Мой "Грим"

      Хогвартс погрузился в туман. Холодные осенние струи дождя били в окна, стекали по башням, заливали землю. Пахло влагой, пасмурностью и приближающимися холодами. Тучи сгустились над башнями замка. Он черным силуэтом выделялся на фоне всепоглощающей серости. Ливень и не думал успокаиваться. Ветер, не жалея сил, колыхал лес и одинокую Гремучую иву, снося все на своем пути. Изредка гремел гром, а вдалеке сверкали тусклые молнии.       Никто не выходил на улицу — студенты, преподаватели и все прочие сидели в замке, прохаживаясь по коридорам с мрачными лицами. Даже Хагрид закрылся в своей хижине, иногда высовывая оттуда свою бороду, чтобы оценить обстановочку. Но ничего не менялось. Небо становилось все более хмурым, то белело, то серело. Солнце даже не намекало на свое существование.              Рему казалось, что он единственный человек во всей школе, которому безумно нравится такая погода. Она полностью совпадала с его внутренним состоянием. Но это не значит, что ему было грустно, тоскливо и пасмурно на душе. Совсем наоборот: по его телу разливалось какое-то дождливое спокойствие, расслабленность и предчувствие каких-то изменений. Прямо как на улице.       Сегодня ночью будет полнолуние. Но Ремусу неважно. Он давно привык к своей жизни оборотня, приспособился к ней, да и не чувствовал себя несчастным из-за этого. Его волновало лишь то, что он мог кого-нибудь покалечить, пока волком бегал по лесу. Но эта проблема была давно решена — каждое полнолуние он запирался в хижине неподалеку от Хогсмида и спокойно проводил там ночь.       Правда, в последние несколько месяцев это было не совсем так, потому что его друзья, ставшие анимагами, проводили с ним каждое полнолуние и бывало, что выходили за пределы хижины. Но это уже другая история.       Ничего страшного этой ночью не случится — Ремус просто превратится в оборотня и потом проснется утром в той самой хижине, после чего пойдет в лазарет. Ничего сверхъестественного, ничего нового, ничего такого, с чем бы он не мог справиться. И плевать, что завтра понедельник, а он проведет весь этот день на койке, обмазанный зельем для заживления ран. А раны скорее всего будут, довольно редко случалось так, что их не было. Но за то — на улице свежо и прохладно, как Рему и нравится. И к тому же, всю эту ночь рядом с ним будут его друзья. Среди которых Сириус…       Кстати о друзьях. Им-то как раз совсем не нравилась нынешняя погода за окном. Дело в том, что квиддичный матч со Слизерином, который был месяц назад, закончился ничьей. Было принято решение провести его повторно, но позже, в ноябре. А ноябрь был уже не за горами. А тренировки проходили очень тяжело и неудобно. Сириус и Джеймс через день возвращались вечером в спальню если не мокрые насквось, то замершие и с ног до головы в грязи. Они даже нашли заклинание отталкивающее дождь и научились использовать его, но действовало оно, к сожалению, всего час. А тренировки частенько длились часа по три. Поэтому такая осенняя меланхолия, в виде бесконечного дождя и ветра, была им совсем не кстати.       Ремус на самом деле даже переживал за них. А что, если дождь не успокоится в ближайшее время? Опять будут лишние сложности в игре. А это совсем ни к чему. Они так долго готовились, тренировались… Джеймс в этом году еще и стал капитаном команды и переживал за ее судьбу вдвойне. Это, кстати, пошло ему на пользу. Он ощутил вкус ответственности и, надо признать, неплохо справлялся. Да, безусловно, он был прекрасным игроком, охотником, он вообще был хорош в спорте, но, будем честными, ни для кого не представлял собой человека, которому можно было что-то всерьез доверить. Рему было очень обидно за него, потому что он знал, что в Сохатом есть большой потенциал, скрытый от глаз окружающих, и если он действительно чего-то захочет и поработает над собой, он сможет справиться с самой трудной работой, с самой непростой задачей, сможет стать настоящим лидером.       В общем, очень не хотелось, чтоб они проиграли. А они могли проиграть. Слизеринцы никогда не отличались чистой игрой, а в такую погоду им будет еще проще нарушать правила. Ремусу вспомнилось, как в прошлом году Мальсибер, бывший капитан команды Слизерина, скинул с метлы Джулию Вакарелла, гриффиндорскую охотницу-третьекурсницу. Девочка потрясающе играла и управлялась с Квоффлом, а Мальсибер поймал ее за метлу и грубо сбросил, даже не смущаясь судьи и болельщиков. Джулию еле успели поймать (она падала с не очень большой высоты, поэтому было достаточно трудно быстро сориентироваться), но она сломала себе руку и очень серьезно повредила спину. К счастью, мадам Помфри, хоть и прокляла «весь этот ваш квиддич», смогла помочь ей и залечить все травмы.       