Гравитация Венеры

POV: Том       После объявленной новости мы оба были немного потерянными. Мне хотелось поступить правильно, найти лучшее решение. В мыслях я прокручивал возможные варианты развития событий. Одна часть меня безумно желала остаться в этом раю. Другая же стремилась на Землю. Я прекрасно понимал, что мне не даст покоя боль, которую я причиню моим родным своим исчезновением. И Ева такого тоже не заслужила. Позволить ей жить с мыслью, что ее жених пропал без вести. А сам буду наслаждаться бытиём на Венере. Это более, чем жестоко. У меня нет никакого права играть судьбами близких людей.       Возвращаясь домой после выставки, мы шли вдоль Адонисского канала. Эта набережная была одной из самых красивых, что я когда-либо видел. В те мгновения последние лучи закатного солнца окрашивали небо и перьевые облака на нем в сказочную цветовую палитру. Оттенки золотисто-розового углублялись, плавно переходя к востоку в сиреневый флёр. Воздух был напитан ароматом туберозы, высаженной вдоль набережной. На другой стороне канала высились стройные небоскребы Адониса, зеркальные окна которых отражали остатки солнечного света, а автомобили сновали меж них над белесой вечерней дымкой после знойного дня. — Не могу поверить, что через два месяца я больше никогда не увижу эту красоту. — Айлин озвучила и мои мысли, подойдя к самому краю набережной, и сделала вдох полной грудью, будто желая навсегда сохранить в памяти этот особенный воздух Венеры. — Четыре месяца назад мы были бы безумно рады такой новости. — иронично заметил я. — Как быстро меняется мнение людей.       Дома Айлин погрустнела вдвойне. Она молчаливо сидела на диване, уйдя мыслями глубоко в себя. Я несколько раз спросил, будет ли она чай, но ответа так и не дождался. Думаю, еще сказывалась накопленная усталость последних напряженных дней в связи с выставкой и ее работой над костюмами и декорациями в театре. Я все равно сделал ее любимый ромашковый чай с клубникой, и только когда протянул ей чашку, она наконец отреагировала. Благодарная улыбка скользнула по ее лицу. — J’adore toi, mon amour (жадор туа мон Амур) Я обожаю тебя, любовь моя! — сказала она, вдыхая аромат чая. Но потом снова на ее лице появилась задумчивая печаль. — Ты расстроена? — Мне нравится Венера и моя жизнь здесь. Думала, пробуду тут дольше. — Я тоже.       Айлин не спеша поднялась с дивана, подошла к окну с чашкой чая и сделала глоток. У нас был потрясающий вид из окна. Отсюда можно было любоваться и морем и кусочком канала. За ним, чуть поодаль, вырисовывались зеленые холмы, у подножия которых расположилась Марина со всевозможными яхтами, лодками и катерами. — Как тебе видится наше возвращение? — спросила она после минуты молчания. — Это серьезный шаг… — Ты бы остался? — вдруг спросила она, не дослушав меня. — Саша сказала, мы можем. Нам будут рады. — Знаю. Тоже думал об этом. Здесь я получил все, о чем мог только мечтать. — Как и я. — добавила она. — Но что будет с людьми, которые остались на Земле. Мы готовы причинить им боль?       Айлин опечаленно вздохнула и устремила свой взгляд в окно. Небо становилось все темней. Начали появляться первые огни на Марине. Эти сферичные фонарики парили в воздухе, иногда меняясь местами друг с другом. Из сада через открытое окно начал доноситься аромат ночного жасмина переплетающийся с морской свежестью. Мне будет не хватать этих особых вечеров. Я подошёл к Айлин, обнял ее сзади за плечи и крепко прижал к себе. — Мы будем также счастливы на Земле, как и здесь. — прошептал я ей. К нам подлетел небольшой роботизированный поднос, куда Айлин поставила свою чашку, развернулась ко мне лицом и поцеловала меня.       