Хочу увидеть, как заживают твои костяшки

— Алло! — слышится словно в вакууме где-то на периферии восприятия, практически рассеивая картину перед глазами и вытаскивая из кошмарного видения. Рогатое существо будто становится в момент злее. Рывком приближается, выпуская морозный пар из ноздрей. Придавливает как смоль чёрными копытами мокрый снег совсем рядом, тянется... — Тоха! — бьёт по мозгам уже громче, отчётливее, словно не вписываясь в общий, созданный антураж, как вдруг ещё одна попытка и... — Антон, ебаный в рот! — Рома дёргает его за плечо резче, силой поворачивая к себе и недовольно заглядывая в перепуганное лицо, — Ты совсем переебнутый, или что? — хмурится, зло искривляя губы и больно сдавливая плечо сильными пальцами. Требует ответа, хоть какого-то отклика. Петров инстинктивно вжимает голову в плечи ещё сильнее, с трудом собирая испуганный, всё ещё не видящий взгляд на лице парня. Глаза широко распахнуты, на бледном лице застыла гримаса ужаса. Ему требуется некоторое время, чтобы понять, кто перед ним стоит. Он быстро тянется руками к собственному лицу, тяжело проводя по нему трясущимися ладошками, будто стараясь окончательно стереть всякие галлюцинации перед глазами. Прерывисто выдыхает, справляясь с бешеным пульсом, и снова вскидывает голову, в последний раз проходясь глазами по чертам озадаченного Ромы, чтобы после в момент обессиленно прыснуть, выпуская пар изо рта и порывом цепляясь за его плечо. Антон чувствует, как сильно щипит глаза от подступивших слёз. Он зажмуривает их, стискивая чужую кожанку замёрзшими пальцами практически до треска, будто боясь, что и Рома может сейчас просто исчезнуть. Испариться, словно жуткое видение миг назад. Пятифан остаётся стоять, совсем не зная, как реагировать на подобное. Он понимает, что у Антона сейчас сильный шок, потому позволяет ему эти действия — напрягается с непривычки, но не отталкивает. Тяжело выдыхает, приводя мысли в порядок, и как-то небрежно похлопывает парня по спине, находя это действие уместным и правильным сейчас. Ему не часто, всё-таки, приходилось кого-то успокаивать. Если вообще приходилось. — Спокойно, Тоха. Ты в безопасности. Слышишь, нет? — слышится над макушкой, неся собой и правда успокаивающий эффект. Потому что Антон доверился ему моментом назад, словно потерянный, слепой котенок. Нашёл спасение от очередного "приступа" в отморозке, который сегодня же приставлял нож-бабочку к его горлу и готов был разбить лицо в кровь. Доверился и сумел справиться со сковывающии страхом, а спустя минуту и неловко отстраниться, подняв более не такие испуганные, теперь растерянные глаза. — Р-рома... — тихо начинает Петров, но не знает, как закончить. Не знает, что вообще он хотел ему сказать. Руки до сих пор подрагивают, а колени грозятся в любой момент таки прогнуться, не в силах больше держать хозяина. Адреналин постепенно перестаёт действовать, оставляя после себя неприятную слабость и полное непонимание. Что, собственно, творится? Как он вообще тут очутился? Он помнит, как его вели под руки домой, а потом... Что это за чертовщина была потом? Только что, на этом самом месте? Хоть и далеко не первая за последние дни, но однозначно самая жуткая за всё время проживания в этом проклятом месте. С каждым днём всё становится только хуже, словно всё это один сплошной, ужаснейший кошмар, который всё никак не хочет закончиться. И ужасен он далеко не только в моменты мистической херовины. — Надо же, говорит. Я-то думал, у тебя язык минимум на неделю атрофировался, если судить по твоей физиономии с минуту назад, — почти беззлобно замечает Пятифан, невзначай поворачивая голову в сторону и ещё раз обводя цепким взглядом всё вокруг. Будто выискивая, что же так могло напугать одноклассника, но в очередной раз не замечая ничего необычного. Лишь снег да ряды крючковатых деревьев. — От чего ты так пересрался? — грубо начинает Рома, поворачиваясь обратно и врезаясь глазами в Петрова, который было снова хотел что-то сказать, вмиг замолкнув, — Хотя нет, будет правильнее спросить: КАКОГО ХУЯ ты вообще сорвался с места и ускакал в лес один? Чё, к Вове хочется присоединиться? И вновь Антон стоит, словно находясь и не здесь вовсе, совсем не зная, что ему отвечать. Он даже не знал, как отвечать на этот вопрос самому себе. То, какие объяснения приходят в голову, выглядят настоящим бредом. Если он ещё не стал психом в глазах Пятифана, конечно. — Ты всё равно не поверишь