***
На исходе ночи в чертоги вереулись Ауле и Феанор. Ауле сразу повёл эльфа к дверям гостиной — вала всегда знал, где находятся его помощники. Тихо заглянув внутрь, они увидели в свете почти догоревшего камина Келебримбора, уснувшего на коленях Майрона, и Даламана с Курумо, обнимающих их с обеих сторон. Майар почти никогда не спали, они и без сна прекрасно себя чувствовали, и сейчас замерли в молчании, боясь шелохнуться, чтобы разговором или случайным движением не разбудить малыша. «Пусть спит», — одними губами сказал Ауле, и они с Феанором вышли. — Ты, вала, удивительный! Не видел, чтобы хоть кто-то ещё к своим майар относился с такой любовью. Прямо как отец к сыновьям, — сказал Феанор, удобно располагаясь на диванчике в покоях валы. — Вино-то есть? Вот что значит день удался! Отметим! — Ты прав, я действительно очень их люблю, — просто отвечает Ауле Феанору, ставя на гравированный тонким узором столик графин и кубки. — И ещё мне… жаль их. Другие, вон, всё звёздочки считают, цветы собирают. А мои — как воплотились, так сразу и встали к наковальне. Кубок вина в мерцании свечей был похож на камень гранат. Смотришь на свет, и видишь лишь тёмную глубину. Но стоит найти особый угол отражения, как в пропасти, у самой хрустальной ножки, загорался ярко-алый огонёк. Ауле глядел в эту таинственную бездну, а память уносила его в немыслимо далёкое прошлое. В самое начало, в миг сотворения мира, когда впервые звучала великая песнь творения — Айнулиндале. В этой песне была огненная тема, что вёл в великом хоре могучий дух. Он — сама энергия пламени. Он — молния, истинно ярчайшая, могущественная и чистая. Как звучит огонь? Представьте себе само пламя: могучее, зыбкое, лучистое. Так и в песне огня слышны были звуки торжественных труб, гром барабанов, мажорные аккорды скрипок и переливы флейт. Сила и нежность, страсть и мощь — всё это сияющая пламенная музыка. Ещё в безвременье один из младших духов всей сущностью проникся огненной музыкой. Раньше всех он встал рядом с великим духом. И песнь огня сплетается с его собственной мелодией: пронзительной, то тонко-переливной, то густой и звучной. И лишь на миг позже пришёл второй младший дух. Его огненная мелодия необъятно, игристо-многогранно и громогласно тоже звучала в унисон с общей теперь песней огня. А много позже пришёл к ним третий дух. В его мелодии была та же тема пламени. Его ноты были более просты, чем в мелодиях первых двух, но не менее прекрасны. И звучали эти ноты, словно звонкая лютня в объятиях скрипок. Огненные темы слились неразрывно в одну музыку пламени, не имея ни начала, ни конца. Обгоняя, дополняя друг друга, они стали одной искрящейся и пламенеющей, горячей и смелой мелодией. И нельзя теперь было петь отдельно, ибо творящая песнь пламени звучала отныне только в их содружестве. В миг, когда был создан новый мир из вибрации бесконечной гармонии невидимых нот, в него спустился великий дух огня. И младшие пламенные духи последовали за ним. Они не могли и не желали ничего другого, кроме как вести вместе вечную песнь творения. Бестелесные, могли они творить в неограниченной своей мощи и сиянии. Только лишь одной мыслью и беззвучной мелодией создавал твердь Зодчий мироздания. Он поднимал континенты, воздвигал горы, стелил равнины. И облик мира становился осязаем. Дух, чьё сияние, словно льющееся пламя, творил металлы. Они по его воле живыми жидкими лентами лились, словно кровь, в земную твердь. Одни застывали в недосягаемых глубинах, другие почти на поверхности. Другой дух, что словно горячий и сверкающий земной огонь, творил минералы. Он россыпями укладывал их в глубокие пещеры, в высокие горы и под поверхность тверди. И недра стали полны богатствами. Третий дух, сам словно внутренний огонь, спустился в сердце мира и зажёг в его глубине пламя. Создал он жерла в горлах гор для выхода огня на поверхность. И