Imaginary lies/Мнимая ложь

Детские дома никогда не отличались друг от друга по отношению к детям. Жестокие, холодные, кажется, что вот-вот развалятся. Воспитателям не особо-то и нужны эти «отбросы общества». Особенно когда в группе есть беспричудные. Их словно не замечают, разрешают детям издеваться над ними. Могли не додать еду или обделить вещами. Печально, грустно, но приходиться мириться с этим и учиться воровать. Сколько бы не отчитывали за это, били или ругали, но дети продолжали. Многие пророчили им судьбу злодеев, преступников, мусора. Причуды каждого оставляли желать лучшего, по мнению старших, таких детей стоило бы убивать сразу после рождения. Большинство получали психологические травмы на всю жизнь, становясь в действительности тенью общества. Многие сбегали в погоне лучшей жизни или обрывали её на корню. К этому привыкли, это стали считать нормой. Это было страшно, особенно когда в общей душевой лежит очередной мёртвый ребёнок. Всё происходящее казалось кошмаром. Жутким и беспробудным, хотелось выбраться из него и прижаться к тому, кто сможет защитить. Старые обшарпанные стены были холодны как лёд. Старая краска облазила с них, создавая не приятные взору дыры. Старые вещи выглядели безобразно, сломано, как эти же беспризорники, на которых обычному миру плевать. На полу сидел маленький ребёнок, вытирая ручкой кровь из носа. Блондинистые волосы создавали вид гнезда, хотя это должны были быть красивые кудри, как у матери мальчика. В темноте было проблематично разглядеть его, да и заглушаемы рукой всхлипы были еле слышны. Издай он звук громче — изобьют повторно. И не важно кто, не хотелось на себе испытывать тяжёлые руки людей. Лицо обезображивают уродливые синяки и мелкие царапины, полученные из-за падения на бетонный пол.  — Мелкий паршивец, — дверь в кладовую открывается, пропуская свет и женщину средних лет. Она окидывает недовольным взглядом ребёнка, оценивая ситуацию. — Жаль, что ты не сдох. Вставай, за тобой мать приехала. Не дожидаясь ответа, она хватает ребёнка за руку, впиваясь длинными ногтями в кожу. Оба понимают, что останутся следы. Глаза мальчика фокусируются, а в мозгу вспыхивает осознание: Сегодня суббота, а значит два дня у него пройдут спокойно и без побоев. Как бы дерьмово Тайлер не чувствовал себя здесь, но, казалось, что его единственного забирали из этого кошмара. Видимо, дети из-за этого и злились. Блондин был почти единственным «везунчиком», про которого не забыли. В отличие от коридоров, в кабинете директора было тепло. Всё в мягких и нежных тонах, хотелось остаться здесь, а не возвращаться в душную и сырую комнату. Его биологическая мать — не высокая брюнетка — поднимает глаза на мальчика, прикусывая губу. И почему ему в этот раз не обработали рану? Почему так и оставили с этим ужасом? Она встаёт с диванчика, но останавливается под осуждающим взглядом тучной женщины, которая явно жила во времена динозавров. Юного Яги как щенка выводят в центр на мягкий ковёр. Грязные носки утопают в мягком ворсе, заставляя выдохнуть, но не расслабиться.  — Мисс Монтгомери, как единственной родительнице сообщаем Вам, что в ближайшее время этот детский дом будет расформирован, а дети зачислены в другие. Так как у Вашего сына есть Вы, то мальчик отправиться к Вам под опеку. Есть ли какие-то возражение? — резко произносит директриса. Да, она говорила об этом утром и на той неделе. Многие надеялись попасть в хорошие условия, кто-то надеялся просто выжить. Девушка недовольно смотрит на женщину, пытаясь понять шутка это или нет. Она с самого начала отказалась от сына, но отчего-то забирает его. Видимо не настолько бездушна, как казалось ей самой. Она сердито смотрит на малька, понимая, что не хочет возиться со своим отпрыском.  — А можно его с другими запихнуть куда-нибудь? Мне этот груз не нужен, он будет пугать мою дочь, если та будет его ежедневно видеть, — недовольно говорит брюнетка. — Не знаю, к отцу его отправить как-то можно?  — Мы не можем записать его в другое место, так как отказываются от этой проблемы. На следующей неделе заберите ребёнка и его вещи. Из-за «обычности» мальчика мы не будем требовать с Вас ничего, просто отдадим все документы, — говорит старшая из всех. Мэри, мать Тайлера, сжимает губы в тонкую линию от недовольства. Для неё это было отвратительным.  — Хорошо, я что-нибудь придумаю, — сквозь зубы отвечает она и, схватив собственную головную боль за руку, выходит из кабинета. Они петляют по многочисленным коридорам. Дети с открытой злобой и завистью смотрят на беспричудного мальчика, который еле поспевает за женщиной. Кровь так и капает на некогда белую футболку, пока семилетний ребёнок просит мать остановиться. Он был для неё ошибкой, которую нельзя было стереть. Так сказать, горький остаток сладкой жизни. Мэри даёт время сыну, чтобы тот обулся и надел ветровку, снова хватая за руку и выводя из здания. Солнце нещадно ударило в глаза, ослепляя двух людей. Она с силой толкает ребёнка к машине, открывая дверь на пассажирское место. «В Бруклине никогда не было нормальных условий для детдомовцев», — отмечает про себя брюнетка, садясь на водительское место. Они едут в гнетущей тишине, словно ребёнок какой-то беспризорник. Хотя так оно и было. Тайлер с неким восхищением рассматривает красоту столицы, не отрываясь от окна. Но было видно, что семилетка боится что-то испачкать, испортить. Прям как жизнь своей матери. В отличие от отца, который быстро смотался в Японию после того как узнал о ребёнке. Взрослые были не готовы к ответственности, а аборт было делать поздно. Так и закончились отношения, а на свет появилось совсем нежеланное существо, которое стало мусором в глазах людей. Беспричудных не любили. Монтгомери поглядывает на отпрыска в зеркальце в салоне, подмечая все возможные раны. Она устала от собственного ребёнка и ненавидит его. Сейчас у неё есть действительно желанная семья, которую она любит. Для Тайлера понятие любви слишком растяжимое. Он видел как старшие мальчики делали что-то странное с девочками и мальчиками, называя это любовью, а те наносили порезы на тело. Это было странно, но все называют это любовью. Таю кажется это неправильным, не приемлемым. Человек не должен страдать от любви, ведь так? Нет, он не считал «неправильным» отношения людей одного пола. Он в принципе считал всё не правильным. В детских домах всё было не так как надо и хотелось бы.  — Ты пробовал давать им сдачи? — устало спрашивает Мэри, когда они застревают в очередной пробке. — Взрослый парень, а ничерта не можешь. Именно поэтому отец и бросил тебя. Мальчик отрывает взгляд от окна и смотрит в зеркало на мать. Ему безумно стыдно, что снова доставил проблем. Он пытался защититься, правда! Пытался дать отпор старшим мальчикам, но что он сделает против их страшных причуд?  — Я пытался, мам, я… — он замолкает, когда до слуха доносится озлобленный стон.  — Я говорила не называть меня матерью! Мисс Мэри, Мэри-сан, да как угодно, но не мама! Если я забираю тебя на выходные, это не значит, что люблю, — слишком сердито говорит она. Мальчонка пристыженно опускает голову. — Господи, почему ты такой проблемный? Весь в отца.  — Прости, Мэри, — тихо лепечет Тайлер, поправляя спутанные волосы. В животе пусто, хочется есть, но говорить девушке об этом он не решается. — Я научусь себя защищать, правда-правда!  — Заткнись, — шипит Монтгомери. — Ты и так доставил много проблем одним своим существованием. Они молчат. До дома ехать ещё полчаса и всё это время мальчик думает. В голове каша и мысли об отце, почему они похожи и мама так не любит его. Он хочет быть нужным, чтобы его обнимали как его сводную сестру Кэтрин. Девочка была новорожденной и желанной. Что же касается мужа Мэри, то тот не особо жаловал мальчика в своём доме, поэтому старался вообще с ним не пересекаться. Если же такое случалось, то тот старался вообще не видеть ребёнка. Даже когда Тай просил о помощи. Мальчик был обузой и все взрослые понимали это. За стеклом проносились здания и деревья, настолько яркая и серая картина одновременно для одного человека. В доме матери было тепло. Юному Яги нравилось здесь находиться и он хотел бы остаться. На столе лежат несколько газет, некоторые из них на японском языке. Когда Мэри буквально вбивала знания этого языка в мальчика, заставляя учить его в детском доме и на выходных у неё. Зачем ей это было нужно, никто не понимал. Но Тайлер готов признать, что если не свободно, то коряво говорить может. Зато читает хорошо и пишет. Это было удивительным для семилетнего ребёнка, но никто не оценил из взрослых, считая, что раз ребёнок обычный, то должен заслужить любовь и внимание.  — Неужели ты снова привела эту проблему? — Марк внимательно смотрит на блондинистое существо. — Из него не вырастет мужчина. Он как тряпка, ей Богу.  — Эта проблема со следующей недели будет жить с нами, пока я не договорюсь с его отцом, — Мэри проходит в глубь дома, целуя мужа в щёку. — Их сраный притон расформировывают, а его никуда не берут.  — Теперь понятно почему ты заставляешь его учить японский, — кивает голубоволосый. — Неужели ты так решила перестраховаться?  — Рано или поздно, но я бы спихнула его на плечи Тошинори. Не одна я должна мучаться с этой проблемой, — отмахивается брюнетка. — Иди мой руки и приходи на кухню. Обработаю тебе раны и накормлю, а то ещё скажут, что мать безответственная. Разувшись, мальчик ступает грязными носками на чистый ковёр и бежит по направлению ванны. Собственное отражение пугает его. Хочется стереть это всё и не видеть ужас. Яги наспех умывается и отмывает запачканные руки от крови. Застывшая корка падает в раковину, пачкая её. Пальцы дрожат от боли. И вот спустя время на него смотрит теперь не грязно-побитый ребёнок, а просто избитый. Со стороны казалось жалким зрелищем, на деле отвратительным. По началу люди пытаются ему помочь, когда видят его состояния, но узнав о его ситуации, то лишь презрительно кидают в его сторону взгляд. Это в лучшем случае. Когда он выходит из ванны, то направляется в раннее указанное место. Мэри уже разложила медикаменты на столешнице, что-то печатая в телефоне. Она была недовольна. А когда мать недовольна, то будет выплёскивать всё дерьмо на нерадивом отпрыске. Мальчик садится на колени перед столиком, ожидая действий женщины. Та лишь через несколько минут обращает внимание на сына, цокая. Брюнетка садится рядом с отпрыском, обрабатывая его раны. Мальчик уже не шипит от боли, стиснув зубы. Когда женщина добралась до шелковистых волос, то сама была готова плакать от боли. Кто же знал, что у мальчика была рана на голове, а в волосах была запёкшаяся кровь. Вычёсывать пришлось аккуратно, как и обрабатывать. Теперь волосы хоть немного напоминали кудри, как у самой Мэри. Что глазами, что волосами они были похожие. Тёмно-зелёный цвет у обоих отражал холодность и некую злость к миру. По телевизору идут новости, в очередной раз про Всемогущего, который приехал в Штаты. Мэри смотрит в экран, гадко улыбаясь.  — А вот это, Тай, твой отец, — указывая на Символа Мира, говорит брюнетка. — Мудак, который позволил появиться тебе на свет. Юноша переводит взгляд на экран. Мужчина улыбался, спасая людей. Он знал, что его папа герой, но чтобы настолько великий? Это поражало, одновременно создавая вопросы. Неужели не все герои любят своих детей? Значит Джейк не врал, говоря, что герои лицемеры?  — Это… Папа? Но почему он не приходил ко мне, пока он был здесь? — мальчик смотрит на мать, в надежде получить ответы. Та как-то удручённо выдыхает, проводя ласково рукой по волосам. Иногда Тайлеру казалось, что у матери раздвоение личности.  — Потому что он не любит тебя. Ты не заслужил его любви и внимания, — её голос тихий, успокаивающий. Они оба неотрывно смотрят в экран. — Ты ничего не заслуживаешь, но чтобы тебя хоть как-то порадовать, то я купила тебе книжку. Брюнетка встала на ноги, направляясь к книжному шкафу. Она не заметила заинтересованный взгляд сына, возможно просто проигнорировала. Пробежавшись по стеллажу глазами, девушка что-то вытащила и вернулась к ребёнку. В руках у неё мальчишка заметил белую обложку с фиолетовой полосой. К сожалению, но название не удалось рассмотреть, пока Мэри не всучила книгу в руки.  — «Эмоциональный интеллект»… Дэниел Гоулман? Но о чём она? — Тай смотрит на странный рисунок обложки, не совсем понимая зачем ему эта книга.  — Тц, проблемный ребёнок, это книга по психологии. Тебе, чтобы не стать окончательно дном общества, нужно учить хотя бы её основы, — немного озлобившись, парирует Мэри. — И только попробуй не прочитать, я на неё деньги потратила, неблагодарный. Яги пристыженно опускает глаза. Книга в его руках кажется чем-то странным и не понятным. Он никогда не интересовался психологией, считал это ненужной тратой времени, а тут мать заставляет это учить. Внутри мальчику книжка показалась противной, он готов был её ненавидеть. Почему его заставляют?  — Но, Мэри, мне не интересно психология и… — его заставляет заткнуться удар ладони по лицу.  — Я купила её тебе, а ты, неблагодарное отребье, смеешь отказываться от моего подарка? Иди в гостевую комнату и чтобы до ужина я тебя не видела. Сегодня останешься без обеда, — в её глазах читается презрение. Мальчик скатывается по двери, пока слёзы скатываются по лицу. Он с силой швыряет книжку в стену, желая её исчезновения. Почему мама так резко взъелась из-за этого? Она же знала, что мальчику нравятся книги про роботов и космос, почему именно это? Мальчонка с гневом смотрит на неё, надеясь что та испепелится взглядом. Он просил совсем немного, но получал откат от жизни. Тайлер не встаёт на ноги, сжимаясь в маленький комочек на полу и закрывая глаза в дрёме. Отчего-то, но он ненавидит эти выходные, проведённые с матерью и её мужем. Яги завидует младшей сестре, хочет занять её место, но не может. Он не в праве забирать то, что ему не дано. Сознание проваливается в приятную дрёму, погружая мальчика в сон. Мысленно он надеется, что выходные пройдут быстро.

***

А в детском доме по прежнему сыро и душно. Хочется лезть на стену от безысходности. Все носятся, не обращая на него внимания. Непривычная для этого места активность. Взрослые недовольны этой ситуацией, сетуя о том, что это дети виноваты в их несчастиях. Малыши надеяться обрести маму и папу, чтобы их полюбили. Ребята, которые понимают что главная цель — выжить, не грезят такими наивными мечтами. Они, в частности ребята пятнадцати и шестнадцати лет, планируют побег за лучшей жизнью. Тайлер знает, что ни один ребёнок не выживал после побегов. Он видел стопку сбежавших, числившихся как мёртвые. Ему стало интересно: Если бы он сбежал, то мать бы стала искать, волноваться и плакать? Хочется верить, что да. В их комнате детского дома всегда было грязно и не уютно. И не оттого, что дети наводят этот бардак, просто частые потасовки дают о себе знать, а убираться всем надоело. Одеяла на кровати блондина скомканы в кучу, снова отсутствует подушка и покрывало. Сев на матрас, мальчик достал из рюкзачка ненавистную книжку и карандаш. Раз она ему не нравится, значит он имеет право делать на внутренней стороне обложки пометки. От страниц веет слабым запахом новых книг, что был так ненавистен мальчику. Конечно он не хотел, чтобы эта вещь попала в руки другим ребятам, ведь Мэри обязательно будет требовать показать её или будет спрашивать содержание. Шрифт букв не привычно мелкий, приходится немного щурится или подносить книгу ближе к лицу. Введение его не особо впечатляет, кажется скучным и хочется спать. Тайлер не может осилить и страницы, швыряя её под кровать, куда явно никто не полезет. Слой пыли там был больше чем желания жить. Он запускает пятерню в волосы, чуть оттягивая их, ощущая слабую боль. Своеобразный способ отвлечься, за который его по головке не погладят. К беспричудным здесь относились как к больным чумой, словно они какие-то твари или монстры. Младшим строго на строго запрещали с ними играть. Из-за такого отношения за все семь лет жизни Тая в этом месте погибло около десяти беспричудных детей. Самоубийство, убийство, побеги. Сложно было вытерпеть издевательства, которые иногда переходили черту. Почему старшие поощряют это? Насколько мальчику было известно, то весь мир раньше не имел этой дряни. За дверь слышится топот, беготня, все ругаются между собой. Скоро на замену этому месту придёт лишь опьяняющая тишина. Взрослые говорили, что это место больше не пригодно для проживания, а сносить будет слишком дорого и проблематично. За окном слышится рёв машин и хоть воздух проникает через разбитые стёкла, но духота оставалась. Мальчик подозревал, что во всём виновата пыль. Иногда воспитатели заставляли убираться, грозились прийти и проверить идеальность, но в итоге никого не было. Им было плевать на детей как и детям на них. Единственное, что оставалось делать Тайлеру сейчас — это смотреть в окно и надеяться на лучшее.