💌
Кепка скрывает покрасневшие из-за слёз глаза от любопытных, пусть и редких прохожих, и его самого от всего мира. Чимин себя чувствует потерянным и ненужным. На улице прохладно или его так сильно морозит от пережитого сегодня. Прокручивая воспоминания этого дня, невольно вылавливает в болоте собственной памяти обрывки прошлого. Занесённый над его головой кулак отчима. Хороший, качественный размах матери, перед тем как влепить ему пощёчину или пнуть. Разодранные личные дневники, просто тетради, альбомы с рисунками. Первая выпотрошенная косметичка с мерзким «Мальчики не красятся», а он вообще-то учился синяки и ссадины замазывать. Выломанная дверь в его пусть маленькую, но личную комнату. Перевёрнутый шкаф с вещами. Порезанные плакаты любимой группы. Красочные выражения, характеризующие его, как сына, как личность, как мальчика: «мерзкий», «вонючий», «заебал», «я тебя не хотела», «чтоб ты сдох, как и твой отец», «отребье», «шлюха», «пидор», «дырка», «чмо». Чем старше, тем красочнее. И эпитеты, и синяки на теле. Чимин не любит драться. Вот такой слабак. У него красивая фигура, он занимается спортом, если можно так назвать упражнения на общедоступных площадках, где не надо платить за вход, любит танцы, пусть не имеет возможности развиваться в этом профессионально, не отлынивает от физкультуры, но совершенно не умеет себя защищать. Каждый раз, когда над ним заносят кулак, он теряется. Превращается в маленькое, ничтожное, обездвиженное. Без пола, без ясного сознания, без характера. Кому он нужен? Мать всегда говорила, что никому. Так с чего он решил, что нужен Юнги? — Ты меня напугал, — молодой мужчина падает на колени, пачкая их в песке, что влажный после прошедшего ещё с утра дождя. — Такой страшный? — не поднимет головы Чимин. — Глупый, — тянет его к себе Мин, но мальчишка упирается. — Страшный и глупый. Всё, как говорила мне всегда мама, только она выражала это более… — Забудь, — грубо обрывает Юнги, сжимая в объятиях крепче. — Забудь весь тот бред, что она тебе говорила. Пошли домой. — Куда домой? У нас есть дом? — Пак не обнимает в ответ. — Да, будем жить на квартире. С Чонгуком, — твёрдо, уверенно. — Я не буду с ним жить, Юнги. Лучше уж на улице, — пытается вырваться юноша. — Слушай. Я понимаю, — Мин отстраняется, пытается заглянуть в заплаканные глаза. — Не всё, но многое. Чонгук извинится перед тобой. Он осознал, каким был долбоёбом, когда наговорил всякого. Но у нас нет выбора, малыш. Я месяц искал варианты. Мы не вытянем на мою зарплату снимать жильё, даже если далеко от твоей школы и моей работы. Это реально пиздец, котёнок. Я взял ещё дополнительные смены. Обещаю, я накоплю, и мы сможем переехать. Но пока что нам придётся пожить здесь. К родителям я тебя не отпущу. На улице ты жить не будешь. Идём, будем пить чай, отогреваться, кушать. Голодный и дрожишь от холода. Пошли. — А покрепче чая что-то есть? — безжизненно принимает свою тупую реальность Пак. — Есть, — кивает Юнги, поднимаясь, и утягивая за собой мальчика. Обнимает покрепче, пытаясь согреть. Ему предстоит ещё сотни раз извиниться за свою несдержанность. С этим ангелом так вести себя даже в гневе нельзя. Он этого не заслуживает.💌
— Чон, не спи, муха в рот залетит, — громкий бас начальника заставляет вздрогнуть и захлопнуть в правду открытый рот. — Простите, задумался, — откашливается Гук, возвращаясь к работе. Он заводит мотор погрузчика и плавно выруливает к нагруженным поддонам, в душе мечтая, что когда-то будет так же умеючи управлять собственным престижным автомобилем, а не вот это вот всё. Его, конечно, и старенький мотоцикл радует, но, чёрт возьми, какой пацан не мечтает о гараже, где будут красоваться несколько железных коней? После примирения с Юнги болит голова, зато не болит душа. Последний месяц все мысли были заняты ссорой с другом и ещё одним событием его жизни, которое Чон усиленно, но безуспешно пытается игнорировать, забыть, списать на алкоголь. И если первый вопрос, кажется, решён или хотя бы начал налаживаться, то второй обостряется, втискиваясь во всё свободное пространство его головы. Чонгук даже думает, что, возможно, головная боль не от похмелья, а от вот этих навязчивых воспоминаний, в которых Тэхён помнится мягким, податливым соблазном. И раз уж траур по потере друга отменяется, значит, вторую проблему он может решить. Улыбаясь собственным мыслям, Гук поддаёт газу, за что тут же получает прилетающий ор от начальника: — У тебя детство в жопе заиграло? Заканчивай гонки на складе, Чон! Иначе оштрафую. — Не злись, начальник, я всего разок! — смеётся Чонгук, подмигивая проходящей мимо девушке, которую и заприметил для решения своей проблемы. Ожидаемо, его цель совершенно согласна после смены отдохнуть в его