Мой "Грим"

      Какой сегодня день? Тридцать первое октября.       Хогвартс стоит на ушах. Неугомонные студенты в нетерпении придумывают и ищут себе костюмы. Школьные приведения в особенно приподнятом настроении шныряют по углам, пугая первокурсников и зазывая старшекурсников на свое ежегодное застолье, от которого те, как можно тактичнее и вежливее отказываются.       Пивз в конец слетел с катушек, перевернув с ног на голову несколько учебных аудиторий, накидав навозных бомб, украденных у Джеймса, в кабинет Филчу, рассказав маленьким девочкам страшилку, из-за которой бедняжки спрятались и закрылись в спальне, отказываясь оттуда выходить даже после прихода преподавателей. Полтергейст любил этот праздник больше всего на свете и делал все, чтобы поднасолить каждому, кто попадется ему на глаза. Кроме Мародеров, разумеется. Они ему симпатизировали всегда, да и вообще у них с Пивзом была своеобразная коалиция.       Каждая девушка Хогвартса стремилась первой рассказать подругам о своей идее для костюма. А после, если им все же удавалось друг друга выслушать, они бежали умолять учителей пустить их в Хогсмид за покупками, на что получили жесткий отказ, и затем, бежали скорее отправлять сову родителям, чтоб те купили им то, что было нужно. И все это они делали, ни на секунду не переставая обсуждать свои будущие наряды и предстоящий праздник.       В целом, вся школа погрузилась в атмосферу Хэллоуина. Что-что, а создать нечто праздничное в Хогвартсе получалось всегда и на Новый год, и День всех влюбленных, и на дни какого-нибудь факультета. Но Хэллоуин все же был чем-то особенным. С ним ничто не могло сравниться, потому что ни одно место в мире не подходит для празднования Хэллоуина так, как Хогвартс.       На каждом подоконнике, откуда ни возьмись, очутились тыквы с фигурно вырезанными лицами и огоньками внутри. Свечи, канделябры, люстры стали светить как-то более приглушенно и жутко. Факелы скривились, принимая самые различные формы коряг деревьев, и тоже стали непохожи сами на себя. Каждый угол зарос паутиной. Каменные стены потемнели. Отовсюду слышался какой-то устрашающий гулкий вой.       Рем, хоть и не был любителем больших массовых празднований, получал истинное удовольствие от всего происходящего. Ему безумно нравилось все вокруг: у всех внезапно появилось хэллоуинское настроение, все забыли о своих переживаниях, только и делая, что пугая друг друга страшилками и внезапными розыгрышами и ломая голову над костюмом.       Лунатик не хотел идти на сам праздник, который будет проходить в Большом зале. Он собирался просто сесть где-нибудь, наблюдая за беснующимися людьми, и почитать книгу или еще чем-нибудь заняться вдали от всех, ощущая эту непередаваемую атмосферу. Но его друзья, услышав это чуть с ума не сошли. Они убедили его пойти на «застолье», а дальше уж как получится, по настроению. Рем сначала изо всех сил отнекивался, но потом в нем пробудилось резкое желание увидеть Сириуса в его костюме, и он все-таки согласился. Кстати, Бродяга искренне обрадовался этому. А у Рема снова запорхали бабочки в животе. Нет, он точно пойдет.       Вот с костюмом была проблема. Конечно, Ремус не собирался чересчур наряжаться, но все же… Надо же было одеться во что-то. Вообще, для Хэллоуина сошло бы и что-нибудь бомжацкое, как и вся одежда Рема. Он в шутку думал о том, что если бы в Хэллоуин было полнолуние, он мог бы просто прийти на праздник, как говорится, в чем мать родила. Но это ладно. Нужно искать костюм. Нельзя, чтобы Сириус увидел его в чем попало.       Рем порылся в своем чемодане за пару дней до праздника, повспоминал, что у него есть дома (может быть он попросил бы отца и тот отправил ему почтой), но ничего не приходило в голову. Дома, правда, были какие-то вещи… Но, если честно, не очень хочется просить о чем-либо папу, у него и так вечно с настроением не очень, и мама во всем виновата. Да и вообще, все равно все это лохмотья. Ладно, Мерлин с ним. В итоге он решил, что оденется во что-нибудь парадное, высветлит лицо заклинанием и скажет, что он труп. Хотя, можно даже и не высветлять. И так не отличишь.       Это он и сделал. Нашел приличную белую рубашку в чемодане и стал обрабатывать ее: магией немного подправил ей ворот, завысив и заострив его, и рукава, тоже сделав их острее и завернув их, потом набросал на спине рубашки разрезы, будто ее порвала огромная когтистая лапа, а на них брызнул алую краску так, чтобы казалось, что это кровь. Затем, достал брюки, те, что надевал обычно под парадную мантию, погладил их заклинанием, стараясь не задеть стрелки. Прекратив копошиться, Лунатик стал думать, что делать со своим, мягко говоря, не слишком привлекательным лицом. Вариантов было немного.       