А Гриффиндор, в особенности Джеймс, никогда не позволял себе таких финтов во время игры. Джеймс, конечно, тоже не отличался благожелательностью к некоторым, но во время матча он бы не стал нарушать правила. Он слишком любил и уважал квиддич. Иногда казалось, что он живет, летая на метле. У него правда был особый талант, что невозможно было не заметить. Он мечтал стать настоящим чемпионом, который заработал эту победу долгими и упорными тренировками, своим трудом, а не жульничеством, как слизеринцы.       Короче говоря, погоде были рады не все. Но Рему все равно она нравилась. В ней как будто была какая-то правда. Истина. Как будто только погода наглядно показывала то, что происходит на самом деле.       А происходило нечто странное. Что-то назревало. Что-то большое.       Ремусу было очень страшно.       На каком-то подсознательном уровне ему казалось, что все, что пишут в газетах, все, на что намекают друг другу преподаватели, все это — неспроста. Темный маг Воландеморт был угрозой куда более серьезной, чем думали многие.       Во-первых, в Хогсмиде действительно ввели очень строгий комендантский час. В те пару раз, когда Мародеры прошмыгивали туда проверить это, они видели собственными глазами ту самую охрану, о которой шла речь в «Ежедневном пророке». Мракоборцы прогуливались по улочкам. Стояли на карауле возле «Трех метел» и еще пары мест, где обычно скапливалось больше всего народу.       Детям вообще сказали, что традиционный Хеллоуинский поход в Хогсмид отменяется. Все были крайне возмущены и разочарованы. В том числе Сириус, Джеймс и Питер. Хотя, казалось бы, что им разочаровываться, они прекрасно могут проникнуть туда потайными ходами в мантии невидимке, но неважно.       Ремус постарался переубедить их. Не потому, что правилами теперь было запрещено туда ходить, а потому, что это действительно могло быть опасно. Лунатик прекрасно понимал, что такое просто так не делается. Министерских работников охранять деревню просто так не вызывают. Там явно что-то произошло или происходит. А Они пытаются это замять.       От всех этих мыслей по всему телу бегал неприятный холод. Хотя, может он бегал оттого, что в спальне было приоткрыто окно, а Рем лежал под тонким одеялом… Но это не отменяло того факта, что было реально не по себе.       Рем лежал на кровати, отвернувшись от окна и теперь глядя в балдахин над собой. Больше не хотелось думать об этом. Не хотелось забивать себе мозг ненужными мыслями, от которых он потом не сможет избавиться.       Лучше подумать о Сириусе. Ничто не отвлекало его от всего остального мира так хорошо, как он. Конечно, все это не очень радостно. Влюбленность, которая никогда не сможет стать ответной, осознание своей… ну… ориентации…       Он долгое время отказывался признать это, пытаясь думать о Бродяге, просто как об абстрактном человеке, а не как о парне, но… Нельзя бесконечно отрицать то, что есть. Да, ему это не нравилось. Но что поделать? Это как с тем фактом, что он оборотень: какой смысл переживать о том, чего не можешь изменить? Неважно нравится тебе это или нет. Если так случилось, значит живи с этим.       Так вот, несмотря на то, что все это не внушало оптимизма, на душе у Лунатика было очень светло от мысли о Сириусе. Он такой свой, такой близкий, пусть даже только друг. Благодаря ему появлялась какая-то мотивация, вера в то, что не все так плохо.       Вот так идешь и думаешь: «Ну все, жизнь несправедлива и жестока, как же тяжело». А он раз — и развеселит. Или просто замаячит на горизонте, великолепно улыбнется и лукаво прищурит свои сказочные голубые глаза, смахнув с лица черные волосы… И все. И ты забываешь обо всем, кроме этой восхитительной улыбки.       Рем повернулся к нему. Он еще спал (еще бы, воскресенье, семь утра на дворе)… Его лицо было мирным и спокойным, волосы чуть растрепались, беспорядочно лежа на голове и на подушке.       Вот, Сириус, Мерлин тебя побери… Что за привычка спать с голым торсом? Почему все всегда в пижаме или в майке, на крайний случай? А он полуголый. Ну холодно же сейчас, в конце концов.       Он лежал на постели, не укрываясь одеялом полностью. Оно лежало на его ногах и на животе, смявшись. А вот рельефную грудь, частично пресс, крепкую шею и чертовы руки ничего не прикрывало. Он спал на спине, демонстрируя всей спальне свое нереальное тело. Правда, вряд-ли кого-то кроме Ремуса это волновало.       Нет, он очень старался отвести взгляд. Он убеждал себя в том, что это неправильно, да и некрасиво — пялиться на друга, пока он спит. Да и в принципе пялиться на друга. Но невозможно было этого не делать. Его грудь медленно вздымалась от ровного дыхания. Все его мышцы, освещаемые слабым утренним светом из окна (где светлеть только начинало), несмотря на свою расслабленность, выглядели поджарыми и крепкими. Одна рука лежала на одеяле, чуть придерживая его и являя миру свои выступающие вены у кисти. Вторая была чуть согнута и лежала на животе, выделяя бицепс… Мерлин.       