Мой "Грим"

      Ремуса в очередной раз разбудили какие-то истошные вопли. Надо сказать, что за, практически, шесть лет жизни и учебы (ха ха) под одной крышей, он давно уже привык к буйствам своих друзей-соседей.       Но иногда это прямо-таки раздражало. Особенно, когда Лунатик всю ночь писал эссе по истории магии (чтобы они же сами потом могли что-нибудь у него спросить, и он бы им подсказал), а после уроков пришел в спальню, чтобы как следует выспаться. Еще и полнолуние скоро…       В общем, причин для отдыха Рему хватало. Но остальным Мародерам было плевать на это с астрономической башни: Джеймс очень громко орал какие-то нечленораздельные слова, Питер пищал, а вот Сириус, как ни странно, не подавал голоса. Может, его вообще с ними не было?       Послышался грохот, как будто один человек повалил другого на пол.       Лунатик встревожился. Судя по всему, что-то случилось. Эти звуки напоминали драку, а значит ничего хорошего ожидать не стоило. В конце концов, они даже не в учебной части школы, а в Гриффиндорской башне. Зачем гриффиндорцам драться друг с другом?       Что-то действительно случилось.       О дверь спальни кто-то сильно ударился с той стороны. Рем вздрогнул и вскочил с кровати.       — Хорош уже! — послышался крик Джеймса совсем рядом. Они были уже под дверью.       Ремус тихонько слез с кровати и подкрался к двери, вслушиваясь в происходящее. Но там, представьте себе, все затихло. Лунатик удивился и отошел от двери, все еще пытаясь предположить, что же это было за представление.       Но дверь резко распахнулась и прямо к ногам Рема с грохотом упал Сириус, уткнувшись лицом в ковер. Здравствуйте, приехали.       За ним ввалился Джеймс с красной, рассерженой и слегка подбитой физиономией. За ним засеменил Питер, начавший тут же бегать вокруг Сириуса в попытках понять, что делать.       Вот Рем, например, ни Мерлина не понял. Он присел на корточки, чтобы взглянуть на Бродягу и понять, что произошло.       — Что у вас опять стряслось? — ошеломленно спросил он, но Сириус не ответил. Зато, ответил Джеймс:       — Я эту ебучую Маккинон, сам исключу из школы, если Дамблдор этого не сделает, запомни мои слова, — угрожающе объявил он, тряся указательным пальцем перед носом Рема.       Тот сначала смутился этого «сохатого» пыла… А потом, кажется, догадался, в чем дело. Не опять, а снова.       — Опять Амортенция? — понимающе спросил Рем, вздохнув. Сохатый развел руками со взглядом а-ля «а что же еще». Лунатик снова вздохнул и покачал головой, пытаясь перевернуть Сириуса на спину. Тот, кажется, был уже совсем невменяемым.       — Блять, вот, знаешь что, Лунатик? Я, сука, стану министром магии и запрещу законом эту хуету. А всех, кто будет продолжать ее использовать — ждет казнь! — возопил Джеймс, брызгая слюной и попадая на Лунатика. Тот сощурился, стер ее с щеки и продолжил слушать пламенную речь, которую было уже не остановить.       — Ты прикинь, он мне по лицу въебал! За то, что я сказал, что Марлин поступила, как тварь! Въебал, а потом вот так упал в невменозе.       — Марлин! — восторженно подал голос Сириус, распахивая глаза в детском восхищении.       Нет, он явно был, как выразился Джеймс, в невменозе.       — Да заткнись ты, — отмахнулся тот, глядя на него сверху вниз.       — По-моему, ему срочно нужно в лазарет, — задумчиво сказал Ремус.       — Согласен, — подтвердил Питер. — Ремус ему не поможет, Джеймс. Нужно идти ко взрослым, потому что это, вроде как, прям тяжелый случай.       — Ты ему не поможешь? — спросил Джеймс, глядя Ремусу в глаза умоляющим взглядом. — Я так не хочу объяснять ничего мадам Помфри. Ну, слухи же поползут, понимаешь.       — Я понимаю, но прости, Сохатый, нам лучше действительно пойти к мадам Помфри, — пожал плечами Лунатик. — Понадобится время, чтобы приготовить противоядие. Да и я, если честно, сомневаюсь в своих силах, — добавил он, посмотрев на Сириуса, который по-пластунски подполз к нему и обнял его ногу, называя ее Марлин.       Джеймс безнадежно вздохнул и потускнел.       — Может есть хоть какие-то другие варианты? — спросил он.       Но потом, Сириус потянулся, чтобы поцеловать ногу Рема, и Джеймс тут же передумал искать другие варианты.       Они втроем потащили его в сторону лазарета. Сириус повис на Ремусе, будучи убежденным, что это Марлин Маккинон, а Джеймс бесился от каждого слова, сказанного им, особенно от имени Марлин.       Ремуса, надо признаться, это все немного смущало. И не только то, что его друг безумолку твердил имя девочки и говорил, что влюбился в нее, хотя сам расстался с ней несколько месяцев назад и уж точно никогда не был в нее влюблен.       Ремусу было до смерти неловко от того, что Сириус был так близко. Он обнимал его, все время пытался поцеловать, ластился к нему. От таких прикосновений и такой близости этого невероятного человека кто угодно бы смутился.       