Ее руки, мягкие, нежные, гладили мою грудь. Губы с жадностью захватывали мои. Эта тактика безоговорочно действовала на меня как призыв, которому невозможно было сопротивляться. Движения моих рук будто говорили: «У нас есть все права на обладание тобой. Мы можем ласкать тебя везде, где захотим». Приятные стоны распаляли меня ещё сильней. Я подхватил ее на руки и направился в одну из наших спален. Такого наслаждения, как с Айлин, я никогда не испытывал в своей жизни. Она давала мне ощущение, что я бог. Моим творением было ее блаженство. Смотреть на ее лицо в пиковый момент невероятно красивое зрелище. Обожание в ее глазах чередовалось с наслаждением. И если мужчина попадал под магию такого взгляда, он был покорен этой женщиной навсегда.       Опьяненный наслаждением, я долго не выпускал Айлин из своих объятий, нежно поглаживая ее шелковую кожу. — У нас еще целых два прекрасных месяца здесь. Проведем их как следует. — сказал я, целуя ее в носик. — Как сейчас? — шутливо, и в то же время соблазнительно, прошептала Айлин. — И так тоже. — Ты прав. У нас здесь еще столько дел не завершено. — А что с Гутенбергом. Его так ведь зовут? — поинтересовался я, вспомнив про его заказ. — Он будет приходить в галерею. И, кстати, Массимо поднял цену. Но Гутенберга это не смутило. — И никого бы не смутило. Ты мой самый сексуальный гений-художник.       На следующий день мне и Айлин пришло сообщение от Галатеи. Она выслала нам примерные вопросы. — Что-то я волнуюсь. У меня ещё никогда не брали интервью. — Не думаю, что стоит переживать. Тем более я буду там с тобой. — успокаивал я Айлин. — Боюсь сказать что-нибудь невпопад. — Ну, вопросы у нас есть. Мы можем все отрепетировать. — Думаю, так и поступим. Я не актриса и не оратор. Выступать на публике всегда вызывало у меня страх. — Вот увидишь с Галатеей будет ощущение, будто ты говоришь с подругой по душам.       Так все и случилось. Интервью шло легко в доверительной беседе. Айлин смотрелась очень органично и столько всего интересного рассказала нам об искусстве. Она затронула такую актуальную для нашего с ней времени тему женщин в искусстве. — В нашем времени все еще существует негласное предпочтение мужчинам-художникам.       Я задумался об этом. Ведь и правда картины, которые вывешены на постоянной основе в именитых музеях принадлежат художникам мужчинам. Я так и не смог вспомнить ни одного женского имени. — Это верно, Том. Даже в таких музеях как центр Помпиду и Лондонская национальна галерея. Там 80 процентов выставок посвящено художникам мужского пола. А что остается в истории? То, что больше всего на виду и на слуху — картины, которые мы перманентно наблюдаем в музеях. Именно они составляют мнение об искусстве разных веков. Исходя из этого можно подумать, что женщина в этом никак не участвовала. А она участвовала, просто ее картины остаются недооцененными и хранятся в резервах музея, изредка выставляясь для аудитории. — Почему так сложилось? — спросила Галатея. — Все идет со средних веков, где утверждалось, что творцом и гением может быть только мужчина, так как Бог — это мужчина, и человека он создал по своему подобию. Конечно со временем женщины получают доступ к этой деятельности, но тем не менее им приходится пройти все круги ада, чтобы заслужить право писать. Но и здесь был определенный лимит. Например, им воспрещалось работать в ателье. Это то место, где художник изучает анатомию человека, чтобы правильно писать тело и его пропорции. — пояснила Айлин. — Писать с голой натуры женщине было просто аморально. — Но они все-таки как-то умудрялись. — Это правда. И вот несмотря на такие препоны, их картины просто прекрасны. И меня очень радует тот факт, что на Венере дела обстоят иначе. — Как и на современной Земле.       В студии раздались аплодисменты. — Айлин, раз мы заговорили о женщинах художницах. Есть ли у тебя любимица? — Они все великолепны. И каждому понравится что-то свое. Но для себя я всегда выделяла Артемизию Джентилески. На ее картинах женщины становились живыми, с огнем в глазах, с силой в сердце.       