Не смотреть не получалось. Это было свыше возможностей Ремуса! Он разрешил себе немного поразглядывать его и сам не заметил, как начал возбуждаться. К члену стала потихоньку приливать кровь, а внизу живота очень слабо, но сладостно потянуло. Рем сглотнул, пытаясь согнать наваждение. Но чем больше он пытался это сделать, тем отчетливей в его мыслях возникал Сириус, который переодевается, просто идет с голым торсом, поднимает что-то тяжелое, перекатывая свои мышцы, вертит в руках перо или еще что-то мелкое (Ремуса это нереально заводило).       В паху тянуло все настойчивей.       Сириус повернулся во сне и рукой снес одеяло со своих ног.       Рем не очень любил это слово, тем более использовать его, но ничто другое не могло так подойти к данной ситуации. Проще говоря — блять.       На трениках Сириуса, которые, кстати были еще и приспущены, резко выделялся бугор. Обыкновенный утренний стояк.       Ремус каким-то чудом сдержал судорожный вздох. Он лишь глубоко вдохнул, втягивая воздух сквозь зубы, и почувствовал, как у него самого значительно потяжелело в боксерах, причем за считанные секунды. Он невольно напрягся, его бросило в жар, на висках выступила испарина, а нормальный ритм дыхания никак не хотел возвращаться. Он буквально разучился дышать.       Нет, ну это уже слишком.       Он снова сглотнул, поднялся с кровати и бесшумно прошмыгнул в ванную, тут же закрывая за собой дверь, прислоняясь к ней и съезжая по ней на пол. Член уже полностью стоял и требовал внимания. Это вообще нормально? Издевательство какое-то.       Рем прикрыл глаза, надеясь немного успокоится. Но перед взором всплыл спящий Сириус со стояком. Лунатик сжал себя через ткань, не удержавшись. Это перебор. Он и так был слишком красив, слишком манил к себе, одним своим существованием заставлял узел внизу живота стягиваться до предела… А теперь Ремус еще и увидел…       При мысли о члене Сириуса по спине побежала сладкая дрожь, жар прилил к ушам и щекам, а в паху заныло. Рем беззвучно захныкал от безысходности, продолжая сжимать член через ткань штанов. Насколько ужасным человеком он будет, если поддастся сейчас своим низменным желаниям?       Ага, как будто бы до этого он никогда не дрочил на Сириуса. Да почти каждый день. Ощущение неправильности возрастало с каждой секундой и заводило еще больше, добавляя к возбуждению некую стыдливость.       «А, к черту», — подумал про себя Рем, сжал член сильнее и приспустил штаны. В голове он отчетливо представил, как Бродяга сделал то же самое. Он лежал на кровати в спальне, водя рукой, на которой выступал узор вен, по члену через треники. Ремус несдержанно выдохнул и откинул голову назад, теперь уже совсем спуская штаны и касаясь своего тела.       Сириус в его фантазии провел великолепной рукой по торсу, начиная от низа живота, заканчивая грудью и ключицами. Пальцы чуть сжали соски, пощипывая их, а рука сжимала грудь. Вторая рука залезла под резинку треников, взяв член у основания и начав медленно двигаться по стволу, скрывшись от глаз за тканью.       Ремус еле слышно зымычал, тоже начав водить рукой по члену. На секунду он остановился, оглаживая свою грудь, сплюнул на ладонь и продолжил надрачивать себе.       Ускориться хотелось неимоверно. Но хотелось и растянуть это удовольствие. Стыдливое возбуждение накатывало с каждой секундой. Ощущение неправильности начало мешать и раздражать. Ремус нахмурился, поняв что придется как всегда выбирать между удовольствием и тем, что правильно. И хотел бы он выбрать второе, но… Сириус в его голове, впрочем как и в жизни, был слишком сексуален. Какой стыд.       Тот, кстати, тоже сплюнул на руку, закусил губу и издал сдавленный стон. Рем задержал дыхание, чтобы не сделать то же, все-таки немного ускорив темп. Сириус начал ритмично двигать бедрами навстречу своей руке. Бицепс округлялся и напрягался с каждым действием руки. Рем часто задышал, замедляя свою руку.       Сириус спустил треники и снова сплюнул на руку, медленно проводя ей по стволу и размазывая вязкую жидкость. Его член был полностью твердым, а из розовой головки сочилась капелька смазки. Обрезанный.       У Рема промелькнула мысль, обрезан ли он на самом деле. Рот наполнился слюной. Тело снова пробило сладкой дрожью, а к спине подступили предвестники оргазма. Лунатик остановился, держа член у основания и неровно дыша.       Сириус растер смазку по головке большим пальцем, лаская уретру и обводя уздечку. Потом обхватил ствол и начал ровно, не быстро, но и не медленно двигать рукой, смотря при этом на свои же действия. На щеках его выступил легкий румянец, а виски чуть взмокли. Он кусал губы и гладил свое тело.       Рем рвано выдохнул и снова задвигал рукой, в такт Сириусу. В голове начался шум, а перед глазами начало темнеть. Жар все подступал. Судя по ощущениям, уши были уже до ужаса красные. Он также, как и Сириус, закусывал губы, пытаясь не издавать никаких звуков, но вздохи все равно вырывались.       