И да, Рем все еще прекрасно помнил тот сон, что приснился ему пару недель назад. Ему было ужасно стыдно перед Сириусом, он стал меньше общаться с ним, старался избегать того, чтобы оставаться наедине, не смотрел ему в глаза и так далее по списку.       А Бродяга, со своей чуткостью к друзьям, заметил это и отчаянно пытался выяснить у Рема, что случилось, но тот бы умер, но не рассказал бы ему правду. А врать Сириусу совсем не хотелось. Поэтому, Лунатик поступил как настоящий гриффиндорец — начал бегать от него.       Правда, проблема здесь была не в самом эротическом сне, вернее не столько в нем… сколько в том, что Лунатик понимал, что влюбился в Сириуса. И с каждым днем все сильнее ощущал это.       Ужасно.       Да, он влюбился в него.       То есть, мало того, что у него были чувства к парню, так еще и к одному из своих самых близких друзей.       «Отвратительно, Ремус. Оборотнем быть — тебе не хватило. Давай теперь сохнуть по своему другу, как все уважающие себя четверокурсницы», — постоянно думал Лунатик. Как его угораздило? Вопрос хороший. Он и сам никак не мог этого понять.       Однако факт оставался фактом: угораздило. И нужно было что-то с этим делать. Только вот что — непонятно.       Ремус каждый день видел Сириуса. И каждый день не мог отвести взгляда: в Большом зале во время приемов пищи; на уроках, когда Сириус расслабленно и мечтательно смотрел в окно, вместо того, чтобы что-то делать; сталкерил его из окна с биноклем во время квиддичных тренировок или просто приходил на них. Он находил в себе зачатки маньяка, но отказывался это принимать, продолжая во всю разглядывать Бродягу, с капающей изо рта слюной.       Но Сириус правда был хорош, с этим не поспоришь. В него просто невозможно было не влюбиться. Он был красив, хорош собой, как ангел, он был харизматичен, обладал прекрасным чувством юмора, хоть и перебарщивал с ним иногда. Но что самое удивительное — он был добрым. Он был действительно добрым, верным и отзывчивым человеком.       Рема это всегда добивало. Ладно бы, он влюбился в какого-нибудь придурка, который только и делал, что пудрил мозг девочкам и выпендривался перед ними. Тогда хотя бы, можно было бы смело его возненавидеть. Но Сириус, хоть и производил порой такое впечатление, совсем не был таким.       Сириусу можно было доверить любую тайну. Он всегда так внимательно слушал то, что волновало Рема, он всегда спрашивал его мнение и прислушивался к нему. Он был лучшим человеком, с которым можно было поговорить по душам и о будущем, и о детстве, и о родителях, и о переживаниях — обо всем.       Сириус всегда принимал своих друзей такими, какие они есть. А для Рема это было особенно ценно. Он так бережно хранил в памяти все их ночные разговоры, все их локальные приколы, которые не понимал даже Джеймс.       Ремус знал Сириуса давно и очень хорошо. Он знал все его недостатки: его чрезмерную горячность, вспыльчивость, некоторую безрассудность. Но это его не раздражало. Ему нравилось в нем и это тоже. И вот это по-настоящему пугало.       Вот что Рем будет с этим делать? Слишком обидно и несправедливо будет прекратить общение с Сириусом… Он ведь даже не поймет ничего.       Но и рассказать ему правду тоже никак нельзя. Как они будут потом? А если Сириус для начала врежет ему, а потом возненавидит и начнет презирать?       Не-ет, Сириус на то и Сириус, он такого не сделает. Намного хуже: он поменяет свое мнение о нем и перестанет доверять ему, как раньше. Вот так, без лишних ссор и скандалов. Просто поймет, что Рем ненормальный, что он хочет и его в это втянуть… Но он же его друг, поэтому он ничего плохого ему не сделает и не скажет. Лишь перестанет относиться так, как относился раньше.       Ремуса это все просто сводило с ума. Он даже (!) позволял себе иногда не делать какие-то не особо важные уроки, или огрызаться на кого-нибудь лишний раз, или поступать не очень хорошо. Это тебе, жизнь, за моральный ущерб, так сказать.       Но это все, конечно, бред. Надо что-то сделать с этими чувствами.       Они наконец-таки доползли до лазарета, обливаясь потом и укладывая неадекватного Сириуса на ближайшую койку. К ним подбежала мадам Помфри с вопросительным взглядом.       Джеймс принялся разъяснять ей ситуацию, а она тут же все поняла, побежала за противоядием, захватив с собой Сохатого, чтобы помог достать.       Ремус же все это время просто стоял возле Сириуса и смотрел на него завороженно. Его влюбленный туманный взгляд устремлялся куда-то в потолок. Искуственно созданый взгляд, но влюбленный.       Если честно, Рем, хоть и прекрасно понимал всю подлость этого поступка, сам пару раз не всерьез задумывался о том, чтобы подбросить Сириусу Амортенцию. Не такую сильную, как Марлин, а просто легкую. Создать небольшую симпатию. Интересно, может ли парень влюбиться в парня под действием Амортенции? Скорее всего.       