мне на слова, если я постараюсь рассказать, — тихо заключает Петров, тяжело выдыхая и в очередной раз проводя ладонями по покрасневшему от мороза лицу. Уже просто от ужасной усталости. Внутри бушует какая-то безысходность. Хочется просто лечь на этот снег, уснуть и желательно больше не просыпаться. По крайней мере, уж точно не в этом месте. Рома как-то задумчиво хмыкает, одарив Антона, на удивление, серьёзным взглядом. Без привычной ехидной усмешки, почему-то. — Этот ответ всё равно вряд-ли сможет сделать ситуацию ещё хуже, — говорит Пятифан, смотря куда-то сквозь Антона, — Впрочем, ну и похуй, — он неожиданно выпрямляется, поправляя кожанку и в момент отказываясь прямо перед Антоном, — Я даже не хочу разбираться во всём этом дерьме. И не понимаю, на кой чёрт вообще попёрся за тобой, — хватает того под руку, утягивая за собой только в ему известном направлении, потому как зрение Антону не позволяет видеть дальше собственных рук, — Это было, блять, в первый и последний раз. Если ещё раз решишь сорваться и удрать, то я бегать за тобой больше не собираюсь. ... Идти стало гораздо легче, выйди они на протоптанную, знакомую дорогу. Изначально взятый быстрым темп Ромы постепенно затихает, и уже не приходится так яро перебирать ногами, путаясь в мокром снегу. И чужие пальцы перестали так сильно сжимать руку, будучи ощутимыми даже через толстую куртку, а теперь просто удерживали, направляли. Не давали споткнуться об острый камень, врезаться в дерево или выткнуть глаз веткой. Антон осторожно поворачивает голову в сторону одноклассника, мутно вглядываясь в его лицо и стараясь распознать хоть какую-нибудь эмоцию. Предположить, о чем он думает, почему принимает такие решения. Почему на словах создаёт впечатление, что плевать он хотел на Антона, а на деле бежит за ним в лес, после всё-таки провожая до дома. Не даёт ему заблудиться, потеряться. Стать ещё одним листком на доске объявлений. — Что, Тошка, понравился? — Рома устало ухмыляется, даже не поворачивая голову в его сторону. Тянется куда-то вниз, вытаскивая через секунду пачку сигарет. Петров смущённо отворачивается, снова потупив невидящий взгляд себе под ноги. Только сейчас замечает, что как-то даже позабыл про кошмарный лесной инцидент, произошедший буквально с десяток минут назад. Может быть, дело было в том, что он просто уже слишком устал, чтобы продолжать об этом думать, а может, дело конкретно в его спутнике. С ним было очень спокойно. Будто лес переставал быть таким враждебным, пока ты находился рядом с ним. Пока он тебя защищал. — А где Бяша, кстати? — осторожно спрашивает Антон, нарушая образовавшуюся тишину. Слышится тихий щелчок. Пятифан с первого раза поджигает сигарету какой-то необычной, сувенирной зажигалкой с заглавной буквой "G", ловко закрывая металлическую крышечку и пряча обратно в карман. Антон бросает взгляд на его свежепобитые костяшки, так идеально дополняющие неизменный образ, словно каждая деталь в его внешнем виде была закреплена и должна оставаться таковой. Он затягивается как-то на автомате, умело выпуская клубы сероватого, густого дыма. — Съебался домой. За тобой идти он не стал, естественно. Боится эти места, особенно когда темнеет. "А почему ты не ушёл с ним?" — молниеносно промелькнуло в голове, но так и не было сказано вслух. Петров впервые за это время поднимает голову прямо перед собой, задумчиво оглядывая дорогу, плотно окружённую деревьями. На улице сейчас заметно светлее, чем ощущалось им ранее — поздний вечер, но ещё не ночь, каковой казалась, когда Антон был один в окружении кривых, тёмных деревьев. Когда в шаге от Антона стояла его же, по всей видимости, больная фантазия. Это гнетущее место просто сводит с ума... — А ты? В смысле... Тебе далеко идти? — несмело спрашивает Антон, словно в защитном жесте натягивая плотнее шапку на замёрзшие уши. — О себе лучше побеспокойся. Вон, три метра пройти то сам сможешь? — Рома кивает в сторону старого дома, уже вырисовавшегося посреди поля где-то слева. Антон поворачивается и видит тёплый, жёлтый свет, исходящий от окон, и мысленно облегчённо выдыхает. Довёл таки. Практически дома... — Тут дойду уж точно... Спа... — Хотя прямо до ограды доведу целым, чё уж там. А то будет обидно, если ты умудришься в снегу запутаться и всё-таки ебнуться, — Рома делает последнюю затяжку, выбрасывая недокуренную сигарету куда-то в сторону, и шагает вперёд. —...