Сириус судорожно, низко и хрипло простонал, закрывая глаза и ускоряя темп. Его рука напряглась. Вены выделились отчетливее, а мышцы стали еще тверже. Невозможно красивые пальцы так правильно, хорошо и возбуждающе смотрелись на этом стволе…       Свободной рукой Рем стал ласкать яйца, Сириус в воображении сделал то же. Лунатик стал дышать глубже, чувствуя, что больше откладывать оргазм не хочется. Он убрал руку от яиц, спускаясь ниже, немного ерзая и поворачиваясь, чтобы было удобнее, и завел ее за спину и огладил ложбинку между ягодиц, краснея от собственных действий.       Слишком хорошо. Глупо этого не признавать. Это все жутко стыдно, неправильно, но как же хорошо.       Он перестал выдумывать себе то, как дрочит Сириус, и просто представил себе реальную картину, ту, что он увидел, перед тем, как пришел сюда. Спящий Бродяга с голым торсом и напряженным членом в трениках.       Из груди опять вырвался несдержанный рваный вздох, во рту становилось все больше слюны. Лунатик быстрее заходил рукой по стволу и вставил средний палец в сфинктер на одну фалангу. Оргазм был совсем близко.       Сириус спал. Рельефная грудь вздымалась. Пресс был расслаблен, но все равно четко выделялся на животе. И руки — одна на животе, а вторая сбоку на кровати. Кадык. Поджарые мышцы. Вены на кистях. Вставший член. И его прекрасное лицо.       Пара резких, рваных и быстрых движений — и Рем кончил себе в кулак, шипя, потом задержав дыхание и почувствовав, как сладостное наслаждение окатило с ног до головы.       Он обмяк и вытащил палец, все облокачиваясь на дверь. Мерлин, это нереально. Слишком хорошо.       Как только оргазм отступил, тут же изнутри поднялось чувство вины и ужасного стыда. Он снова сделал это. Опять.       А ведь Сириус мирно спал в своей кровати, ничего не подозревая. А Рем сначала опять пялился на него, как извращенец, а потом, как извращенец подрочил на него в общей ванной.       Послевкусие отвратительное. Он чувствовал себя таким грязным, что не было слов описать это…       Да, он делал это не в первый раз. Но обычно он хотя бы сам выдумывал себе все, что хотел представить. Он не разрешал себе пялиться на Сириуса. Это же ужасно! Кто так делает? Только животные! А, точно, еще подростки-девственники, такие, как Ремус…       А потом он просто спокойно разговаривает с ним, смотрит ему в глаза и так далее. Как будто он этого не делал. Или как будто это нормально. Но это же ни разу не нормально! Это же его друг!       Ремус тяжело вздохнул, поднялся и подошел к раковине, открывая воду. Он смыл белесые капли с рук. Неправильно. Посмотрел в зеркало. Его щеки и уши были все еще красными. А в остальном ничего нового для себя в этом зеркале он не увидел: просто хилый, невзрачный, худощавый паренек со светло-каштановыми волосами и редкими еле видными шрамами на лице. Вот ничего же необычного, а так противно…       Он перевел кран на холодный, набрал в ладони ледяной воды и умылся, немного намочив волосы. Потом проделал то же самое еще раз и снова посмотрел на себя в зеркало.       Рем как можно тише вышел из ванной, переоделся в потрепанные брюки и легкий свитер, заправил кровать и выскользнул из спальни, не оглядываясь.

***

      — Нет, ну это уже ни в какие ворота!       — Мерлин, Джимми, давно ли ты начал использовать в своей речи такие обороты? — удивился Сириус.       — Люди меняются, братан, — многозначительно серьезно произнес в ответ Джеймс.       — Ауф, — согласился Сириус, подняв указательный палец кверху.       — А что там на этот раз? — спросил Ремус, глядя на газету в руках Сохатого, которая, собственно, и вызвала это восклицание.       — Теперь охрана будет дежурить возле Хогвартса по ночам! — всплеснул руками Джеймс, показывая им газету.       — С чего бы вдруг? — нахмурился Питер.       — Заняться им нечем, — огрызнулся Сохатый, сверля глазами статью.       — Нет, ну а правда, с чего бы? И откуда у них столько мракоборцев? — спросил Сириус, почесав подбородок.              — Правда что…       — Не думаю, что они будут мракоборцев посылать заниматься этими делами… — задумчиво сказал Рем. — А если будут, то тогда творится что-то страшное. Иначе бы они так не всполошились.       — Блять, — прокомментировал Сириус.       — Согласен, — кивнул Ремус.       — Вот что такого может происходить? Разве что этот Воландеморт опять постарался. Задумал там… я не знаю… Еще завербовать себе школьников, — предположил Джеймс.       Сириус только молча вздохнул и осушил свой кубок, поставив его на стол. Питер напуганно жевал яичницу с беконом, а Рем огляделся по сторонам. Из преподавателей здесь были только Слизнорт и профессор Фоули, он в этом году вел ЗоТИ. И, кстати говоря, был действительно блестящим преподавателем. Он очень интересно вел уроки, рассказывал истории из жизни, давал возможность каждому студенту показать себя, не ругал за каждую мелочь, всегда добивался того, чтобы его ученики все поняли и всему научились.       