Он спустился из спальни в гостиную, где сейчас тусовались абсолютно все гриффиндорцы, стоял гул, толпились, сносили друг друга и старались перекричать. Рем поежился. Не любил он все это. Хэллоуин, конечно, супер, но вот эта вся бесконечная толкучка и ор раздражали его ни на шутку. Он отошел от лестницы и начал искать глазами своих.       — Рем! — воскликнул девичий голос, и чья-то рука коснулась его плеча. Он слегка вздрогнул и обернулся.       — Фух, Лили, это ты, — выдохнул Ремус.       — Ты чего пугаешься? — спросила она, подняв брови, улыбнувшись и поправив рыжие волосы. Тот отмахнулся.       — Все-таки пойдешь? — поинтересовалась Лили.       — Думаю, да. Но только ради еды! — предупредил он.       — Ну хоть так, — обрадовалась девушка. — Костюм?       — Что-то я придумал… Он такой себе.       — А покажи!       — Пойдем.       Они быстро вбежали по лестнице. Рем, хоть и не нашел друзей, был рад, что нашелся повод вновь оказаться вдали от толпы. Он и Лили зашли в спальню, Лунатик подошел к своей кровати и рукой указал на изуродованную рубашку и «праздничные» брюки.       — О, — удивилась Лили, а глаза ее расширились. — Вау. А чем это ты так сделал?       — Что, порезы?       — Нет, кровь, — уточнила она.       — Так заклинанием. Это как… — Он задумался, подбирая слова. — Типа когда хочешь что-нибудь окрасить. Делаешь все то же самое. Только не просто указываешь палочкой на объект, а резко машешь ей, как будто хочешь изобразить брызги. Вот они и получаются.       — Слушай, ну это здорово, — оценила Лили. — Она выглядит прям так, как будто уже впиталась. Очень реалистично. А у меня, кстати, есть искусственная кровь. Хочешь принесу, для еще большего эффекта?       — О, ну давай, — согласился Рем.       — Можно еще сделать неплохой грим. Мешки под глазами, белое лицо. Что думаешь?       — А мне казалось, у меня и так это все есть, — усмехнулся Ремус.       — Да ну тебя, опять ты начинаешь, — отмахнулась Лили. — Нет у тебя никаких мешков. Ты супер.       — Ты так говоришь, потому что мы с тобой знакомы, — закачал головой Ремус.       — Ты дурак? — устало спросила девушка. — Говорю же — ты супер. Не спорь, мне со стороны виднее. Пойдем, сделаю тебе грим.       — Пойдем, — улыбнулся Рем. — Только давай не в гостиную. Меня пугает это столпотворение.              — Понимаю, — кивнула Лили. — Тоже не люблю такое. Давай тогда я сюда принесу?       — Давай.              Следующие полчаса Лили какими-то своими приспособлениями высветляла Ремусу лицо, шею и руки, а он просто сидел, стараясь не шевелиться. Они просто болтали на отвлеченные темы.       На самом деле, он обожал общаться с ней. Вот, бывает, про человека говорят, что он «комфортный». Не в плане, что он удобный и подстраивается под тебя. А в плане того, что с ним тебе спокойно и весело, ты понимаешь, что можешь быть самим собой, что ты можешь сказануть все что угодно, и тебя никто не осудит. Да и вообще ничего плохого не может случиться, пока ты рядом с таким человеком.       Лили была именно такой. Да, она определенно лучшая в этом мире. Она всегда добра, не смотря ни на что, она никогда не скажет тебе ничего плохого, но при этом не будет лицемерить, а будет говорить тебе то, что на самом деле думает. Она мягкая, уютная и заботливая, но при этом всегда прямолинейна и честна. Это Рема в ней восхищало.       Он сам не всегда так мог. Конечно, со своими друзьями он общался именно так. Но это все потому, что с ними он тоже не боялся быть собой. Он всегда верил в то, что они его не осудят, раз уж они не отказались от него, когда узнали, что он оборотень. С ними он всегда был честен. Если он был с чем-то не согласен, он это говорил.       Но это лишь с друзьями. В компаниях незнакомых или малознакомых он старался либо отмалчиваться, либо соглашаться с общественным мнением. Его самого порой это раздражало. Неужели он не может просто высказать свою позицию? Показать настоящего себя, не строить из себя ничего, не нацеплять никакую маску? Нет, не может. Почему? Да потому, что он не считал себя человеком, достойным перечить другим. Он не считал себя особенным. А потому, мнение окружающих всегда казалось ему самым верным.       Было ли это проблемой? Может быть. Но Рем не хотел это никак менять. Он просто хотел оставаться в комфортном для себя кругу Мародеров и Лили.       Кстати, таким же комфортным человеком для Лунатика, как Лили, раньше был Сириус. О да, ему можно было доверить все что угодно. Ремус иногда очень удивлялся этому, ведь Сириус частенько, будем честными, выглядел заносчивым, надменным и слишком насмешливым. Казалось бы, полная противоположность комфортному человеку. Но когда Рем познакомился с ним ближе, он узнал, что это все та же чертова «маска». Она была даже у Сириуса Блэка.       