Предрешенная судьба.

      Морозивший кожу в открытых участках, ветер цеплял и развевал вечно непослушные волосы Анны, понуро и задумчиво разглядывающей холодную пустоту на фоне железнодорожных путей. В пальцах раздалась неприятная дрожь, через некоторое время она усилилась, но перетекла в оголенные под клетчатой юбкой коленки, выглядевших так по-нездоровому бледными, акцентируя свой цвет в духе кромешной тьмы. Из ниоткуда, будто исходя прямиком с неба, послышался чужой голос, совсем не имеющий связи с мыслями замерзающей девочки. Мерзкое чувство дежавю тисками сдавливало и без того тяжелую голову, этот тембр казался слишком уж знакомым и привычным, однако распознать владельца звучащего гласа Анне не удавалось, что заставляло испытывать раздражение, какое также подавлялось непонятной сомнамбулой и ослабляющей сонливостью. Внезапно плечи накрылись невидимыми ладонями, размер их превышал стандарт вдвое, а то и втрое. Определить что-либо, помимо очевидного замечания о размере, тоже невозможно. Былая дрожь в коленях превратилась в нервный тик под левым глазом.       «Вперед, время поджимает», ― говорящий гипнотизировал Анну и приговаривал разложиться на рельсах, мирно и не сопротивляясь дожидаться момента и улететь в страну забвения, радости и счастья. Внутри велась настоящая борьба, противостояние за собственную участь и судьбу, и несчастная в ней явно проигрывала. В какой-то момент стальные рельсы и древесные шпалы показались чрезвычайно манящими и завораживающими, у жертвы будто развилась зависимость от бездушного отрезка металла. Изначально хотелось просто разглядывать их, пересчитать все видимые шпалы и соединяющие рельсы в длину гвозди, но интерес все возрастал; вот уже хотелось прикоснуться к ним, ощутить на собственной шкуре глянец стали и характерную, не похожую ни на что структуру полусгнившего, старого дерева, из которой были сделаны эти поперечные перекладины. Мир вокруг опустел, все покрылось туманом, а луну «доели облака», как поется в одной из излюбленных Анной песне. Пред глазами была только железная дорога, в ушах стоял гул, и лишь изредка знакомый тембр подбадривал поступки и настрой почти полностью подчинявшейся девочки. Казалось, будто она окончательно потеряла рассудок, однако одна из дум, подобно грому среди ясного неба, посетила опустошенную головешку и протрезвила ее владелицу на совсем невзрачное мгновение.       «Я ведь слишком молода!», ― однако думать уже поздно ― вдалеке послышался гудок поезда и его стремительно приближающаяся передняя часть…       ― Вставай, литературу ведь проспишь, ― Саша пыталась разбудить свою новую одноклассницу и, так уж вышло, новую соседку по парте. – Как ее зовут?       Саша перевелась в новую школу из-за, очевидно, переезда. Видели когда-нибудь постсоветских дитяток, которые просят поменять школу из-за унижений или плохого отношения со стороны сверстников? Такие смельчаки и впрямь встречаются раз в десяток веков, и новенькая ученица гимназии с филологическим уклоном не была исключением. На прошлом месте ее преследовал десяток-другой проблем по типу нежелания дружить с ней и периодических насмешек, шепотков за спиной и каверзных вопросов в самый неподходящий для ответа момент. «Что ж, могло быть и гораздо хуже. Появится первый синяк или испорченная вещь ― расскажу обо всем при первой же возможности». По иронии судьбы, ни одна жалоба не была озвучена после десятка крупных гематом и испорченного личного дневника. Именно после последнего инцидента она перестала вести личные дневники и носить в школу книги, на переменах оставалось лишь с грустью за окулярами глядеть в нетщательно протертое окно, на котором были очень любезно оставлены жирные разводы бледно-серого оттенка, через которые было тяжело оглядывать рыже-осенний пейзаж «унылой поры». К слову, даже сидящая с пустыми руками Сашка запросто становилась козлом опущения, объектом посмешища и грушей для битья. Ни одна неделя, в частности по понедельникам, не обходилась без очень доброжелательных и неудержимо смешных шуток об очках, о том, что Саша ― «ботан», еще какие-то мелкие