Ничего не будет как раньше

Квартира была на удивление чистенькая, словно те, кто вламывался сюда до нас, вытирали ноги. Я по привычке комментировал всё вслух — так чувствуешь себя спокойнее, когда проникаешь в чужое жильё: — Глянь, сколько вещей! Ого, настоящие газеты! — Тебе эти вещи пригодятся? — оборвал меня Разумник. — Нет. Думай о сегодняшнем дне. О том, что ты будешь жрать, как греться, чем защищаться. Газетами не протопишь, они сгорают сразу. Разумник очень рациональный, отсюда и кличка. По его плану нам надо было проверить кухню, спальню, кладовку и все приборы на предмет батареек. Для ночёвки это место не годилось — входная дверь слишком хлипкая, лучше вернуться в наше убежище. Первой по коридору шла спальня. На полу валялись тряпки. Отличнейшие тряпки: вот в это разноцветное и тёпленькое можно завернуться аж целиком. — Раньше такая расцветка называлась «принт», — похвастался я своими знаниями. — А лоскутки — «пэчворк». — Сейчас это называется «одеяло», — поправил Разумник. — Слишком объёмное для рюкзака. Можно дырку прорезать, голову просунешь и понесёшь на себе, а то руки-то тебе по дороге нужны. — Лучше скатаем, и я скатку на плечи положу. — Мне стало жалко резать принт пэчворк. Наверное, хозяева были весёлые люди, раз выбрали такое... нет, не одеяло, а покрывало. В те времена кровати днём застилали одним, а на ночь укрывались другим. И я всё ещё мог отличить одно от другого. Предыдущие посетители расшвыряли вещи — между собой мы говорим «посетители», раз уж все вынуждены этим заниматься ради выживания — а такое прекрасное одеяло не взяли, надо же. — До нас тут искали деньги, — предположил я. — Когда деньги ещё были в ходу, их почему-то часто хранили в спальнях. Будто они могут ночью понадобиться. Хотя что во сне купишь? Мне достаточно лет, чтобы помнить, как оно было раньше. Разумнику тоже, но он никогда не поддерживает разговоры об этом: сам молчит и мне не даёт ни слова сказать. — Сосредоточься. Мы ищем припасы, — отрезал он. Батареек не было. Кладовка была опустошена подчистую — между собой мы не говорим «разграблена». Кухня, ещё одна важная цель, шла по коридору последней. И тут тоже побывали до нас: ни одной банки консервов. — Пакетики смотри, — сказал Разумник, открывая шкафы. — Может, сахар найдём. Но на пыльных полках остались только никому не нужные специи — ими не наешься, наоборот, голод раздразнишь. Раньше люди использовали всякую там корицу и перец горошком, чтобы нарочно разжечь себе аппетит. У них была еда, но без специй им, видите ли, было невкусно! — «Бадь-ян», — прочитал я. — Что это вообще за фигня, бадьян? Я даже раньше такого не знал. Хозяева тут были интересные. Пэчворк, бадьян... — Дай-ка, — протянул руку Разумник. Он стал читать мелкие буквы под названием пряности, а я смотрел на бумажный пакетик в его пальцах, пытаясь понять, для чего нам может пригодиться этот бадьян. Пакетик подрагивал, и на бумагу вдруг упала капля. Я запрокинул голову — нет, не с потолка. А на пакете тем временем расплывалась ещё одна. — Разумник? — испугался я. — Ты чего? Это же просто хрень для тех, кто совсем зажрался, чтобы заставить их лопать то, что и без того вкусно. — Я знаю, что такое бадьян, — как-то сдавленно сказал Разумник. — Я добавлял это в-в... Никогда я от него не слышал, чтобы голос резко пошёл вверх и вдруг оборвался. — Неважно во что. — Я взял его за локоть. — Пойдём, консервов тут нет, сахара нет, брось этот бадьян. — В выпечку, понимаешь?! — тонко крикнул Разумник. — В выпечку!!! Выпечки не существует. Нам редко-редко удаётся найти коробку галет или упаковку просроченных кексов, с которых нужно счищать ножом плесень, как кожуру. Печь на костре не получается. Однажды мы разжились пачкой муки с жучками — тонкие лепёшки не удалось отодрать от металлического листа, на котором мы их жарили. Разумник отскрёб ножом, а то я уже хотел грызть металл зубами, чтобы мука не пропала. Всё равно в тот день другого ужина не было. — Пойдём, — тянул я за рукав. А Разумник всё плакал над бумажным пакетиком: — У меня была духовка... с таймером... с подсветкой... И что мне было ему сказать: нет и не будет никогда ни таймера, ни подсветки, ни самой духовки? Никому больше на свете не нужен бадьян. Я накинул Разумнику на плечи наше новое тёплое одеяло. Он продолжал трястись даже под ним. — Однажды ты испечёшь что-нибудь, — попробовал я, — и вбухаешь туда этот бадьян. Если захочешь — весь за один раз. У нас у единственных в мире будет выпечка с бадьяном, потому что никто, кроме нас, не сохранит его. — Ничего не будет как раньше! — рыдал Разумник. — Зато никто не помнит бадьян, кроме тебя. Возьми, — загнул я его пальцы на пакетике. — Сохрани.