На самом деле, ситуация Рема была правда катастрофически безнадежна. Он был влюблен в парня, своего близкого друга, так еще и натурала. Вот как он умудрился? Вопрос остается открытым.       Он думал об этом каждый день по нескольку раз, и это частенько мешало. Мешало сосредотачиваться на учебе, которая играла не последнюю роль в жизни Рема, мешало заниматься своими делами, читать, гулять где-нибудь… Мешало думать о чем-либо, кроме этой злополучной влюбленности.       Лунатик чувствовал себя маленькой десятилетней девочкой, влюбившейся в старшеклассника: ему постоянно нужно было знать где Сириус, и что с ним все в порядке, он безумно радовался, когда радовался он, он впадал во вселенскую печаль и мечтал умереть, но перед этим утешить Сириуса, когда тому было грустно. Он постоянно смотрел на него. Он смущался его. Он смеялся с его шуток всегда, при любых обстоятельствах. Он ходил на все его квиддичные матчи и иногда на тренировки, как тупая фанатка, при этом говоря, что ему просто интересно, как они тренируются. Он ужасающе краснел, когда Сириус хвалил его или говорил о нем что-то хорошее. Он бегал вприпрыжку после того, как они сходили куда-нибудь вместе или просто поговорили. Он каждый раз обещал себе, что покончит с этим. Но Сириус звал его «сгонять в Хогсмид». И Ремус подрывался и шел с ним.       Но было еще кое-что не такое невинное, как повадки маленькой влюбленной девочки. Он постоянно представлял себе его… Ну… В те самые моменты. Не будем забывать о том самом сне, после которого Рема окончательно настигло это осознание. Кстати, ничего похожего ему с тех пор не снилось (а очень хотелось).       Но за то, Сириус регулярно переодевался в общей спальне (как и все остальные нормальные люди, Ремус). А Ремус каждый день выжидал этот момент, запоминал все до мелочей и бежал в душ, закрываясь там на заклинание и представляя себе его, удовлетворяя себя.       Рем безумно стыдился этого. Ужасно неправильно. Противно. Но ничего не мог с собой поделать. Сириус был слишком прекрасен, невозможно было не думать о нем, делая это. Особенно о его мерлиновых руках. Да что ж такое.       Сириус. Такой красивый… Его острые скулы, его чарующие голубые глаза, его насмешливая, но добрая улыбка, его темные брови и ресницы, его шелковые длинные черные волосы… А его одеколон — это вообще нечто крышесносное. Разве возможно не тащиться от этого человека? Его вены на кистях рук… Его перекатывающиеся мышцы… Так, надо поосторожнее обо всем думать, так же и до стояка недалеко.       Он занимал все мысли и сердце Рема…       Сириус… Как он играл на гитаре и пел какие-то песни… Как он вскакивал на свой мотоцикл… Как Ремуса передергивало, когда он проезжал в опасной близости от маггловских автомобилей и чудом избегал аварий! А как он смеялся, когда они с Джеймсом в очередной раз что-то натворили? Слушать этот звонкий то низкий, то высокий смех хотелось бесконечно. Сириус никогда не боялся выглядеть глупо — у него было слишком хорошее чувство юмора. Он никогда не стеснялся себя, в отличие от Лунатика. Ни своей искренней реакции на что-либо, ни своего настоящего мнения, ни неловких ситуаций. Хотя, надо сказать, что так было не всегда — он пришел к этому не сразу. Из-за родителей и раннего детства у него была куча различного вида "тараканов", но он старался переступать через себя, потихоньку принимал себя. Вообще в последние месяцы он очень повзрослел и изменился. Он стал гораздо шире мыслить, обдуманнее поступать, ни на кого не срываться от собственной вспыльчивости. От того беспечного хулигана, который делает все, просто чтобы насолить родителям, не осталось и следа. Он усиленно работал над собой. И это Рема восхищало бесконечно. Он сам так не мог.       Сириус такой веселый и беззаботный, но в то же время такой ранимый… Он определенно был романтиком, хоть сам это и отрицал. Ремус видел, с каким упоением он любовался природой, как втихаря читал маггловскую художественную литературу, в том числе стихи, приоткрыв рот от заинтересованности. Рем даже пару раз замечал, как он сам пишет что-то на пергаменте, пряча от посторонних глаз, потом комкая и кидая себе в портфель или под матрас кровати. Как Сириус перебирал гитарные струны, прикрыв глаза от удовольствия и чтобы сосредоточиться только на музыке. Ремусу иногда казалось, что он слишком зависает, смотря на такого Сириуса. Настоящего. Искреннего.       Стыдно признавать, но Ремуса это возбуждало. Он, конечно, понимал, что дело скорее всего в том, что он пубертатный девственник, у которого все мысли рано или поздно сводятся к сексу, потому что природа так хочет. Но Сириус его заводил всегда. В любом своем состоянии. У Рема мог встать просто потому, что они находятся в одном помещении и дышат одним и тем же воздухом. А когда происходили мимолетные касания, о-о-о… У Лунатика абсолютно сносило крышу. Напрочь.       