земля задышала, и стало тепло. Звучали последние аккорды Айнулиндалэ. Духи огня и многих других стихий облеклись в плоть. Теперь могли они познать новый мир чувствами, быть друзьями и помощниками для детей создателя. И стали духи видимыми и осязаемыми, чувствующими и участвующими. Их сияние больше не могло обжечь глаз детей Эру или сжечь их хроа. Поутихшее, оно всё же осталось сверкающим ореолом вокруг их тел, россыпью искр при движениях и огненным светом в глазах. В новом мире нужно было занять определённое место и положение, чтобы был в мире порядок. Духи стихий назвались народом айнур. Старшие духи назвались валар. А младшие назвались майар. В новорождённом мире были тела и язык. И нужно было не всемогущей мыслью, но словами и звуками звать друг друга. Потому что так будут различать друг друга дети Эру. Высший дух огня назвался Ауле. А майар получили имена Майрон, Курумо и Даламан. Обличья айнур были похожи на эльдар, что видели они в замыслах Творца. Все огненные духи были прекрасны, как только могут быть прекрасны старшие дети Эру. И немного более них. Сам вала Ауле был высокий и статный. Лицо его строгое, с гордым излётом чёрных бровей, копна волос цвета тёмной меди. А цвет глаз его неведом, потому что никогда не угасало в его очах ярое пламя. Взгляд его смел и решителен. У Майрона, что повелевал металлами, волосы — чистое золото и самого светлого и ровного оттенка глаза, что даже и карими их назвать нельзя. Лучше тоже — золотыми. И были бы эти невероятные очи колючими и острыми, если бы не кроткое и беззаботное лицо его с едва заметными веснушками, словно россыпью крошечных золотых монеток. У Курумо, более всех похожего на Ауле, были ярко-каштановые волосы, превращенные светом его огненного духа в настоящий пожар. И задумчивые да нежные тёмно-карие глаза с блистающими золотыми крапинками. А повелевал он драгоценными и поделочными камнями и другими твёрдыми горными породами. Такие же яркие блестки светились и в глазах Даламана, духа внутреннего огня. Только его очи были много светлее: того рыжевато-карего оттенка, который бывает у тёмного янтаря. А весь облик его сквозил ясностью и прямотой. И даже в тёмных волосах Даламана — повелителя горючих ископаемых и всяческих видов топлива — огненный отблеск сиял золотистыми ниточками и бликами. Каждого из этих духов можно было увидеть в любом пламени, что изведали дети создателя много позже. И в кузнечном горне, и в ласковом камине, и в светлом факеле. А внимательный путник в огне костра, если удача сойдёт, увидит и танец огненных духов по тлеющим углям. То кружатся они поодаль, все расширяя круг, то возьмутся за руки в хоровод, то сойдутся в едином истоке огня, то снова распадутся на тонкие и летящие искрами огненные лепестки. То ли привиделось, то ли взаправду. Не многие знают, но есть сказание у эрухини, что там, где танцуют огненные духи, залегают богатства, которыми они повелевают: драгоценные камни, серебро, мифрил да золото. Сказка ли? Может, и правда. Но точно известно, что в свече или пожаре, очаге или лаве — везде была музыка каждого огненного айну. Без хотя бы одной темы пламя не могло существовать… Ауле отвлёкся от воспоминаний и снова видел перед собой не воплощение древних дней, а терпкую густо-бордовую влагу. «Эрухини называют гранат кровью огня. Мои мастера тоже похожи на гранат». — Был бы я майа — из мастерской бы вообще не выходил. Ни вода, ни еда, ни сон не нужны. Это же как удобно! — смеялся тем временем Феанор. — Зачем время на какие-то звёзды и философию тратить! Особенно, когда с самого начала ты мудр и всесилен. — Но что им известно об этом мире, о его тонких связях, кроме, конечно, той темы, что они пели сами? Это всего лишь одна нота в бесконечной песне, — произнёс Ауле, снова рассматривая рубиновую глубину кубка. — Ты меня путаешь, великий вала. Пламя — оно всегда пламя, хоть в горне, хоть