Глава 3. Будущее внутри
25 июля 2022 г. в 12:00
Любовь справедлива для всех айнур. Всепоглощающая, неземная и непостижимая. Высокое чувство к каждому земному существу заложено в духах стихий от самого момента творения.
Но наивысшая и безусловная любовь возможна только к единственному творению Создателя — своему вала или валие. Это основа мироздания майар, которые по природе своей не могут существовать отдельно от высшего воплощения их стихии. Вала — центр их вселенной. Младшие духи созданы, чтобы служить валар, быть их учениками и помощниками. Это первая и главная их задача. Остальной мир и другие существа, будь то хоть эрухини или другие айнур, даже сам Эру Иллуватар, на самом деле не столь майар и волнуют.
«Что же тогда есть чувственная любовь к Эльве, если не дар самого Творца? Может ли бедная Мелиан или даже сам Ирмо противиться воле Создателя!», — спрашивала саму себя майа.
Отдаваясь Эльве, Мелиан не чувствовала стеснения, не думала и не оценивала верно то, или нет. В эти моменты на них словно из таинственных небесных сфер спускалась гармония, когда духовная близость дополняется близостью физической. Рядом с возлюбленным и дух, и тело пели. Но Ирмо…
Сердце Мелиан рвалось на кровоточащие лоскутки, стоило ей только вспомнить об учителе. Майа казалось, что вала все знает, что он смотрит на неё с осуждением, как на преступницу. И она, встречая тревожный взгляд Ирмо, прятала глаза, стараясь в любую свободную минуту улизнуть из чертогов. Майар не склонны обманывать, потому что это не помогает им в их призваниях: во-первых, быть подле своих валар, а, во-вторых, заботиться о детях Эру. Мелиан не лгала. Спроси только её Ирмо — и она тут же бы во всём созналась. Но Ирмо не спрашивал. А невысказанная правда тяготила несчастную майа, равно как и ложь, и была для неё страданием.
Как же ей хотелось рассказать о своих чувствах самому близкому существу во вселенной! «Нет! Нельзя! Учитель прогневается или того хуже разочаруется. А если узнает ещё кто-то? Ирмо вызовут на Таникветиль и заставят держать ответ за мой проступок. А добрый вала, конечно же, будет защищать свою глупую майа, будет говорить, что Мелиан не виновата, что это он недоглядел, не предупредил».
В долгие часы за ночной работой Мелиан терзалась виной: «Разве может быть для майа кто-то ближе и дороже любимого наставника и лучшего друга? Что же я делаю?!» И душу вместе с горячей любовью к Эльве заливала горько-сладкая волна нежности к Ирмо, такой бесконечной и грустной, которой она не испытывала никогда и ни к кому в жизни.
А что же Ирмо? Некоторые валар, например Ауле, Йаванна или Варда, считали, что обязаны знать каждый шаг и каждую мысль доверенных им майар. Поэтому без стеснения задавали любой, волнующий их, вопрос.
Вала Ирмо, как и все духи Феантури, напротив, предпочитал деликатно не лезть в чужую душу без серьёзного повода, уважая личные границы и соглашаясь, что у всех должны быть свои тайны. Но его дорогая майа в последнее время вела себя очень странно. Так, что даже идеально тактичный и всецело доверяющий ей Ирмо действительно смотрел на Мелиан подозрительно. Он осторожно наблюдал, как Мелиан то внезапно бросает в жар, что она с пылающими щеками судорожно обмахивается перьевым веерком на веранде в прохладный вечер. То мёрзнет на горячем ветру. Переменчивость настроения тоже не ускользнула от внимательного взгляда Владыки душ. То майа сверкает от счастья, то невнятная тревога и грусть туманит прекрасные черты. Но даже в печали не тускнеет светлый ореол, которым блистают облики айнур, наоборот — становился всё ярче день ото дня. Походка майа теперь будто плавнее, улыбка мягче и взгляд таинственнее. Но более всего тревожило валу грёз то, что дух сумерек стала засыпать, прямо как настоящая эльда. То на веранде уснёт, словно пташка на веточке, то в саду, прислонившись к стволу берёзы. Однажды Ирмо так разволновался, найдя Мелиан, задремавшую клубком в кресле, что разбудил её аккуратным прикосновением и спросил:
— Милый друг, есть ли что-то, что должно меня тревожить?
— Ничего, дорогой мастер, просто устала…
Мелиан и сама не знала, что с ней происходит. Сонливость без причины, и вообще не свойственная айнур, тем более духам снов, её саму весьма и весьма удивляла.
А самое тревожное — ей стали сниться сны. Но не картинки, а будто чувства и впечатления в непроглядном мраке. В этих грёзах она чувствовала, как будто форма её воплощения сама собой изменяется. Мелиан пугала эта не поддающаяся контролю трансформация. К тому прибавилось постоянно плохое, предобморочное состояние и туманность сознания.
«Я должна выяснить, что со мной происходит, — Мелиан вдруг поймала себя на ужасной догадке, — вдруг меня кто-то проклял! Мелькор или его злые духи!»
Мелиан видела, как Ирмо беспокоится за неё, и решила не тревожить мастера — вдруг она всё напридумывала! — и за помощью майа отправилась ко второму близкому и любимому ею духу — валие Эстэ.
Мелиан вышла во внутренний дворик чертогов снов, где под куполом, обрамлённый круглой колоннадой, был расположен амфитеатр. За каменными столами, восходящими вверх на несколько ступеней, было так много эльдар, окружённых стеклянными колбочками с разноцветными жидкостями, волшебными горелками с фиолетовым пламенем и пергаментами, что свободного места нужно было ещё поискать.