И снова апплодисменты заполнили зал. «Айлин, ты необыкновенная женщина!» — думал я, глядя на нее. Как? Как тебе удается влюблять в себя все больше и больше с каждым днем? Я не мог налюбоваться на нее. Айлин очень шло быть прославившимся художником Венеры. Ее картина с моим изображением обошла всю планету. Естественно мне это тоже принесло известность. Я красовался на всех медиа площадках, да еще и в обнаженном виде. Но в этом времени даже обыватели относились к искусству по-другому. Эстетика обнаженного тела никем не порицалась. Здесь не было место вульгарности и пошлости, лишь красота. Я порадовался таким изменения пусть даже и наступившим спустя 500 лет. Картина Массимо, где Айлин ню, также снискала славу на Венере. За собой я заметил, что не испытывал неприятных чувств по этому поводу, а наоборот гордился, что эта красивая женщина со мной. — У меня есть заявление. Галатея, вы позволите? — спросил я, когда аплодисменты стихли. — Конечно, мы все в предвкушении. — Моему взору открылся факт того, сколько красоты теряет наше время, упуская из вида искусство созданное женщинами творцами. Это должно измениться. Поэтому я планирую в Лондоне открыть галерею имени Айлин Виардо, где будут выставляться работы женщин художниц. — Зал рукоплескал. Но важнее всего мне были сейчас ее глаза, наполненные радостью от моих слов.       В перерыве Айлин сказала мне: — Ты не обязан это делать. — Я очень хочу это сделать. — Спасибо. Я не знаю, чем заслужила тебя. — Айлин расплакалась. Пришлось немного задержать начало второй части интервью, так так нужно было поправить макияж и подождать, когда сойдет краснота с ее глаз.       Далее интервью плавно перетекло на тему театра. Потом мы поговорили о кинематографе на Земле моего времени и о кино на Венере. — Том, слышала, тебе предложили роль. Это правда? — спросила Галатея. — Да, совсем недавно получил предложение на съемки, но к сожалению, мне пришлось отказаться из-за скорого возвращения в мое время. — Сожалеем, что не увидим тебя в фильме, но вскоре должна состояться твоя пьеса. Мы увидим тебя на сцене? — Нет, это будет моя режиссерская работа. — В которой примет участие Билли Шейк? — Верно. А Айлин работает над костюмами и декорациями. — Уверена нас ждет что-то фееричное. И огромный кассовый сбор.       За небольшой срок, который мы с Айлин пробыли на Венере, мы заработали приличную сумму денег. На Землю нам ее не забрать, но здесь эти средства пригодятся другим временным туристам. Поэтому мы пожертвовали эту сумму в фонд временного туризма. Айлин — Мы это сделали. — обнял меня Том после окончания интервью. — Было же не так страшно, как казалось? — Да. — подтвердила я, но дрожь в теле выдавала мое волнение. — Эй, ты вся дрожишь. Уже все позади. — успокаивал он меня. — В чем дело?       А я не могла раскрыть ему всей правды. Сегодня меня еще ждала встреча с Джеком, и возможно я узнаю, что же на самом деле с моими глазами. — Просто перенервничала, сейчас пройдет.       Этот день был напряженным у нас обоих. Том планировал до ночи оставаться в театре на репетиции, а я работала в галерее над портретом Гутенберга, и до прихода Тома мне нужно было еще успеть сплавать на остров Рамнузия, где отбывал свой срок Джек. Добраться до него не было проблемой. До порта я вызвала такси, а оттуда каждый час отходил катер до острова.       Я вошла в комнату, где меня уже ожидал Джек. Нас разделяло невидимое глазу защитное поле, а на полу была разделительная полоса голубого цвета, которая начинала мигать, если встать на расстоянии метра от нее. Охранник, что привел меня, уверил, что остаться наедине с Джеком безопасно. Он не сможет пройти через защитное поле, а если осмелится, то лишится жизни. — Значит он о тебе писал. — начал Джек, говоря какую-то бессмыслицу. — Кто он? О чем вы? — Почему я не узнал тебя? — продолжил он говорить загадками. — Это ты мне все испортила! Но я обязательно найду способ добиться своего. — Я не понимаю, о чем вы говорите и зачем я здесь? По коммуникатору вы сказали, что знаете, что со мной происходит. С моими глазами. — Знаю, но не скажу. Хочу, чтоб ты мучилась и пребывала в неведении, проклятая тварь! — С какой же жестокостью он произносил эти слова. — Это уже слишком! — возмутилась я, громко крикнув, из-за чего в комнату вошел охранник. — Мисс, все в порядке? — спросил он. — Да. Я ухожу. Мне нечего здесь больше делать. — Иди, иди! Впереди тебя ждут только муки! Ты все потеряешь! Как и я! — Месяц без научных статей за оскорбление Леди! — прогремел охранник ему своим басом.       