Да, профессор Фоули — это отдельная история. Про него можно рассказывать бесконечно. Как известно, на посту преподавателя ЗоТИ никто не задерживался дольше года. А потому, Дамблдору, порой было трудно взять на эту должность человека, который действительно был хорош в своем деле.       У них преподавал и сумасшедший дед, пускающий заклятия в детей, которого в итоге положили в св. Мунго, и профессор, который был убежден, что он брат Мерлина (всю психушку собрали), и молодая женщина, которая в итоге оказалась вампиром и чуть не превратила в себе подобных нескольких студентов, и так далее по списку.       А вот профессор Фоули был просто находкой. Он приехал в Британию из Америки, где прожил все детство и большую часть своей жизни, хоть и родился в Англии. Там он долгое время проработал мракоборцем, но уволился из-за недопонимания с вышестоящими, как он сказал. Рему сначала показалось это немного подозрительным: человек уволился с работы без конкретной причины и уехал из страны на другой конец света. Странно. Но потом, он понял, что Фоули отличается вспыльчивым характером и привычкой рубить с плеча. Такой человек легко мог поссориться с начальством из-за несовпадения взглядов и укатить в другую страну, начав новую жизнь.       Он очень напоминал Рему Сириуса. И не только ему — Джеймс тоже пару раз подмечал это сходство. А что — они были даже внешне похожи: у Фоули были слегка вьющиеся темные (правда, не черные) волосы до шеи, зеленые глаза, он был человеком не низким и достаточно спортивного телосложения. Правда он был намного смуглее, чем Бродяга.       Да и характеры похожи — оба горячные и вспыльчивые, харизматичные и с чувством юмора. Только, опять же, Фоули, скорее всего из-за своего возраста (ему было лет сорок, не больше), был гораздо сдержаннее Сириуса. Но в общем, они напоминали, если не отца и сына, то точно братьев или одного и того же человека в разное время его жизни.       Слизнорт и Фоули о чем-то очень активно переговаривались. Кажется, оба были взволнованы. Слизнорт, как всегда сидел с выпученными глазами, олицетворяя искренний ужас, а Фоули что-то рассказывал ему, хмурясь и тяжело и задумчиво вздыхая.       Это вновь подтвердило мысли Ремуса. Что-то явно происходит. Преподаватели в курсе, а студентам говорить не хотят. Ладно… Главное, чтобы никому из его друзей не пришло в голову самим разузнать, что творится.       — А давайте сами выясним, что творится! — предложил Джеймс, сказав это с таким видом, будто было очень странно, что никто из них не додумался до этого раньше.       — Давно пора! — поддержал его Сириус. — Не смотри так, Лунатик. Ты же понимаешь, что иначе мы вообще ничего не будем знать? Они нам ничего не расскажут, — добавил он, ткнув пальцем в газету.       — Они не расскажут, — согласно кивнул Ремус. — Но вы не думаете, что это может быть слишком опасно?       — Когда нас останавливала опасность?       — Я не это имею ввиду. Они приставили ночную охрану к школе, Сириус. Это уже не шутки.       — Согласен. Но мы же должны знать. Рем, ну ты чего? Всегда же так было — что-то происходит, и мы в центре событий.       Рем поджал губы.       — Не знаю.       — Правда, Лунатик, — присоединился Джеймс. — Всегда так было. А сейчас что случилось.       — Просто, если честно, мне не по себе, — признался Ремус и тут же поймал на себе взгляд голубых глаз Сириуса. Обеспокоенный взгляд. Где-то внутри разлилось тепло, а сердечко затрепетало. Умеет же отвлечь от мысли, собака такая.       — В плане? — уточнил он.       — В последнее время что-то не так. Даже в Хогвартсе. Преподаватели взволнованы, студенты ничего не понимают, слизеринцы ходят шепчутся, косо на нас смотрят. И это при том, что я не отношусь к ним предвзято в отличие от вас. Они правда ведут себя странно. Еще эти статьи в газете… Откуда они взялись? С чего вдруг начали писать о Воландеморте? Что случилось в Хогсмиде? Какая, к Мерлину, охрана, в конце концов?       Сириус вздохнул, выслушав его и хотел что-то сказать, но Джеймс его перебил:       — Рем, ну сколько раз у нас что-то случалось? У нас же ни одного спокойного года не было! И этот не будет. Что такого страшного может произойти? Все равно же все хорошо закончится. Хорош париться из-за этого.       Рем промолчал.       — Ну? Ты не поможешь нам? — спросил Сохатый.       — Да помогу, конечно, — вздохнул Ремус.       — Вот и все! Мы всегда влипали в истории. Сейчас-то что изменилось?       Лунатик краем глаза глянул на Сириуса, тут же одернув себя. Хоть это и был риторический вопрос — и так понятно, что изменилось… Он был взволнован. Но теперь уже не за себя. За него. Он боялся, что он поступит неосторожно, сделает что-то неподумав. И чем это может закончиться… Рема просто холод пробирал.       