Гравитация Венеры

POV: Айлин.       Я уже свыклась с тем, что каждый вечер я засыпала одна, а утром Тома по-прежнему не было рядом. И умом я понимала — это лучший вариант для нас. Но спать на кушетке с его ростом — это просто издевательство над собой, поэтому я решила сделать ему сюрприз и заказала нормальную кровать. Кабинет был довольно просторным, поэтому сделанная в нем перепланировка, при которой была бы скрыта за шкафами уютная спальная зона, никоем образом не испортила бы его эстетики. Несмотря на то, что между нами была дистанция, я чувствовала от него в свою сторону тепло и заботу. Каждое утро меня ожидал невероятно вкусный завтрак, а на столе в гостиной никогда не пустовала ваза, в ней всегда были свежие лилии. Пусть он мне их не дарил лично, но он делал уютным мое пространство.       Я просыпалась к тому моменту, когда Том уже успевал пробежать около двух миль вдоль берега залива и принять душ, и, слыша звук соковыжималки, я понимала, что он готовит завтрак. Пока я шла в ванную, тайно любовалась его точеной фигурой сзади, стараясь идти еле слышно, чтобы он не заметил меня и не обернулся. Так я могла подольше посмотреть на него, но он как-будто чувствовал меня и, оборачиваясь, желал мне доброго утра.       Эти полтора с лишним месяца Том пропадал в театре или в своем кабинете, работая над ролью или читая пьесы Лавли Билли. — Я уверен, если провести исследование на наличие золотого сечения в его пьесах — то эти произведения им бы определенно обладали. В них столько красоты и гармонии. Они очень логичны и современны для Венеры, но как-будто подходят и для нашего времени, я имею ввиду наше время на Земле. — отвечал он на мой вопрос, нравятся ли пьесы ему, а я смотрела на него и думала: «Это ты золотое сечение, это в тебе гармония всех пропорций, это с тебя нужно рисовать древнегреческих богов. Нет! Любых богов рисовать нужно именно с тебя!»       И когда в следующий раз мы были в гостях у Маргариты, я взяла еще один экземпляр Лавли Билли, чтобы у нас с Томом была возможность вместе читать, а потом обсуждать те или иные моменты пьес.       В тот вечер в гостях у Джеймса и Маргариты Хорэс мы и познакомились с их дочерью — Клементиной. Она действительно могла разговаривать с животными, и во дворе своего дома, в добротном пристрое к нему, она разводила почтовых голубей и кроликов. Помимо этого, у нее были две собаки, кошка и несколько лошадей. — Ты понимаешь, что они говорят? — спрашивала я, когда Клементина показывала нам свой питомник. — Да. Вот, голуби, например, прямо сейчас хотят есть. — Она взяла из ящика пакет с кормом и, выйдя из питомника, насыпала его в кормушки. Я наблюдала, как птицы из пристройки, а также с разных сторон двора, слетались к кормушкам и с аппетитом клевали зерна. — Зачем ты их разводишь? Почтовые голуби в столь технологичном мире? — поинтересовался Том. — О ты не представляешь насколько здесь это популярно. Да, мы можем послать сообщение или позвонить через голограммный коммуникатор, но почтовые голуби — это очень романтично, и влюбленные парочки предпочитают этот вид связи. — сказала Клементина, хитро улыбаясь и попеременно смотря на нас с Томом. — Уверена, скоро и у вас будет пара моих голубей.       Я смущенно опустила глаза, а подняв их, поймала на себе взгляд Тома. Он так на меня смотрел, что если бы я не знала о его любви к Еве, то подумала бы, что я ему нравлюсь. Клементина, заметив мое смятение, сменила тему. — Вы начали читать Билли? — Том — да, я — еще нет. Нам нужен второй экземпляр. — О, без проблем, пойдемте. — тут же предложила Клементина. Не теряя времени, мы прошли через дом в помещение магазина, так как снаружи он уже был закрыт. Маргарита была на кухни и вытаскивала персиковый пирог из духовки, запах которого ощущался по всему дому, а у Джеймса был звонок от поставщиков с Земли, и он уединился в кабинете, извинившись, что присоединится к чаю минут через двадцать.       