Лично мне показалось такое ограничение сущим пустяком, но охранник объяснил, что наказания не для всех одинаковое. Человек лишался именно того, чем дорожил больше всего. Без новостей из мира науки, Джек чувствовал себя словно без воды. — Все беды из-за нее. — Уходя, я слышала его всхлипывания и причитания себе под нос: — Почему я ее не узнал, ведь он так подробно ее описывал. .       «Кто он? Про кого он мог говорить?» — подумала я. — В его нытье было столько сожаления, но не из-за преступлений, которые он совершил, а из-за того, что что-то было упущено им из виду и теперь имело фатальные последствия для него, и я была как-то с этим связана.       Посещение Джека ничего не прояснило, а лишь запутало меня еще больше. Но я попыталась убедить себя, что не нужно принимать всерьез бред скорее всего обезумевшего человека. Последняя надежда понять, что происходило с моим зрением, испарилась, чего не скажешь о приступах. За следующие полтора месяца их было две штуки. Короткие, но пугающие своей внезапностью. Всегда приключались в неподходящий момент. Но слава богу Тому об этом было некому докладывать. Один раз это произошло при Массимо, но тот ничего не заметил, потому что увлеченно уговаривал меня остаться, ярко описывая все достоинства моего пребывания на Венере. (Как-будто я и сама этого не понимала). Другой приключился на улице. Шла по набережной, а потом раз и внезапная темнота перед глазами. Мне помогла одна женщина, усадив на скамейку. А в целом месяц был волшебным. Работа в галерее и театре доставляли истинное удовольствие. Я точно знала, что нахожусь на своем месте, занимаюсь своим делом.       И отношения с Томом были полны романтики и страсти. Вы когда-нибудь занимались любовью на сцене театра? Каждое движение и жест наполнены смыслом. Настоящая любовь там, где обычно ее играют. Мы были в храме Мельпомены, богини театра, которая чтит честность и правду. И на ее алтарь-сцену мы принесли ей дар наших настоящих чувств.       На следующий день, когда репетиция закончилась и все актёры уже разошлись, Гильермо подошёл к нам и сказал: — Вы в курсе, что на сцене и в зале есть камеры?       Видя наши смущённые лица он продолжил: — Не волнуйтесь, я уничтожил запись. Вам крупно повезло. — заговорнически подмигнул нам Гильермо. — ИИ все записи с несанкционированным пребыванием на сцене сразу же отправляет на компьютер Люси. В тот момент я работал за ее компьютером.       Но мы с Томом ни капли не жалели, что сделали это. И с удовольствием повторили бы. Но у нас были другие планы — ужин в «Сладких пальчиках». Время, что мы проводили вместе, было бесценно. Столько вдохновения обрушилось на меня в тот период. Я не спала ночами, воплощая все, что приходило мне в голову. И откуда только у меня брались силы. А ещё к нам подходили люди на улице, узнавая нас. Сначала я робела от такого внимания, но потом свыклась. Зная, что мы с Земли спрашивали, как нам на Венере. Повышенному вниманию со стороны венерианцев мы еще обязаны и тем, что будем первыми временнЫми туристами, кто вернется обратно на Землю.       В «Сладких пальчиках» у нас уже был заказан столик. Мы любили этот ресторанчик в Адонисе. Конечно же мы бывали и в других, но с Пальчиками у нас случилась любовь с первого взгляда. Никакое другое заведение не могло его переплюнуть. Здесь всегда была живая музыка, приятная, ласкающая слух. И, конечно же, вкусная еда. Сделав заказ, Том отлучился ненадолго, а потом, когда вернулся к столику, где я все еще не могла определиться с заказом, шутливо передразнил одного из парней, подошедшего ко мне на улице за автографом. — Мисс, можно взять у вас автограф? — Конечно, сегодня вечером распишусь языком на твоей груди. — Надеюсь, ты никому так больше не отвечала? — остолбенев от такого ответа и расширив глаза, сказал Том и следом растекся в улыбке от моего чувства юмора.       