колкости… Она, впрочем, считала, что деятельность изгоя и отброса будет поприятнее бездумного следования за чем-то супермодным и новым, в железом оправленных очках наблюдая за разноцветными ровесницами и попивая жасминовый чай вместо приторно сладкого капучино или дух воротящего «экспрессо», как оскверняли светлое имя кофейного напитка необразованные девчушки. В когда-то ранее называемом «дьявольским напитком» Саша не находила ничего привлекательного, хотя в некоторых случаях она попросту вынуждена варить горчащее пойло и разбавлять его молоком высокой жирности или сливками. В нем, кстати, она разбиралась не хуже опытного бариста вопреки всей незаинтересованности, но об этом уж чуть позже.       Названная Анной ученица неохотно подняла голову и встала как положено, приветствуя вошедшую в кабинет учительницу. У девочки выработался своеобразный рефлекс, который формировался еще с начальной школы. Она была примерной ученицей, ее поведение всегда приводилось как пример идеального ученика, а о манерах должна мечтать каждая девчонка, если не сегодняшнего, так девятнадцатого века уж точно. Ее изящные движения и внешние детали можно описывать длиннющими эпитетами в книгах, копируя слог «портрета Дориана Грэя», составить из этих же книг сборник томов, по количеству превышающий сборник томов Владимира Ульянова, содержащий более девяноста книг. Несложно догадаться, что ей досталась роль фаворита преподавателей: идеальное соблюдение формы, этикета, регулярное выполнение домашнего здания и отсутствие проявления характера перед взрослыми. Некоторые другие школьники находили ее странной и душной, однако все эти предрассудки так и стались предрассудками, ибо Анна не обделялась бескорыстными друзьями и неиспорченными отношениями с многими другими подростками, воистину считавшихся, по большей мере, самыми жестокими людьми планеты на сегодняшний день. В общем, ее грациозностью можно любоваться так же долго, как рыбак ждет клев, но жизнь принцесс никогда не проходит в шелках и бабочках, как считают наивные дети, любящие сказки. Любая, даже самая мелкая, но оплошность, всегда роняла ее репутацию ниже плинтуса, а какое-нибудь крохотное непослушание по отношению к учителям рассматривалось как проявление бунтарства или началом Октябрьской революции, пока эквивалентные проступки со стороны остальных клеймились простой «детской шалостью», видите ли, у подростков во время пубертатного периода буквально сносит крышу, и не стоит требовать от них своих заоблачных ожиданий, хотя Анну это правило почему-то обходило. Учительница литературы, Людмила Сергеевна, вовсе сравнивала ее с полной тезкой, Анной Карениной; пред ее глазами словно была не шестиклассница, а взрослая и состоявшаяся женщина, имеющая устоявшиеся взгляды на эту жизнь. Так было в шестом классе, когда у ребят только поменялась учительница, а сегодня несчастная уже в девятом, и игра в приравнивание к персонажу из романа переросла в настоящий маразм, подтверждаемым пожилым возрастом. Она считала, что в Анне течет настоящая аристократическая кровь, постоянно пыталась указать на мелкие погрешности в поведении, дескать, «настоящая Каренина ни за что бы так не сделала!», однако каков смысл контролировать кого-то и желать полной копии совершенно другого лица, причем вдобавок делать это не с собственным чадом, а чужим?       Злосчастная Людмила Сергеевна начала свой урок с переклички, первой назвав фамилию «Каренина», как повторяется уже второй год. Второй год стремительно крепчавшего маразма возрастом испорченного педагога. Возможно, виной всему предварительный дрем, возможно – нет. Впрочем, Каренина не отозвалась и продолжала сверлить немного поцарапанную и в целом потрепанную временем парту. «Томас!», ― кто-то из противоположного конца класса пытался привести одноклассницу в чувства, вывести из состояния транса. Испугавшись от неожиданности, девочка с таким прозвищем рефлекторно протянула руку с негромким возгласом «я» на закуску. Взгляд почти сразу пал на Сашу, которая появилась в классе, да и в городе, только сегодня. Отчего-то появление нового человека несколько испугало доселе сонную Каренину, хотя раньше она всегда была рада новым знакомствам и с превеликим удовольствием знакомилась первой и проводила этакую «экскурсию», следовало только вежливо попросить и представиться. Она была не в духе все утро, что-то явно выбило ее из колеи и испортило настрой на весь день, чему определенно не порадовалась психически нестабильная преподавательница. Неодобрительно вздохнув и помотав головой, она продолжила проверять посещаемость класса, до ушей Анны доносились только обрывки…       ― Желткова?       ― Я.       ― Златова?       ― Я.       ― Ильин?       ― Здесь.       На данный момент Каренину это совершенно не интересовало. Она хотела продолжить попытки оклематься, однако ее прервала подсевшая этим утром Саша.       ― А почему «Томас»?       ― Я ведь Анна Каренина, бросилась под поезд в романе Толстого. «Паровозика Томаса» смотрела? С этим и ассоциация, так меня называет только Кир…       ― Аня! Помимо того, что ведешь себя, как сонная муха, еще и смеешь болтать на уроке? ― Скрипящий фальцет вилкой прошелся по фарфоровому блюдцу барабанной перепонки. ― Анна Каренина из книги имела бы совесть!       ― Извините, ― Саша пыталась заступиться за унижаемую прилюдно девочку, ― но в книге Каренина бросилась под поезд…       Людмила Сергеевна, поправляя совсем неподходящие по форме ее лицу очки на веревочках, побагровела от злости. Каренина аккуратно прикоснулась к расположившейся на парте ладони Саши, пришептывая успокаивающее «кончай, она сегодня не в духе» и пытаясь буквально спасти ворошащую осиное гнездо ученицу. «Меня, собственно Аня зовут, как можно было услышать. А тебя?», -- очень хотелось поскорее перевести тему и сразу же забыть этот вселенский казус.       ― Правильно, укроти эту строптивую!       Учительница самодовольно отметила что-то в журнале с явно преследующей мыслью а ля «я воспитала в ней правильного человека. Я, я и только я. Общество слишком дурно на нее влияет, она уже поддается этой повсеместной пропаганде…»       ― Я Саша, приятно познакомиться. Давно она так с тобой?       В ответ Анна только коснулась губ указательным пальцем, как бы прося собеседницу на время прекратить разговор и более не выводить ныне раздраженную Людмилу Сергеевну, которая также была классным руководителем ужасного девятого Б.       ― В нашем классе, собственно, появилась новая ученица, Александра Ленская. Представься, пожалуйста.       ― Всех приветствую, ― Ленская словила заинтересованный взгляд Карениной, раскаленным кинжалом впивающийся под левую лопатку, ― мне пятнадцать, как и большинству из вас. Надеюсь, мы с вами подружимся.       «С кем угодно, лишь бы не с Карениной!», ― Людмила Сергеевна проронила эту мысль совсем невзначай, которая, к счастью, не произнеслась вслух. Она печется об обреченной на вечный призор ученице с момента знакомства. К слову, она сравнивала любого однофамильца с тезкой при совпадении с фамилией какого-то персонажа из книг пыльной русской классики, такой абсурдной и многогранной; возможно, именно такими качествами она и ценится по всему миру и сегодня. К слову, именно Карениной достался крупнейший кусок пирога, который пытаются скормить уже сытому человеку. Делала она это совсем не специально: ее дочь, будучи ровесницей Анны, какую можно лицезреть сегодня, скончалась от передозировки психотропных препаратов, которыми с ней очень любезно поделились новые друзья из новой компании, это окончательно сломило дух пожилой женщины со слабым сердцем. Умершая была единственным ребенком Людмилы, потому возможности направить свою гиперопеку на дитя помладше не было, и пришлось вымещать ее на школьниках. Анна по-доброму нравилась учительнице с самого начала, однако после траура она почему-то начала принимать любимицу за собственного ребенка, играя роль родителя с обсессивно-компульсивным расстройством, или же ОКР. Каждая ее оплошность казалась результатом плохого влияния, ей хотелось отгородить девочку от той же участи, какую пережила погибшая дочь. До трагедии она приводила в пример героиню романа исключительно для похвалы, дескать, «Каренина полностью оправдывает свою фамилию» и вообще, «она будто сохранила кровь высшего класса девятнадцатого века», причем большая часть учеников поддерживала такое утверждение. Людмиле казалось, будто все ее поступки совершенно оправданы и уместны, совсем не замечая своих грехов и ошибок в таком способе «воспитания».       