Сириус, кажется, заметил его мимолетный взгляд. Черт. Сердце Лунатика ушло в пятки. Но Бродяга истолковал его взгляд как-то по-своему… И погрустнел. Рему тотчас тоже стало тоскливо. Так не хотелось, чтобы ему было грустно…       — Короче, — подытожил Джеймс, — завтра педсовет. Ты, наверное, будешь еще в лазарете, — сказал он Рему, — но мы тебе потом все расскажем. Я уверен, мы там точно что-нибудь узнаем.       — Наверняка, — протянул Сириус.       — Не ссы, Хвост! — Сохатый хлопнул растерянного Питера по плечу. — Все будет заебись.       — Угу, — отозвался тот.       — Та-ак, что у нас тут за консилиум? — раздался мужской голос с хрипотцой у них за спиной. Они тут же резко обернулись и выдохнули, увидав профессора Фоули.       — Здравствуйте, профессор, — поздоровался Рем.       — Здорово, пацаны, — улыбнулся Фоули. — Революцию что ли готовите?       — Вы следите за нами? — прищурился Сириус. — Откуда вы знаете?       — Да я вас насквозь вижу! — усмехнулся Фоули. — Кстати, Сириус, это не из-за тебя ли профессор Дамблдор запретил Амортенцию?       — И вы туда же? — спросил Сириус, изменившись в лице и насупившись.       Джеймс, Ремус и Питер не сдержали смешка.       — Ну, я тебе пока приворотное зелье не подливал… — сказал Фоули, подняв руки в защитном жесте. Джеймс во всю расхохотался, Питер тоже не смог удержаться от смеха, а Рем лишь улыбнулся.       Сириус поднял одну бровь, посмотрев на преподавателя непонимающе.       — Как странно… Я был уверен, что это вы, — абсолютно серьезно сказал он, а Сохатый, кажется, впал в истерику.       — Точно, держи, — вспомнил Фоули, залез в карман мантии и достал оттуда сложенный лист пергамента, отдавая его Бродяге. Тот взял его, развернул и округлившимися глазами взглянул на профессора. Рем поперхнулся тыквенным соком, который потягивал из кубка.       — Профессор… Мне, конечно, очень приятно, но… Оно вам не нужно, поверьте! Ну не сойдемся мы с вами, слишком уж мы похожи…       — Дурак, — засмеялся Фоули. Джеймс уже чуть ли не по полу катался. Ремус не выдержал и тоже засмеялся.       — Это меня одна хорошая студентка попросила тебе передать! — объяснил он. — Подошла ко мне такая, отдала записку. Я уж обрадовался, все, думаю, школа любит меня, а тут… Опять ты, казанова.       — Да какой там казанова, — отмахнулся Сириус. — Это в прошлом, профессор. Сейчас я просто одиночка.       — Не верьте ему, профессор, — смеясь, вставил Джеймс. — Люди не меняются.       — Я никогда таким не был! — возмущенно воскликнул Сириус.       — Ну конечно, — в один голос сказали Фоули и Сохатый.       — Клянусь!       — Конечно.       — Не верите!       — Верю, верю, — скептично закивал профессор. — Ла-адно. — Он по-братски потрепал Сириуса по голове, собравшись уйти. — Хорошего вам воскресенья. Не забудьте, что завтра у нас новая тема.       — И вам! — пожелал Ремус, а потом тут же опомнился. — Подождите, профессор Фоули!       — Что такое, Рем? — остановился он.       — Зачем к Хогвартсу приставляют ночную охрану? — спросил он, не надеясь на точный ответ, но ожидая от Фоули хоть чего-то.       Фоули вздохнул и помрачнел.       — Так нужно. Небезопасно становится, — неопределенно сказал он, но посмотрел на них многозначительно. Значит, он не может рассказывать. Преподавателям запретили.       — Будте, пожалуйста, осторожнее и внимательнее, когда будете нарушать школьные правила, — предупредил он, криво и грустно улыбаясь.       — Как скажете, — ответил Сириус.       Фоули развернулся и ушел по своим делам.

***

      — А что за записку тебе опять передали? — ехидно полюбопытствовал Джеймс, разложившись в кресле гриффиндорской гостиной.       — Да ничего там нового, — махнул рукой Сириус. — Бедная девочка.       — Согласен, — кивнул Сохатый, и Бродяга стрельнул ему в глаз струей воды невербальным заклинанием. — Сука!       Сириус рассмеялся.       — Ого, у тебя уже получаются невербальные заклятия! — восхитился Питер.       — Через раз, но получаются, — сказал Сириус, снова целясь в Джеймса.       — Э, ну хорош, — оборвал тот, закрываясь от него руками. — Скажи лучше, как ты это делаешь.       — Тут главное просто не перенапрягать мозг. Четко говоришь про себя заклинание и все. Без заебов.       — Да это понятно. У меня тоже иногда получается, я не про это, — покачал головой Сохатый.       — А про что?       — Про этих девочек, блять! — воскликнул Джеймс.       Рем отвлекся от книги «Как превзойти темные искусства» и поднял глаза на них, переводя взгляд с одного на другого.       — А, это, — понял Сириус. — В смысле, как я это делаю?       — Ну, ты просто существуешь, а они уже тебя обожают, — с белой завистью в глазах пояснил Джеймс.       — Бля, ну… — Он пожал плечами. — На самом деле, это у них лучше спросить. Но я думаю, что им просто нравится, что я уделяю им внимание. Типа, общаюсь с ними, шутки свои дебильные шучу, помогаю, если они просят, всегда слушаю, что они рассказывают, сам рассказываю всякую хуйню и тому подобное.       «Что правда, то правда», — подумал Ремус.       — Это тоже понятно. Но как у тебя получается так легко общаться с ними? — не унимался Джеймс.       — Обычно. Они же такие же люди, — усмехнулся Сириус. — Просто я не думаю о том, что это что-то сверхъестественное. Если кто-то понравился — просто подошел и так и сказал.       — Я вот Эванс уже три года говорю, но че-то никак, — заметил Джеймс. — Да и вообще, мне через полгода семнадцать, а я все еще ни с кем не ебался.       — Кроме Зельеварения, разумеется, — добавил Сириус.       — Ну, это само собой, — заржал Сохатый. — Главное чтобы не со Слизнортом.       Они расхохотались в один голос, Питер тоже поддержал их. Рем тихонько захихикал, стараясь не представлять себе эту картину.       — Слушай, Сохатый. С Лили другая история. Ты же с ней не просто потрахаться хочешь? — серьезно спросил Бродяга.       — Нет, конечно. Потрахаться я хочу уже хоть с кем. С любой девочкой, я имею ввиду, — поправился он. Рему тут же стало неуютно.       — Я понял, — просто ответил Сириус.       — Я бы хотел, чтоб у нас с ней что-нибудь было, но… Мне уже кажется, что этого никогда не будет. Не могу же я вечно за ней бегать! Она ведь меня просто на хуй посылает.       — А ты не думаешь, что правда пора бы закругляться с этим? — сказал Сириус.       — Что? — не понял Джеймс, ошарашенно посмотрев на друга.       — Она же уже сказала тебе нет. И не раз. Ты не думал, что ты реально не нравишься ей?       — Ну…       — В этом нет ничего такого. Просто она тебя однажды отшила, а ты не отъебался, а наоборот, стал еще больше к ней лезть. Вот она и начала к тебе плохо относиться, потому что ты поступил неуважительно, — объяснил Сириус. А нет, Ремусу снова стало комфортно. Какое же солнышко… Этот человек, оказывается, может быть еще прекраснее.       — Ого… Блять, а реально, — осенило Джеймса. — А я ведь об этом даже не подумал. Мне казалось, что девочкам нравится, когда за ними бегают…       — Да, нравится, это правда. Но только когда они сами этого хотят. А Лили, судя по всему, не хочет. Она же серьезно говорила тебе, чтоб ты отстал от нее.       — Бля-я… Это че получается, я долбоеб конченый? — логически рассудил Сохатый.       — Да не, — успокоил его Сириус. — Просто заканчивай липнуть к ней. И смирись с тем, что не нравишься ей. А еще лучше — подойди извинись. Глядишь — может помиритесь.       К горлу Ремуса, внимательно слушающего весь этот разговор, подступил ком. Сириус таким не был. Раньше он мало задумывался о чувствах кого-то или чьем-то личном пространстве, кроме своих и своих друзей. Он впервые услышал от него эти слова. И это было невероятно здо́рово. Это означало, что он действительно повзрослел. Внутри Лунатика разливалось какое-то тепло, наполненное гордостью и чем-то еще… Какой же он молодец. Кажется, с этой секунды Ремус влюбился в него еще сильнее.       — Смириться и извиниться, говоришь? — угрюмо спросил Джеймс.       — Лучший вариант, — кивнул Сириус.       Воцарилось задумчивое молчание.       — Ладно… Думаю, ты прав. Но один вопрос все же остается открытым.       — Какой?       — Че делать с девственностью?       — Познакомься с кем-нибудь. У нас полно девочек, которые тоже хотят заняться сексом, как ни странно.       — Они с тобой хотят заняться сексом, — подметил Джеймс.       «Не мудрено», — подумал Рем.       — Так просто скажи, что познакомишь со мной. И вот уже диалог завязался, — предложил Сириус.       — Спасибо, братан.       — Да, всегда пожалуйста, брат.       — А ты, Рем? — обратился к нему Джеймс.       — А? — переспросил тот.       — Мутишь с кем-нибудь за нашей спиной? — прищурился Сохатый. Сириус посмотрел на Рема.       — Да кому я нужен, — отмахнулся Лунатик. — Только если учительнице по Нумерологии.       Все четверо рассмеялись.       — Ну а если серьезно, — повторил Джеймс.       — С кем? — усмехнулся Ремус.       — Да с кем угодно, — пожал плечами Сириус, глядя на него как-то странно, с интересом и выжидающе.       — Давай-давай, признавайся. А то ходишь тут молча с подозрительным видом, — не отставал Сохатый. — Кто она?       — Прекращай.       — Колись, Лунатик! — воскликнул он.       — Джеймс, ну будем честными, — устало улыбнулся Рем и снова заметил пристальный взгляд Бродяги. — Крутить с кем-то романы — это специальность Сириуса. Было бы неплохо, конечно, если я когда-нибудь буду встречаться с кем-то, но… Сомневаюсь, что это произойдет в скором времени.       — Согласен, — глубоко вздохнул Джеймс. — Это специальность Сириуса.       Сириус, тем временем, усмехнулся, снова бросил странный взгляд на Лунатика и продолжил разговор уже на другую тему. Ремус испугался. А вдруг он что-то подозревает? Ну, не то, конечно, что тот пускает на него слюни, а то… что его привлекают мужчины.              Но он просто не может быть геем, это какой-то бред, ему ведь нравятся девушки. Всегда нравились раньше… А сейчас… Да, Мерлин побери, он не мог думать ни о ком, кроме Сириуса. И не мог ничего поделать с этим.

