Чемпионка сердец

«Всему виной этой глупая улыбка» Этери бил солнечный удар каждый раз, когда Медведева от начала до конца прокатывала «Алегрию». Что-то было такое в этой программе, отчего стенки лёгких словно прожигало тлеющими сигаретами. Восторг в одной плоскости с болью. Тренер смотрела, наблюдала за каждым своим спортсменом, но почти всегда взгляд спотыкался о Женю. Как бы это ни было парадоксально и нелогично. Этери не любила худые плечи, растрепанные волосы и острые, неогранённые черты лица. Ненавидела выпирающие ключицы и яркие помады. Видимо, именно поэтому она каждый день обращала внимание на то, какого оттенка были губы Медведевой. Вишневые, малиновые, ярко-красные, пурпурно-красные, гранатовые, тёмно-алые. Сегодня - сангрия. Солнечная и опьяняющая, яркая и пряная. От этого оттенка разило молодостью и безрассудством. – Камила, скорость где? Найди её, будь добра! – нужно сфокусироваться на работе и отряхнуться от неадекватных мыслей. – Соня, что это за новый сложный выезд на две ноги? Ещё раз! – Аня, ты не вертолёт! Центровка на вращении сегодня будет? Этери устало потёрла виски, мгновенно находя Женю даже полу-открытым взглядом. Тутберидзе уверяла себя, что такого пристального внимания девушка требовала, потому что долгое время здесь не тренировалась. А ещё она умела вести себя так, чтобы к ней не было замечаний. Безукоризненно чётко. Женщина любила, когда спортсмены понимали её даже не с полуслова, а с полувзгляда. Медведеву она лепила сама, поэтому неудивительно, что именно с ней была такая сработанность. Тан-дем. – Хорошо освоилась Женя, что скажешь? – Даня возник из-за спины незаметно, нагло врываясь в её мысли. Этери пожала плечами и поспешила зацепиться взглядом за кого-то ещё. – Да, как будто бы и не уходила никуда, – подытожила Тутберидзе, намеренно игнорируя зрительный контакт с хореографом. – Говорила с ней об этом? Мне кажется, ей очень нужно услышать, что ты довольная её работой, – очередная волна раздражения коснулась лопаток. Ровный спокойный тон Глейхенгауза действовал как красная тряпка для быка. – А давно ты стал знатоком? – голос практически вибрировал от желчи. Такое мерзкое пульсирующее, давящее чувство. От которого внутри всё зудело и жгло. «Мне кажется» Давно ему начало казаться что-то, связанное с Медведевой? С какого хера он так спокойно ей это заявляет? – Ты можешь думать, что она осталась подростком, который прыгает 3-3-3 в кураже. Тогда ей достаточно было чуть больше твоего внимания на тренировке, чтобы собраться и выигрывать. Я просто хочу сказать, что ты уже не тренируешь ребёнка. В ней есть личность, и этой личности нужно слышать и чувствовать свою ценность. Даня растерянно пожал плечами. Очевидно, он не хотел ничего плохого, да и мало задумывался, когда начинал разговор о Жене. И совершенно не ожидал таких реакций. Этого цепкого, холодного взгляда. И такого надменного тона, звук которого указывал хореографа только на одно – на его место. – Хочешь сказать, ей моего внимания недостаточно? – выплюнула Этери, слегка разворачиваясь корпусом в сторону мужчины. Разговор всё больше и больше выводил её из себя. – Нет, всего лишь говорю, что она очень выросла. Брошенные слова сдавливали грудную клетку, высасывали из неё воздух. Рот онемел, и когда она была готова ответить, выжать из себя хоть что-то – Глейхенгауза уже не было поблизости. На пару минут она застыла, продолжая препарировать в голове эту очевидную вещь. «Она очень выросла» *** Этери настигает Женю в коридоре. Секунда колебаний, и фитиль зажигается. – Женя! – женщина не узнаёт свой голос. Низкий, надрывистый. Фигуристка оборачивается, улыбается кончиками губ. От этого женщина чувствует поток разрастающегося трепета, лёгкие наполняются горячим воздухом. Девушка делает пару шагов навстречу, и густое пространство в сознании слегка покачивается. Что она там сказать собиралась? – Я тебе торт задолжала. Как тебе идея приготовить вместе? Я нашла один низкокалорийный рецепт чизкейка, – Этери чувствует себя нелепой идиоткой, когда глаза напротив в привычной манере широко распахиваются. Сердце бьётся с нарастающей силой, задевая стенки рёбер. Громко и беспощадно. Блядское наваждение, блядская идея и блядский торт. – Но ведь я не выиграла, – девушка откровенно смущается, и Тутберидзе мысленно отвешивает себе оплеуху за такое дурацкое предложение. – Ну поэтому готовить буду не я, а вместе. Всё-таки нужно отпраздновать по-человечески твоё возвращение. Этери прикусила щеку изнутри, немного