на пожаре. — Не совсем. Они не просто духи стихии, они настоящие и живые. У каждого свои мысли, радости и горести. И им тоже хочется, чтобы кто-то о них заботился и любил. Как и всем живым существам в мире. На самом деле при всём своём могуществе они наивны и простодушны, как дети. Но никогда не были маленькими. Наверно, именно поэтому все майар без исключения так любят эльфийских детей. Чтобы хоть чуть-чуть прикоснуться к этому сказочному мгновению детства. — Трогательно, — сказал Феанор искренне, даже без традиционного сарказма. — Тогда буду водить к тебе Тьелпе почаще. И тоже буду очень счастлив. Я не люблю возиться с детьми. — Нет уж, — засмеялся Ауле, — тогда у нас работа точно встанет. А с Таникветиль новые поручения приходят каждый день! То им лестницу изукрась, то сундук с кованным замком. До следующей эпохи не разгребёшь.Глава 5. Инструкция на ночь
30 мая 2022 г. в 12:00
После обеда майар повели Тьелпе показывать своё жилище. И попутно рассказывали историю возведения огненных чертогов.
На заре мира, только облекшись в плоть, айну поняли, что теперь им нужен дом, место, где надобно быть. Вала Ауле считал, что дом — это пол, крыша и стены. И главное его предназначение — защищать от взглядов и непогоды. А красота фасада и внутреннее убранство собственного жилища — всё потом. Потому что у мастеровых Арды было много важных дел: всем другим валар тоже необходим был кров. Огненные айнур тут же принялись за возведение главного дворца короля мира, затем строили чертоги Ульмо на побережье и принимали участие в строительстве залов Ниенны. Себе огненные духи тоже выстроили «дом»: небольшое прямоугольное здание из красного кирпича без скульптурных украшений. Точнее, это была кузня, в которой начали работу мастера. В ней айнур и жили. Так продолжалось до того момента, пока вала Ауле не взял в жены валие Йаванну, управительницу всей живой природы. И чертоги его изменились. Кузни было решено перенести дальше от жилых помещений. Горячие цеха, ангары для сборки объёмных конструкций теперь располагались на самом краю большого сада с его южной стороны. За этими строениями начинались бескрайние поля, заливные луга и пастбища Йаванны, что тянулись до самого моря.
С северной стороны тоже раскинулся сад, который плавно переходил в волшебный лес Лориен. О начале владений Ирмо и Эсте возвещала небольшая кованая калитка, украшенная переплетением серебряных листьев с вьющимися лозами золотого винограда.
Со временем у огненных чертогов появились ещё три этажа. Здание приобрело, наконец, и декоративные украшения в богатстве орнаментной кладки, в контрастной глубине чередования тёмно-красного глазурованного кирпича и известковой побелки стен. К фасадам чертогов были пристроены изящные башенки с медной черепицей. А на главном шпиле появился флюгер: золотая огнептица с перьями, словно лепестками пламени.
На первых этажах разместились мастерские, на верхних — покои хозяев валар, а также их помощников. Обитель мастеров больше нельзя было назвать тяжеловесной, она скорее стала просто монументальной. Хотя и более скромной, чем постройки пышной столицы или Таникветиль. Зато огненные чертоги уютно увились лозами плюща и шиповника, появились большие оранжереи и наполнились всяческими цветами.
Проходя вместе с майар по залам, Келебримбор замечал, что природные элементы были главным мотивом внутреннего убранства. Животные и птицы вытканы на гобеленах, коврах и портьерах. Деревья, цветы и насекомые украшали фрески, витражи и живописные полотна.
«Надо же! Тут все из металла!» — восхищался про себя принц.
Госпожа Йаванна категорически против деревянных элементов в интерьере, поэтому вся мебель была сделана действительно из камня и ажурной ковки, с вставками керамики и цветного стекла. Даже двери — и те металлические. В многочисленных кованных изделиях тоже преобладала растительная тема.