***

      Мародеры сидели на полу в заброшенной хижине, неподалеку от Хогсмида. Рему уже начало привычно плохеть. Голова побаливала, кости ломило, мышцы ныли, как после хорошей физической нагрузки. Ничего нового.       Смеркалось. Вечер приближался к ночи с каждой секундой. Но луна, по всей видимости, не была еще открытом доступе, или светила недостаточно ярко… В общем, Рем пока не превращался.       Они опять над чем-то смеялись. У Лунатика не выходил из головы их сегодняшний разговор… Вернее, оба: и о том, что творится в мире, и о том, встречается ли с кем-нибудь Ремус. Казалось бы, последнее не должно его волновать. Да и зачем ему вообще об этом думать? С каких пор он переживает из-за этого. Ну да, ему шестнадцать, но он никогда ни с кем не встречался. Целовался раз в жизни, и то, можно сказать, по ошибке.       Да какая разница? Шестнадцать — это же не тридцать. Да и вообще, все равно никто не захочет быть с ним. Хорошо, если он девственности когда-нибудь лишится. А если нет… Это будет вполне ожидаемо.       Ладно, все. Хватит думать об этом. Самое главное, что сейчас в его жизни есть Сириус. И пока он ни о чем не знает, Рем может спать спокойно. Вся надежда лишь на то, что он никогда не узнает.       Внезапно, Ремус почувствовал головокружение и сильнейшую острую боль во всем теле. Кости, суставы как будто ломались одни за другими. Дышать стало тяжелее. Появилось ощущение, что челюсть и зубы выбили мощным ударом. Все как всегда. Превращение началось.       Друзья отползли от Рема, не мешая ему трансформироваться. Даже спустя такое количество полнолуний, они все равно смотрели на него взволнованно. У Лунатика резко потемнело в глазах. Последнее, что он увидел — прекрасные голубые глаза, искренне переживающие за него…       И очнулся, почувствовав сумасшедшую усталость и такую же боль в теле. Он открыл глаза, жмурясь от дневного света, с приятным удивлением замечая, что новых ран у него, кажется, не появилось. Рядом на койке валялся Джеймс в школьной форме, рядом с ним сидел Питер. А Сириус сидел на краю койки Рема спиной к нему.       — О, Лунатик, — заметив его пробуждение, улыбнулся Джеймс. Сириус повернулся к нему.       — Рем. Ну как ты? — спросил он с теплотой.       Он, конечно, как всегда после полнолуния, чувствовал себя не очень, но низкий бархатный голос, звучащий так… заботливо и ласково (даже если Ремус сам себе это придумал, неважно — он хотел в это верить), тут же заставил забыть о боли и об усталости.       — Нормально. Даже лучше, чем обычно, — ответил он, смотря на Бродягу.       — Тебе воды не принести? Или чай? — поинтересовался Сириус.       «А-а-а, да что ж ты делаешь…» — захныкал про себя Рем. Все внутри сжималось от нежности. Вот почему он всегда такое солнышко?       — Да нет, спасибо, все в порядке. Который час?       — Без пятнадцати четыре, — провозгласил Джеймс.       — Кстати, мы все-таки подслушали педсовет, — сообщил Питер, переводя взгляд с Сохатого на Бродягу.       — Серьезно? — Рем поднялся с койки на локтях.       — Да, — вздохнул Джеймс.       — И… что?       — Слушай, ну, лично я, конечно, всего ожидал, но точно не этого, — произнес Сириус, поджав губы.       — Да, одним словом — пиздец, Лунатик, — выплюнул Сохатый, глядя в пустоту.       — Реально. Теперь стало серьезно стремно, — закивал Хвост.       — Да ничего страшного, Хвост, не парься. И не такое бывало, — подбодрил его Сириус.       — Может все-таки не будем в это лезть? — аккуратно предложил тот.       — Хвост, хорош ссать. Все будет норм, — убежденно сказал Джеймс.       — Так что случилось-то? — не выдержал Ремус.       — В Хогсмиде произошло убийство, — мрачно сказал Сириус.       — Причем, необычное. Мракоборцы думают, что это серийник, — кивнул Сохатый.       — А еще думают, что к этому причастен этот… — поежился Питер.       — Воландеморт, — сказал за него Джеймс.       — Убили какого-то чувака, а потом вырезали у него на лице такой крест, как будто зачеркнули, — рассказал Сириус. Хвоста передернуло.       — Они думают, что тот, кто это сделал может добраться до Хогвартса, — сообщил Джеймс.       — Потому и охрану везде понаставили, — подхватил Сириус.       Они замолкли, ожидая, что скажет Ремус. Тот не издавал ни звука. Он просто пытался переварить то, что они сейчас сказали. Спустя несколько мучительно долгих секунд, он спросил:       — Как ты там сказал, Джеймс?       — Пиздец?       — Ага.