наклоняя голову. Продолжала изучающе скользить взглядом по знакомому лицу. Остервенело доказывая самой себе, что в её предложении нет ничего странного. Не было пару лет назад. Упорно поправляет дотошное сознание. Тогда, когда на тело не обрушивалось море мурашек от повзрослевшего взгляда и её не трясло, как школьницу у доски, не выучившую урок. – Тогда, конечно, я только за. И от этой мягкой улыбки фейерверки вот-вот пробьют каркас грудной клетки. *** Она повзрослела. Этери замечала это, когда Медведева вновь включала музыку в машине, когда заказывала продукты по дороге домой, когда с сосредоточенным лицом печатала сообщение. Мысли об этом внутри бурлили полноводной рекой. Она довольно рано перестала видеть в Жене ребёнка, это были издержки спорта. Раньше взрослеешь, раньше учишься понимать взрослые эмоции, раньше сталкиваешься с трудностями и несправедливостями. Но Этери никогда не задумывалась о том, что Медведева умела не по-детски рассуждать, бескорыстно отдавать и слушать. О том, что порой в девочке она нуждалась даже больше, чем она в ней. В разговоре с Дианой она сравнила их с художником и мольбертом, но, казалось, данная плоскость не могла в полной мере отразить их взаимоотношения. В Жене был спасительный, но не ослепляющий свет маяка, оберегающий в шторм. В ней было слишком много самой Этери, части её души. Одиннадцать с половиной лет не могли пройти бесследно, но.. Сейчас было иначе. Она стала замечать в ней то самое бунинское «лёгкое дыхание», чарующую притягательную силу молодости девушки. В ней было сочетание полярных плюсов – и это отражалось на таких противоположных чувствах тренера к своей спортсменке. С одной стороны – с ней было спокойно и светло. Несмотря на всё, что произошло за эти два года, Женя оставалась человеком, которому иррационально хотелось доверять. Иррационально, потому что теперь Женя не была для неё открытой книгой, которую она знала вдоль и поперёк. Не могла автоматически считывать её эмоции, предполагать реакции. К ней было тяжелее найти подход, и это словно давало сбой в чёткой системе Тутберидзе. В этом уравнении становилось слишком много переменных, поэтому решить его не представлялось возможным. Но Этери любила математику и все прилагающие к ней сложности. – А у вас дома есть тот чай? – Медведева делает потише музыку в салоне. Взгляд Этери снова невольно задерживается на ярких губах. – Есть-есть, не переживай. Горло стянуло от желания сказать что-то ещё. Женя удовлетворительно улыбается, делает музыку громче и энергично подпевает ранее неизвестной женщине песне. И все же, в ней было что-то, дающее ощущение абсолютного, гипнотического покоя. *** Дома у тренера Медведева чувствует себя немного потерянной. Светлые стены, картины современных художников, редкие фотографии на полках и идеальный порядок. Её не встречала объятиями Диана, не было запаха любимых грузинских блюд тренера, и не было Этери Петровны, приглашающей всех к столу. Ранее уютная квартира, собирающая всю семью Тутберидзе, сквозила одиночеством и холодом. Женя обожала ночевать здесь. Обожала уплетать любимые мятные пряники, которые особенно нравились Этери Петровне, любила, когда такая большая семья тренера собиралась здесь, принимая Медведеву как родную. У неё никогда не было большой семьи, только мама и бабушка, поэтому, находясь здесь, казалось, потерянная шестерёнка встаёт на место. Здесь всегда было тепло. А сейчас их всего двое. Медведева ещё раз окидывает взглядом стены, которые, наверняка не раз становились немыми свидетелями слёз Этери Георгиевны. От мыслей об этом по телу хлёстко бил озноб, Женя поёжилась. Хотелось закутаться, спрятаться от собственных воспоминаний. Пару лет назад она даже не могла представить, что зайти на порог будет так непреодолимо тяжело. Что она будет чувствовать себя чужой в квартире, где десять лет была желанной и любимой гостьей. – Ты не хочешь помочь мне с продуктами? – ироничный тон выдёргивает Медведеву из размышлений. – Кстати, я прочитала в рецепте, что нужно будет ждать где-то четыре часа. Ну пока он там застынет или что чизкейки там вообще делают.. Долго короче, – Женя неспешно помогает раскладывать продукты в холодильнике. – Черт, в рецепте по времени был написан всего час. Может мы отложим с тобой торт до более свободного дня? На ночь в любом случае лучше не стоит. – Да без проблем. Только я всё равно голодная, может, роллы закажем? – Вообще, я думала предложить тебе пожарить рыбу с овощами. А ещё у меня есть вино белое, думаю, с