Отец и дед Келебримбора считались самыми искусными мастерами по металлу среди эльдар. Но такой завораживающей красоты как в чертогах Ауле он не видел нигде и никогда! Золотистые лилии на бронзовых стебельках украшали парадную лестницу, люстры и канделябры, словно настоящие золотые букеты из листьев и цветов с хрустальными росинками. Казалось, тронь — и упадут чистыми каплями в руки.
Но больше всего поразило маленького эльфа убранство одного из залов на среднем этаже. Там «вырос» целый лес. Келебримбор, раскрыв рот, смотрел, как до самого верха высокого потолка простирали веточки стройные деревья. Стволы их сделаны из камня, гранита да мрамора, а листочки из тонкой меди. И они, как живые, покачивались и звенели на неведомо откуда дувшем ветерке. На ветках сияли грозди вишен и рябины из красных самоцветов. В траве, что сама выплетена из серебряных нитей — золотые вьюнки, в каждой чашечке цветка по жемчужинке, да капельки клюквы из камня граната, точно настоящие. А меж цветов и травы застыли бабочки и букашки, стрекозы и ящерки, тоже все из драгоценного металла с тонкими сетчатыми крылышками, цельными брюшками и чешуйками из золота да серебра, с глазками сапфировыми и изумрудными.
Но самое главное, чем огненные палаты отличались от всех других чертогов — это обилием очагов. Камины, подсвечники, факелы были в каждой комнате. Айнур природы, как ни старались, не понимали эту страсть своих друзей к пламени. В Валиноре был неизменно тёплый климат, и отапливать помещения не было нужды. Даже для освещения такого количества очагов было не нужно. Но огненные духи всё равно повсюду разжигали пламя взмахами рук, иногда даже днём, если пасмурно или скучно. И неизменно каждый вечер, просто чтобы любоваться. Потому что огонь — это так уютно и красиво.
Майар и эльф закончили осмотр в гостиной наверху.
— Давай поиграем, Тьелпе! Во что ты хочешь? — Майрон и Курумо присели рядом с маленьким эльфом.
— В воина, который спасает принцессу! — тут же радостно ответил эльфийский принц.
— Отлично! Майрон, ты — принцесса, Тьелпе — храбрый паладин, а я — его оруженосец, — тут же распределил роли Курумо.
— И почему это принцесса — я? — возмутился Майрон.
— Потому что все принцессы — блондинки, — отзозвался появившийся в дверях Даламан, который только теперь присоединился к компании, потому как отлучался выдавать кому-то из ваниар кованные петли.
— Нет уж! Я — верный оруженосец моего господина. А ты — прекрасная принцесса. Они и рыжими тоже бывают, — настаивал на своём Майрон.
— Но я первый сказал!
— А я раньше тебя воплотился. И вообще…
— Курумо, не спорь со старшими, — поддакивал Даламан и надел на голову рыжего майа лёгкое шёлковое покрывало на манер вуали.
Майрон со победным смешком водрузил сверху венец Варды, который они с Курумо на днях инкрустировали бриллиантами и обратился к Даламану:
— А опоздавшим достаётся почётная роль лошади.
— Не угадал, Майрон. Я буду чудищем.
— Каким ещё чудищем?
— А от кого, по-твоему, доблестный Тьлперинкваро будет спасать принцессу? Не от навязчивых же ухажёров! — Даламан по-свойски приобнял Курумо за плечо и чмокнул в висок.
— Фу, Даламан! Ты, право, чудище настоящее! — вырываясь, сказал брезгливо и правда очень похоже на эльфийскую изнеженную деву Курумо, и все на это рассмеялись.
Для подготовки новой игры дел нашлось множество. И все были интересными. Майар и эльда спустились в мастерские, где не без помощи магии — очень торопились! — вырезали меч для Тьелпе из цельного куска лабрадорита, а рукоятку сделали из бирюзы небесно-голубого цвета. Из драпировок, что укрывают модели и оборудование от пыли, приладили плащи, а из старой чертёжной бумаги сложили корону для принца и крылья для чудища. Потом из стульев и другой подручной мебели строили башню для принцессы.