Тема урока ― рассказы Бунина. Каренина его совершенно не любила, однако была вынуждена прочитать почти каждый его рассказ. Интереса к серебряному веку она никогда не питала, хотя из фаворитов могла подчеркнуть лишь Ахматову и Булгакова. Книги ей нравились разные, начиная от фантастических романов и заканчивая комедийными повестями. Слушать неинтересный рассказ о бурной жизни писателя совершенно не хотелось, но хотелось бы послушать рассказ о жизни новой соседки по парте, на какой Анна доселе сохраняла свой пристальный взгляд. Все действия выполнялись будто под чужим контролем, однако все это она понимала и не была способной остановить свое девиантное поведение. Глаза очерчивали контуры каждой части лица, оставляя в памяти отчетливый отпечаток внешности Ленской. Несложно додуматься, что Саша давно уловила действия Карениной еще с первой секунды, что давило на больное и заставляло вспоминать все пережитки прошлого. Почему-то ей казалось, будто странно ведущая себя одноклассница разглядывала ее очки, однако владелице окуляров этот аксессуар нравился не менее собственной жизни.       ― Все в порядке? Ленская, пытаясь скрыть явный дискомфорт, поправила черные как смоль кудри. Хотелось немедленно вернуть витавшую в облаках Анну на прежнюю орбиту, но с этим мешали небольшие трудности в виде незнания способа вывернуть разговор в другое направление: напрямую спрашивать, если что-то не в порядке, будет несколько неэтично, да и может поставить человека в неловкое положение, что сжигало, подобно бензину, мост к расслабленной беседе. Даже заданный вопрос мог прозвучать грубо в зависимости от состояния и причины рассеянности собеседника. Навыки взаимодействия с социумом присутствовали в головешке Ленской лишь на базовом уровне, потому играть роль опытного дипломата она не сможет, осталось надеяться на адекватность Карениной и собственное везение.       ― Что? Ох, извини, сегодня в голове одна каша из топора. Даже не знаю, что именно со мной произошло.       Отчего-то Саша достала черновик и начала писать на одной из страниц какое-то письмо. Каренина, в свою очередь, сразу догадалась о ее намерениях: Ленская уловила выходки учительницы и, не желая создавать еще больше шума, предпочла разговору такую себе переписку. Анна же снова погрузилась в пристальное наблюдение, на сей раз глядя на пальцы своей собеседницы. Выступившие на ладонях кровеносные сосуды слабо виднелись и на пальцах, на кончиках которых выступали отросшие, но аккуратно подпиленные ногти. Правая кисть передвигалась необычайно быстро, однако в процессе изучения рук Ленской время словно замедлилось в два раза, оставляя уйму времени на запоминание таких мелких и совсем ненужных деталей. Прийти в себя Карениной удалось лишь тогда, когда Саша, завершив послание, вдохновенно отдернула пишущую руку в сторону и протянула тетрадь.       «С такой учительницей можно и в психбольницу попасть. Она всегда была такой странной? Мне эта Людмила Сергеевна не понравилась самого начала»       Аня, перехватив черновик, принялась строчить ответ.       «Изначально ― нет, но придется очень долго о ней рассказывать, легче перемены дождаться. Кстати, готовься к постоянным сравнениям с Ленским из романа, такую же участь делим я, Желткова и Кириллова»       Сразу стало заметно, как глаза Ленской погрустнели, а ресницы опустились вниз. Ей не нравилось сравнение с кем-либо, будь это персонаж художественного произведения или кто-то из существующих людей ― лишь осознания упоминания другого человека было вполне достаточно, чтобы ввести ее в ступор из-за элементарного незнания ответа на такой прием. Каренина ориентировалась намного увереннее и быстрее, такое умение ей любезно присвоила Людмила Сергеевна. Впрочем, скоро она явно начнет считать себя гувернанткой и воспитательницей своей ученицы. Саша в целом пережила в разы меньше ментального давления, но познала многое о социальном давлении, эти двое отлично дополняют друг друга, если поразмыслить над всеми травмами и слабостями.       