В объятьях прошлого

Предисловие. Закатное солнце и неимоверно красочное небо, водянисто-розовые, расплывчато-оранжевые полосы, малиновые росчерки и серебристые блики на стенах, игры светотени в наступающей ночной мгле — всё это уже исчезло, растворилось вместе с горячим летним воздухом, сменившимся, наконец, томной прохладой под натиском чёрной летней ночи. И только раскалённый асфальт напоминал о прошедшем дне. На месте рыжевато-фиолетовых переливов засияли яркие серебряные светила, которые зажигались на небе, словно лампочки на новогодней ёлке. Лондон, днём такой консервативный и правильный, прямо-таки обходительный джентльмен, пропитанный ароматом чёрного кофе и старых библиотечных книг, сейчас изменился до неузнаваемости. Покров ночи снял с него маску, и город стал превращаться в развратного, азартного игрока, жаждущего адреналина, эйфории и кипящей в жилах крови, прожигающего жизнь в свете ярких неоновых вывесок, светодиодов и разноцветных ламп, под звуки оглушающей новомодной музыки и стук бокалов с вином и шампанским, гранёного стекла толстостенных стаканов, внутрь которых, несомненно, налит коньяк, бренди или же нечто подобное более дешёвого класса. Таким красочным и невообразимо пошлым Лондон будет оставаться до самого рассвета, пока первые солнечные лучи на стремительно сереющем и обесцвечивающемся небе, принимающем свой, кажется, самый скучный и одновременно самый вдохновляющий облик, не обнажат порочных его деяний. Солнце медленно, словно совершенно нехотя, начнёт выплывать из-за горизонта, занимая царское своё место на середине неба. Пьяный вечерний шарм спадёт, и жизнь на пару часов остановит свой ход, чтобы Лондон успел к пяти утренним часам вновь вернуть себе джентльменский вид, разнести газеты с новостями и, наконец, вновь пропитаться ароматом чёрного кофе из едва открывающихся кофеен и кафе. Всё это действо, как и сама многообразная, неспокойная, бурлящая жизнь, дарит большому городу свой неповторимый шарм и тысячи красок — целую палитру из вечерне-ночных ярких пятен и дневных пастельных оттенков, резко контрастирующих с композицией, раскинувшейся рядом, больше напоминавшей своим видом салют из тысячи искр в тёмном небе. Казалось бы, кто не заметит такой своеобразной цветовой гаммы? Кто настолько слеп, чтобы не видеть вокруг такого явного бушующего жизненного потока? Однако, мой читатель, спешу заверить, почти каждому человеку совершенно неинтересно видеть все цвета жизни, ибо каждый живёт в той цветовой гамме, в которой ему удобно, хотя могу с уверенностью заявить, что таковыми являются далеко не все. Есть ещё те, кто готов впитывать всю красоту нашего мира, наблюдать за тем, как меняется цветовая гамма вечернего неба, чувствовать весну и позднюю осень, видеть в холодном зимнем дне, когда все сидят по домам из-за сильного ветра и метели, свою прелесть, чувствовать её и находить даже такую погоду прекрасной, видеть то, что неподвластно тем, кто поставил себе рамки личного комфорта. Понимать, что красота, как и её формы, безгранична. У таких людей есть одно — то, что отличает их ото всех — странное качество, если лишиться которого, можно забыть, как это — видеть и чувствовать каждую крупицу жизни. И это качество есть некая пустота, незаполненность внутри и отсутствие надежды на её заполнение. Это сложно объяснить, а ещё сложнее понять, ведь это не та пустота, какая бывает в периоды депрессии или же при потере. Эта пустота рождается вместе с человеком если этот человек действительно «художник», то, какая бы не была у него семья, судьба и жизнь, она всегда останется с ним. Могу лишь добавить, что и «художник» может умереть в человеке, а столь чудесное мировосприятие совершенно померкнуть… Это и случилось с нашей юной героиней, сидящей сейчас на подоконнике в собственной комнате, обняв колени, и смотрящей в чернильно-чёрный ночной горизонт беспристрастными глазами и не видя даже звезд. Просто потому что «пустота» её заполнилась печалью и скорбью, разбилась под натиском другой пустоты, пьянящей разум куда сильнее чем врождённая. Иголочки душевной боли вонзились в сердце, и не оставалось ничего, кроме ощущения несправедливости и нескольких слезинок на бледном остреньком личике. *** А началось все едва ли сутки назад — в её пятнадцатый день рождения.