Оруженосец Майрон стал по совместительству и лошадью, которая катала Тьелпе на плечах к огромному удовольствию малыша. Но особенно Келебримбору нравилось, как Даламан смешно и совсем натурально падал на пол, словно подкошенный разящим рыцарским мечом.
Когда прекрасную огневолосую леди трижды подряд спасли от чудища, в дверь постучались. Келебримбор даже расстроился, подумал, что дед вернулся, и интереснейшее времяпрепровождение с майар закончилось. Но это оказались не Ауле с Феанором, а Айвендил, Бертана и Эрифир с пирогами.
Ужинали вместе с ними же в портике с мозаичным полом при свете свечей под медленно распускающимися созвездиями. Келебримбор рассказывал о своей семье и друзьях, природные духи о всяческих букашках и животных. Огненные майар делились с друзьями впечатлениями о валянии в песке и играх в рыцарей и чудищ.
Когда совсем свечерело, огненные духи зажгли всюду свечи, факелы и другие источники огня. Вечерние чертоги, не укрытые более серебром Элберет, вновь озарились золотыми огоньками.
Когда же серп Валакирки перевалил на другую половину неба, майар Йаванны, тоже очарованные маленьким эльдой, с неохотой попрощались. Дел в полях много, и Госпожа отпустила их ненадолго. Они пригласили Тьелпе в следующий раз посмотреть и их владения тоже: сады, огороды и лесной дворец. А огненные майар, посовещавшись, решили, что малышу самое время ложиться спать.
— Тьелпе, а как у вас детей спать укладывают? — спросилось Курумо.
— Сказку читают, а бабушка иногда не читает, а рассказывает истории из древних дней или про валар.
— Что-то не приходят на ум интересные истории из прошлого… Давай почитаем сказку! — сказал Майрон.
Майа взял в руки какую-то небольшую книженцию. Даламан посмотрел на обложку:
— «Монтаж металлоконструкций в сложных ландшафтных условиях»? Ты серьёзно? Майрон, ты что собираешься это читать?!
— Очень интересно! — наигранно подобострастно отозвался Майрон. — Тоже послушай.
Майрон снял сапоги и залез на ложе, прислонившись спиной к стене. Следом к нему забрался Келебримбор и Курумо. Даламан бухнулся рядом и подпер рукой щеку.
— Тьелпе, сейчас будет сказка, — объявил торжественно Майрон.
— Ты рассказывай, а я буду показывать, — сказал Курумо.
— Жили-были Манвэ и Варда, и была у них курочка…
— Эонвэ! — вставил Даламан.
Курумо, который сплетал в воздухе огненные ниточки в рисунки, хихикнул и превратил курицу в воздушного майа с куриными лапами.
— Снёс Эонвэ яичко, не простое, а митрильное…
— Митрильное? — переспросил Келебримбор.
— Да. Это самый прочный металл, но это тайна! Никому не говори, — сказал Курумо и нарисовал сверкающее яйцо. Тьелпе кивнул, а Майрон продолжил:
— Манвэ бил-бил не разбил, Варда била-била не разбила…
— Мелькор прошёл, чёрным плащом взмахнул, яичко упало и разбилось, — подсказывал Даламан.
— Плачет Манвэ, плачет Варда, и Ульмо, и Ауле с Йаванной… ну и все остальные. А Ниенна дирижирует, — засмеялся Майрон, наблюдая, как Курумо всё это рисовал перед ними огнём. Потом продолжил:
— А Эонвэ кудахчет: «Не плачь, Манвэ, не плачь, Варда. А Ниенна, ладно уж, поплачь для порядка… — едва удерживаясь от хохота, с трудом выдал майа.
— Я снесу вам другое яичко, не золотое, не митрильное, а простое, ко-ко-ко… — замахал руками, словно крыльями, Даламан…