Мы болтали о пустяках, оттягивая разговор о плане действий, когда прибудем на Землю. Но рано или поздно это нужно было обсудить. Том начал первым. — Саша, сказала мы окажемся в той точке, из которой сюда попали. — С небольшими временными погрешностями. — добавила я. — Мы с тобой встретились за несколько минут до моей свадьбы с Себастьяном. — Звучит отвратительно. — шутливо поморщился Том. — Как и твоя помолвка с Евой. — Придется расторгнуть помолвку.       Мы шутили, стараясь убрать напряжение, которое возникало из-за предстоящих объяснений с нашими бывшими партнерами. — Как прибудем, я найду Себастьяна и отменю свадьбу. — «Честно говоря, это самое неприятное и сложное». — думала я про себя. «Себастьян собственник, миллиардер. Он властный и привык получать то, что хочет. Победа любой ценой — это про него.» — А я поговорю с Евой. — ответил мне Том. — Где встретимся? — На утесе, где впервые увидели друг друга. Ты не против жить в Англии? — сразу же спросил Том. — Нисколько. — Тогда сразу отправимся в Англию… или решим на месте? — Решим на месте.       Видимо бессонные несколько дней все-таки вымотали меня, в результате мы раньше ушли домой, а Том не получил свой автограф. На следующее же утро мое тело категорически отказалось просыпаться рано. Встала я только к полудню. Том уже ушел в театр. В галереи у меня был выходной, но я должна была присутствовать на репетициях Тома. Хотя это для меня был скорее факультатив нежели обязанность. Даже позавтракать не успела, как Клементина прибежала ко мне вся в слезах. — Нам назначили день свадьбы с Дами. — Это же отличная новость! Почему тогда плачешь? — Тебя и Тома не будет на моей свадьбе! Я умоляла жрицу перенести на эту неделю, но она стоит на своем. Говорит самое раннее через месяц.       Она бросилась ко мне на грудь и крепко обняла. — Как же я не хочу, чтобы ты уезжала. У меня никогда не было такой близкой подруги, как ты.       У меня у самой потекли слезы. Чувства Клемми были взаимны. Она стала мне здесь на Венере как сестра. И мне трудно расставаться с ней навсегда. — Твое поле меняется. — сказала она, выскользнув из моих объятий и начала всматриваться в пространство вокруг меня. — Что ты имеешь ввиду? Хаос? Как в прошлый раз? — Нет, что-то другое, — щурилась она, — но не понимаю что. — Ты пугаешь меня. Может это из-за эксперимента Джека? — Он пытался стереть память. — рассуждала она. — Но ты ведь всё помнишь?       Я задумалась на пару секунд. — Думаю, да. А что конкретно ты видишь? — Структуру, на которую нанизана ещё одна структура. — попыталась объяснить мне Клемми. — Звучит непонятно. Думаешь это опасно? — По ощущениям вроде как нет. — Тогда все хорошо! Я верю твоему ощущению. Оно меня ещё не подводило.       Эти дни мы с Клемми часто виделись. Днем она забегала ко мне на чаепитие, когда я возвращалась домой из галереи, а потом провожала меня до театра. Иногда она оставалась на репетиции, помогая с реквизитом. Несколько вечеров подряд мы с Томом устраивали дружеские посиделки, где как раз поближе познакомились с Дами. Здесь были еще Гильермо, Саша с Лукой и Джеймс с Маргаритой. Отсутствовала только Лилит, которая продолжала свои метафизические исследования в Долине Фаллосов.       Той же компанией мы собрались в последний вечер перед премьерой и нашим отбытием в родные края, точнее в родное время. Все вроде улыбались, но в глазах я видела печаль и сожаление, что мы с Томом их покидаем. И я рада, что никто из них не дал слабину и не стал уговаривать остаться и открыто печалиться, иначе я бы не выдержала и расплакалась. — Друзья, хочу поднять тост! — вдруг громко произнес Гильермо. — За одну из самых вдохновляющих пар, которых я когда-либо встречал, Тома и Айлин! Ребят, вы неповторимы. Я видел, как вы работаете и сколько идей рождаете вместе! Том, уверен, твоя пьеса выиграет все наши театральные премии! В том числе за лучшие декорации и костюмы, Айлин!       «Если и так», — подумала я, — «то мы уже не увидим этого.» Зато мы были свидетелями реальных эмоций людей во время и после спектакля. — Что ты чувствуешь, наблюдая за своим детищем из зрительного зала? — спросила я Тома во время второго акта. — За нашим детищем. — поправил он меня. — Непривычно находиться по другую сторону сцены и осознавать, что это твоё создание, материализованное настолько красиво, что дух захватывает от обрушившегося на меня счастья. — Я так люблю тебя, Том! Так люблю любоваться твоей радостью и счастьем! — Айлин, мой свет, родная, любимая моя женщина, — шептал он мне на ухо, голосом, что захватывал, гипнотизировал меня, погружая в звуковой экстаз.       Мы были на финишной прямой — спектакль, вечеринка после премьеры и, наконец, Земля. После спектакля в банкетном зале нас поздравляли и благодарили. Многие зрители высказывали сожаление о нашем отбытии на Землю, но непременно желали успехов, где бы мы не находились. — Вы видите, как вас здесь любят, — твердил Массимо, следуя за нами попятам.       А когда подошло время нашего непосредственного отбытия, уже в центре у Саши он рассерженно смотрел на меня. Все эти два месяца Массимо уговаривал меня остаться. И Тому прожужжал все уши, что именно на Венере нам открываются огромные перспективы, а мы их так неосмотрительно отвергаем. — Я вам ещё раз говорю. Это ошибка!       Саша грозно посмотрела на него, а потом перевела взгляд на Луку, чтоб тот его утихомирил. — Не трогай меня! — возмутился Массимо, когда Лука по-дружески похлопал его по плечу. — Вы все не понимаете. Айлин нужна благодатная почва для развития ее дара. Сомневаюсь, что то время даст ей это! Я считаю мы совершаем преступление против искусства!       Массимо умолк, когда понял, что всё, уже поздно. Решение принято и никакие доводы его не изменят.       Мы со всеми попрощались, обнялись и не по разу. Клемми плакала. Глаза Гильермо тоже были влажными, хотя он старался держаться бодрячком. Он достал два экземпляра книги и вручил их нам. — Вы первые, кому я даю мое новое произведение.       «Вознагражденные усилия любви. Какое жизнеутверждающее название.» — подумала я. — Спасибо. — в один голос с Томом ответили мы. — А где Лилит? — спросила Клемми у Гильермо. — У неё дела. — шепнул он тихонько, стараясь не привлекать внимание к ее отсутствию.       Но я и сама заметила это и ещё то, что за последние два месяца мы с ней больше и не виделись. Тот разговор на крыше был нашей с ней последней встречей. Тогда она сказала очень важные для меня слова. И я благодарна ей за это. — Время. — сказала Саша. Она включила пространственно-временную установку, которая на вид была похожа на дверной проем. Мы услышали лёгкий потрескивающий звук, словно перекличка маленьких электрических разрядов, и по всему периметру каркаса установки замигали красно-синие индикаторы.       Мы взялись с Томом за руки и шагнули в проем. Комната, где мы только что находились, виделась искаженно, будто мы смотрели сквозь толщу воды. Или как в знойный день видится пространство сквозь марево. Но мне все равно удалось узнать в дверях Лилит. Она все-таки пришла попрощаться. Ее силуэт — это последнее, что я видела во времени, которое мы покидали. Через мгновение мы с Томом, держась за руки, почувствовали сопротивление пространства, где невозможно было без усилий ни единого движения. Нас словно кто-то замедлили. Я пыталась крепче сжать руку Тома, но не могла. Пальцы не слушались меня. Я не чувствовала своего тела, лишь звон в ушах, который перерастал в свист. Я закрыла глаза, и будто провалилась в небытие, а когда пришла в себя — оказалась перед алтарём, слыша, как Себастьян говорит: — Согласен.       Мне стало дурно. Передо мной стоял Себастьян Вермонт, а рядом священник. — Согласна ли ты, Айлин Виардо, — обратился он ко мне, — взять в свои законные мужья Себастьяна Вермонта и быть с ним в горе и радости, в болезни и здравии?       Кошмар, который мне снился столько раз, уже не был сном. Я выходила замуж за Себастьяна Вермонта.