Не удивительно, ведь сегодня урок по лечебному мастерству вела сама валие. Великая целительница ходила вверх и вниз по мраморной лестнице и следила, как ученики смешивали растворы и правильно ли происходили реакции. Она взглянула на стоящую в тёмной нише Мелиан, чей лик приближался к зеленоватому оттенку.
— Что вы делали вчера с майар? — обратилась Эстэ к ученикам.
— Испытывали на жучках новое зелье для повышения жизненных сил, — сказала белокурая прилежница-ваниар с третьего ряда.
— Хорошо. Самое время проверить результаты. Достаём жуков и лупы.
Определив задачи, валие подошла к Мелиан.
— Что случилось, соловушка? Тебе нездоровится? — заботливо спросила валие и, не дождавшись ответа, распорядилась: — Пойдём-ка в палаты, я посмотрю.
Валие и майа зашли в комнату, где Мелиан прилегла на диванчик. Эстэ, прикрыв глаза, коснулась головы майа. В её руках зажглось едва заметное голубое свечение. Дойдя до стана, целительница вдруг остановилась и открыла глаза. Движения её рук стали внимательнее и медленнее, голубые огоньки разгорелись чуть ярче. Наконец, она остановилась в одной точке. Эльдар, и уж тем более майар, почти не подвержены болезням. С эльдар что-то серьёзное тоже случалось крайне редко. Например, кто-то сильно упал с лошади или наглотался воды в море. И каждый раз айнур-целители первыми приходили помощь. И вид их всегда оставался непоколебимо спокойным, решительным и уверенным.
Всего раз Мелиан видела Эстэ в безысходной растерянности. Когда, несмотря на все известные методы лечения, жизнь утекала из роженицы Мириэль. Целители отважно боролись за жизнь эльфийки, сменяя друг друга. Пока одна бригада изо всех сил вливала в едва живое хроа свою собственную жизненную силу, вторая, во главе с Эстэ, без отдыху изобретала всё и новые альтернативные способы, даже не лечения — от чего лечить, не знали! — хотя бы удержать уходящую феа, получить отсрочку, чтобы выяснить причину недуга и найти лекарство. Денно и нощно на протяжении несколько месяцев шла эта страшная битва.
Ситуация нагнеталась ещё и тем, что майар-целителям пришлось отбиваться от обезумевших родственников, осаждающих чертог снов. Эльфы разделились на две команды. Одна толпа ругалась, что ничего не делается, что айнур-целители специально или же из-за халатности загубили их кровинушку, и требовала спасти её во что бы то ни стало. Другой «лагерь» просил не мучать бесполезным лечением и отпустить несчастную Мириэль в чертоги Мандоса.
Меж этих двух огней, особняком стоял Финвэ с младенцем Феанором на руках, он единственный ничего не просил и не требовал. То он, уже не замечая слёз, которые не прекращаясь лились из светлых глаз, шептал мольбу Эру, то обращался к возлюбленной: «Любовь моя, жизнь моя, не оставляй нас! Умоляю!».
Но все труды и молитвы пошли прахом. Мириэль, так и не придя в сознание после родов, ушла в Чертоги Судьбы светлым утром перед праздником пробуждения природы. Целители не только не смогли остановить её — им так и не удалось даже определить, что стало причиной гибели прекрасной молодой матери, любимой дочери и жены.
Дела лекарей были кончены. Настала пора исцеления душ безутешных родных и близких несчастной Мириэль. Майар Ирмо, как только стало известно о утрате, уже были наготове. Срочно были вызваны майар Ниенны и сама скорбящая валие. Владыка грёз попросил их до поры не выходить к ночующим у его порога родичам погибшей эльфийки. Валие Эстэ сама вышла рассказать семье о потере…
Мелиан находилась там же и поражено смотрела, как после объявления тяжёлой вести, обладающая эталонно сильным духом и безупречным контролем над эмоциями Эстэ горько рыдала на плече Ирмо.
Но даже в тот мрачный час у врачевательницы не было такого шокированного вида. Мелиан со страхом смотрела, как брови валие поднимаются вверх, а широко распахнутые глаза застывают, как будто не живые, в одной точке.
— Мелиан! Да ведь ты в положении?! — одновременно и утвердительно, и вопросительно воскликнула невольно резковато валие.
— В каком… в положении? — как ужаленная привстала с покрывал майа.
— У тебя дитя под сердцем! Повисло молчание, майа забыла как дышать и говорить, только судорожно хватала воздух. Валие испуганно смотрела на неё во все глаза. Обе уставились друг на друга с беззвучным возгласом: «Быть того не может!».
Теперь первой «отмерла» майа.
— Умоляю, Госпожа! Не говорите Ирмо! Никому не говорите, а господину моему особенно! Я сама… — сказала Мелиан, хватая подолы белого платья Эстэ, и заплакала, пряча лицо в гладком шёлке.
Тонкая фигурка клонилась всё ниже и ниже с диванчика. Если бы Эстэ не держала её, то Мелиан вовсе бы упала на ковёр. Целительнице стало до слёз жалко майа. Она в порыве, не свойственном её спокойному и несколько прохладному характеру, схватила деву грёз в крепкие объятия, и прижала к себе, утешая.
— Мелиан, Мелиан! Дорогая, успокойся! Все будет хорошо! Я не гневаюсь, я никому не скажу, клянусь! Всегда есть выход, мы что-нибудь придумаем, верно!