Маленькая ложь

Томная дробь дождевых капель — единственное, что сейчас было слышно, в огромной оббитой дорогим тёмным деревом комнате. Его цвет напоминал хорошее немецкое пиво. На красный стол не падал свет, так как левые окна отражали унылую серость немецких городов, а правые — ужас войны. Не то от бомбёжки, не то от уже разрушенных зданий где-то в конце улицы поднимался столб дыма. Серая стрелка часов тянулась к каллиграфической четвёрке. И часы, только часы, могли видеть всё, что происходило в этой комнате. На самом деле, у них очень ответственная миссия в сочетании времени и наблюдения без вмешательства во всё это. Правда, обычно об этом не задумываются. Комната казалась пустой и оживала только с чьим-то приходом, но сейчас там был человек. Однако и он редко вздрагивал над бумагами и, кажется, почти не дышал: пыль в воздухе оставалась в неизменном состоянии. Так проходило много времени. В один момент мужчина вскинул руки, на секунду его лицо изобразило гримасу восторга и отвращения. Затем он медленно заложил руки за голову, оставаясь неподвижно сидеть. Этот человек был известен всем как начальник внешней разведки и главный женский обольститель, несмотря на жену и пятерых детей. Вальтер Шелленберг. Здесь не будет засекреченной характеристики. Это просто был человек лет 30-35, с красивой шевелюрой, обаятельным внешним видом, пронзительными глазами и скрытой харизмой, которая несмотря ни на что прорывалась. О чём он сейчас думал? Да много о чём. А мог ли вообще не думать? Внезапный стук в дверь прорехой возник в воздухе: — Гиммлер вызывает вас к себе. И Шелленберг, будто бы поднимая с собой все свои тяжёлые мысли и слои пыли вокруг себя, встал из-за стола и направился к выходу. На пороге он бесшумно вздохнул. Дверь за ним закрылась. И в комнате остались монотонно потрескивать часы. В это время в коридоре также монотонно стучали женские каблуки. Они чётко отсчитывали ритм, описывая вечный счёт в голове хозяйки, вечные попытки успокоиться. Девушка завернул за угол, поднимая за собой вихрь коридорный пыли. Юбка издала шелест, и особа скрылась за стеной. Она упорно нарушала томное молчание стен гестапо, а каблуки всё стучали и стучали. Вот перед ней выросла знакомая дверь шоколадного оттенка. Дрина, не поздоровавшись с адъютантом, влетела в кабинет Гиммлера с извинениями. Всё внимание присутствующих было обращено на неё. На девушку лет двадцати, обычную переводчицу 4 отдела РСХА. Александрина всю жизнь росла в тени своей старшей сестры — Ады, ночной бабочки гестапо, а также под властной фамилией своего отца. И все же интерес к ней был. Дочь обергруппенфюрера Охенвальза. Не замужем. Чистая арийка, характер нордический. С коллегами по работе сдержана, обязательна и дружелюбна. Беспощадна к врагам Рейха. Отмененная теннисистка, проявила превосходные знания французского языка. И как мы уже сказали: прекрасная кандидатура. Немалую честь ей делало родство с Мюллером, пусть и довольно дальнее. И только ко всему этому шло приятное дополнение — восхитительная внешность, слишком восхитительная для обычной немки. Но Дрина — арийка, а это уже другое. Чести ей не делали только тёмные, как кофе, волосы. Но сейчас ни у одного человека в этой зале не было светлой шевелюры. С открытием двери Шелленбергу стало неудобно сидеть на месте, его будто бы посадили на электрический стул. Он не мог оторвать глаз от нарушивший покой комнаты особы. Дрина улыбнулась и Гиммлеру и, кажется, Шелленбергу. — Фройляйн Охенвальз, позвольте вам представить начальника внешней разведки, бригадефюрера Вальтера Шелленберга. — Мы знакомы. После этой короткой фразы, вызвавшей в мужчине рой мыслей, девушка улыбнулась уже именно ему. Шелленберг проиграл после первого же удара. В порыве ему захотелось подскочить перед ней, но его пыл был вовремя остужен пристальным вниманием со стороны. — Очень