роллами будет не очень сочетаться, – Этери чертыхнулась про себя, когда очередное вроде-бы-адекватное предложение случайно слетело с языка. В её планы не входило снова ставить Медведеву в неловкое положение. Недопустимо пить со своей же спортсменкой! Истошно вопило сознание. Шёпот внутри подсказывал, что ещё никогда Тутберидзе не пересекала черту настолько легкомысленно. Да, в её взаимоотношениях с Женей изначально была подорвана субординация, да, девушка пробовала традиционное грузинское вино на семейных посиделках в стенах этой квартиры. Не наедине. Вот – та самая грань, которая ни в коем случае не могла быть преодолена в их рабочих взаимоотношениях. – Я.. Я думала, мы будем пить чай, – язык Жени предательски спотыкается о слова. Этери впервые ловит себя на мысли, что ей начинает нравиться, когда Медведева так по-детски застенчиво отводит глаза и неловко поправляет волосы. – Медведева, а тебе точно двадцать, а не под сто? Чувствую себя змеем искусителем, – издевательски протягивает Тутберидзе. В этом же нет ничего такого, если ей просто нравится, как эмоции бешено, одна за другой, сменяются на лице Жени? – Нет-нет, просто переживаю за режим. Думаю, один бокал, да ещё и белого, не может быть лишним! – запротестовала Женя, легко подаваясь незамысловатым манипуляциям. Этери мысленно улыбнулась своей маленькой «победе». Откуда вообще в ней этот странный спортивный азарт? *** Уже через полчаса небольшая кухня впитала в себя запах тимьяна и базилика. Женя красиво накрыла на стол, а Этери достала два хрустальных бокала для вина. Общение между ними складывалось настолько комфортно и бесконтрольно, что они обе вряд ли бы вспомнили, о чём именно они говорили. Спустя меньше месяца не нужно было бояться острых углов, непонимания и недосказанности. Женя самозабвенно рассказывала о каких-то нелепых и забавных деталях её жизни в Канаде. – Ну в общем, лоханулась я знатно, когда с таким умным непроницаемым видом спросила: «You faggot?». Потом, когда мне Брайан всё объяснил, я была готова сквозь землю провалиться! – взахлёб делилась Медведева, активно жестикулируя. Этери, дождавшись конца истории, разлила вино по бокалам. – Ну что, можно выпить за то, что тебе больше не придётся сталкиваться с трудностями перевода! Звон бокалов гулом разлился по кухне. В этом звуке было что-то фатальное, пугающее. Возможно, Этери пожалеет об этой слабости, о том, что только что вновь подпустила Женю непозволительно близко. Но в настоящий момент она, отпивая глоток Цинандали, совершенно не собиралась об этом думать. Она вообще думать не собиралась. Чёртово лёгкое дыханье. – Между прочим, о-о-очень вкусно! – звонкий голос вновь вывел из ступора. – Ты сейчас про вино или про еду? – Вообще-то, про еду. Рыба просто огонь! Но вино тоже суперское. Сейчас бы его пить где-нибудь на веранде в Батуми, – мечтательно произнесла Женя, представляя как они бы сидели в каком-нибудь ресторанчике с видом на море, и.. Стоп, блять, Женя, какой ресторанчик, какое к чёрту Батуми? Женщина рассказывала что-то о любимом пляже Зелёного мыса, но слова до Медведевой доходили отрывками. Её до потери пульса пугали собственные мысли. Витиеватые плющи волнения и ужаса обвивали тело, сковывая движения. Почему она вообще задумалась о таком? Она же не помешанная. – Я отойду в уборную, – Женя в панике хотела сбежать от этих мыслей, как от ударной волны. Закрыть уши руками, зажмуриться и никогда-никогда больше не думать. Они обе суетливо встали, по нелепой случайности оказываясь ещё ближе. Этери – чтобы проводить Женю, а девушка – чтобы бессовестно спрятаться от лавины необъяснимых чувств. Дурацкое вино. От такого участливо заботливого взгляда Медведева окаменела, не в силах заставить себя отойти хотя бы на шаг. Они не двигаются, застывая в неестественных позах. Между ними пара миллиметров наэлектризованного воздуха и звенящая тишина. В ней растворяется отзвук бокалов. В тусклом свете настенных бра Этери старалась смотреть Жене в глаза, очерчивая взглядом контур длинных ресниц. Грудная клетка девушки тяжело вздымалась, и женщина собирала в себе всё самообладание, чтобы не поддаться минутному порыву оказаться еще ближе. Внутри скопилось жужжащие напряжение. Раскалённых воздух саднил горло. Быстро и незаметно женщина облизала пересохшие губы. Хотелось сжать острые плечи и трясти до той степени, пока из них обеих не вылетит эта грёбаная ересь. Сердце почти проламывает стенки рёбер, когда Женя бесшумно исчезает из кухни. Что это только что было?