Мы снова были в зале, где нас окружали огромные стеллажи с книгами, и я задумалась над тем, что все-таки электронные книги не вытеснили бумажные. Люди по-прежнему любят пошуршать страницами. Клементина встала на плоский круг и взлетела к самым верхним полкам стеллажей. — Что это? — в один голос удивленно произнесли мы с Томом? — Парящие стремянки. Вставайте на круги, они к вам присосутся и поднимут вас.       Мы последовали ее совету. Круг-стремянка так чувствовал мое тело, что компенсировал мои переступания ногами, оставляя меня парить на должном уровне. Наклоном корпуса можно было задавать направление движения стремянки в ту или иную сторону. Чтобы подняться нужно было потянуться вверх всем корпусом, а чтобы спустится нужно было просто слегка присесть. — А ты пробовала на улице на ней подняться над городом? — поинтересовалась я. — У нее мощности не хватит, но есть специальные для этих целей. Они называются лётные диски и могут крепиться и к рукам, и ногам. — А почему мы в городе ни разу их не видели? — удивился Том. — В городе по небу не летают, чтобы не создавать мельтешащую суету над головой. А за городом или на море можно. Хочешь как-нибудь полетаем? — предложила мне Клементина. — Круто. Я с удовольствием.       Том подлетел к стеллажу с книгами про театр и кино и завис там, а я просто осматривала весь имеющийся ассортимент, пока Клементина искала для меня Билли. — Нашла! — вскрикнула она и спустилась, я последовала за ней. — Держи. — протянула она мне книжку. — Обожаю его. Моя любимая его пьеса про голограммную помощницу по дому Изиду, которой так нравилась жизнь людей и то, что у них есть много органов чувств, что от сильного желания познать это — она проявилась в материальном мире, ну а дальше я не буду рассказывать, ты сама прочитаешь. — Я до нее еще не дошел. — спустившись с двумя книгами про киноискусство, поделился Том. — Ты меня заинтриговала.       У Джеймса и Маргариты были еще два сына Даниэль и Изольд, но у них уже были свои семьи, и они не жили здесь.       Мы сдружились с Клементиной и часто проводили послеобеденное время вместе. Как раз к этому времени я возвращалась из галереи, и мы шли гулять или на рынок, или еще куда-нибудь. Иногда к нам присоединялась Саша, и тогда начинался настоящий шабаш. Как раз на сегодня у нас была запланирована встреча, правда не на после обеда, а утром. Мы должны были все втроем отправиться на огненный пляж. Огненный потому, что его песок был красный как кармин из-за высокого содержания в нем оксида железа. — А далеко этот пляж? — спросил Том меня за завтраком. — За тем храмом Афродиты, помнишь? — Да. — кивнул он. — Сегодня очень жарко. Обязательно возьми с собой воду и головной убор не забудь. — Хорошо. — ответила я, внутри радуясь такой заботе. — И защитный крем нанеси — у тебя очень нежная кожа. — добавил он и тут же смутился. — Я все сделаю, как ты сказал. — Во сколько сегодня выставка? — тут же спросил он. — В шесть. Приходи к шести в галерею. Я после обеда туда пойду. Нам с Массимо нужно еще кое-что доделать и приготовиться к выставке.       Том отправился в театр, и спустя где-то полчаса за мной зашли Саша и Клементина. Мы прошлись мимо Сладких пальчиков вдоль улицы Белых лилий и свернули на площадь Афродиты, где я снова очутилась перед ее величественным храмом. В лучах знойного солнца, покрытый охрой храм, казался разгорающимся пламенем. Эту картину гармонично дополнял красный песок пляжа, когда мы шли вдоль боковых колонн к морю, волны которого окаймлялись розовато-золотистой пеной. Необычней картины я в своей жизни не видела.       