Это ему не нравилось больше всего. Он чувствовал себя совсем ненормальным. Он чувствовал себя каким-то животным. Ну правда, нельзя же так! Нельзя каждое утро дрочить на своего друга, при этом имея недурную фантазию и возможность представить любую красивую девушку! Но Ремус представлял красивого Сириуса. А еще… Он однажды «случайно» зашел в душ, когда тот мылся, потому что «не знал», что он там. Этих воспоминаний ему хватило надолго. Мерлин, какой стыд…       Лунатик снова вспомнил тот самый сон, и его передернуло. На самом деле, он правда редко позволял себе такие мысли. Нет, позволял, но все-таки в самые интимные моменты. А этот сон… Он просто перевернул все с ног на голову. Заставил увидеть то, что Рем так тщательно отрицал.       Сириус на койке положил руки под голову и тупо и бессмысленно заулыбался, отчего Ремус тоже невольно расползся в улыбке.       Черт. Он совсем забыл о Питере. Тот же стоял рядом и наблюдал всю эту картину. Видел, как Рем пялился на Сириуса.       — Рем, да нормально с ним все будет, — сказал Питер, и Лунатик выдохнул, поняв, что тот по-своему истолковал его взгляд.       — Да, я знаю, — просто отозвался он.       — Я думаю, реально пора бы обратиться к Дамблдору, потому что в какой раз это уже происходит?       — В третий, — заметил Ремус и удивился, только что это осознав.       — Вот. И это считается нормой. А ведь если кто-то из нас подлил бы девочке Амортенцию, нас бы тут же исключили. И посчитали бы ужасными преступниками, — рассудил Питер.       — Это правда, — задумался Лунатик. — Нет, мне кажется это в любом случае гадкий поступок. Это же такое неуважение к человеку… Ты фактически лишаешь его выбора.       — Вот-вот.       — Все, ребятки, сейчас мы вернем к обычной жизни мистера Блэка, и вы, мистер Поттер, продолжите вместе барагозить, — радостно сообщила мадам Помфри, неся в руках жуткого вида пузырек, видимо, с противоядием. Сегодня она, похоже, была в на редкость хорошем настроении.       — Ну, мадам Помфри. Что значит барагозить? — возмутился, идущий за ней Джеймс. — Мы не «барагозим», а поддерживаем в этой школе баланс ботанов и веселых жизнерадостных людей.       — Конечно, — вздохнула она, откупоривая пузырек и наливая его содержимое в небольшую ложку.       Она подошла к Сириусу, который во всю лыбился потолку, положила под его голову подушку и чуть приподняла ее, суя ложку ему в рот и вливая противоядие. Сириус сначала покорно съел все то, что любезно предложила ему мадам Помфри, а потом поморщился, зажмурился, дернулся и прыгнул на койке, резко садясь и выпрямляясь.       — Какого Мерлина? — воскликнул он, оглядывая всех, столпившихся возле него. Он щурился от света и все еще морщился, видимо от неприятного вкуса и контраста ощущений.       — Тебя опять приворотили, — мрачно сообщил Джеймс, сложив руки на груди. — На этот раз — Марлин.       — Чего? Что? — совсем не понял Сириус, его взгляд тут же изменился, и он обмяк на койку. Рема пробрало холодом, а в сердце йокнуло. Он еле остановил себя от того, чтобы броситься к нему. Бродяга прикрыл глаза и заметно побледнел и потускнел.       — Это нормально, — успокоила дернувшихся Мародеров мадам Помфри. — В этот раз зелье было слишком сильным. Ему понадобится время, чтобы отойти. Произошел сильный скачок: слишком большая разница между его обычным состоянием и состоянием, в которое его ввела Амортенция. — Мадам Помфри задумалась, как будто бы решала говорить им или нет, но все же добавила чуть тише:       — В такой ситуации неплохо поможет алкоголь.       Рем тут же посмотрел на Джеймса, глаза которого расширились.       — Ну хоть что-то хорошее, — произнес Сохатый, лукаво улыбнувшись.       — Сейчас ему нет смысла здесь оставаться. Отведите его в спальню и… налейте чего-нибудь там, — как можно более неопределенно сказала мадам Помфри, разведя руками.       Сириус приподнялся на локтях, все еще сильно щурясь и снова оглядывая всех собравшихся. Джеймс неискренне грустно вздохнул, перекинул через шею руку Бродяги, стянул его с кровати, позволив опереться на себя и потащил к выходу из лазарета. Сириус мог идти и сам, но ноги плохо его держали, подгибались и заплетались, поэтому он все-таки по большей части висел на Сохатом.       — Спасибо вам большое, — обратился Рем к мадам Помфри и направился за ними, но та поймала его за предплечье и развернула к себе.       — Скоро полнолуние, Рем, причем очень ясное. Подготовься к нему получше, — беспокойно сказала она, а Ремус тут же задумался, как он может готовиться к полнолунию. Помыться что-ли? Да он и так это делает… Блох у него нет… Почти все шрамы с прошлого полнолуния зажили… Нет, правда, что она имеет в виду под словом «подготовься»?       Мадам Помфри подмигнула ему, отпустила его руку и помахала. Ремус поджал губы в подобии улыбки и прошмыгнул в дверь, прочь из лазарета. Он и так бывал там достаточно часто. Не хотелось, правда, уточнять, при каких обстоятельствах.       Он вышел в коридор школы и направился вслед за друзьями в гриффиндорскую башню.