сибо, — шепчет себе под нос оборванное продолжение Антон, едва заметно улыбнувшись. — Сестра? — спрашивает Рома, заметив белокурую девочку в окне. Она указывает пальчиком в сторону ребят через стекло, а после быстро скрывается из виду, убегая в другую комнату. — А? Да, она обычно всегда ждёт меня после школы. А сегодня вот, задержался... Пятифан тихо хмыкает своим мыслям, снова поднимая на окно взгляд. Уже какой-то взрослый, особенный. — Это хорошо, что тебя ждут дома. Антон замирает. Снова переводит на одноклассника взгляд, но теперь не отводит, когда замечают. Поддается спонтанному, отчего-то такому сильному сейчас порыву. Беззастенчиво вглядывается в грубые, выразительные черты, будто выискивая что-то в них. С каким-то подозрением разглядывает обветренную кожу, небольшой шрам на шее, трещинки на губах, и останавливается на до ужаса прямых, колких глазах, выстоять контакт с которыми в обычной обстановке почти невозможно. Пятифан не любит отводить их первый, но только в том случае, конечно, если сам решил задержать. Сейчас его глаза горят. Горят каким-то недобрым, едва различимым огнем. Но самое интересное — они уже не кажутся ему такими безразличными, таким пустыми. Или это Антону только хочется так думать? Там есть что-то, что хочется уловить, записать, не хочется терять. Хочется изучить, как помешанный на своей работе учёный, который готов полезть хоть в пасть к какой-нибудь дикой твари, чтобы задокументировать ценные наблюдения. Антону очень хочется распознать по оболочке то, что хранится внутри — узнать хоть немного больше про личность, отчего-то теперь ставшую такой интересной. Сам за собой не замечая такую несвойственную прямоту, Петров непременно превратится в краснющего рака, когда начнёт обращать внимание на внешний мир. Ещё пара секунд зрительного контакта, и сердце Антона пропускает удар, когда его грубо вырывает в реальность наглая ворона, сорвавшаяся с ветки дерева неподалёку. Он неестественно быстро заливается краской, выпустив под давлением воздух из лёгких, как и ожидалось, и резво отворачивается. — П-прости, я задумался... На лице Ромы всего на секунду задерживается это, казалось бы, несвойственное ему выражение, которое так же стремительно пропадает, как и появилось, оставляя место привычной ухмылке. "С каких это вообще пор, спрашивается, я пытаюсь разглядеть в подобных людях что-то особенное?" — резко начинает разрастаться в голове у Антона, нагоняя какую-то странную злость, даже обиду, — "Это ведь самое обычное школьное быдло, которому чёрт пойми что в голову ударило... Да и то, скорее всего, в ходе каких-то собственных целей всё это, никак иначе" — продолжает Антон мысль, которая отчего-то в завершении кажется настолько неправильной и абсурдной, что хочется ударить себя под дых, чтобы избавиться от этого скребучего, холодного ощущения, поселившегося под самыми рёбрами. Будто он сделал что-то очень плохое. — Никак... Иначе... — едва слышно повторяет он вслух, судорожно выдыхая. — Что "никак иначе"? — переспрашивает Рома, только сейчас отпустивший руку Антона. И только стоило ему это сделать, как Петров тут же почувствовал себя совсем беззащитным, словно снова оказавшись там, среди деревьев. Как много, выходит, стоил этот обычный контакт. Антон смотрит на кисть Ромы, державшую его, которую тот почти сразу прячет в привычный карман. Поднимает на него голову вместе с вдохом, ещё раз уперевшись взглядом, теперь наполненным каким-то огромным спектром эмоций. Серые глаза встречают Антоновы, смотрят вопросительно, ожидают ответа. Он зажмуривается на миг, избегая этого контакта, будто боясь обжечься (или обжечь?), и рывком поворачивается, преодолев последние два метра до двери и стремительно её открывает, так же быстро захлопывая. Не попрощавшись. И моментально жалеет. Петров скидывает шапку, в который раз растирая лицо неслушающимися руками. На этот раз так остервенело, что создаётся впечатление, будто хочет содрать кожу. Смотрит сквозь подошедшую Карину, уже стоящую в виде буквы "Ф" и планирующую отчитать его за поздний визит, но он не обращает внимания. Бежит на кухню, даже не сняв обувь, и выглядывает в окно, а там видит расплывчатый силуэт, всё ещё стоящий перед дверью. Он не может разглядеть его лица, и от того только хуже. Фигура стоит ещё пару секунд, пока Антон проклинает себя всё больше, а после как-то нервно застёгивает куртку, разворачиваясь одним движением и направляется в сторону леса, стремительно ускоряясь.