Саша достала из сумки три комплекта лётных дисков и передала по штуке нам с Клементиной. — У тебя через неделю свадьба, Айлин, — обратилась она ко мне. — А мы еще не выбрали платье. — сетовала она, прикрепляя к рукам и ногам диски, которые моментально превратились в жидкоплазменную обтекаемую субстанцию и повторяли все изгибы рук и ступней, светясь изнутри голубыми жилками. — Прости, что опять спрашиваю. Твои чувства к Тому не изменились? — Саш, она без памяти в него влюблена. — ответила за меня Клементина и рассмеялась. — Раз Клемми это говорит — я могу быть спокойна! — и с криками «Ура! У нас скоро будет свадьба!» — бросилась к морю. — Скажи, как ты это поняла, что я влюблена в него? — Не знаю, как объяснить. Я вижу и чувствую вокруг тебя такое искрящееся поле, которое вспыхивает ярко и издает звук, звук… — она не могла подобрать слов, потому что для этого еще не было придумано никаких терминов и никаких аналогов в нашем материальном мире. — Приятный звук, от которого чувствуешь воодушевление. — Наверное, здорово это чувствовать? — Да, очень красиво то, что ощущается между вами. — Между нами? — переспросила я. — То есть Том тоже влюблен? — А ты не в курсе, влюблен ли в тебя твой жених? Ну ты даешь! — Просто я не очень еще разобралась с этой венерианской гравитацией. — оправдывалась я. — Здесь и разбираться не надо — он без ума от тебя. А то поле, которое образуется, когда вы рядом, из него вообще не хочется выходить. — Клементина стояла уже полностью готовая к полетам и купанию. — Ну вы идете в воду или вы приросли к земле? — кричала Саша, то взлетая над морем, то погружаясь в воду. Клементина с радостными возгласами кинулась к ней. Том влюблен в меня! Неужели это правда! Я была рада и в то же время взволнована. Прислонив стопы и ладони к дискам, я почувствовала мягкое обволакивающее тепло — вокруг моих рук и стоп переливался голубоватый свет, и я, направив тело вверх, как меня учила Клементина, воспарила где-то на метр от земли, затем, присев, снова коснулась поверхности и ринулась в воду к своим подругам. Мы резвились в пене розового моря словно дети, то взлетая высоко над ним, то заныривая к самому дну. Поначалу было непривычно управляться со скоростью, но этот навык освоился достаточно быстро, и я уже через несколько минут забавлялась наравне с девчонками.

***

— Лука сказал, сегодня открытие выставки земных художников прошлых столетий. — начала Саша по пути домом. — Да, выставка «Безвременье» сегодня вечером. — подтвердила я. — Вы придете? — Обязательно. — обе ответили они. — А завтра нам нужно пройтись по магазинам и выбрать тебе свадебное платье. — ещё раз напомнила мне Саша. — Я освобожусь во второй половине дня. — Отлично, я тоже.       Я вернулась домой как раз ко времени доставки кровати. Вместе с ней я заказала подушки, одеяло и постельное белье для Тома. Следом пришли несколько помощников, чтобы передвинуть мебель. Я попросила переставить стол ближе к одному из окон, а длинный шкаф вдоль стены разделить на два блока: один блок поставить к стене напротив окна, а вторым блоком зонировать спальное место, расположив его между окнами перпендикулярно к стене. Кровать идеально вписалась около второго окна. — Мисс, у вас выпало это из стола. — протянул мне один из помощников записную книжку Тома, из которой выскользнул листок. Подняв его, я невольно прочитала. Я признаю, я повержен тобою, И кроме тебя не нужен никто. Наш уговор ты считаешь игрою, Я тоже считал — это было давно. От пламени ль страсти к тебе я сгораю? Иль ревность сжигает жестоко меня? Ты безразличьем меня убиваешь, Ему лишь верность усердно храня. Я тешу себя свадьбой с тобою, Но этот мираж рассыпется вмиг, Как только услышишь имя родное, Как только в объятья его прибежишь. POV: Том       В итоге, мне досталась роль Бирона и, если честно — она лучше всего отражает мое состояние сейчас — когда душа и сердце знают, чего хотят, но упрямый ум твердит обратное. У нас был перерыв на обед, но мне кусок в горло не лез, поэтому я уселся на первый ряд зрительного зала и, уставившись в одну точку сквозь сцену, погрузился в свой сумбурный поток мыслей, первый план которых занимала Айлин. — Ты как-будто бы опечален. — подошел ко мне Гильермо. — Для счастливого влюбленного, у которого свадьба на носу, не дотягиваешь. — Я счастлив. — нацепил я улыбку. Гильермо промычал, отрицательно помотав головой, и сделал жест рукой, который показывал его сомнения на счёт моих слов. — Твои глаза тебя выдают. «Похоже на муки неразделенной любви.» — подумал бы я, будучи на Земле, но на Венере быть такого не может. — Чего быть не