***

      Сириус сидел на своей кровати, держа в руках пустой стакан, в котором только что был огневиски, и очень сильно хмурился. Джеймс прыснул, глядя на его выражение лица. Надо признать — оно действительно было забавным: Сириус сейчас как две капли воды был похож на свою матушку, смотрящую на ничтожных предателей крови с семейного портрета Блэков. Сириус искоса глянул на смеющегося друга и уничтожил его глазами.       — Да ладно тебе, Бродяга, это же смешно, — заржал тот.       — Нихуя это не смешно, Сохатый, — огрызнулся Сириус в ответ, а он уже заливисто смеялся во весь голос. — Нахер иди.       — Ну что ты злишься-то? Популярностью же пользуешься, — не унимался Джеймс, а Рем и Питер, пытавшиеся подавить смех, не сдержались и тоже рассмеялись.       Сириус изобразил максимально обиженного человека, но было заметно, что он тоже вот-вот сорвется и покатится со смеху.       — Велика, однако, цена популярности, — очень серьезно изрек он и поджал губы, а ноздри его расширились, выдавая рвущийся наружу смех.       — Да уж, — останавливая хохот, сказал Ремус, — Странно, что это сделала Марлин. От нее я как-то не ожидал.       — Кстати! — поддержал Джеймс, кивая Рему. — Что там у вас случилось-то?       — Да ничего не случалось! — всплеснул руками Сириус, чуть не уронив стакан. — Вы же знаете, что мы расстались еще весной. И все было вроде нормально, не помню, чтобы она держала на меня зла. Я ей ничего плохого не делал, клянусь! — добавил он в ответ на скептический взгляд Ремуса. — Ну вы же знаете Марлин. Она адекватный человек, как я могу ее обидеть? Повстречались немного — ничего серьезного. Ну и расстались. Без драмы и кровопролития!       — Я не то хочу сказать, Сириус, — покачал головой Рем. — Я имею ввиду, что ты можешь не знать полной картины. Можешь думать, что все было нормально. И скорее всего так и было. Но она может воспринимать все это совсем иначе. Вдруг она запомнила что-то, что ей не понравилось и теперь решила тебе, так сказать, отомстить? Или еще проще — она не хотела с тобой расставаться и понадеялась, что таким способом сможет тебя вернуть, и вы снова будете вместе.              — Нет, ну такое может быть, конечно, — задумался Сириус, поставив стакан на тумбочку рядом с кроватью и откинув с лица черные волосы, завязывая их в хвост (Рем обожал, когда он так делал, черт), — Но, опять же, это не похоже на Марлин. Она же не тупая совсем!       — У всех свои особенности, — многозначительно промолвил Ремус, пожав плечами.       — Это да, — не менее многозначительно отозвался Сириус, глядя куда-то в пустоту. Свет из окна так красиво падал на его лицо…       — У всех свои закидоны, — поправил Джеймс, вознося указательный палец над головой, будто провозгласил какой-то важнейший закон.       — А мне кажется, что она идиотка, раз так поступила, — подал голос Питер. Сохатый закивал ему в поддержку.       — Блять… — выдохнул Бродяга, взял с тумбочки свой стакан и налил туда еще немного огневиски.       — Это очень некрасиво, согласен, — нахмурился Ремус, — К тому же, она знала, что тебе уже подбрасывали приворотное зелье. И это плохо заканчивалось.       — Ну обидно даже, честное слово. Вот почему она так сделала? — протянул Сириус.       — А хер ее знает, — мудро отозвался Джеймс.       — Я знаю, что ты мне ответишь, Сириус, но я думаю, что стоит рассказать об этом Дамблдору, — осторожно предложил Хвост.       — Ни за что, — тут же оборвал Бродяга.       — Ты хочешь чтобы это опять повторилось? — спросил Питер.       — Конечно нет. Но я не собираюсь стучать, — грозно предупредил Сириус, отпивая огневиски.       — Да не стучать, а просто поставить его в известность. Чтобы он запретил эту дрянь среди учеников.       — Вообще эту хуйню правда надо бы запретить, — согласился Джеймс. — Только вот я согласен с тобой: стучать — худший выход.       — Вот именно. Ну а что делать? — сдался Сириус.       — Может, тебе стоит поговорить с Марлин, и окончательно все прояснить? — сказал Рем. Сириус посмотрел ему в глаза, обдумывая эту мысль, а сердечко Лунатика ушло в пятки.       — Вот уж точно нет! — вскрикнул Сохатый.       — Еще и разговаривать с ней после этого? — скривился Питер.       Но Сириус, кажется, не разделял их негодования. Он отпил еще огневиски, отчего его кадык начал так невозможно вздыматься… «Так, алло, Лунатик. Хорош пялиться», — остановил себя он.       — Я поговорю с ней, — объявил Бродяга и встал с кровати, ставя на тумбочку огневиски.       — Что? Нет! — завопили Джеймс и Питер.       — Братан, она реально поступила как крыса, не в обиду, Питер, — добавил Сохатый, поворачиваясь к другу, а тот лишь покачал головой, мол, все понимаю. — Знает же, что ты к ней, несмотря ни на что, хорошо относишься. Она только и ждет, чтоб ты пришел.       — Да! Не ходи, Сириус! — поддержал Хвост.       Но Сириус, судя по всему, все уже для себя решил. Он уверенно вышел из спальни, по пути застегивая наполовину расстегнутую рубашку (на которую Ремус очень старался не смотреть). Остальные Мародеры выбежали за ним, наблюдая за тем, куда он направился.       Сириус спустился вниз по лестнице в гостиную и начал осматривать ее в поисках Марлин. А та, как раз вышла из спальни девочек и, увидав его, заулыбалась, поправив свои блондинистые волосы. По всей видимости, она думала, что он под действием Амортенции пришел признаваться ей в любви.       Ремусу стало неприятно. Но вовсе не от ревности, нет.       Он никогда не ревновал Сириуса к его девушкам, потому что тот не относился к ним серьезно. Он просто проводил с ними время, а душой делился с Ремом и таким, какой он есть, был только с ним. Вот и с Марлин такая же история — Сириус не любил ее, хоть она и была их однокурсницей, в отличие от предыдущих девушек Бродяги. Они общались с ней и поддерживали контакт больше, чем с остальными. Но все равно, Ремус точно знал, что у них не было ничего серьезного. Может, в глубине души он надеялся, что у Сириуса никогда не будет серьезных отношений, а партнера будет заменять Рем…       Потому он и посоветовал ему поговорить с ней. Она же хороший человек. Наверняка, просто невзаимно влюбилась в него и натворила глупостей. А в этом Рем очень ее понимал и искренне ей сочувствовал.       Но сейчас, когда он увидел довольную улыбочку на ее лице, ему на душе стало скверно. Она радовалась тому, что ее план сработал. Она искуственно вызвала у человека чувства к себе и радуется этому. Это был очень неожиданный поступок для Марлин. Она же не такая… Правда, как она могла? Хотя, что уж там, понятно, как она могла — что ни сделаешь ради того, чтобы добиться взаимности.       Сириус тоже увидел ее и подошел к ней, говоря что-то. Ее лицо изменилось: она перестала улыбаться, побледнела и опустила глаза. Значит, ей все-таки было стыдно, но только от того, что он узнал правду, пришел в себя и понял, что она сделала. А не от того, как неправильно она поступила. Не Рему судить, конечно. Но это нехорошо.       Бродяга заговорил с ней, явно задавая какой-то вопрос, а она смотрела в пол и что-то лепетала. Потом, Сириус глубоко вздохнул, мягко коснулся ее предплечья и вышел вместе с ней из гриффиндорской гостиной. Наверное, им правда стоит как следует поговорить.       — Пацан к успеху шел, — подытожил Джеймс, а Питер грустно усмехнулся.       Рем проводил их взглядом и задумался.       — Ладно, — вздохнул Сохатый. — Пойти что-ли на кухне что-нибудь спереть…       — Спереть — это громко сказано, Джеймс, — усмехнулся Рем. Дело было в том, что чтобы «спереть» еду из кухни, нужно было всего-лишь знать, где эта самая кухня находится. В ней не покладая рук трудились домовые эльфы и, надо сказать, были всегда счастливы гостям, сразу угощая их всем, что у них было.       — Кто чем может, — захохотал Джеймс. — Ты с нами?       — Нет! — радостно отказался Ремус. — Я пойду, наконец-таки, спать!       — Да ну, зануда, — отмахнулся Сохатый, в ответ на что получил от Рема уставший скептический взгляд и, смеясь, выбежал из гостиной, утянув за собой Питера, у которого не было выбора.       А Ремус пошел назад в спальню и поглядел на настенные часы. Восемь вечера. Еще два часа до отбоя, но все нужные уроки Рем, вроде как, закончил еще вчера, поэтому можно заняться своими делами. Он прыгнул на кровать и улегся на нее, уставившись в балдахин.       Спать уже не хотелось. Лучше он потом ляжет вместе со всеми.       В мыслях опять всплыл Сириус.       Ага, ну а кто же еще.       На самом деле, Рему было поистине страшно. Тому было несколько причин, ранее уже перечисленных им. Но он так и не мог понять, что делать.       Сейчас только октябрь, а он уже с ужасом думает о том, каково будет расставаться с Сириусом в конце учебного года на двухмесячные каникулы. Если, конечно, его не отпустит.       Не отпустит. Точно не отпустит. Ремус прекрасно понимал это, зная себя и то, как он привязывается к людям.       А с другой стороны — он трясся от одной мысли о том, как он переживет этот учебный год. Что ему вообще делать? Если честно, Рем никогда не придавал какого-то особого значения романтическим чувствам, он всегда считал их приятным бонусом к чему-то, он не думал, что это настолько… настолько…       Да за что ж ему это?! Почему? Почему он оказался таким, ему же раньше нравились девушки? Почему именно Сириус? Хотя это, конечно, глупый вопрос… Какого черта вообще все это с ним происходит? Ему же и так досталось в своей жизни…       «Хорош жалеть себя, Рем. Хватит. Раз уж так случилось — нужно это пережить. Нужно стойко это все перенести. Давай, ты справишься. Главное — прими это и живи с этим, пока все более-менее не рассеется», — думал Лунатик. Только вот проблема была в том, что… он не мог это принять. Вернее, он мог принять то, что влюбился в Сириуса, но не мог принять то, что влюбился в парня.       