объятиях. И поэтому, когда Гук вваливается в собственную квартиру, держа в одной руке уже начатую бутылку пива, а в другой — девушку, он искренне удивлён, замечая находящихся там людей, что, как раз-таки, не рассчитывали увидеть его в такой компании. — Опять бухаете, алкоголики? — радостно вопрошает Чон, вместо приветствия на ходу стаскивая обувь, и подталкивает свою коллегу для знакомства. Чимин поднимает опухшие от слёз глаза, мутным взором упираясь в счастливые лица, по которым сразу видно, зачем они здесь. Он переводит растерянный взгляд на Юнги. Тот хмуро смотрит на хозяина квартиры. — Поговорить надо, — кивает в сторону балкона Мин. — Без вопросов, — Гук в миг серьёзный. Снова терять друга не хочется. Оставлять младшего одного, пусть в компании ничего плохого не совершившей девушки, сложно. Юнги взглядом показывает на дверь их комнаты, но Пак отрицательно машет головой, забираясь с ногами на диван. Нет, он прятаться не будет. — Мы поживём какое-то время у тебя, — Юнги за пачку сигарет хватается, как за валерьянку. Ему бы сейчас хоть что-то, что помогло бы нервы успокоить. — Да сколько раз говорить, это наша квартира, наша, не моя, — сердито говорит Чон то, что уже неоднократно озвучено, и вчера на повторе раз сто. — Хватит спектакль разыгрывать, — отворачивается Мин. — Мы не в мелодраме, Чонгук. Квартира твоя, мы это оба знаем, спасибо, что даёшь возможность продержаться на время. Расходы так же пополам? Могу за Чимина платить отдельно. — Что с тобой опять? — начинает закипать Гук. Ему-то казалось, что они вчера всё обсудили, теплоту в отношениях вернули и хоть с этим заморачиваться не надо. У него в планах на вечер — снять напряжение, накопленное так сильно, что яйца до пола оттягивает, а не копейки пересчитывать. — Ты извинишься перед Чимином? — даже по тому, как Мин делает быстрые, короткие затяжки, видно, что он на нервах. — Извинюсь. Я же обещал тебе. — А себе? — Что себе? — Перед собой тебе нормально за слова, которые на него наговорил? — Мы опять по новой? — кулаки сжимаются до хруста. Чонгук чувствует, как давление со стороны друга душит ошейником, которые он с детства терпеть не может. — Мне надо, чтобы ему тут было комфортно. Пойми, — наконец, вознаграждает взглядом. Юнги смотрит на друга пристально, остро. Будто ножом ковыряет. — Хм, — Чон агрессию давит кривой ухмылкой, — а мне не должно быть тут комфортно? В этом «тут» больше, чем про жилплощадь, больше, чем про квадратные метры. В этом «тут» борьба не за быт. Борьба за Юнги. — Ясно. Вчера твои слова — чистая пьянь, — разворачивается Мин, чтобы выйти. Гук его опережает, отталкивая. Более массивный, раскачанный на турниках и ради демонстрации мускул бабам, злой, как сто чертей, вылетает тёмным дьяволом, впиваясь взглядом в мальчишку, что защитным коконом на его же диване свернулся. — Прошу прощения, Чимин, — слова, прожжённые ядом. Взгляд — острие кинжала. — Я был не прав. Во многом был не прав, — и ощущение, что он не про слова, брошенные тогда в адрес парня. — Не заставляй Юнги уходить отсюда. Живите здесь, я тебя не трону и пальцем, обещаю. Пак смотрит в ответ напряжённо, страх прячет за злым прищуром. — Ахуеть извинения, — бросает Юнги, стоя за спиной то ли друга, то ли… — А ты думал я ему в ноги упаду? Это твоя участь, Папик, — едко отвечает Чон. — Заебал, нормально попроси прощения или давай завязывать, мы найдём, где жить. — Ты время видел? Если ты за месяц жильё найти не смог, то сегодня, вечером понедельника, конечно, блять, сможешь, — Чонгук не рад. Многому. Но отпускать того, за кого готов драться, не собирается. — Чимин, — он снова оборачивается к мальчишке, — мы же были друзьями. Давай закроем эту тему, живите тут сколько хотите, ладно? Нет даже иллюзии выбора. Пак соглашается молчаливым кивком головы, не сводя напряжённого взгляда с того, от кого фальшь сочится в каждом нервном жесте. Он ему не верит. Но выхода иного не видит. — Спасибо, — выходит сухо и неискренне, как и извинения владельца квартиры. Весь оставшийся вечер наполнен дымом сигарет, редкими острыми взглядами, брошенными, словно предупреждения, и пропитан алкоголем. Снова. Чимину эта тенденция не нравится, но он пьёт. Пьёт, чтобы стереть из памяти произошедшее сегодня. За один день событий столько, сколько и за неделю сложно было бы вынести. Он игнорирует взгляды Чона, игнорирует то, как одёргивает руку Юнги, словно стесняется проявлять чувства, которые за месяц привыкли открыто показывать там, в доме, который и не был их. Чимин хотел бы проигнорировать всё и всех, лишь бы вытеснить из сердца это ощущение ненужности, боли и разочарования. Обращая пьяный взгляд на Юнги, он рассматривает любимое лицо, и задаётся вопросом: это правда любовь? Или это ошибка?