может? — зацепился я за контекст. — Неразделенной любви. И на полное отсутствие любви тоже не похоже. — сканировал он меня взглядом. — Здесь может быть отсутствие любви? — Явление редкое — но возможное. — Как так? Нам рассказывали, что здесь обязательно у всех есть пара. — Где-то у одного процента ее нет. Вернее, могут быть влюбленности, которые быстро вспыхивают и быстро гаснут, а может вообще не быть ничего. — Но это же ужасно! — Да, но эти люди находят страсть в другом. И, возможно, для них это норма. Вернемся к тебе. В чем же причина твоей грусти? — снова глядел он на меня своим прозорливым взглядом. — Влюбился в кого-то, но чувство вины мешает принять эту любовь? — предположил он. Он словно провидец видел меня насквозь. — О вот оно, выражение глаз, которое должно быть у Бирона, когда его уличили в нарушении данных им клятв. — Гильермо достал зеркало и поднес его к моему лицу. — Запомни его. Я смотрел в зеркало и видел взгляд провинившегося человека. — Постой, ты сказал, что здесь нет неразделенной любви. Если кто-то влюблен — значит тот второй тоже влюблен? — Да, у венерианцев это так. — А у невенерианцев? — допытывался я. — Послушай, я не знаю. Но уверен в том, что никогда не слышал о неразделенной любви на Венере. Здесь человек сразу видит своего человека. Бирон, кстати, тоже сразу увидел свою любовь. — Да, но Бирон был не на Венере. — заметил я. — Верно, поэтому-то его и сбил с панталыку странный указ короля. Метафорически указом короля может быть всё, что угодно, что является незыблемым для нас — любые правила, нормы, каноны. — По-вашему им не стоит следовать? — Их нужно принимать во внимания, а следовать только зову своего сердца. Правила устаревают и начинают тормозить развитие. Например, то, что казалось правильным в средние века, для нас сейчас является полным абсурдом, поэтому, то, что сейчас является нормой для нас, в будущем будет антинормой. Правила создают люди, и разрушают люди, когда приходит нужное время. — Я рос в окружении, где правила и этикет превыше всего. — пояснил я. — И как тебе? — Иногда я радовался такому порядку. Но часто я чувствовал себя заложником этого. — Я понимаю тебя. Не люблю правила и постоянно их нарушаю, но не специально, а только тогда, когда чувствую, что так будет правильно для меня в конкретной ситуации. Сегодня после обеда мы должны были репетировать в костюмах, но их еще не успели доделать, поэтому мы прогнали один раз пьесу целиком и на этом завершили репетицию. — Вы слышали про выставку? Сегодня открытие. — Я и Люси планируем там быть. — ответил Гильермо. — Тогда мы еще сегодня увидимся. Я не стал заходить домой, решив сразу пройти в галерею. Мне скорей хотелось увидеть Айлин, посмотреть в ее глаза и разглядеть в них хоть малейший намек на то, что было сказано Гильермо — а если она и вправду влюблена в меня, как и я в нее.       В холле галереи меня встретил голограммный ассистент, который поинтересовался целью визита и, услышав имя Айлин, со словами «следуйте за мной» направилась к мраморной лестнице с очень необычными перилами в виде волн, по которым струилась вода. Мы поднялись на второй этаж, где, судя по всему, находилась мастерская Массимо. Я предвкушал нашу встречу, в душе горел огонь надежды на взаимность моих чувств, но, когда вошел в мастерскую, то на меня нахлынула волна боли, разочарования и гнева — я увидел обнаженную Айлин на белых шелковых простынях. Она сидела вполоборота, ее волосы были собраны в небрежный пучок. Кое-где выбивались локоны, словно после ночи любви. Ее открытая грудь напомнила мне тот чувственный момент в ее спальне, но сейчас на нее смотрел не только я, и от этого моя исступленная ревность вырывалась наружу, готовая обрушиться на этого мерзкого художника, который посмел своими масляными глазами пялиться на неё. Первым меня заметил Массимо. — Том? — удивился он. Айлин повернула голову и, увидев меня, быстрым движением обернула вокруг себя простынь. — Привет. Ты вроде как рано. — продолжал Массимо. — Выставка только через час. — Думаю, я как раз