Извращенец. «В тихом омуте», — подумал он, возвращаясь мыслями к тому сну.       Но это ладно. Всегда было понятно, что Рем неадекватный. Но главная проблема еще впереди: когда Сириус влюбится в какую-нибудь девушку и начнет встречаться с ней, Рему конец. Хотя нет, еще ему может прийти, как бы сказал Джеймс, «полная пизда», если Сириус узнает, что Лунатик влюблен в него. Вот тогда — точно конец.       Хотелось бы уже отвлечься от всего этого. О Сириусе, само собой, можно было думать бесконечно. Но мысли о прекрасном рано или поздно вгоняли Рема в депрессивное состояние из-за всей ситуации в целом. Поэтому, хотелось чем-нибудь себя занять. А чем может занять себя Ремус, если не книгой?       Он достал из-под подушки небольшую книгу в тонком темно-синем переплете, которую недавно купил на несколько сиклей, выигранных в споре с Джеймсом (абсолютно честный заработок). Это был маггловский автор, классик — Байрон. Сборник стихов.       Рем, так как был полукровкой, был хорошо знаком с маггловской культурой и находил ее безумно интересной для себя. Все свое раннее детство он часами проводил с книгами, потому что не мог надолго выходить из дома — его не пускали родители, особенно отец.       Да, отец. Мама-то как раз думала совсем иначе. Она, хоть и была в большинстве случаев согласна с папой, все же верила, что тот факт, что Рем оборотень — не приговор. Что он еще может учиться в школе, что он сможет потом добиться каких-то успехов. Ремус и сам не сильно в это верил. В большей степени потому, что его в этом убедил отец, но это не столь важно.       Именно поэтому Лунатик был хорошо знаком с маггловской литературой и любил иногда почитать что-нибудь из нее, не по учебе, а именно по желанию. Вот сейчас ему в руки попал сборник стихов. Он открыл книгу на первой странице, пролистнув оглавление.       Пробежав глазами по строчкам, он понял, что это за классика. Сложный слог, устаревшие слова, но красивые стихи в стиле романтизма, словом — начало девятнадцатого века. Рем перелистнул еще пару страниц и наткнулся на это:       В мимолетящих лет потоке       Моим был каждый миг!       Его и в туче слез глубоких       И в свете я постиг:       И что б судьба мне ни судила, —       Душа былое возлюбила,       И мыслью страстной я судил;       О, дружба! чистая отрада!       Миров блаженных мне не надо:       «Союз друзей — Любовь без крыл!»       Рем захлопул книгу.       Потом, тут же открыл снова и перечитал эти строки. Да что же это! Жизнь смеется над ним или что?       И название — «Дружба — любовь без крыльев». Любовь без крыльев… В этом правда что-то есть. Ремус даже повеселел.       В его голове материализовался улыбающийся Сириус почему-то с крыльями за спиной, начавший читать это стихотворение своим бархатистым взрослым низким голосом. Рем расстаял от одного своего воображения. Сириус смахнул с лица, спадающие на него волосы и подал Рему руку, продолжая лучезарно улыбаться.       Рем закрыл глаза, чтобы картинка стала отчетливее. И вложил свою руку в руку Сириуса. По спине пробежали мурашки. Было полное ощущение того, что все происходит именно так, как должно быть. Не было никакого стыда или ощущения, что они делают что-то грязное или неправильное. Они просто стояли, взявшись за руки, и это было самое правильное, что Рем видел в своей жизни.       Сириус потянул его руку на себя, приближая Ремуса. Тот оказался совсем близко к нему и немного поднял голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Рука Сириуса оказалась на затылке Рема, а пальцы начали нежно перебирать волосы. Лунатик не мог отвести взгляд от его прекрасных голубых глаз.       Сириус приблизился к нему, и он почти почувствовал на своих губах его дыхание. Свободной рукой Ремус осторожно провел по предплечью Бродяги, потом погладил по плечу, потом по шее, потом одними пальцами провел по щеке к подбородку… Сириус потянулся к нему еще ближе, закрывая глаза и…       Резко распахнулась дверь, и Рем вскочил на кровати, поняв, что опять заснул. Голова тут же неприятно закружилась и налилась свинцом. Во всем теле ощущалась слабость, а во рту — неприятный привкус. Ремус поморщился.       — Ой, Лунатик. — В спальню вошел растерянный Сириус и тут же сделался виноватым. — Прости пожалуйста, что разбудил. Я думал, ты пошел с Сохатым и Хвостом за едой, ты же ужин проспал.       Точно, ужин… Рем совсем забыл про него.       — Да все в порядке, не волнуйся, — отмахнулся он. Сириус подошел к своей кровати (которая, кстати, была рядом с кроватью Рема) и плюхнулся на нее.       — Как поговорили? — поинтересовался Лунатик.       — На самом деле хорошо, — сказал Сириус, в это же время удивляясь своим словам, как будто он только сейчас сделал такой вывод. — Мы все выяснили в кои-то веке. Ты был прав, кстати. Все дело в том, что я ей очень нравлюсь, и она относилась к нашим с ней отношениям в кавычках серьезнее, чем я. Но не говорила об этом мне никогда.       — Ее можно понять, — заметил Рем.       — Да, но… Зачем впадать в крайности?       — Вот здесь я с тобой согласен, — кивнул Ремус. — Что решили в итоге?       — Да ничего, — небрежно пожал плечами Бродяга и махнул головой, чтобы с лица убрался выпадающий из хвоста волос. — Она извинилась, а я сказал, что мы можем забыть эту ситуацию, если она поймет, что мы не будем вместе. Ни по своей воле, ни насильственно, как она хотела сделать.       — Это да… Все-таки обидно за нее. Но ты, кстати, правильно поступил, что сказал ей все, как есть.       — Да, это было… страшно, — тихо признался Сириус, и Рем повернул голову к нему. — Страшно обрывать провода или просто делать не то, что человек от тебя ожидает, особенно, если этот человек хорошо к тебе относится.       — Правда страшно, — согласился Ремус, сглотнув и на секунду отведя взгляд от его гипнотических голубых глаз. — Но это очень круто, что ты так сделал — не стал давать ей надежду. Растешь, — добавил он с улыбкой, не удержавшись.       Сириус усмехнулся.       — Надеюсь, — грустно сказал он, и Рему до дрожи захотелось его обнять.       — А у тебя есть сомнения?       — На самом деле, да. Просто, понимаешь, — начал он, тоже повернувшись к Лунатику и заглянув голубыми глазами в душу, — я был таким долбоебом весь прошлый год. И что самое дебильное — я это понимал, но продолжал вести себя, как идиот, потому что боялся потерять… как это сказать… лицо? авторитет?       — Да, я понимаю, о чем ты говоришь.       — Ну вот. Это было для меня важнее, чем люди, которые меня окружают. Я же даже Хвоста начал жестко стебать. Хотя, его-то за что? Я просто самоутверждался посредством унижения других. Это отвратительно, так обычно поступает моя, так называемая, семья, когда говорит о магглорожденных или о полукровках.       — Но зато ты сейчас это понимаешь, Сириус. Поверь, это дорогого стоит. Не каждый может признать свои ошибки — это очень сложно, — убеждал его Рем, стараясь не слишком заметно разглядывать его сейчас, такого обеспокоенного, искреннего и… уютного?       — Признать-то хорошо, но что мне делать с моей совестью, которая грызет меня за каждую девочку, которой я дохуя всего наобещал, чтобы переспать с ней и расстаться через пару недель? — горько спросил Сириус. Кажется, его это действительно волновало, что не могло не радовать Рема. Он действительно очень повзрослел и поработал над собой.       — Я согласен, ты был мудаком, — кивнул Ремус. Сириус слабо улыбнулся.       — Но это нормально, как ни странно, — продолжил Лунатик. — Это нормально, что ты совершаешь ошибки в своей жизни и поступаешь глупо, необдуманно. Главное — признать потом эти самые ошибки. И неважно, что ты там делал: врал девочкам или чуть не организовал Снейпу получение увечий, с которыми нужно полгода лежать в лазарете, а то и превращение в оборотня моими, так сказать, руками. Или хуже.       — Это совсем другое, — переменился в лице Сириус, а Ремус хохотнул. — Нет, ну а что, Рем? Прости конечно, что хотел тебе его скормить, сомневаюсь, что он очень уж хорош на вкус, но об этом я не жалею. Так ему и надо. Нехуй совать свой крючковатый нос в чужие дела. Он же растрепал бы про тебя всей школе.       — Поэтому надо было его мне скормить?       — Нет, ну правда, Рем, он бы в конец тебе жизнь испоганил.       — Ладно, неважно. В любом случае, хорошо, что ты расставил все точки над i с Марлин.       — Согласен, у меня самого аж отлегло. Только я не знаю, что делать с остальными девочками? Как думаешь?       — Ну, если будет возможность встретиться с кем-то из них, я думаю, тебе стоит признать свою вину перед ними и извиниться. А если не будет, то… Просто не поступать так больше. Ничего не обещать, а сразу говорить, что тебе на самом деле нужно.       — Давай поебемся?       Ремуса как будто током ударило.       — Что?       — Ну, я имею ввиду, — поправился Сириус, зачем-то ехидно улыбнувшись, а в глазах его заплясали чертики, — так сразу им и говорить?       Рем почувствовал, как жар приливает к щекам и к ушам, а сердце бьется в два раза быстрее.       — Типа того, — дергано пожал плечами он и тут же добавил:       — Ладно, я… Спать хочу, а то там… это ну… Завтра Трансфигурация первым уроком — нельзя опаздывать… — промямлил он, скорее поворачиваясь на другой бок, чтобы Сириус не увидел, как отчаянно он краснеет.       — Что прям сейчас? — удивился Сириус немного разочарованным голосом. — Сейчас же только без пятнадцати девять.       — Да я встать хочу пораньше.       — Ну ладно, тогда спокойной ночи.       — Спокойной ночи, — отозвался Рем закутавшись в одеяло.       Молодец, Ремус, молодец!       Да-а, это определенно будет веселый учебный год. Нескучный.