Наедине с Ремом он был совсем не таким. Он переживал за него, он расспрашивал как у него дела, он поднимал темы, от которых просто трепетала душа. Он был безумно добр ко всем, даже к тем, кого ненавидел, хоть и отрицал это изо всех сил. Он никогда ни за что не осуждал Ремуса. Он всегда поддерживал его. Он всегда утешал его и никогда не смеялся над ним. Даже при том, что было заметно, как ему важна его репутация в школе, как ему хочется быть самым «крутым», каковым его и считают, он всегда шел наперекор людям, которые как-то подкалывали и задевали Рема. Он переставал быть надменным и начинал защищать его. Он жертвовал своей «крутостью», которая была так для него ценна (в силу возраста, скорее всего), ради друга. Солнышко же?       Но все изменилось с приходом этих чертовых чувств, Мерлин их забери. Раньше с Сириусом было спокойно и хорошо, а теперь Рем ненавидит себя за каждый малейший косяк перед ним. И он знал, что Бродяга никогда не будет думать о нем плохо. Но… Ремус так боялся что он узнает или догадается, что он влюблен в него, что… Просто был сам не свой рядом с ним. Конечно, сама влюбленность тоже влияла, но она скорее подталкивала его поближе к нему, а не заставляла в панике уносить ноги из-за так называемых «бабочек в животе».       Нет, «бабочки» были. Но не такие, о которых обычно говорят. Эти бабочки состояли из тепла, комфорта, уважения, симпатии… Может, еще немножко из желания… В общем, они не заставляли падать в обморок от страха и волнения. Волнения рядом с Сириусом было совсем немного. Волнение всегда напоминало предвкушение. «Бабочки» заставляли прыгать от счастья и визжать, заставляли внутренности наливаться теплом, заставляли тупо улыбаться, при чем так, чтобы от этой улыбки было невозможно избавиться — как она появилась, так ты не сможешь скрыть ее.       Короче говоря, казалось бы, что с Сириусом должно продолжать быть комфортно. Но у Рема был панический страх. Страх, что он узнает. Страх, что он будет считать его ненормальным извращенцем. Страх, что он больше никогда так тепло и обеспокоенно не посмотрит на него, и что они никогда больше не смогут общаться, как прежде.       Важно отметить, что Рем позволял себе мечтать о взаимности. Головой он понимал, что это самое тупое, что он может делать. Но сердечко отказывалось воспринимать здравые мысли. Перед сном (когда он уже надрочился и напредствалял себе всяких непристойностей, за которые было потом жутко стыдно) он лежал на кровати, глядя в балдахин и думал о том, как изменилась бы жизнь, если бы они смогли быть вместе. Как они бы проводили все время вдвоем… Как они бы целовались по углам, пока никто не видит… Как спали бы на одной кровати, перелезая друг к другу по ночам, а утром, пока все еще спят, возращались бы на свои места…       Ничего глупее в жизни не придумаешь. Большего абсурда Рем никогда себе представить не мог. По многим причинам. Первая — Сириус нормальный, ему нравятся девушки, только Ремус здесь у нас извращенец. Вторая — даже если бы ему могли нравится парни (что невозможно), он бы точно никогда не посмотрел в этом смысле на Лунатика. Он не красив, не харизматичен. В нем нет ничего привлекательного — это факт. А Сириус… Он же абсолютно прекрасен. А в-третьих… Их «отношения» невозможны. Как это вообще может быть? Как они будут скрывать это от всех? Что будет, если кто-то узнает? Что будет с ними, если они расстанутся? Да и вообще, зачем это может быть Сириусу, если он спокойно может найти себе девушку и быть счастлив с ней?       Ладно, Рем бесконечно мог об этом думать. Как его мысли вообще опять завели его к Сириусу? Он же думал о том, какая Лили хорошая. И снова пришел к печали из-за несчастной влюбленности. Молодец, что сказать. Адекватность прет из всех щелей.       Лили закончила с тонированием Рема и принялась за его мешки (которые действительно были и без всякого грима).       — Блин, если ко мне сегодня опять подойдет Поттер, я его ударю, клянусь, — сообщила она Рему, смахнув волосы с лица.       — Кстати, мы недавно обсуждали это. То, как он ведет себя с тобой, — ответил он.       — Правда? — удивилась Лили. — И что же вы обсудили?       — Похоже, — начал Лунатик. — Он не понимал, что ты ему отказываешь, потому что он тебе не нравится. Он думал, что будет разумным побегать за тобой, что ты только этого и ждешь.       — Какой бред, — закатила глаза Лили. — Я только и жду, чтобы он отвалил наконец.       — Во-от, — кивнул Ремус. — Это он осознал только сейчас.       — Он правда это понял? — скептически спросила она.       — Я думаю, да, — поразмыслив ответил Лунатик. — Да. Если он и подойдет к тебе, то только за тем, чтобы извиниться.       — Поттер — извиниться? — совсем недоверчиво усмехнулась Лили.       — Дай ему шанс. Он не плохой человек, просто маленький еще. Мне кажется, он действительно все понял.       — Ладно, — вздохнула Лили. — Но только потому, что ты мне это говоришь. А тебе, Рем, я доверяю.       — Спасибо, — улыбнулся он в ответ.       — Просто, понимаешь… Я почему так резко реагирую-то, — замялась она.       — Потому что он не уважает тебя и твое право на выбор, а думает только о себе? — предположил Ремус.       — Это да, но я не об этом, — отмахнулась Лили. — Тут такое дело… — Она перестала рисовать синяки под глазами и немного смутилась.       — Что? — не понял Рем.       — Дело в том, что… В общем, мне кое-кто нравится. И он… ну… Короче, он знает, что Поттер ко мне клеится, а еще думает, что мы тайно встречаемся. Поэтому, я бы не хотела, чтобы он подходил ко мне. Я не хочу, чтобы он думал, что я могу встречаться с Поттером.       — Ого, — поднял брови Ремус. — Кто же это?       Лили хитро посмотрела ему в глаза и смущенно улыбнулась.       — Догадайся с трех раз.       — Ла-адно, — протянул Рем. — Это-о… Стайлз?       Лили покачала головой.       — Гринхольд? — удивленно спросил Лунатик.       — Фу, нет, — скривилась Лили.       — Неужто мистер Фоули?       — Ой, — засмеялась она, — ну, он, конечно, само собой. Мистер Фоули однозначно шикарен — с этим не поспоришь. Но я не про него, нет.       — Лили, я вообще без понятия, — сдался Ремус, пожав плечами. — Не Сириус же, я надеюсь?       — Мерлин, — рассмеялась она теперь во весь голос. — Нет конечно. Я что, похожа на Марлин Маккинон? — Рем едва заметно выдохнул. — Это Стенли. Ну Стенли Кабальеро, семикурсник с Хаффлпаффа, он еще в квидичче вратарь и в клуб Слизней ходит.       — А-а-а, все, я понял, кто это, — кивнул Рем. — Не знал, что вы общаетесь.       — Да мы недавно начали, — радостно и мечтательно сказала Лили. — Он такой хороший. Он тоже магглорожденный, кстати. Он говорит по-испански, а еще всегда заступается за меня при слизеринцах. Но адекватно, а не так как Поттер. Я вообще не думала, что есть такие люди, как он. Мы всегда сидим вместе, когда обедаем… Он много читает и рассказывает такие интересные вещи. А сегодня, представляешь, он подарил мне букет «Страшных сладостей» из сладкого королевства! Правда, как я и сказала, он думал, что мы с Поттером встречаемся, и сказал, что не хочет поступать так с ним, то есть общаться со мной, потому что он его уважает, а я ему нравлюсь. Я нравлюсь ему, представляешь!       Рем слушал ее с улыбкой. И вздохнул, когда она закончила.       — Это очень здорово, Лил, — произнес он. — Завидую тебе белой завистью.       — А ты чего?       — В смысле? — не понял Рем.       — Ну, чего ты тоже не хочешь признаться ей или просто поговорить с ней? — прищурилась Лили.       — Что? — сбился с толку Лунатик, вытаращив глаза.       — Слушай, — начала девушка, украдкой глянув на него, — ты можешь отправить меня куда подальше, если я лезу не в свои дела, а ты не хочешь говорить об этом… Но я же вижу, что тебе кто-то нравится. Причем очень сильно.       Рем еще несколько секунд тупо смотрел на нее. Сердце билось в горле.       А потом он опустил глаза, поняв, что все-таки хочет поговорить об этом, правда не называя имен. А с кем поговорить, если не с Лили.       — Это правда, — выдохнул он. — Очень сильно.       — И что же? — осторожно спросила Лили. — Ты говорил с ней?       — Об этом — нет.       — Расскажешь, в чем дело?       — Да там и рассказывать нечего, — вздохнул Ремус. — Я влюбился. А она… Во-первых, это точно невзаимно, а во-вторых у меня нет никаких шансов. И я пока не знаю, что делать. Просто живу с этим. А как ты догадалась?       — Рем, — улыбнулась Лили.       — Это так заметно? — испуганно спросил он.       — Мне заметно, потому что я тебя знаю. Почему ты так этого боишься? Откуда ты знаешь, что это невзаимно? Может, просто рискнуть? — предложила она.       — Поверь, — покачал головой Рем. — Это невозможно. Я боюсь, потому что не хочу совсем ее потерять. А если она узнает о том, что я ее… То это точно конец.       — Не слишком ли ты драматизируешь? — спросила Лили.       — Нет, Лил. Не всегда все складывается так, как нам хотелось бы. Я попал в ситуацию, из которой нет выхода. Но есть вариант — просто быть рядом с любимым человеком, пока есть такая возможность.       — А ты ее любишь? Прям любишь?       Рем посмотрел Лили в глаза, обдумывая ее слова.       