занятно… Тогда продолжим, — сел на своё место Гиммлер Все последовали его примеру. — У вас совершенно нет времени, Шелленберг, и сил. «Как будто у вас они есть». Германия, на которую сейчас спокойно смотрел из окна Гиммлер, была обречена. С каждым днём звуки войны становились в ушах всё громче. — Да, половина наших людей за рубежом уже расстреляна, одна треть перешла на сторону врага. Но мы работаем не покладая рук, — колко произносил Шелленберг в присутствии Дрины. Это его собственная гордость бросалась в него разрядами тока. — Я планирую передать вам в распоряжение нескольких своих людей, — зная, что внутри немец недоволен, Гиммлер добавил, — напоминаю, что у вас совсем нет времени. «У нас». Дальше Шелленберг честно старался слушать, что говорил Гиммлер, иначе ему могло прийтись очень плохо. Однако бригадефюрера все время отвлекала девушка, сидевшая рядом. Итак, очередная война для него началась. Ни одна же фибра души Дрины не была задета этой встречей. Она со светлой головой после обеда слушала монотонную болтовню начальника не её отдела, и ей даже не сильнее обычного хотелось зашить ему рот. Но вот она подняла голову. Шелленберг вновь скосил свои глаза в сторону девушки. Высокий лоб и прямой аккуратный нос с мягким подбородком, обтянутым белой кожей, маленькие уши и ниспадающие на них чуть тёмные волосы. Александрина не подавала никаких знаков внимания Шелленбергу. Ей он был также безразличен, как и все мужчины в этом здании, над которыми восседал её отец. Она сидела прямо, не улыбаясь, и её голубые глаза перескакивали с начальника своего отдела на Гиммлера. — Ну кажется всё, вы можете идти. — Конечно, — ответила Гиммлеру девушка и оставила мужчин одних разбираться со страной на пороге гибели. Как только тёмные кудри скрылись за дверью кабинета, Шелленберг снова остался один. И снова эта мрачная и гнетущая жизнь перед ним, и вопросы, которые сыплются ему на голову.

***

Часы давно пробили пять вечера. И даже шесть. Настолько давно, что электричество в здании стали массово вырубать. Шелленберг понял это, когда в расщелине между дверью и полом погас свет. Адъютант ушёл. Шелленберг почему-то выдохнул. Он не знал, отчего ему нравится находится в гестапо одному. Может потому, что коридоры превращались в тихие камеры для размышлений. Мысли от него не убегали, не норовили выпрыгнуть в окно и улететь, а всегда возвращались назад в голову. Мир за этими стенами существовал для гестапо только на бумаге. И вот сейчас, в одиночестве проходя коридор четвёртого этажа, он заметил кабинет начальника отдела РСХА, у которого Дрина ещё совсем недавно была секретаршей. Буквально перед самой дверью что-то его остановило. Может горящий свет, а может ударило в нос запахом подожженной бумаги. Шелленберг заглянул в комнату. В мягком кресле шоколадного оттенка восседало что-то небольшое и аккуратное. Дрина склонила корпус над столом, поддерживая одними пальцами свои прелестные кудри. Коричневый цвет её костюма делал её почти неотделимой от интерьера, такой же мягкой. Дым стоял стеной в небольшом кабинете, и, словно слезоточивый газ, разъедал глаза. Табак буквально впитался в обивку дивана, деревянные ставни и шторы. Но без него работать было невозможно. Голова уже гудела от нового шифра. Прижав руку к вискам, с очередной сигаретой между пальцев, Дрина совершенно не замечала, как пепел обильным дождём поливал её записи. Она бы и была не прочь, если бы они сгорели. Всё же ей скорее хотелось, чтобы эта дурацкая война закончилась. Сначала девушке только показалось, что дверь заскрипела. Звуки комнаты и вой сирены давно составляли у неё в голове какую-то какофонию, но сейчас куда-то облако вокруг неё стало пропадать. Сквозь смертоносный туман она увидела его. Несмотря на то, что её нервы явно были напряжены, Дрина смотрела на удивление спокойно, мягко и аккуратно. Весь её взгляд был