вовремя. — хладнокровно произнес я, хотя во мне все кипело. — Что-то случилось? — обеспокоенно спросила Айлин. — Это я у тебя хочу спросить, что случилось, и что вообще здесь черт побери происходит? — О, как здесь становится жарко! Я, пожалуй, выйду. Закончим в другой раз, лапуля. — сказал Массимо и спешно вышел из мастерской. — Лапуля? Почему он тебя называет лапуля? — Он всех так называет! — оправдывалась Айлин. — Ты не говорила мне об этом, что собираешься позировать обнажённой. — А должна была? — Не знаю. Я думал мы…- я никак не мог определить тип наших отношений и повторил слово мы несколько раз. — Кто? — Друзья. — наконец, нашелся я. — Я несколько раз порывалась тебе сказать, но так и не решилась. — начала она. — Почему? — Прости, что не поделилась этим с тобой. Знаешь, я всегда хотела это сделать, — начала она оправдываться. — Но боялась осуждения, а получив здесь это предложение — подумала вот — это мой шанс. Меня здесь никто не знает, никто здесь не осудит. А через год я вообще вернусь в совершенно другую реальность. Я слушал, как ее мелодичный голос произносит убедительные речи, и мой гнев таял на глазах. — Прости, я не думал, что это так важно для тебя. Но почему ты не сказала? — Я не понимаю, что у нас за отношения, что я должна делать или не должна. — делилась она своими ощущениями. — Мне показалось, что тебе это неинтересно. — Или что мне эта идея не понравится. — предположил я. — Возможно. И сейчас я вижу, что тебе она не нравится, и ты осуждаешь меня. — сказала она, и у нее потекли слезы. — Не осуждаю. — Мне было больно, оттого, что я довел ее до слез и корил себя за свою грубость, но я слишком ревновал ее. — Я не осуждаю тебя, Айлин. Пожалуйста, прости мою реакцию, не плачь. — Я обнял ее, как тогда в барханах, когда мы узнали, что уже не на Земле. — Просто это было очень неожиданно для меня, и я растерялся. — продолжал я. — Для всех ты моя невеста, и вроде как я должен был знать об этом, нет? Она покачала головой, тесно прижимаясь к моей груди. На ней была лишь тонкая шелковая ткань, и сквозь неё я чувствовал ее горячее упругое тело. — Ты очень красивая, Айлин. Твое изображение будет самым очаровывающим на той выставке. — Я безумно хотел ее поцеловать в этот момент, но лишь вдохнул аромат ее волос и легонько коснулся их губами. Она подняла голову и посмотрела мне в глаза. — А ты бы смог сделать такое? — Что? Позировать ню? — Да. Массимо давно просит узнать у тебя об этом. — Позировать Массимо? Нет. — категорично ответил я. — Позировать мне. Я тебя буду писать. На этих словах у меня перехватило дыхание, и я почувствовал как пульс разрывает мне голову. — Я бы очень этого хотела. — продолжала она, а у меня каждый нерв напрягся от такого волнительного предложения. — Нам надо готовиться к выставке. — постучал Массимо. — Мы идём. — ответила Айлин и, выскользнув из моих объятий, зашла за ширму переодеться. Закатное солнце добавляло в атмосферу мастерской еще большей огненности и накала, превращая все вокруг в красновато-страстные оттенки. Само пространство толкало меня на самый спонтанный и неожиданный поступок в моей жизни. — Мой ответ — да. — согласился я, когда она вышла в элегантном вечернем платье, и я сразу увидел ее довольную улыбку. — Когда ты хочешь начать? — спросил я и подал ей свою руку, чувствуя, как внутри у меня танцуют тысячи маленьких чертят. — Завтра утром. Я предупрежу Массимо, что не приду в студию, будем работать дома. Через небольшой коридор и лестничный проем мы вышли в огромный зал галереи, где Массимо уже включил голограммные трансляторы картин, а оригиналы можно было лицезреть в малом выставочном зале. — Звездная ночь Винсент Ван Гога — одна из любимых картин. — поделился я с Айлин, когда мы остановились перед этим шедевром. — И моя. Знаешь, что меня в ней больше всего поражает? То, как он точно изобразил вот эти звёздные потоки. — указала она на белесые завихрения на картине. — На небе ты такое не увидишь. Астрономы считали эти звездные струи фантазией художника, пока в начале 21 века сами же и не открыли