В голове пронеслись все моменты, проведенные вместе с Сириусом. Как они валяются на траве перед школой весело болтая, как убегают от Филча, как прячутся под партой во время урока, как Бродяга списывает у него историю, как они обнимаются на Кингс-Кроссе после долгой разлуки летних каникул, как смеются над чем-то, как разговаривают по душам в спальне. Как Сириус курит, пряча сигарету от Макгонаголл, а Рему не нравится это, потому что он переживает за его здоровье, хоть и знает, что сигареты не действуют на волшебников, как на магглов. Как Сириус объедается жарки́м во время школьного пира. Как он ржет, будто самый настоящий конь, над самой тупой шуткой Джеймса, которую он мог придумать. Как он спит, мирно посапывая и зарывшись носом в одеяло, как маленький щеночек. Как он, в виде пса, радостно носится по траве, играя со своим хвостом. Как он своими великолепными руками отбивает Бладжер во время матча. Как он смотрит в окно на уроках, вместо того, чтобы слушать учителя. Как он расспрашивает Ремуса о том, как дела у него дома с родителями, переживает ли он из-за развода. Как он с гордостью говорит, что сбежал из дома и больше туда не вернется. Как он переживает, что обижает маленьких девочек, которым он нравится, но которым не может ответить взаимностью. Как он винит себя в первую очередь, никогда не подставляя друзей. Как он мило и обаятельно улыбается профессору Макгонаголл, отчего та тает и не ругается на него. Как он прикалывается с Фоули, ведя себя с ним, как со старшим братом. Как вместе с Джеймсом стебется над Слизнортом. Как садится вдали ото всех и начинает что-то писать в блокнотике, стараясь скрыть от посторонних глаз. Как проводит пером по губам и подбородку, устремляя прекрасные голубые глаза куда-то в пустоту и в бесконечность. Как он играет на гитаре в гостиной, а вокруг него собираются люди, чтобы послушать, а он начинает петь своим ангельским голосом. Как он этим самым голосом шепчет какие-то шутки Ремусу на ухо во время урока, отчего тот начинает неистово смеяться. Как он каждый раз, прежде чем сесть, задирает штанины. Как он облизывает пересохшие губы. Как он чешет подбородок. Как он улыбается… Как он плачет на плече у Рема из-за того, что не повезло с семьей, и он не знает, что делать дальше. Как у него загораются глаза, когда Джеймс предлагает какое-то приключение. Как он предлагает Рему воды утром после полнолуния. Как он помогает ему встать с кровати, придерживая за руку и за бок, если превращение было тяжелым. Как беспокойно он при этом смотрит на него. Как он светится, когда у него что-то получается. Как переживает, когда что-то идет не так. Как остроумно шутит в компании. Как сидит и читает книжку, пока не видит Джеймс. Как подтягивается на ветке дерева, соревнуясь с Сохатым. Как переодевается утром и вечером, являя миру потрясающее тело. Как не дает Рему спать, поднимая какие-то философские темы, с которыми он «уже достал» Джеймса. Как он снова улыбается, когда Ремус с радостью поддерживает разговор… Как они гуляют по школе до утра в мантии невидимке, взятой на время. Как они поднимаются на астрономическую башню и делятся друг с другом планами на будущее и мечтами. Как вдохновенно смотрит за горизонт, любуясь рассветом. И как на следующий день они общаются все также, но уже чувствуется, что они стали ближе. Как они ссорятся из-за инцедента со Снейпом. Как Рем сразу же прощает Сириуса, принимая его. Как Сириус кается, что не хотел ничего плохого, а хотел, как лучше. Как он волнуется из-за того, что они в ссоре. И как потом улыбается, когда они все проясняют и мирятся. Какой он добрый. Какой он храбрый. Какой он обеспокоенный и заботливый. Но при этом сильный и опытный. Какой он красивый. Какой он горячий и горячный, вспыльчивый. Какой он прямолинейный, но ласковый. Какой он беспечный, но глубокий. Какой он искренний. Какой он прекрасный.       — Да. Люблю. Я люблю… — Рем остановил себя, едва не сказав «его». — Ее.       Он любит его.       Мерлин… Так вот, что это.       — Ты даже не представляешь как, — добавил Лунатик.       Лили смотрела на него завороженно.       — Тогда, я думаю, что тебе стоит ей признаться. Нет, подожди, — остановила она его, когда он хотел возразить. — Я не знаю, что у тебя там за ситуация, да это и не мое дело. Но… Я мечтаю, чтобы хоть когда-нибудь в моей жизни появился человек, у которого будут такие же глаза, как у тебя сейчас, при разговоре обо мне. И мне кажется, много кто об этом мечтает. И неважно, что там у вас произошло или может произойти. Это стоит гораздо дороже — твои чувства, твоя любовь. Это ни с чем не сравнить. Не дай им, пожалуйста, пропасть зря, — сказала Лили, улыбаясь. — Ладно. Я уже закончила с мешками. Думаю, через пару часов можно будет переодеваться.       — Да, наверное, — согласился Рем.       Но пропустил мимо ушей, на что согласился. Он думал лишь о словах Лили. Не дать им пропасть зря… Их ни с чем не сравнить… А может… Лили права? Может, просто рискнуть и признаться?       Какой там рискнуть? Речь может идти о риске, когда есть хоть единственный шанс на какую-то взаимность. Но в его случае нет ни одного шанса. Риск не имеет смысла.       А вдруг имеет? Вдруг, ему хотя бы станет легче… Он больше не будет держать это в себе. Может, Сириус все поймет, и они поговорят…       «Рем, Лили говорила о девушке. О девушке! Не о другом парне», — сказал сам себе он. Правда что… Лили не знала об одном важном обстоятельстве…

***

      — О, Лунатик! Ты где ходишь, уже скоро начнется! — воскликнул пробирающийся сквозь толпу Джеймс. Он был одет в шикарную темно-красно-коричевую мантию, стилизованную под какую-то древность. На плечах его лежали искусственные меха, а руки в перчатках держали фальшивый, но очень большой и красивый меч.       — Ого, Сохатый. Ты Годрик Гриффиндор? — сразу узнал Рем.       — Да! — возопил он, и его глаза тотчас расширились до размера галлеонов. — Ты догадался, красава! А то Бродяга триста лет не мог допереть, все называл меня «хуманизацией ковра» со стены кабинета Дамблдора.       Ремус рассмеялся. Из-за спины Джеймса выглянул Сириус, но тот не успел рассмотреть его. Его просто опять снесло толпой: школа в своем полном составе толкалась возле входа в Большой зал. Каждый человек стремился попасть туда. А это доставляло некоторые неудобства. Нельзя ни выбраться из этой массы людей, ни находиться в ней, потому что тебя попросто снесут. Учителя и старосты тщетно старались организовать студентов, но, как всегда, выходило не очень.       Наконец, дверь в зал распахнули, и студенты ввалились туда. Рем немного выдохнул, потому что теперь его хотя бы не сдавливали со всех сторон. Он просто направился к местам, где они вчетвером обычно сидели, стараясь при этом не споткнуться о кого-нибудь из первокурсников.       Он увидал Джеймса, махавшего рукой, Питера, стоящего рядом с ним, просто одетого во что-то парадное. И Сириуса. Мерлин.       Приталенная мантия с двумя рядами пуговиц, переплетеных веревками, на ней. Длинный черный плащ до самого пола, с подвернутым воротником, красным изнутри, и белой блузой, виднеющейся только благодаря воротнику. Идеально зачесанные назад влажные черные волосы, длинные, но не доходящие до плеч. И красные глаза. Но не в том смысле, что покрасневшие, а в том, что не голубые. Красные.       Элегантно, торжественно, со вкусом. Сексуально. Да, Рем конечно ожидал чего-то подобного, но не мог себе представить, что это будет так. Сказать, что Сириус выглядел великолепно — ничего не сказать.       Его пронзительный взгляд остановился на Ремусе, когда он подошел, и стал изучающе, с интересом скользить по нему, улыбаясь при этом. Когда он улыбнулся, Рем заметил два заостренных клыка. Нет, это незаконно. Слишком сексуально. Так сексуально, что у Лунатика максимально невовремя, но сладко потянуло в паху. Как же хорошо, что в мантии этого не видно.       — Классная рубашка, — заметил Сириус, не переставая разглядывать Рема и садясь за стол. — Вот видишь. А ты идти не хотел.       — Спасибо, — ответил он, силой заставляя себя не смущаться, но к ушам кровь все-таки прилила. — Я здесь только ради тыквенного пирога, — с грустью покачал головой он. — У тебя классный костюм.       — Спасибо, — сказал Бродяга, вздернув бровь и улыбнувшись краем губ. Что же ты творишь, а?       — Ребят, вы слышали, сегодня кто-то попытался прокрасться в Хогсмид, но их поймали мракоборцы, — спросил, потянувшись к Мародером, Кевин Чедвик, пятикурсник с Гриффиндора.       — Да ладно? — удивился Джеймс, переведя взгляд на него. — Быть не может!       — Видимо, может, — поджал губы Кевин. — Правда, если честно, я в шоке, что это не вы.       — Если честно, я сам в шоке, что это не мы, — задумчиво протянул Сириус. — Их повели в Министерство?       — Кажется, да.       — Пиздец, — подытожил Сохатый.       — Ага, — согласился Сириус. — Кстати, знаете кого не хватает за столом? Эйвери и Розье!       — Еба-ать… — прикрыл рот рукой Джеймс от осознания. — Думаешь они как-то связаны с тем убийством, поэтому решили пробраться туда?       — Да сто процентов! — кивнул Бродяга.       — Блин, ребят, а если это правда они? Получается, мы живем под одной крышей с маньяками? — испуганно рассудил Хвост.       — Да хуй с ними, с маньяками. Мы живем одной крышей с союзниками Черного мага, помешанного на чистоте крови, — поморщился Сириус. — Честно, проблевался бы от этой мысли, но не хочу портить вам аппетит…       — Подождите, давайте без поспешных выводов, — притормозил их Рем. — Мало ли, где они. В конце концов, не все ходят на школьные празники.       — Камон, Лунатик, тут вся школа! — заспорил Джеймс.       — Реально, Лунатик. Здесь все, кроме них, — кивнул Питер.       — Рем, правда, — поддержал их Сириус. — Ну даже ты здесь. По-моему, вывод очевиден.       — Хотя странно, что Снейп на месте, — прищурился Джеймс.       — Кстати, да, — удивился Бродяга.       — Смотрите-ка туда, — вдруг сказал Ремус, оглядываясь. Все посмотрели ему за спину. В Большой зал вошли Эйвери и Розье. Они были в самой обыкновенной школьной форме, не в костюмах.       — Ага, прямиком из Министерства, — ухмыльнулся Сириус, провожая их глазами до их мест за слизеринским столом.       — А может они просто опоздали? — с надеждой предположил Рем. Сириус одарил его скептическим взглядом красных вампирских глаз. Запрещенный прием.       — Я просто правда не понимаю, зачем им было идти в Хогсмид, — пояснил Лунатик. — Даже если они работают на Воландеморта, даже если наши догадки верны и убийство связано с ним, зачем им туда соваться? Невозможно сделать это незамеченными, я думаю, они прекрасно это понимают. Так зачем?       — Внимание на себя перекинуть, — пожал плечами Джеймс. — Типа, чтобы мракоборцы отвлеклись на них и не мешали реальному пидору. Хотя они сами тоже два пидора, что с них взять…       Слово резануло слух, и Рема передернуло.       — Да не ссы, Лунатик. Мы разгадаем кто это, все будет норм, — по-своему истолковав его реакцию, ответил Джеймс.       — Ага, — натянул улыбку Ремус. — Кстати, мне кажется, что твоя версия может быть правдой. Якобы они отвлекали внимание на себя.       — Не забывай о том, что они пидоры, — любезно напомнил Джеймс.       «Спасибо, Сохатый,» — пронеслось в голове.       — Слушай, ну, этого мы точно не знаем, — начал Сириус, обращаясь к Джеймсу, а у Рема сердце ушло в пятки. Как они докатились до этой темы?       — И потом, это все равно не доказывало бы того, что они конченые долбоебы. А они именно такие.       — Именно конченые, — заржал Сохатый.       — Ну, я не это имел ввиду, но понимай, как хочешь, — тоже засмеялся Сириус.       Рем почему-то подуспокоился после его слов. Как будто бы, агрессия и насмешливость, исходящая от Джеймса, сказавшего это слово, не чувствовалась от Сириуса. Будто бы он хотел сгладить выражение Сохатого. Может, Ремусу, конечно, показалось… Но верить в это, если честно, хотелось.       — Конченые пидоры они, — не мог угомониться Джеймс.       — Слушай… — начал Сириус, явно собираясь возразить ему, но его перебил другой громкий голос.       — Попрошу внимания!       Это был Дамблдор. Рем готов был просто расцеловать его за то, что он не дал продолжения этому диалогу. В любом случае… Ремус еще не готов это слушать. Он еще не привык. Его слишком все это волновало и задевало… Он считал, что это неправильно, и что он не должен всерьез на это реагировать, но не получалось.       — Поздравляю нас всех с этим праздником. Пусть ваши кошмары никогда не сбудутся. Не пугайте друг друга слишком, не забывайте, что и в жизни ужасов достаточно. — «Очень оптимистично, спасибо, профессор» — Чтож. Ничего не бойтесь. И… — Он выдержал театральную паузу, сканируя студентов своими рентгеновскими глазами. — Счастливого Хэллоуина! Налетайте.       Пустые тарелки доверху наполнились хэллоуинскими блюдами и лакомствами. Все тут же набросились на еду, и Джеймс — в том числе. Рем был ужасно рад этому, потому что что-то подсказывало, что тому необходимо еще пару раз произнести слово «пидор», с целью охарактеризовать Эйвери и Розье. Не то, чтобы Ремус не понимал, что Сохатый имеет ввиду под этим словом… Вряд-ли то, что они встречаются. Хотя, может и это имел ввиду. Это же, по сути, является обзывательством или чем-то унизительным.       Настроение мгновенно испортилось, а чувство тревоги не покидало. Черт. Черт, черт. Пора бы прекратить мусолить это. Но нет, Ремус был не в силах. Ему нужно было прожевать всю эту ситуацию, а потом думать об этом разговоре еще несколько недель. Так и будет, он не сомневался.       Только почему Сириус не поддержал Джеймса? Почему постарался осадить его? Зачем он сказал, что тот факт, что они «пидоры», не означает того, что они… ну, понятно. Он так спокойно к этому относится, или что? Или он просто разложил все по полочкам, ведь правда же, тот факт, что они такие, не равен тому, что они плохие люди?       Но был у Ремуса ответ на этот вопрос куда более логичный. Он уже предполагал это раньше. Но сейчас… Мерлин, ему показалось, что это может быть правдой. Сириус правда догадался.       