пропитан умиротворением. Но Шелленберг все равно чувствовал токи нервозности, пробегавшие между ним и Дриной по табачному дыму. Такое его количество служило явно хорошим электролитом для обмена мыслями. — У Вас сейчас манжет подпалится, — сказал Вальтер. Внимание девушки тут же переключилось на собственные руки. Чёрное пятнышко от тлеющих угольков появилось на документах. Дрина в некотором угнетённом раздражении стряхнула их со стола — Сгорели бы они все к чёрту… — Вы ужасно критичны. Дрина подняла на него свои глаза-вулканы и ухмыльнулась. — Интересно посмотреть на Вас, когда ваши планы терпят неудачу. Вы пришли нарушить мои? — Ни в коем случае, ведь мои собственные не до конца разрушены. — Это вселяет надежду. Внезапно в коридоре послышался шелест юбок. И лицо Дрины перекосила гримаса полная восторга и ужаса одновременно. Ей захотелось вжаться в спинку стула, но ноги сами потянули её наверх. Шелленберг здраво оценил, что сюда кажется движется ураган. В комнату впорхнула Ада Охенвальз, внося вместе с собой тонкий, но вполне уловимый аромат то ли цветов, то ли смерти. Ночная бабочка Охенвальз кажется закончила охоту, которая могла оказаться для кого-то последним прекрасным пристанищем. Её красота — убийственная сила. Не даром говорят, что бабочки предвестник смерти. И не даром такое имя дали агенту Охенвальз. Ада несомненно была красива, не стоит бояться сказать, что она была даже красивее сестры. Во всем рейхстаге вряд ли найдётся женщины красивее неё. Она была словно фарфоровая кукла, с аккуратным тонкими чертами лица, плавной фигурой, всегда изумительной причёской и пронизывающими глазами-спицами. Аделаида-Виктория Охенвальз — возвышенный идеал женщины двадцатого века, не опошленный Голливудом. Дрина исподлобья посмотрела на сестру. — Здравствуй. — Дорогая, извини, что так поздно, — оказалась рядом с сестрой женщина и поцеловала в волосы. Больше Дрина никому не позволяла это делать. — Ничего страшного, — холодно улыбнулась сестре девушка. Ада как-то задумчиво уставилась на сестру и подобрала свою меховую шаль, чтобы прикрыть почти голые плечи. — Есть кофе? — Извини, всё выпила за завтраком. Ада одобрительно подняла бровь. Ведь её сестра делала кое-что похуже, чем пила кофе натощак. Она курила. Снова послышалось тиканье часов, так удачно попавшее в секунды полной тишины, и Ада наконец направила взгляд на дверь. — Ааа… Вальтер Шелленберг, — довольно улыбнулась женщина. — Фройляйн, — улыбчиво поклонился ей мужчина. Дрина невольно вздохнула. И чего этих двоих принесло сюда именно сегодня? Ну вот пусть теперь беседуют по своей специальности. Дрина опустилась в кресло. Ада последовал за ней и села рядом, Вальтер напротив. Их «светская» беседа, скорее была официальной. Всем следовало делать вид, что все хорошо, жизнь продолжается, хотя на соседней улице разрывались бомбы. Дрине все это было не интересно. У неё были французы, которые доставляли множество хлопот. И сейчас девушке требовалось отгородиться от них, чтобы разгадать очередную загадку, которую подкинули ей эти пройдохи. Дрина убегала от окружающих, закапывалась в омут и пережидала там разгром вместе со своими чертями. Когда-нибудь они вырвутся наружу, но не сейчас. Сейчас ещё рано. «Здесь абсолютно невозможно думать». Дрина вздохнула и перевела взгляд на окно. Когда только Ада успела его открыть?.. На улице начинался дождь, прибивавший пыль к оконной раме. Несколько раз проехала машина. Мигал фонарь. На другой стороне улицы горели в домах всего несколько окон. Девушка не знала, радоваться ей этому или нет, ведь меньше людей могли встретить здесь провал. Или все они уже погибли, хотя не должны были. Дрина повернула голову. Она внезапно столкнулась с карими глазами. Странно, девушка никогда не замечала, что глаза Шелленберга карие. Хотя она помнила Вальтера: они познакомились на одном ужине в эвакуации, где