первые звездные потоки. — Вам это в школе искусств рассказывали? — Да. Эти потоки образовались при разрушении небольших галактик. На последних фразах Айлин к нам незаметно подошли Клементина, Саша и Лука. — Это права. — подхватила Саша. — Разрушение происходит при поглощении малых галактик более крупными, например, такими как наша галактика Млечный путь. Если компактная галактика, где звезды генетически связаны друг с другом, попадает в крупную галактику — она начинает расплываться в пространстве этой масштабной галактики. Вначале поток плотно прижатых друг к другу звезд летит вместе, как струя сливок, когда попадает в кофе, но затем он начинает расплываться в пространстве, пока окончательно не рассеивается. — Это очень красивое зрелище, дорогая. Твоя галактика не хочет поглотить мою? — шепнул Лука Саше на ухо, но это было слышно всем. — Эта картина прямое доказательство тому, как люди, не зная научного обоснования, могут считывать вселенную. — добавила Клементина. В зале Ван Гога появился Гильермо с Люси, и они практически подошли к нам, как вдруг Гильермо резко развернулся. — Ты куда? — недоумевая, спросила Люси. — Думаю, мне на сегодня достаточно выставок. — сумбурно ответил он. — Гильермо, я хочу поздороваться с Сашей. — Хорошо, буду ждать тебя на выходе. — сказал он и удалился. — Саша, Лука, привет! Том, добрый вечер! — подошла к нам Люси. — Добрый, Люси! — поздоровался я. — Это Айлин — моя невеста. Люси — директор театра Фебус. — Приятно познакомиться, Айлин. — Взаимно. — Почему Гильермо не подошел? — поинтересовался я у Люси — У него срочный звонок, вроде. — ответила она, но я заметил, что ей было неудобно отвечать на этот вопрос, и она тут же перевела свое внимание на Сашу. Они не умолкали, расспрашивая друг друга о делах или общих знакомых. По всему было видно, что обе подруги долго не виделись и не общались. — Кто этот Гильермо, Том? — тихонько на ухо спросила меня Клементина. — Гильермо — режиссер театра Фебус, где я работаю. — Мне кажется, я его где-то видела, но не могу вспомнить, где. — После этих слов Клементина весь вечер была чем-то удручена, и мне было совершенно непонятно — почему. На горизонте показался Массимо и увел Луку, о чем-то оживленно ему рассказывая, чему я несказанно обрадовался, потому что сейчас мне меньше всего хотелось общаться с ним. В контексте с Айлин Массимо бесил меня и вызывал неприязнь. Айлин предложила нам пойти в зал Сальвадора Дали. Люси не пошла с нами, сославшись на срочные дела, и мы с ней попрощались.       Домой мы возвращались уже нашей привычной компанией. Лука с Сашей шли немного впереди, а мы с Айлин и Клементиной сзади, вышагивая вдоль Адонисского канала, в воде которого отражался Лонеос. (Луна). Настроение Клементины так и не улучшилось, а стало еще более печальным. Это было так непохоже на обычно очень общительную Клементину. — Клемми, все в порядке? — спросила Айлин, тоже заметив ее подавленное состояние. — Да, — натянуто улыбнулась она. — Наверное, просто устала.       Зайдя в дом, Айлин сказала, что у нее сюрприз для меня и направила меня к кабинету. — Сюрприз? — переспросил я, теряясь в догадках. Я зашел в кабинет и не узнал. Айлин провела меня за шкаф, где у окна стояла кровать, застеленная черными шелковыми простынями. — Я подумала, что тебе будет удобней спать на кровати. Она переживала, удобно ли мне. Как же я тебя люблю, Айлин! — Тебе нравится? — слыша лишь мою тишину в ответ, спросила Айлин, хотя это был контрольный в мое сердце, и я стоял пораженный ее заботой и лишенный дара речи. — Если не нравится все можно вернуть как было. — Нет, не нужно. Я просто очень удивлен, у меня нет слов. Мне очень нравится. Здесь стало так уютно и очень красиво. — Я развернулся к ней лицом. — Спасибо тебе, Айлин. — На здоровье. — сказала она, стоя у шкафа. Мы смотрели друг на друга, но никто из нас не решался переступить черту. — Тогда, спокойной ночи, до завтра. — Спокойной ночи. «Хотя я сомневаюсь, что ночь будет спокойной.» — думал я, предвкушая завтрашнее обнаженное позирование.