Он точно заметил, как Рем на него пялился или что-то подобное. Или понял, что тот наврал ему, когда сказал, что не общается с ним из-за того, что произошло весной. Или очевидные странности в поведении Рема по отношению к Сириусу не так незаметны, как ему самому казалось…       Ладно, все, хватит. Сегодня Хэллоуин.       Свечи, кстати, пылали все более устрашающе, еще больше затемняя зал. Студенты жались друг к другу и болтали. Со всех углов слышались страшилки. Но все это давало не ощущение жути и неконтролируемого страха, нет. Это погружало в неповторимую атмосферу хэллоуинского Хогвартса. Все-таки, ничто не сравнится с ним.       Как только Мародеры разделались со страшно-печеной и страшно-жареной картошкой, с жуткой свининой (которая была божественна) и с огромным количеством леденящих кровь закусок, они повставали из-за стола и направились в сторону Гриффиндорской башни, где сейчас должно было начаться все самое интересное.       Интересное, разумеется, для всех, кроме Ремуса. Они сейчас там сядут в один большой круг и начнут рассказывать страшные истории, потом кто-нибудь (Сириус) начнет играть на гитаре, потом кто-то кого-то напугает, а потом все, пока не настал отбой, будут носится по школе, устроив себе какой-нибудь квест. А старшие классы будут делать все это еще и «под градусом».       Рему же хотелось просто сесть где-нибудь на лестнице, не мешая им, а просто наблюдая за ними и занимаясь своими делами. Это он и собирался сделать, о чем и сообщил друзьям, которые уже рассаживались на полу гостиной среди других гриффиндорцев.       — Не-ет, Лунатик, — грустно протянул Сириус. — Ты правда так хочешь уйти?       — Я правда не хочу сидеть в этой толпе, — горько сказал Рем, поджав губы. Ему ужасно не хотелось расстраивать Сириуса, который, к тому же, еще и хотел, чтобы он остался.       — Даже если я гитару принесу? — уточнил Бродяга.       — Сириус, у меня правда социофобия обострилась, — грустно сказал Лунатик.       — Ну ладно, дело твое. Ты сразу спать?       — Неа, посижу еще там, на лестнице, — указал на нее Ремус.       — Окей. А я тогда быстренько за гитарой и вернусь, — сообщил Сириус, вставая с ковра.       — Бродяга, огневиски не забудь! — напомнил Джеймс. Бродяга кивнул и пошел к лестнице.       — Так, пацаны, — очень серьезно обратился Джеймс к Рему и Питеру, — Вы уже знаете, что будете дарить ему?       Дело в том, что через три дня у Сириуса был день рождения, а потому, в каждый удобный момент, они шушукались у него за спиной.       — Я да, — ответил Рем. Он купил этот подарок еще летом и очень ждал, когда придет его час. Фанатично ли это? Или это норма для влюбленного идиота? И то, и другое, скорее всего. А ведь когда Лунатик покупал этот подарок, он еще не подозревал, что делает это, не потому, что очень ценит своего друга (хотя это тоже), а потому, что он втрескался и не подозревает об этом.       — Отлично, я тоже, — обрадовался Джеймс.       — Я тоже, — кивнул Питер.       — Значит так. Я планирую закатить лютую тусовку вечером. А утром… Можем просто подарить ему подарки, как думаете?       — Да, хорошая идея, — поддержал Рем. — Как ни в чем не бывало подарим подарки, а потом соберем всех желающих в нашей спальне, например, или даже здесь, и начнем.       — Бухло у меня есть, — довольно поделился Сохатый.       — А у меня осталось пару пачек «Чудесных хлопушек» из Зонко, еще с прошлого года, — сказал Питер.       — Отлично, — потер руки Джеймс. — Я еще попросил родителей прислать мне совой кое-какие редкие приколдесы…       — Еще лучше. Я не знаю, что есть у меня… Но я, кстати, ради такого, даже готов остаться на эту, так называемую, «тусовку», — вздохнул Ремус.       — Я знаю, что ты можешь сделать. Можешь позвать Лили? — спросил Джеймс.       — Ого, ты ее уже по имени называешь, — удивился Рем.       — Да ладно тебе, не цепляйся, — отмахнулся Сохатый. — Скажи просто — позовешь или нет?       — Позову, позову, — согласился Лунатик. — Только не приставай к ней, помнишь?       — Не бу…       — Все-е, музыкальное сопровождение готово, — радостно сказал Сириус, вернувшись с гитарой в руках и несколькими бутылкаии. Он быстро всучил их Джеймсу, а тот упрятал их запазуху.       Рем улыбнулся, посмотрев на него. Какой же он все-таки прекрасный. А Лунатик, кстати, любит его.       Сейчас неважно, что будет дальше. Неважно, чем обернутся эти чувства. Неважно даже то, что случится в мире, и что происходит сейчас в Хогсмиде. Важен только этой бархатный низкий голос с хрипотцой, поющий под гитару. Поющий так, что все затихли и прислушались.