Ада встретила своего швейцарца. Больше с Шелленбергом они не виделись, пока Дрина не приехала работать в гестапо. И почему он на неё так смотрит? Наверно его просто достала болтовня сестры. — Простите, но мне кажется пора домой. Поздно. Дрина встала, за ней поднялся Шелленберг. Вынужденная встать Ада многозначительно посмотрела на сестру. — Мне бы хотелось с тобой поехать, но внизу меня ждёт Тебес. — Ничего, я доеду сама. — Ну уж нет, на улице темно, опасно… Внутри себя Дрина вздохнула. Она уже прекрасно научилась читать по глазам и знала, что сестра хочет сделать. Но остановить Аду уже было невозможно. — Быть может тогда бригадефюрер согласится подвезти меня? Комнату захлестнула тишина. Ада была крайне удивлена и возмущена, что её так нагло опередили, что её фокусы стала перенимать Дрина. Вальтер же был в приятном шоке: ему не придётся разрабатывать ещё одну операцию захвата бастилии и терять драгоценное время. Дрина же поскорее хотела от них отделаться. Она задумалась: куда ей ехать? Завтра выходной, может остаться у сестры? Или лучше на съёмной квартире? Не зря же Ада упомянула своего швейцарца, значит сегодня ночью ей будут дома не рады. Но не вызовет ли это лишних вопрос у Шелленберга? А хотя, какое ему дело. Ведь верно?.. Дрина видела себя в маленькое зеркало на столе и уже не была так уверена в своих умозаключениях. Она подняла глаза на Вальтера, который пожимал руку её сестре. В Шелленберге никогда не стоит быть уверенным… Это она усвоила ещё от Мюллера. Надо будет на досуге почитать характеристику Вальтера.

***

— Палласштрассе 11, пожалуйста, — Дрина надиктовала Шелленбергу адрес своей съёмной квартиры, и он, кажется, пока только сделал вид, что не понял, куда её везёт. Машина рассекала ночную тишину города. Капли монотонно стучали по крыше автомобиля, будто успокаивая. Мужчина посмотрел на девушку — кажется, она уснула… Шелленберг отвернулся к окну — там была тихая и спокойная река Шпрее. Он посмотрел на собственное отражение. Рядом в стекле машины была смутно видна Дрина. Вальтер прищурился. Она не сильно изменилась с их последней встречи. Совсем не стала тусклее, как это бывает после работы в Гестапо, хотя прошло уже несколько лет. Машина подпрыгнула на ещё свежей воронке, и девушка распахнула глаза. От неожиданности она выпустила зонтик из рук, и он упал куда-то на дно машины. Дрина не успела нагнуться, как Вальтер уже достал его из-под сидений. — Благодарю, — приняла его назад девушка, и отвернулась к окну. — Мне казалось, что ваша сестра живёт в другой части Берлина. На Вильгельмштрассе, — пересилил себя Шелленберг. — Вы правы, но Ада скоро выйдет замуж, так что у нас обосновался её жених. — Тебес? — Он швейцарец, военный. — Мои поздравления. Дрине не пришлось отвечать на улыбку: машина въехала под арку, и темнота на несколько секунд накрыла всех. Это спасло её от назойливой учтивости. Водитель остановился у второго подъезда. — Благодарю Вас за спокойствие Ады. — А мне показалось это вашей идей, — ухмыльнулся Шелленберг. Дрина хитро прищурилась. — Пусть будет так. Спокойной ночи. — Доброй ночи, — лишь успел ответить Вальтер, и дверь машины захлопнулась. Девушка, не раскрывая зонтика, побежала к подъезду, промокая под ночным ливнем. Вальтер дождался, пока она скроется в нём, и машина отъехала от дома. Где-то на третьем этаже загорелась лампочка. Совсем скоро часы пробьют двенадцать, и свет во всем подъезде останется только в квартире под номером четырнадцать. Там Дрина будет сидеть за своим столом и курить, попутно пробегая глазами по документам, переводам, шифрам. Думала ли она о Шелленберге? Нет, совершенно ни одной мысли не промелькнуло в её голове. Ей было невдомёк, что он уже решил: первое сражение выиграно, бастилия будет завоёвана. Он не знал, что это не бастилия, а самый настоящий фюрербункер. В четыре часа ночи свет погаснет.