не знал об этом. Он смог стать искусным мечником, однако силы души, эмоции и воли в нём было критически мало. «Кайгаку силён по отношению к другим, вот только по отношению к самому себе — он самый слабый человек в мире», — сделал вывод Зеницу, стоящий в коридоре в нескольких метрах от входа в комнату. Он обладал достаточно хорошим слухом для того, чтобы не упустить ни единого слова с такого расстояния.

***

И вот за окном уже начало светать, но Кайгаку все никак не мог заснуть. В эту ночь он устал определённо намного больше, чем за последние несколько лет. Он ощущал пустоту в себе и периодически хватался то за голову, то за сердце. Тяжёлый мысленный процесс не давал ему и капли сна. Рассуждения относительно недавнего диалога с Джигоро легли тяжким грузом, с которым предстояло по крупицам разбираться. Была ли у Кайгаку семья? Видел ли он в Куваджиме родительскую фигуру? И если он упустит этого человека, сможет ли за всю свою жизнь снова найти кого-то подобного? Был ли это тот шанс на жизнь, которого он ждал, но старательно игнорировал и даже не мог осознать? Хотя были вещи, которые могли также немного раздражать его сейчас. — Ты долго будешь там сидеть? — он спрашивал безэмоционально, скорее с усталостью и безразличием, смотря в потолок. Зеницу, уже некоторые часы подпирающий своей спиной стену, вздрогнул, а его руки, обнимающие колени, будто в мгновение намокли. Агацума понимал, что вопрос адресован ему и никому боле. После тяжёлого вздоха он наконец появился в дверном проёме комнаты. Лица Кайгаку он не видел, перед его глазами предстала безжизненно лежащая туша, когда-то напоминавшая мечника, которая сложила руки на груди и обратила свой взгляд в стену. Зеницу видел и растрёпанные волосы, и в целом Кайгаку сейчас был эталоном уставшего и эмоционально истощенного человека. Агацума всегда с большим трудом решался на что-либо, а конкретно сейчас ощущал, что если не заговорит первым, то поставит крест на развитии их с Кайгаку взаимоотношений, а также своей цели стать сильнее. Как был тряпкой, так ей и останется — вот и все. Он медленно подошёл к середине комнаты, всё ещё не хотя приближаться к своему страху слишком близко, и сел на холодный пол. Зеницу собирал свои мысли в слова достаточно долго. — Ненавидишь ли ты меня? — Зеницу словно говорил в пустоту. … — Почему не взлюбил? Потому что считаешь слабым? … — В моих руках нет силы, но я готов решиться бороться с тобой. Бороться за мнение и за идею, за признание. … — Я стану сильным и поменяю твоё отношение ко мне. Кайгаку еле тихо усмехнулся, все так же устало и с натяжкой. — Тогда я буду тебе мешать. От пары слов никакое отношение не изменится. Ты можешь попробовать, но готов поспорить, что у тебя не выйдет. — Тогда поспорим. Я стану охотником не слабее тебя и тебе придётся считаться со мной. … — Кайгаку. Ты тоже должен стать сильным. И до конца понять этих слов мечник не мог даже спустя минуты и часы рассуждений. Но под ними подразумевалась непосредственно сила морали и души. Зеницу мог выглядеть истеричным молодым человеком, говоря откровенно и вовсе нытиком. Но, в отличие от Кайгаку, у него была эта сила. Обрёл он её совсем недавно, она зарождалась в нём медленно и сейчас имеет неустойчивое основание, но она растёт и заставляет Агацуму также расти параллельно с ней, в купе образуя стремление к исполнению своих мечт. (Как верно подметил однажды Джигоро — Кайгаку и Зеницу могли стать дополняющими друг друга составляющими, образуя крепкий дуэт. И их силы даже сейчас могли собраться пазлом: физическая, которой не было у Зеницу, и моральная, которой не было у Кайгаку.) И у человека не всегда должна быть одна мечта на всю жизнь, единственная цель, к которой он будет стремиться до самой смерти. Мечта есть желание, а у человека их в миллионы раз больше чем у любого существа на Земле. Исполняя одно, на замену ему приходят желания в разы больше и крупнее по своему содержанию. Мечта как двигатель прогресса, как вытекающая из силы души составляющая, была также недоступна Кайгаку в полной мере, и узнать, что его единственное желание, цель всей его жизни — стать сильнейшим — может быть неправильной по формулировке и даже губить изнутри, было бы смешно и до боли обидно. В конечном счёте любая мечта, даже самая маленькая, объединяясь со всеми человеческими мечтами в одно целое, обладает одной единственно верной формулировкой: «Стать счастливым».