Раздражающий своим звучанием, но успокаивающий своим появлением звонок прервал мучения всех литературных фамилий и девочек за последней партой, Ани и Саши. Как и обещалось, первая рассказала причину превращения из харизматичной учительницы в настоящего дьявола во плоти, которая работает в школе по сей день из-за особого местного менталитета, видите ли, «она посвятила своей профессии большую часть жизни, не ей ли знать, как правильно обращаться с детьми?». Высокие школьные чины и слушать не хотели жалобы учащихся, будь они обоснованными или нет, ведь во всем всегда виноват возраст, а учителя ― настоящие жертвы обстоятельств       Последующие уроки прошли так же тихо, ученицы лишь изредка обменивались парой записок и периодически обсуждали выданное задание, если это требовалось хотя бы одной из сторон. По окончании же уроков они могли чувствовать себя намного свободнее и вести себя несколько более раскрепощенно, чем это позволялось на уроках, какие казались невыносимо долгими в первые дни после осенних каникул. У будущих подруг оставалась целая уйма времени, поскольку Аня всегда брала время на прогулку после школы и могла оставаться за пределами дома до трех часов дня. Не сказать, чтобы это было какое-то ограничение, ведь так свой режим дня настроила она сама. У Ленской все еще проще: ее отпустили с надеждой на поиск новых друзей, отчего никто не удивится ее позднему появлению в доме, хотя на это можно и не рассчитывать, если вспомнить о неумелом обращении с людьми. Конечно, Ленская не была бы против собеседника, с которым можно пофилософствовать и обсудить какие-либо книги, однако она немного стеснялась брать инициативу знакомства в свои руки. Кто знает, чего именно она стеснялась; возможно, все из-за необычных пристрастий, не встречающихся у стандартных школьников, а возможно, она попросту боялась начать испытывать к новым подругам симпатию, которую будут презирать в большинстве случаев, причем самое ужасное в таких инцидентах ― сплетни. Такие раздражающие и бесполезные. «Надеюсь, Томас, мы не сойдемся характерами», ― Ленская смотрела на перебирающуюся плитку и старалась не проронить ни одной мысли в слух. Карениной показалось, будто ее не слушают, однако собеседница не обратила на это внимания, чем вызвала не самую положительную реакцию.       ― Извини, у меня такая привычка. Я слушала, можешь продолжать.       ― Все в порядке. Кстати, ты так заинтересованно вслушивалась в фамилии. Увлекаешься книгами? ― Считаю их неотъемлемой частью своей жизни. Если мой дом внезапно загорится, я тут же побегу спасать свою библиотеку. Постой, а как ты это поняла? Следишь за мной? Ха-ха!       ― Да ну тебя!       Каренина махнула рукой и тепло улыбнулась. Общение с Сашей казалось ей увлекательным и интересным, Ленская выдалась настоящим философом и литератором. Анне казалось, будто она в жизни не видела таких же книжных червей, как ее новая знакомая. Конечно, она могла показаться излишне простой и открытой, однако это не мешало ей быть внушающе харизматичной и интересной, что манило и заставляло Анну хотеть общаться с Сашей и дальше. Вероятно, они просто нашли собственное дополнение и им интересно делиться разным опытом из одних сфер, будь то книги и общение с людьми, завоевание собственной репутации в школе, среди сверстников и у родителей. У девочек совершенно разнились взгляды на жизнь, однако это приводило разговоры не к спорам, а к совместному рассуждению.       ― Канта любишь? Вот как! ― Каренина, глядя в сторону, пыталась что-то вспомнить. ― В нашем клубе есть пара его фанатов.       ― В клубе?       ― Да, это литературный клуб. Не хочешь пообщаться с участниками?       ― Звучит вполне себе заманчиво. Должно быть, вы собираетесь вместе каждую неделю?       ― Да, по средам в пять вечера. Сможешь прийти?       ― Постараюсь...